Текст книги "Любовная мелодия для одинокой скрипки"

Глава 6

Она поехала поездом. И дешевле, и спокойнее – особенно после недавней катастрофы аэробуса в Адлере. Каролина хорошо помнила то ощущение тревоги, которое всегда охватывало ее, когда самолет заходил на посадку со стороны моря, нацеливаясь на посадочную полосу, упирающуюся, казалось, во вздыбленную гору.

Ей повезло. Удалось купить билет в купейный вагон. Если везение продлится, то и с попутчиками должно повезти…

Каролина любила ездить поездом на юг.

Подготовку к поездке обычно сопровождали воспоминания раннего детства, когда еще был жив отец. И сладкий ужас, когда он выходил на небольших станциях, чтобы забежать на базарчик: а вдруг не успеет, и поезд уйдет без него и она останется одна… И еще ожидание, что он вот сейчас войдет в купе и принесет что-то необычное, что можно купить только в этом месте со странным и загадочным названием Красный Лиман – удивительно вкусные, сочные, пропитанные жиром свиные шашлычки на деревянных шампурах… А поездки с бабушкой и с мамой? Бабушка выходить на остановках побаивалась и делала покупки, не спускаясь по откидным ступеням с тормозной площадки. Мама выбегала, дразнила бабушку и смеялась над ее страхами…

Как же так получилось, что после гибели отца за короткое время она осталась практически без родных? Мать умерла скоропостижно, бабушка вскоре последовала за ней. Больше в Москве никого из Сенчковских не осталось. Ростовская тетка незаметно отдалилась, переписка велась от случая к случаю. Троюродных сестер Каролина не знала и не особенно стремилась познакомиться. Мелькнула было мысль задержаться в Ростове на сутки по дороге в Джубгу, но она передумала: стоит ли, тридцать лет не виделись, и вдруг как снег на голову…

Рыбца, видите ли, захотелось покушать!

На шумный и немного бестолковый, несмотря на уже третью перестройку, Курский вокзал Каролину провожали Андрей и Дина. Андрей нес тяжелую спортивную сумку, а Дина – гитару в чехле. Да, именно гитару. Как многие струнники, особенно скрипачи, Каролина прекрасно играла на гитаре, а иногда еще и мелодекламировала. Петь она не желала категорически, утверждая, что у нее нет голоса и нечего ей соваться в ряды безголосых, которых и так хватает на современной эстраде. А вот мелодекламация иное дело, тем более что у нее получалось очень хорошо. Стихов она знала множество, сопровождение на гитаре подбирала или импровизировала сама, смело уходя от тех заветных трех аккордов, которых хватало иным бардам на всю жизнь.

Попутчики оказались приятными людьми, она поцеловала детей и отправила их домой пораньше, велев не дожидаться отправления поезда, чтобы не попали в толкучку.

Красный Лиман она проспала.

В Туапсе поезд пришел днем.

Каролина помнила по прошлым поездкам, что самый удобный транспорт – морской катер. Но оказалось, что все сильно изменилось. И ей пришлось брать такси, что не совсем входило в ее финансовые расчеты. Но что делать? Зато быстро…

Комнату со всеми удобствами она нашла легко. Море призывно шумело почти под самыми окнами, накатываясь на уникальный джубгинский песчаный пляж. Кровать была широкой и непродавленной, что не часто встречалось в прошлые поездки, и главное, у противоположной стены стоял широченный и очень длинный диван, вполне пригодный для дочери, буде она снизойдет и согласится приехать, если, конечно, вытанцуется дело с выступлениями в местном ресторане. Квартира чистенькая, современный ремонт сделали недавно. Все это хозяин, говорливый седоусый дедок, явно украинского происхождения, выложил ей, с гордостью показывая удобства. Действительно чистенько, отметила Каролина. Она быстро переоделась, дожевала остатки взятых в дорогу бутербродов и выпила чаю, любезно предложенного хозяюшкой, очень соответствующей своим обликом дедку, позвонила Дине, узнала, как дела у детей, доложила, что у нее все о’кей, и, наконец, пошла на море. На платный пляж. Оплатила место под зонтом на месяц вперед, взяла лежак, устроилась. Время было обеденное, народ сбежал обедать, и пустынный пляж, солнечно-песчаный, показался ей вдруг унылым. Было тихо и тоскливо от ощущения пустоты как вокруг, так и в душе.

