Текст книги "Гибель вольтижера"

Артур согласно кивнул:

– Или так. Я пока Стасовского не исключаю, у него по-прежнему самый сильный мотив… И отличная возможность! Но если верить твоему Гоше, в этом деле имеется еще один персонаж.

Я перехватила инициативу:

– На двадцатом ряду, чуть позади них, сидела некая высокая блондинка с большим носом, которая якобы направила в глаз Мише Венгру луч лазерной указки. И это вполне могло сбить вольтижера, заставить его зажмуриться или дернуться и в итоге совершить смертельную ошибку.

– Вполне, – подтвердил Артур. – А у Михаила имеется сестра. Ярослава Венгровская. Он был младше ее на четыре года. А самый большенький из троих детей олигарха – Андрей Венгровский. Старшие наследники не бунтовали, они как миленькие уже несколько лет работают в нефтяной компании отца. На что старик наверняка и рассчитывал… Но у Миши, как ты понимаешь, были собственные представления о счастливой жизни.

– Но отец его содержал?

– Это мы выясним. Если деньги водились, почему не мог рассчитаться с Курбашевым и не портить себе репутацию в цирке? И надо выяснить: был ли у сестренки зуб на младшего брата? Все-таки в публике сидела женщина. – Артур подлил себе кофе и поморщился: остыл. – Так, а если отстраниться от версии о семейном следе, сегодня я видел в цирке двух высоких дам. Но одна из них – Гошина мама, ее мы исключаем, если малыш не исчадие ада и не покрывает мать-убийцу… Вторая – это билетерша Нина Васильевна. Женщина не юная, но вполне энергичная. Уж поднять указку ей точно под силу. Вопрос: зачем?

– И ты это выяснишь…

– Мы, – сердито поправил Артур. – Мы выясним. В общем, очевидный мотив имеется только у одного человека.

– Мужа Марты?

Логов кивнул:

– Заметь, обманутого мужа! Промахнуться на считаные сантиметры так, чтоб этого никто не заметил, с его опытом ничего не стоит. Даже Марат Курбашев не может сказать ничего определенного. Не заметил умышленного промаха… Кстати, он защищал Стасовского с пеной у рта. И тоже уверяет, будто Гена даже не догадывался, что у его жены роман с Мишей. Он грубее высказался, но я пощажу твой слух!

– То есть Стасовский ни разу не жаловался этому Марату? – уточнила я. – Не так уж они близки, да? Раз не поговорили по душам.

Артур ткнул в меня пальцем:

– Ты чертовски права! Марат может быть просто не в курсе. Если Стасовский давно задумал устранить Венгра, к чему стал бы выдавать себя раньше времени? Он изо всех сил прикидывался бы полным лохом, который ни сном ни духом, что творится у него под носом. Иначе Венгровский напрягся бы и мог вообще сбежать из цирка. Ему было куда вернуться…

Мне стало как-то не по себе:

– А Стасовский опасен…

– Только если дело обстоит именно так. Но есть ведь еще загадочная блондинка-Сирано.

– А вдруг это его сообщница?

– Возможно. Завтра я проверю окружение Стасовского – сестры, мать, тетка. Любая женщина, которая ради него пошла бы на убийство. Правда, она должна быть настоящим снайпером, чтобы попасть в глаз парню, который постоянно находится в движении…

Я вспомнила, о чем подумалось сразу, как только мальчик упомянул главную примету дамы с указкой:

– И она необязательно блондинка! Длинные волосы, которые Гоша назвал белыми…

– Парик? Запросто.

– И нос может быть накладным. В цирке наверняка такой фигни хватает.

– Нужно поинтересоваться у клоуна, не пропал ли носик? – озабоченно пробормотал Артур.

– Я могу. Мы с Гришей уже знакомы.

Артур просиял:

– Отлично! А я займусь семейством олигарха и тетками Стасовского.

– А когда мы…

Догадавшись, он сразу помрачнел:

– В больницу? Утром я позвоню, сам все выясню. Потом составим график: кто куда и во сколько… Сейчас накидаю план, чем нашим операм заняться.

– Ты придумаешь, – отозвалась я вяло.