Бог наградил ее замечательной способностью не сгорать на солнце даже после долгого перерыва, конечно, если не совершать «пляжных» безумств и не лежать часами. Ей не требовались ни лосьоны, ни защитные кремы, через несколько дней кожу покрывал ровный, удивительно красивый загар, вызывающий зависть почти всех на пляже. Как ни странно, не отпускавшая последние два дня физическая тоска по Алексу, разбуженная его объятиями во время танцев, ушла куда-то, оставив приятную грусть и мечты о несбыточном.

Проведя на удобном лежаке почти час, когда отдыхающие уже стали возвращаться, она поднялась, пошла в душ и, постояв под пресной восхитительно-прохладной струей, принялась рассматривать себя в большом, во весь рост, мутноватом зеркале. Конечно, для трижды рожавшей бабы она неплохо выглядела. Даже талия каким-то образом сохранилась. Ни жира, ни целлюлита не было, что неудивительно, – попробуй пять раз в неделю три часа пританцовывать на эстраде или между столиками! А вот тонкий слой соблазнительного жирка был… Покатыми плечами она всегда втайне гордилась. Вот чего бы она пожелала себе, так это изменить рисунок груди. Три жадных рта трех вечно голодных младенцев так основательно поработали над ней, что она слегка обвисла, правда, не утратив определенной упругости. Но кто знает, чего им, мужикам, надо… Последний ее любовник, который случился почти два года назад, очень любил уткнуться носом в ложбинку между грудями, – она фыркнула и поправила себя: между сиськами, – прижимать их к щекам и от этого возбуждаться… Он тогда еще восхищался, что соски у нее розовые, как у юной девочки, и утверждал, что это говорит о внутренней молодости и вечной женственности. Она приподняла левую грудь и посмотрела – действительно, на сметанной ее незагорелости выделялся девически розовый сосок. И снова подумалось об Алексе, представилось, что он приподнимает грудь и рассматривает… она сжала губы и усилием воли попыталась заставить себя не думать о нем, но тело вдруг покрылось гусиной кожей, и она нырнула обратно под холодный душ в поисках спасения. Заставила себя думать о другом: не вернуться ли туда, под солнце, к равномерному шуму моря и веселым голосам собирающихся на пляже детей? Под душем отпустило, и, слава богу, пробудился зверский аппетит. Она растерлась жестким от крахмала махровым полотенцем, оделась и пошла в знакомый по прошлым приездам ресторан, расположившийся над речушкой Джубга, давшей поселку свое имя. Здесь можно было спрятаться в густой тени деревьев, где даже в самые жаркие дни сохранялась прохлада.

…Каролина неторопливо пила местный, необъяснимым образом сохранивший свои старинные вкусовые качества кефир, когда услышала смутно знакомый голос:

– Каролина Андреевна, что же вы приехали и носу не кажете?

Она подняла глаза. Рядом со столиком стоял Артур, если она правильно помнила его имя, ибо все местные жители, или, как их шутливо про себя именовала Каролина, аборигены, называли его обычно по фамилии. Он был одним из совладельцев ресторана, из туапсинских армян, грузный, седой, чем-то напоминающий Хемингуэя с известной всему миру фотографии и тем ужасно гордящийся. Кремовая полотняная рубашка с расстегнутым воротом открывала широкую грудь с массивным крестом на золотой цепочке, покоящимися на курчавой седой шерсти, иначе и не скажешь, растущей аж до самого адамова яблока. Колоритный мужчина. В свое время наверняка покоривший немало женских сердец и среди местных красоток, и среди приезжих.

Она обрадовалась.

Все складывалось замечательно. Именно с ним нужно было провести очень осторожно переговоры о выступлении в ресторане, ибо он заметно выделялся на общем фоне начитанностью, тягой к хорошей музыке и какой-то врожденной культурой. Но и осторожной следовало быть, так как при всем том он оставался дельцом, с хваткой и умением делать копейку даже там, где, казалось бы, есть одни убытки.

– Доброе утро, Артур. Рада вас видеть в добром здравии. Дома все в порядке, все здоровы?

– Спасибо, дорогая, все хорошо. Когда ко мне заглянете? Теперь я здесь единственный начальник. Избавился от своего профессора.