Нужно было подняться, а силы вдруг оставили меня. И Артур уловил мою слабость, как всегда чувствовал все, что происходило со мной. Если и вправду существует родство более сильное, чем кровное, то это о нас…

Подскочив, Артур поддержал меня под руку, точно это я истощилась в борьбе с пневмонией.

– Давай-ка, – неожиданно прокряхтел он и подхватил меня на руки. – Сейчас выспишься, и станет легче. Силы вернутся. И завтра мы с тобой прошерстим этот цирк! А Никите уже сейчас легче, поверь мне. Я ведь болел воспалением легких. Причем двусторонним!

Об этом Логов ни разу не упоминал. У меня возникло подозрение, что он просто пытается меня успокоить:

– Когда это?

Артур внезапно расхохотался, как мальчишка:

– В детстве! Помню только, что лежал в «боксе» и меня парафином прогревали, а я отщипывал кусочки и лепил зверюшек. Туда игрушки почему-то не разрешали передавать… А чем ребенок должен был целый день заниматься? Мне нравилось лепить. Я даже керамикой занимался какое-то время. Видела у меня дома собачку? Пучеглазая такая, с висячими ушками. Я слепил. До сих пор храню…

– Давай заберем ее сюда?.. У нас тут такая стая… Ей будет хорошо.

– Ладно. Заскочу как-нибудь. Все равно надо проверить квартиру.

На пороге комнаты, снова нарочито закряхтев, Артур поставил меня на ноги и чмокнул в лоб:

– Спокойной ночи, малыш. Не думай о плохом, слышишь? Никита у нас сильный парень, он справится. Постарайся сразу уснуть.

Я пообещала ему это, лишь бы он сам уснул и завтра был готов к бою. Ни Артур, ни даже Никита не подозревали о том, что происходило со мной, когда я ложилась в постель, это было моей тайной. Мир начинал меняться: комната становилась подвижной, как темный океан, в котором неспешно наплывали друг на друга подводные течения, и каждое было наполнено жизнью, видимой мне одной. Это были незнакомые, никогда не виденные мною прежде люди, собаки, рыбы… И все они просились в рассказы, которые забирали все большую часть моей жизни.

Новый уже поднимался с самого дна, стремительно нарастая башней из песка. Никто не строил ее, даже я, она росла сама по себе, и оставалось лишь завороженно следить за тем, как это происходит…

* * *

«Испания накатывала горячими волнами, накрывала с головой, расплющивала… Вот только запахов ее сумасшедших, от которых он обмирал, различить не удавалось. Не получалось даже вдохнуть так, чтобы испытать от этого удовольствие. Раньше Антон и не подозревал, как можно радоваться обычному дыханию, глотать воздух и упиваться этим. А сейчас дышалось так мелко, скудно, что мутилось в голове: мало, мало!

Когда жижа под теменем переставала бурлить, Антон с недоумением спрашивал себя: откуда этот жар? Ведь в марте в Испании не было летнего зноя, который тоже был знаком ему, – не в первый раз оказался в стране корриды и фламенко, что, по сути, одно и то же. Правда, на «испанской сковородке» – исихе – раньше не бывал и почему-то даже не слышал, что так называют окрестности Севильи, куда в конце зимы Антона Чайкина пригласили сниматься. Фильм так себе, детектив среднего пошиба. Но какие локации для натурных съемок! Хотелось проглотить глазами…

Исиха не отпускала, хотя уже две недели как вернулся в Москву, но пекло не только снизу, через простыню, – жар охватывал со всех сторон, точно кто-то сунул его в духовку. Градусник бесстыже врал: разве человек может выдержать температуру больше сорока?

Хмурая московская сырость сразу налипла на кожу ознобом. Теперь ему чудилось, что не по себе стало уже в тот момент, когда вышел из такси в родном дворе и вдруг впервые почувствовал… Нет, это было даже не одиночество. Скорее он ощутил свою полную ненужность и этому городу, и миру в целом.

Хотя еще недавно соседки шептались у него за спиной:

– Артист пошел…

– Ой, я его вчера по Первому каналу видела!

– Да он на любом, какой ни включи.

– Я для своей Ксюшки автограф у него взяла…

– Для Ксюшки! Я для себя взяла!

Но когда он выбрался из машины с чемоданом, никто и головы не повернул, чтобы крикнуть:

– Антошка, привет! Вернулся?