У этих слов был свой подтекст: в прошлый приезд Каролина несколько раз играла в ресторане на гитаре, декламировала стихи Цветаевой. Совладельцу, которого Артур за глаза язвительно называл профессором за фантастическую необразованность и при этом абсолютную уверенность в своей компетентности и непогрешимости в вопросах имиджа, это не понравилось. Пришлось отказаться от чтения стихов.

Значит, Артур дает ей понять, что раз он единственный хозяин, можно начать переговоры о новых условиях. Но пусть он сам первым и сформулирует свое предложение.

– Я приехала отдыхать.

– Днем, дорогая, днем, я так понимаю. А вечером?

– А вечером буду отдыхать от дневного отдыха.

– Очень смешно. А мне одна птичка шепнула: когда вы выходили из такси, вещи достал шофер, а вы появились с одним футляром в руках.

– Так это же только футляр…

– Словом, дорогая Каролина Андреевна, не будем ходить около и вокруг. Так у вас говорят?

– В смысле вокруг да около?

– В любом смысле. Я вам предлагаю шесть выступлений в неделю с чтением ваших любимых стихов. Так, да? – Артур хитро улыбнулся, почесав свою седую хемингуэевскую бороду. – Сто пятьдесят зеленых с ужином и вином от ресторана.

– А цветы? – кокетливо спросила Каролина, состроив глазки.

– Цветы от верных поклонников всегда вас будут ждать.

– Артур, дорогой, я пошутила, зачем мне цветы, когда все кругом утопает в цветах?

– А полторы сотни зеленых? Вы же не утопаете в зелени?

– Но в полутора сотнях утонуть трудно.

– Хорошо, пусть это будет две сотни.

– Да будет так, – с преувеличенной серьезностью заключила этот внешне шутливый, но настоящий торг Каролина.

Две сотни в неделю – очень хорошо, ибо означает, что она сегодня же может позвонить дочери и пригласить ее на месяц на море!

Динка бурно возрадовалась приглашению.

– Мне нужно несколько дней. Я обязательно приеду.

– Может, ты уговоришь Мишеньку?

– Попробую. Андрей точно едет в лагерь. Чему несказанно рад. Мне кажется, его туда привлекает одна из воспитательниц старшей группы.

– Она старше его?

– Группа старшая, это я точно знаю.

Каролина рассмеялась – Динка не упустит возможности скаламбурить или пошутить. Вся в мать…

– Ты все же скажи Мишке. Здесь очень сложно с комнатами, я должна заранее договориться…

– Обязательно скажу, мамочка. Но я не уверена.

– Он так прикипел к этой сучке, Рите?

– Мам, ну зачем ты так, мы ей должны быть благодарны, она сделала доброе дело, помогла ему избавиться от тоски по Люльке.

Люлька – та самая кареглазая прелестница, что полгода назад перестала звонить. Каролина про себя подивилась взрослой циничности слов дочери. А ей всего девятнадцать…

– Кстати, Мишка сказал мне по телефону, что завтра возвращается домой… Насытился. Так что, возможно, твоя задумка вывезти его на море не так уж и невероятна…

Глава 7

Внешне ресторан Артура мало изменился за прошедшие годы. Он все так же скрывался в зарослях густой зелени, растущей вблизи реки, к нему вела до сих пор не асфальтированная, но утрамбованная тысячами ног дорога. За тридцать метров до просторной террасы ее сменяла уложенная меленькими бетонными плитками аллея, подходившая вплотную к трем широким ступеням, ведущим на террасу. Здесь начинались столики. Они поднимались еще на одну ступень – терраса как бы делилась на две части так, чтобы каждый клиент мог любоваться великолепным видом на песчаную бухточку и волны, набегающие бесконечной чередой на отлогий берег.

Во внутреннем зале появился подиум, чего не было несколько лет назад. На стенах висели картины. Если бы Каролина случайно не знала примерной стоимости полотен Сарьяна, то она поклялась бы, что это именно он, великий армянский мастер. Но предположить, что Артур смог купить четыре полотна Сарьяна да еще одно, совсем не большое, до боли знакомое – Айвазовского?

– Правда, хорошие копии? – спросил Артур, заметив, с каким интересом она рассматривает его приобретения.

– Очень! – Слово «копии» все объяснили.