А ведь он вырос в этом дворе, песочница до сих пор хранит его выцарапанные осколком инициалы «А.Ч.». Тогда никто не интересовался: не родственник ли он Лизы Чайкиной? Его детство пришлось на ту пору, когда сквозняки истории сдули прах памяти пионеров-героев. И не только пионеров… Это сейчас начали вспоминать их имена, потому и вопрос этот звучит в каждом интервью.

Лишь знакомая дворняга улыбнулась ему, когда Антон подошел к подъезду. Даже встала с теплой крышки канализационного колодца, поприветствовала. Неужели всерьез ждала, что этот загорелый красавец погладит ее, блохастую? Он прошел мимо, даже не улыбнувшись в ответ. Ну в самом деле! Какой смысл привечать бездомную псину, если не собираешься взять ее с собой?

А он не собирался. Вообще никогда не хотел собаку, даже в детстве. Не было у него и обычной детской тяги к разношерстным компаниям, в которых никто никому по-настоящему не друг. Его комната наполнялась персонажами куда более интересными, стоило ему остаться одному. Они и сейчас толклись у постели: высокомерные рыцари и грязные пираты. Все одинаково бесполезные…

Вот кто помог бы, так это обыкновенные врачи «Скорой помощи». Только Антон не вызвал их: в середине апреля новые съемки, не дай бог в больницу загреметь. Долго ждал этого проекта, такие не часто случаются, упустишь – потом всю жизнь будешь локти кусать. Уже до того сжился с героем, что сам с собой разговаривал его интонациями, без устали нащупывал, как правдивее показать биполярку.

Правда, теперь не до этого было, мысли путались, а кашель душил так, что еле смог выдавить в трубку:

– Маринка, солнышко… Не заскочишь ко мне? Все лекарства сожрал.

– Ты болеешь? – ее голос показался не сочувствующим, а испуганным.

– Акклиматизация, может. Знаешь, после Испании наша Москва…

– Ты в Испании был?! Так ты, может, его подхватил?

– Кого? – на миг в мыслях даже прояснилось от страха.

– Коронавирус.

Он с трудом сообразил:

– Ты про китайский, что ли?

– Да он уже пол-Европы выкосил, ты что?

«Я не верил в него, – припомнилось Антону. – Считал, что это какая-то гигантская мистификация. Афера ВОЗ. Или политический сговор… Черт! Неужели он во мне?!»

– Давно болеешь?

– Недели полторы… Или две? Какое сегодня число? Чего? Апреля?!

– Ты угодил во временную дыру?

Почему казалось, будто Марина смеется?

Его мысли ворочались медленно: «Что происходит? Почему мне никто не звонит, если уже апрель? Съемки откладываются? Или они разнюхали, что я свалился, и выкинули меня из проекта?!»

Антон заставил себя вернуться к началу разговора:

– Так ты лекарства принесешь? Тебе двор перейти!

«Пауза затянулась, – отметил машинально. – К чему это? Не во МХАТе, чай…»

– Антоша, ты знаешь, как я к тебе отношусь…

«А как?» – впервые задумался он.

– Но я к тебе не пойду. Это же, блин, смертельная зараза! Я даже к двери твоей не подойду. У меня мама в группе риска и сестра беременная, не хватало еще вирус домой притащить. Не обижайся! Хочешь, «Скорую» вызову?

– Пошла ты! – Антон бросил трубку на одеяло и закрыл глаза.

Но она тут же пиликнула сообщением. Или он мгновенно забылся сном? Не могла же весть разнестись за долю секунды, просочиться в чат, созданный управдомом – тощенькой тетушкой с острым носом!

«Жилец квартиры 62 Антон Чайкин болен коронавирусом. Если Чайкин выйдет из квартиры, вызывайте полицию. Но в целях самозащиты допускаются любые меры. Соседи по площадке, одевайте маски».

– Надевайте, – буркнул он. – Дура безграмотная…

И только тогда осознал: любые меры. Они убить его собрались, что ли? Голодом заморить? За эти полубредовые дни Антон съел все чипсы, даже яичницу пожарить не было сил. Была бы жива мама, сварила бы ему бульончик… В детстве так бывало часто: он сидел в постели с книжкой, а мама кормила его с ложки, чтоб не облился. Никто не знал об этом, так что стыдиться было нечего, а им обоим это доставляло удовольствие.

Когда Антону пришлось кормить маму с ложечки, ей это не было в радость, она уже глотать почти не могла… А он призывал на помощь весь свой чертов актерский талант, чтобы казаться веселым и внушать маме веру в несбыточное: скоро она поправится, вернется домой, а потом они вместе поедут… В Испанию? Не туда ли он мечтал ее отвезти?

– Мам, – вдруг позвал он шепотом, удивив самого себя.

Ничего к этому не добавил, она же всегда понимала его без слов. И если сейчас могла услышать короткий зов, то и все остальное уже знала: как ее не хватает сыну… Как холодно живется ему без любви, даже когда изнутри так жестоко печет… Или сейчас особенно?

Его никто не видел, поэтому Антон не вытирал капли, стекавшие к вискам. Всю жизнь он потратил на то, чтобы постоянно быть на виду, на экране, на обложках журналов, но никто, кроме мамы, не разглядел его настоящего. А она уже ничем не могла помочь…

Неожиданно его слух различил странные звуки. Он вслушивался и не мог понять, что происходит. Но встревожился, даже нашел силы подняться и побрел по квартире, отыскивая источник непонятного. И понял: звуки доносятся из-за входной двери… Будто кто-то всхлипывал там и скребся, прося впустить его.

Прильнув к «глазку», Антон увидел пустую лестницу на четвертый этаж. Никого не было за дверью, но звуки не прекращались. Его вдруг окатило страхом: «Они провоцируют меня! Хотят заставить открыть дверь, чтоб я дал им повод разделаться со мной…»

Отшатнувшись, Антон прижался спиной к старому шкафу, собранному отцом еще до того, как он бросил их с мамой. Почему-то лишь сейчас он осознал, как ненавидит этот шкаф, – почему не выбросил до сих пор? Все, связанное с отцом, вызывало у Антона приступ бешенства: может, мама и заболела из-за этого чертова бабника?! На ум пришло другое слово – грубее… Если б отец сейчас приполз к давно оставленному порогу беспомощным, умирающим, Антон не открыл бы дверь. Пусть подыхает там, как собака!

Последнее слово внезапно отозвалось коротким, но требовательным:

– Гав!

Антон встрепенулся: скулеж, царапанье двери, пустота на уровне «глазка»… Ну конечно, там собака!

Какая собака?!

Стараясь действовать неслышно, он осторожно повернул рукоятку замка, потянул дверь и встретил блестящий весельем взгляд. Дворняга знакомо улыбалась ему, словно они были старыми друзьями. На спине у нее желтел детский рюкзачок с запиской: «Антону Чайкину».

– Мне? – шепнул он. – Ну… Проходи.

Собака не заставила упрашивать себя. Вежливо вошла и села у порога, позволив ему закрыть дверь. На это ушли последние силы, и Антон сполз по стене на пол. Теперь собачьи глаза оказались на одном уровне с его собственными. Она смотрела на него с такой радостью, что Антон с опаской подумал: «Как бы лизаться не кинулась…» У псины была темная, как у овчарки, спина, хвост колечком и светлые морда и грудь. Только сейчас он заметил длинный шрам на ее носу…

– Бедолага… Что ты принесла? – спросил он мягко. – Давай посмотрим.

Он аккуратно снял рюкзачок через ее голову, потом высвободил лапы. Буквы в записке были печатные, не опознаешь почерк, но Антон первым делом подумал о Маринке. И утвердился в догадке, обнаружив в рюкзачке один пакет с лекарствами, второй с пирожками, его он открыл первым. Собака тихо вздохнула, уловив запах.

Поколебавшись, Антон протянул ей пирожок:

– Хочешь? Я, правда, не знаю, с чем они…

Пирожки оказались с мясом, в самый раз! И снова собака удивила его: взяв пирожок, она легла, зажала его передними лапами и начала откусывать понемногу, очень деликатно.

– Да ты барышня! – вырвалось у него.