– Студент один в прошлом году за месяц написал, с репродукций. За стол и вино для него и для его девушки. Талантливый мальчик. И Айвазовского он написал – это сверх договоренности, за наличные на обратную дорогу. Очень интеллигентно все получилось. – Артур обвел рукой зал.

Каролина не поняла, что он имеет в виду под словом «интеллигентно» – обстановку или сделку, но сказала на всякий случай «Да», не кривя душой.

– И вполне пристойное пианино приобрел.

Каролина подошла, открыла крышку, отметив, что лак заботливо восстановлен, но так, что не блестит и не в бросается глаза, взяла несколько аккордов.

– У вас теперь и пианист есть?

– Пианистов хватает, дорогая, три студента тут на днях свои услуги предлагали. Но… не тот коленкор – так, кажется, у вас говорят?

– Кто теперь эти выражения помнит, Артур.

– Я помню. Когда читаю, даже выписываю.

– Так то вы. Вы вообще из другого мира, другого времени.

– Это хорошо?

– Это замечательно. Ныне таких мало.

– Скажите, дорогая… Я как припоминаю, вы мельком упомянули, что вообще-то вы скрипачка, а не гитаристка. Почему вы с собой скрипку не взяли?

– Видите ли, Артур, скрипка у меня и очень хорошая и очень для меня дорогая – от деда. Да и сама по себе, как инструмент, ценная. Брать на отдых страшновато…

– У меня сейф есть.

– А в дороге?

– Жаль… Я почему-то думаю, вы очень хороший скрипач. – Артур так и сказал, «скрипач», проявив определенную тонкость.

– Я почему-то думаю то же самое… – отшутилась Каролина. – Значит, я прихожу в восемь?

– Да, да, раньше никто не собирается.

…Ближе к семи часам ее вдруг обуяли сомнения. А вдруг не станут слушать? Вдруг потребуют петь? Конечно, она может сыграть две-три надрывные и одновременно виртуозные пьесы, мастерства достанет. Но ведь этого не хватит на вечер. Без мелодекламации время промчится так быстро, что Артур, такой ласковый, заботливый, просто выгонит ее… Ох, почему она не взяла скрипку?

Съедаемая сомнениями, она извлекла гитару из старого, заслуженного жесткого фибрового футляра, долго настраивала, прислушиваясь, сыграла классический цыганский перебор.

Стихов она знала множество.

Они как-то сами укладывались в память. Были среди них жемчужины, но встречались и такие, что недостойны находиться в таком изысканном окружении. В своем кругу, озорно поводя глазами, она вдруг заводила бесконечные хулиганские частушки, которые начинались всегда одним и тем же куплетом:

 
Ой, грустно мне,
Хтой-то был на мне.
Сарафан не так,
И в руке пятак.
 

А с чего сегодня начать? Не с частушек, понятно. Но с каких стихов? С любимой Цветаевой? Или не очень любимой, но более доходчивой Вероники Тушновой, обнажающей свое кровоточащее сердце почти в каждом стихотворении позднего цикла? А может быть, Заболоцкого?

Интересно, что бы ей посоветовал Алекс?

Она никогда заранее не задумывалась над тем, какой мелодией будет сопровождать стихи. Это рождалось само собой, вместе с первыми словами, словно кто-то всемогущий подсказывал ей и из своей бесконечной музыкальной памяти она извлекала немедленно именно ту, единственную мелодию, что подходила и к этому стихотворению, и к ее настроению. А потом уже никогда не забывала, что выбрала и что удачно прозвучало, а что нет…

Но чьи стихи взять?

Ответ пришел сам, помимо предложенных разумом имен, словно подсказанный кем-то извне, – Пушкин.

И незримо опираясь на его крепкую, миниатюрную, с длинными, нервными пальцами руку, закаленную подниманием тяжеленных дуэльных пистолетов в часы утренних тренировок, она решительно двинулась в ресторан.

 
Слыхали ль вы за рощей глас певца ночной,
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук, унылый и простой,
Слыхали ль вы?..
 

После первых слов ее вдруг охватил ужас – а вдруг она ошиблась и начала не с того стихотворения? Вдруг ее не станут слушать?

Но уже повернулись в ее сторону лица, кто-то поднял голову от тарелки, а в двери, ведущей на кухню, появился Артур, а за ним шеф в высоченном белом колпаке.