Таких дворняг Антон не встречал. Бывало, бросал кусок хвостатым бродяжкам, те ловили его всей пастью и громко, с наслаждением чавкали. Потом убегали, не поблагодарив. А эта псина, похоже, и уходить не собиралась, расположилась удобно…

Он тоже так и сидел с нею рядом, и они на пару жевали пирожки. Потом, не вставая, Антон отхлебнул лекарства прямо из бутылочки, а собака улыбнулась ему. У него вдруг перехватило горло – такой знакомой показалась эта улыбка. Но это же собака! Всего лишь обычная дворняжка…

– Тебя мама прислала? – прошептал он, понимая, какую несет чушь. Но уже зная и то, что отделаться от этой мысли не удастся.

Собака тепло дышала ему в колено, ничего не выпрашивая, поэтому он дал ей еще один пирожок и с восторгом проследил за удивительной трапезой.

– Как тебя зовут? У тебя есть имя? Или, может, ты безымянный ангел?

Нет, конечно, он не ждал ответа, не до того еще размягчился мозг. Антону просто хотелось поговорить с кем-то… Хоть с собакой, раз больше никому не был нужен.

– Твоим хозяином я стать не смогу, – решил он сразу расставить все точки над i. – Понимаешь, у меня то съемки, то гастроли. Но ты можешь заходить ко мне в гости.

Она была рада и этому. И от того, как смиренно загадочная незнакомка принимала его скудные дары, у Антона сжалось сердце и снова увлажнились уголки глаз.

– Я пойду лягу, – сообщил он ей. – Ты пока останешься или тебе пора?

Она решила подежурить у его постели.

И еще три дня и три ночи, пока лекарства и пирожки боролись с вирусом за его жизнь, собака сидела с ним рядом, не отлучаясь даже по своим надобностям. Терпела.

А однажды наступило утро, когда он ощутил себя живым. По-настоящему. В полную силу.

– Ты спасла меня, – серьезно сказал Антон и пожал сухую собачью лапу. – Пойдем я тебя выпущу… Нет, погоди секунду!

И он бросился к письменному столу.

…Разгладив слегка помявшуюся записку, снятую с желтого рюкзачка, Лина улыбнулась:

– Вот видишь, это была не такая уж дурацкая идея, как тебе казалось.

Марина обернулась к сестре:

– Какая идея? Я не в курсе.

– Передать Антону лекарство.

– Так ты все-таки…

– Он благодарит. Пишет, что почти здоров.

– Руки помой! – огрызнулась Марина. – Не стоит он того, чтобы из-за него рисковать здоровьем. И своим, и ребенка. Вечно ты всех жалеешь, а тебя что-то никто! Так и будешь имя этого урода скрывать, который…

Она почти ткнула пальцем в большой живот сестры. Отшатнувшись, Лина прикрыла его руками:

– Не говори о нем так. Он не урод. Я его любила с двенадцати лет. А он меня – нет… Даже не замечал никогда. Я ведь не такая красавица, как ты.

– Но как-то же ты от него…

– Это был случайный эпизод. Для него. А мне подарок на всю жизнь. Кому плохо? Если честно, он ничего и не помнит. Можно сказать, я подловила его…

– Блин! Это еще и пьяное зачатие?!

– Мой малыш здоров, – отозвалась Лина сухо. – Я прошла все мыслимые и немыслимые обследования.

– Но все равно же нет гарантии…

– Не было гарантии, что Найда придет к нужному порогу. Но ведь она поняла, кого нужно спасать. Что бы ты ни говорила, а чудеса еще случаются…

Положив ладони на подоконник, Лина улыбнулась окну напротив: «Ты – мое чудо…» Она смотрела на него каждое утро. С двенадцати лет…

Теперь телефон доставлял сообщения чаще, будто вирус уступил дорогу привычной жизни, и она потекла к нему ручейком. Но это – от Марины – удивило его: «Не думай, что это я подослала к тебе собаку. Лекарства и пирожки не от меня. Пошел ты!»

– Не от тебя? – повторил он удивленно. – А от кого же тогда?»

* * *

– Как это происходит в твоей голове? – Артур на миг оторвал взгляд от дороги и улыбнулся мне.

Во время завтрака он успел прочитать мой новый рассказ, хоть и поворчал, что я опять не спала, а занималась черт-те чем… Но я-то знала, как Артур доволен тем, что новые рассказы появляются время от времени. Как по нему, так слишком редко. Но творчество как сердцебиение – у каждого свой ритм. Конечно, можно заставить свое сердце биться чаще, но выдерживать такое состояние изо дня в день вряд ли кому-то под силу.

Написать что-то мне удается, только если на душе спокойно и мысли не мечутся в голове шаровыми молниями, а текут ровным потоком. Ночью решающим стало то, что Артур уверил: все будет хорошо, Никита поправится. И нервная дрожь сошла с меня… Разноцветным драже рассыпалась по полу, затаилась по углам. А мой кораблик – кровать – подхватили те самые течения, которые постоянно волновались в закрытом пространстве. И мы с ноутбуком пустились в плаванье…

Я чувствовала Никитино дыхание, пока не дописала рассказ. Удивительно, как питается творчество всем, что происходит с нами, даже самым тягостным: если б он не заболел, эта история не родилась бы…

– Сама не знаю. Как-то само собой, – ответила я, наблюдая, как плывут за окном московские переулки.

Артур всегда находил короткие пути, которых не знали даже навигаторы. Их он терпеть не мог, считал участниками всемирного заговора, которые специально загоняют всех на Третье транспортное, чтобы освободить дороги для некоторых привилегированных. К ним он относил и себя, правда, уточнял, что примазался нелегально.

– Пора тебе показать рассказы профессионалу. Не только же нам с Никиткой читать!

Он упомянул его без опасений, что я разревусь, ведь мы уже позвонили в больницу и выяснили: состояние нашего больного стабилизировалось, температура понизилась на целый градус. Свидания с ним пока запрещены, но завтра Никите, возможно, разрешат пользоваться телефоном, и можно будет хотя бы созвониться.

Мир сразу наполнился красками, и, чтобы поддержать меня, солнце наконец выползло из-за тяжелых туч, и клены встрепенулись, расправив огненные перья, как сказочные жар-птицы.

– Венгровским сообщили еще вчера, – перескочил Артур на то, что волновало его не меньше, чем судьба моих рассказов. – Но со стариком встретиться не удастся, он серьезно болен. Чуть ли не при смерти… Или это отговорка.

– Ну не знаю, – усомнилась я. – Считается, что нельзя врать о болезни. Накаркаешь…

Его плечо приподнялось в сомнении:

– Может, они несуеверны? А хочешь посмотреть, какая обстановка в богатой компании? Наведаемся к Ярославе Венгровской?

– А она примет?

От изумления Логов чуть не выпустил руль:

– Меня?!

Похоже, вариант реальности, где перед ним захлопывают дверь, не существует в его системе координат.

– Нет, если она тебя увидит, то конечно…

– Язва! – буркнул он добродушно.

Так нас обоих называла мама и добавляла, что если б мы родились в Сибири, то были бы сибирскими язвами… Я поспешно отогнала воспоминание: сейчас не время для грусти.

На самом деле я лучше вернулась бы в цирк и потрепалась с клоуном Гришей о накладных носах (мы же это планировали!), но Артуру явно хотелось, чтоб я отправилась с ним. Зачем? Неужели он тоже не так уж уверенно чувствовал себя на территории другой прослойки общества? Логов-то?! Я тут же почувствовала себя старшей: как бросить ребенка в беде? Такого милого…

Удивительно, но высоченное здание, в котором трудился дружный рой подчиненных Бориса Венгровского, находилось не в центре, как я предполагала, а на юго-западе Москвы, так что добрались мы не быстро. По дороге Артур созвонился с судмедэкспертом Комитета Стефановичем, и тот заверил, что в крови Миши Венгра не обнаружилось следов алкоголя или наркотических веществ.

– Парень ответственно относился к делу, – заметил Артур, отбив звонок. – Работал только чистым. Хотя, судя по всему, жук еще тот был: партнеров своих ни во что не ставил – у одного жену соблазнил, другому деньги не вернул… Не удивлюсь, если всплывут и другие, кого смерть вольтижера не огорчила. Вот что меня беспокоит: его телефон исчез. Нигде не нашли.

– А кто сообщил Венгровским?

Он посмотрел на меня с недоумением – пытался угадать ход мыслей.