Отступать поздно…

Она читала, немного распевно, насыщая слова тоской неразделенной любви, и грустная мелодия, как всегда, покорно рождалась под пальцами, извлеченная из сердца, а ее привычный к выступлениям в зале слух уже ловил, как затихают разговоры за столами и как нарастает напряженная тишина…

 
Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?
Следы ли слез, улыбку ль замечали,
Иль тихий взор, исполненный тоской,
Встречали ль вы?
 

Стоявший в двери Артур шумно вздохнул, губы его что-то молитвенно шептали, а в больших черных глазах сверкали готовые пролиться слезы.

В зале стояла мертвая тишина, предвестник громового успеха…

Глава 8

Поздно вечером позвонила Дина, и по ее взволнованному голосу Каролина поняла, что в Москве что-то произошло.

– С мальчиками все в порядке?

– Не волнуйся, все. Андрей уехал, его девочку я видела, не лиса… Нет, правда, хорошая девочка. Мишка, тот гудит на всю Москву… Мам…

– Да?

– Сегодня вечером меня у подъезда встретил Алекс.

– Да? – Что-то заныло в сердце.

– Ты не думай, мам, он не меня поджидал. Знаешь, какой первый вопрос он задал мне?

– Нет.

– Куда твоя мама девалась?

– И что ты ему ответила?

– Знаешь, я немного подумала и сообразила, что он конечно же к Рите подъезжал с тем же вопросом, и решила не крутить вокруг да около… Словом, все как на духу…

– Что как на духу? – сорвалась в крик Каролина.

– Что лучшая подруга тебя уволила и ты уехала отдохнуть на юг.

– А он?

– А он предложил мне пойти с ним на концерт Вадима Репина в Большой зал консерватории, куда надеялся пригласить тебя, когда неделю назад брал билеты.

– Пошла?

– Конечно, Репин не валяется…

– И что?

– После концерта за кулисы прошли. Он, оказывается, Репина откуда-то знает, они на «ты». И вообще, я заметила, что в Консе с ним куча народу кланялась. И на меня пялились.

– А ты?

– А я была в джинах, но на шпильках, так что всем им с высоты милостиво улыбалась. Он меня до подъезда довез и очень тонко стал выпытывать, вроде в шутку, где ты, на каком юге, русском, или украинском, или абхазском. Я сказала, что русском. Тогда он сообщил снисходительно, что там всего-то полоска вдоль моря на двести кэмэ, и найти тебя не трудно. Тогда я не выдержала и сказала, что искать не нужно, зачем такие сложности. Словом, Зоя Космодемьянская из меня не получилась, я выдала военную тайну и назвала ему Джубгу. Я так располагаю, что он вскоре появится там у вас, весь в белом и с букетом роз. Ты что молчишь?

– Думаю.

– О чем?

– Как мне тебя выпороть по телефону.

– Не надо по телефону, я лучше завтра к тебе прилечу.

– Если лучше, то тогда поездом.

– Почему?

– Господи, не знаю… Боюсь Адлера… Как ты билеты достанешь?

– Мать, ты меня обижаешь! Скрипку тебе привезти?

– Нет.

Ночью, извертевшись и измучившись, она все же решила, что скрипка ей нужна, особенно если приедет Алекс. А он, судя по словам дочери, приедет… Страшно было и за мелодекламацию, – не сочтет ли он это пошлятиной, – и за то, сумеет ли она еще полтора месяца удерживать интерес клиентов с одной гитарой? Все же двадцать столиков – десять в зале и десять на веранде, – а народ разный заходит…

Она взяла сотовый и позвонила дочери.

Утром на пляже к ней подошел невысокий седой человек в полотняном белом кителе и широких, полотняных же брюках, явно местный, приподнял шляпу, поздоровался:

– Меня зовут Арслан Мамедов.

– Очень приятно. Каролина Андреевна.

– У меня к вам дело, уважаемая Каролина Андреевна.

– Слушаю вас.

Но прежде чем перейти к делу, Арслан долго и цветисто расточал комплименты на почти безупречном русском языке, потом столь же долго извинялся. Суть его речи свелась к просьбе: подписать, ни много ни мало, обращение к Президенту.

– Кто я такая, чтобы обращаться к Президенту? Я даже не местная, я отдыхающая и не знаю всех ваших проблем.