– Поливец.

– И как они отреагировали?

– Ну давай выясним, – предложил Артур, помолчав.

Ему, видно, стало досадно, что он сам не расспросил Антона об этом. В свое оправдание он добавил:

– Не думаю, что нашего опера соединили с кем-то из семьи…

Я подхватила, чтобы он совсем не скис:

– Скорее всего, Поливец передал инфу секретарю. Хочешь, я сама наберу его?

Поливец отозвался не сразу да еще и рявкнул в трубку:

– Ну чего тебе?! Занят.

Мне сразу же захотелось обругать его последними словами, но я буркнула:

– Я по поручению Логова. Он просил узнать, с кем из Венгровских ты вчера разговаривал?

– Ни с кем, – буркнул Антон, но уже спокойнее. – Меня соединили с секретаршей Андрея Венгровского. Это…

– Старший сын, я знаю. А он сам так и не взял трубку?

– Секретарша поклялась, что немедленно доложит шефу. В таком духе.

– Понятно, спасибо.

Я отбила прежде, чем Поливец успел сказать что-то еще. Артуру даже не пришлось пересказывать наш разговор, он все понял:

– Значит, реакция семьи нам неизвестна, – и подмигнул мне. – Но скоро мы все выясним!

Его оптимизм был заразителен. Подозреваю, Логова любили в Следственном комитете еще и за то, что он всегда верил в успех любого дела, за которое брался, и остальные заражались его убежденностью. Я не интересовалась, есть ли у него нераскрытые дела. Кому приятно о таком вспоминать? Но Артур был на хорошем счету, значит, напортачил немного.

Поэтому рядом с ним я чувствовала себя спокойно, как укутанный в одеяло младенец. Можно позволить себе взбрыкнуть и даже учудить глупость, когда точно знаешь: сильные руки поймают тебя или вытащат из любой дыры, в которой ты застрянешь. Я любила Никиту, но почему-то он не внушал мне такого чувства безопасности, как Артур. Логов казался мне тем самым опытным волком, который побывал во всех передрягах и которого не подловишь. Я надеялась, что никогда не увижу, как Акела промахнется…

– Твой рассказ, – неожиданно вернулся он. – Все в дело в нем, да? Надеюсь, Никита не обидится, что на его болячке ты взрастила историю о другом парне…

– Ты бы обиделся?

Его улыбка показалась мне грустной:

– Про меня никто никогда не писал.

Я пальцем тронула его руку, лежащую на колене, – он всегда вел машину одной левой:

– Когда-нибудь я сочиню историю о тебе. Опишу все наши… приключения. Когда наберусь уверенности.

– Это будет детектив? – оживился Артур. – Люблю хорошие детективы.

– О господи! Тебе в жизни убийств не хватает?

– Ну знаешь… Когда я читаю об этом, то воспринимаю совсем по-другому. Мне важно как это написано, а не только о чем. От работы я эстетического удовольствия не получаю. Тут главное – результат.

Мне уже стало интересно:

– Для тебя это охота?

Артур задумался, и от кончиков его губ стекли тонкие морщинки. Раньше я их не замечала…

«Да он стареет! – меня охватила паника. – Неужели ему так и не удастся найти свое счастье? Маму же не вернуть… Ему нужно смириться с этим».

Но это было легче сказать, чем сделать, уж я-то знала…

– Не сказал бы, – отозвался Артур. – Охотники убивают добычу. А я как раз против убийств.

Помолчав, он добавил как-то застенчиво:

– Знаешь, я никогда не смог бы выстрелить в оленя… Да в кого угодно! В волка, в медведя… Нет, если б зверь на тебя напал, то конечно… А просто так – забавы ради? Нет. Не поднялась бы рука.

Мне вспомнилось, как он похоронил сбитую кем-то норку. Артуру было так жаль ее, что я боялась заметить слезы у него на глазах. Хотя… Разве он стал бы казаться мне слабее? Вот уж нет. Как по мне, так именно сплав доброты и силы делает мужчину настоящим.

– Я знаю, – мне захотелось обнять его и прижаться щекой к груди, но сейчас было не время. – Ты настоящий.

Чуть приподняв брови, Логов весело взглянул на меня, но не стал уточнять, что это значит. Разве я сумела бы объяснить?