– Вот именно, что отдыхающих эти проблемы касаются в не меньшей степени, нежели нас, местных жителей. Вы слышали, что областные власти склоняются к разрешению продавать участки у моря частным лицам?

– Я читала об этом. Кажется, в «Аргументах и фактах».

– Представляете, к чему это приведет?

– Смутно.

– К полному отторжению отдыхающих от дешевых и бесплатных пляжей, к резкому сокращению курортной зоны, – отчеканил Арслан, нахмурив и без того кустистые, нависающие на глаза брови.

– Кажется, и в статье об этом же говорилось. – Каролина начала проникаться сутью идеи борьбы за справедливость. – Но что можно сделать?

– Мы просим только одного – всю прибрежную полосу сделать государственным заповедником. И только после этого решать проблемы курортной зоны. Срочно, пока не началась распродажа лакомых кусков. Здесь всего двести с небольшим километров, пригодных для пляжной полосы. А в стране сто пятьдесят миллионов жителей. Получается, меньше, чем два каких-то жалких сантиметра пляжа на человека, представляете? И вот даже эти несчастные два сантиметра кучка мафиози хочет отобрать у россиян.

Сантиметры впечатляли, хотя Каролина не совсем понимала, какое это имеет отношение к проблеме.

– Но почему именно я? Я не отказываюсь, просто хотела бы знать.

– О вас очень хорошо говорил Артур. Он у нас в инициативной группе. В каждом крупном поселке у нас будет инициативная группа. От Тамани до Адлера. Так вы подпишете?

– Да, – решительно произнесла Каролина. Ее опять понесло в неизведанное…

– У вас есть какое-нибудь звание?

– Нет, – ответила она, но, увидев, как огорчился Арслан, сказала:

– Хотя… может быть, сгодится?.. Я лауреат Варшавского конкурса молодых исполнителей, – и добавила, смутившись: – Но это было очень давно…

– Замечательно! – просиял Арслан. – Мы так и напишем. Наш президент любит молодых исполнителей!

Наш президент…

Это уже граничило с наивной верой в доброго царя, но Каролина почла за лучшее промолчать. Шевельнулось опасение: может быть, не стоило встревать в местные разборки? Но посоветоваться было не с кем. Все же надо будет пристрастно расспросить Артура…

Динка приехала дневным автобусом из Туапсе и, поскольку Каролина ждала ее только вечерним и не встретила, отправилась прямиком к Артуру – мать о нем говорила ей по телефону, – выяснять, где ее родительница.

Так она и появилась на пляже: высокая, с темно-серым скрипичным футляром через плечо и огромной, красиво упакованной конфетной коробкой в руках. Рядом с ней семенил комично выглядевший в таком соседстве Артур, а за ними знакомый официант из ресторана нес большую спортивную сумку.

– Мама! – закричала на весь пляж Динка. – Какая ты у меня шоколадная, просто объедение!

Она тормошила, тискала, целовала немного отвыкшую от ее бесцеремонности мать, рядом стоял Артур, умильно улыбался, и было в его выпуклых черных глазах что-то такое, что не понравилось Каролине.

– Зачем ты Артура нагрузила? Не могла оставить все в ресторане?

– А это тебе, – не обращая внимания на мягкий реприманд, Динка протянула матери огромную коробку. – Догадайся с трех раз, от кого?

Каролина почувствовала, что краснеет. «Какое счастье, что я загорела и никто не видит», – подумала она, взяла коробку и буркнула:

– Идем домой…

– Конечно, домой! Артур, дорогой, отведите нас домой! – пропела дочь, подчеркивая немудреную рифму.

– Джигяр! – восторженно произнес Артур, и брови его поднялись домиком.

– Джигяр – это что, женщина-джигит? – сразу же вцепилась в него с вопросом Динка.

– Совсем нет. Это означает теплый человек, вкусный, солнечный человек, – пояснил Артур и мягко, сладко так повторил: – Джигяр.

– Все, пошли домой, – распорядилась Каролина, надевая халат. – Филологи доморощенные…

По дороге дочь озабоченно спросила мать:

– Но сегодня ты еще будешь играть на гитаре? – И пояснила Артуру: – Я никогда не слышала, как она играет на гитаре и декламирует. Ужасно интересно…

– Обязательно будет. Понимаете, Дина, у вашей мамы тут поклонники появились, ради нее в ресторан ходят, шашлык-машлык кушают…

– Вам доход приносят, – закончила повисшую в воздухе фразу Каролина.

Вечером, возвращаясь из ресторана домой, она выслушала комплименты дочери своей игре на гитаре и особенно мелодекламации, не поверила, – не льсти матери! – а потом очень осторожно спросила, чтобы не дай бог не выдать свой интерес:

– Алекс расспрашивал обо мне? Или только спросил, куда я поехала?

– Мать, я тебе поражаюсь.

– Почему?

– Как ты вытерпела и за целый день ни разу не спросила меня о нем? Только сейчас…

– Не говори глупости, – перебила ее Каролина. – Почему я должна была крепиться?

– Думаешь, я не вижу?

– Чего?

– Колись, мать, – грозно потребовала дочь.

– Не смей так со мной разговаривать! – взвилась Каролина. – Что еще за блатной жаргон?

– Мамусь, извини! Просто я хотела тебе объяснить, что давно поняла: Алекс тебе нравится. Я такие вещи с лету секу. И очень хорошо, что нравится. Он нормальный мужик, умный, самостоятельный, воспитанный… Андрюха и Мишка его одобряют, что тоже немаловажно в нашем сложном семейном организме.

– Хм… – не удержалась Каролина.

– Ты чего хмыкаешь?

– Моя дочь судит о воспитанности!

– Да, сужу. А он молодец, что не заблудился в двух соснах, между тобой и тетей Ариной.

– В смысле?

– Тебя выбрал.

– Что ты несешь?

– А родной дочери грубо говорить «что ты несешь» можно?

И тут Каролина допустила слабинку. Она помолчала и спросила дочь каким-то не своим, тонким голосом:

– Почему ты считаешь, что он выбрал меня?

– Он всем своим поведением это показывает! И у Арины больше не появляется.

– Откуда ты знаешь?

– Мне Валера-охранник сказал.

– Господи, час от часу не легче. Неужели ты его спросила?

– А что? Валера все видит и к тебе неравнодушен.

– Он неравнодушен, а ты его об Алексе…

– Так он не в том смысле неравнодушен, в каком ты думаешь, а как к артистке. И по-человечески…

– А что Алекс тебя обо мне спрашивал? – сдалась наконец Каролина и задала тот вопрос, который – тут ее дочь была права – мучил ее весь день.

– Все.

– И что ты ему наболтала?

– Ничего. Между прочим, сейчас об этом жалею. Знала бы, что ты скажешь «наболтала», я бы действительно почесала язычком. «Наболтала»!.. Надо же, такое сказать! – И Динка вздернула нос, всем своим видом демонстрируя оскорбленность.

Каролина пригляделась к ней, облитой лунным светом, и облегченно рассмеялась. Дочь опять буффонила, как с давних пор говорили у них в семье. Валяла дурака. Или, как она сама предпочитала говорить, ваяла дурака.

Ночь прошла относительно спокойно. Лина в полусне задавала себе вопрос и не могла ответить – зачем я ему нужна.

Уже через день жизнь вернулась к привычной рутине.

В семь утра зарядка и пробежка по сонным улочкам Джубги, чтобы не обрастать жиром в ленивом царстве любителей шашлыков и баклажанов с помидорами на вертеле. Потом час на пляже, когда там еще почти никого нет, потом неторопливый завтрак с болтовней – две ложки творога, кефир и – нельзя же во всем себе отказывать, тем более что Динка, наглая дщерь, жрала, словно трактор солярку, и только вкусные вещи – булочка с маком.

Скрипку посетители ресторана приняли благосклонно. Артур рассыпался в похвалах, а активисты инициативной группы по спасению прибрежной полосы потребовали от него, чтобы он, как один из видных членов группы, выделил бы им на вечер стол, ибо именно под скрипку удобнее всего составлять длинные письма к коллегам по аналогичным группам в других поселках прибрежной полосы, а на ресторанные ужины никаких денег не хватит.

День за днем Каролина ждала Алекса, но его все не было.

Идиотская надежда, порожденная легкомысленными словами великовозрастного дитяти, начала подтаивать.

У Динки появились поклонники: мускулистые ребята из числа тех, кто с утра до вечера играет в стороне от основного пляжа в волейбол на песке.