* * *

Весь дизайн небоскреба Венгровских был выполнен в оттенках темного графита. Наверное, это считалось стильным, но Артур не удержался, хмыкнул:

– Они своей нефтью стены вымазали?

Саша только выпучила глаза и крепко сжала губы. Не хохотать же за спиной у вышколенного клерка, провожавшего их к Венгровской! Андрея Борисовича на месте не оказалось по крайней мере так им сказали, но Ярослава согласилась принять представителей Следственного комитета.

Ее нисколько не смутило то, что Сашка выглядит подростком, – сейчас все кажутся моложе, чем есть на самом деле. Или хотя бы пытаются…

«Ей и самой не дашь больше двадцати… А ей сколько там? Тридцать пять?» – Артур улыбнулся, приветствуя. Но сдержанно, все же она только что потеряла брата. Ничто ни в глазах Ярославы, ни в ее наряде не выдавало скорби, ее светлые волосы вились буйно и даже как-то вызывающе, а взгляд был ясным и цепким. Логову показалось, что с темноволосым Мишей (на фотографиях улыбчивым и обаятельным) сестру роднит только миндалевидный разрез глаз.

«А лисичка, похоже, хитренькая, – решил он. – Губы красивые… И самое приятное – свои. Сил уже нет на эти лепехи смотреть…»

Нежно-голубой брючный костюм тоже мало напоминал траур, но очень шел Ярославе, это невозможно было не признать. И все же сквозило нечто нарочитое в том, как она демонстрировала позитивные оттенки своего мира… Хотя Логову понравилось, что офис Венгровской радостно отличался от остальных помещений: все здесь оказалось светлым, а стулья у стола, больше похожие на удобные кресла, были цвета «кофе с молоком». Ему тут же захотелось кофе, и Артур охотно согласился, когда хозяйка предложила.

– Вам с молоком? – взглянула она на Сашу, будто у той не обсохли на губах крошечные капельки.

– Почему это? – удивилась Сашка. – Мне черный. Только с сахаром. А Артуру Александровичу без…

Уловив пожелания, секретарша выскользнула из кабинета, а Ярослава жестом пригласила их сесть. Проследила, как Сашка достала блокнотик, уточнила:

– Никаких диктофонов?

Артур вскинул руки: упаси бог!

– Нет-нет! Не волнуйтесь, Ярослава Борисовна, это не допрос. Мы пришли выразить соболезнования по поводу безвременной кончины вашего брата. Младшего брата… И чуть побольше узнать о Михаиле, так сказать, из первых уст.

Ее взгляд пытался ввинтиться в его мозг, но Логов и не таких блокировал. Он не сомневался, что его улыбка сейчас выглядит обворожительной, и если в Ярославе есть хоть капля не показной, а глубинной женственности, то ей захочется понравиться ему.

Сашка уставилась в блокнот, ее раздражало, когда Артур начинал «работать лицом», и ему это было известно. Но щекотливый момент они давно обсудили и решили, что в их деле все средства хороши. Главное – вычислить и поймать убийцу, и если для этого нужно по полной использовать то, чем наградил тебя Бог, почему – нет? Сашка и сама прикидывалась невинной школьницей, когда требовалось растрогать свидетеля и вывести на откровенность. Логов только поощрял это.

Голос Ярославы зазвучал ровно, даже как-то заученно:

– Смерть Миши – страшная потеря для всей семьи. Мы все потрясены случившимся. Пока я не готова дать развернутые комментарии…

– А мы и не газетчики, чтобы просить комментарии, – прервал ее Логов. – У нас иная работа.

Словно очнувшись, Венгровская посмотрела на него в упор.

«Пронзительный взгляд! – отметил Артур. – Она реально пытается прочесть мои мысли?»

– Я понимаю, – помолчав, вымолвила Ярослава. – Только не знаю, чем могу вам помочь? Наша семья не намерена подавать в суд на цирк, в котором работал мой брат. Это был его добровольный выбор. Риски Мише были хорошо известны.

– Риски? – Логов приподнял брови. – Вы говорите об этом как о бизнесе…

– Любое дело – бизнес. Это синонимы.

– Не до такой степени. Нефть и цирк? Не думаю.