Текст книги "Гула Камакри. Легенда о проклятом таборе"

Глава 4

Что было после этого прыжка, мне потом рассказала Анна. Она хотела вынырнуть, но непонятная сила тащила её на дно, будто в воронку. Анна поняла, что её косу утягивает за решётку, в донный слив, и перепугалась. Через полсекунды слив втянул Анну целиком.

Как это могло произойти? Диаметр слива сантиметров двадцать пять! Разве что голова влезет (не факт), а туловище точно застрянет.

Анна почувствовала, что может видеть и дышать под водой. Она не захлебнулась. Вода вокруг стала другой – мутноватой, тёмной, точно Анна сидела теперь не в бассейне, а в бутылке зелёного стекла.

Под ногами был песок. Кусты роголистника – мягких пушистых водорослей, похожих на новогодние гирлянды. Рдест с овальными полосатыми, как у подорожника, листьями. Вода стала холоднее и пахла не дезинфицирующими средствами и резиновыми шапочками, а илом, водорослями и немного – рыбой.

Под водой прятались неправдоподобно большие кувшинки, плотно закрытые. «Река, – поняла Анна. – Если кувшинки под водой, на суше ночь. Я на том свете, что ли?» Она огляделась и заметила огромный многоярусный дворец из жемчуга и перламутра, украшенный серебряными ракушками. Дворец светился, но где источник света, Анна не могла понять. И тут сзади к ней подплыл… ниваш. Спутать было невозможно: алая длинная борода, копыта, руки, похожие на лягушачьи лапы… Анна заорала и удивилась, что вышло у неё не бульканье, а именно крик. Нет, визг.

– Это золото Гулы. Гулы Камакри. Значит, наше золото, – ниваш показал на серьги. – Назови своё имя.

– Анна.

– Верно. Если ты носишь это золото и не погибла, значит, ты наследница Гулы. Твоё имя и было предсказано. Идём во дворец.

– Что вы будете со мной делать? Что вы хотите?

– Договор. Обмен. Твоя жизнь мне не нужна. А если бы и понадобилась? Отобрать-то её было бы непросто.

Анна попыталась всё это осмыслить. Про Гулу она читала, это целительница, но ведь она сказочная, а Анна – настоящий человек. Всё равно что считать своим предком Колобка!

В детстве я думал, что Семиградье – это такая вымышленная страна наподобие тридевятого царства. Но выяснилось, что Семиградье настоящее, мало того, оно оказалось той самой Трансильванией, из которой был родом вампир граф Дракула. Когда-то эти земли входили в Венгерское королевство, а после Первой мировой войны стали принадлежать Румынии. В этой полусказочной Трансильвании (или Семиградье) и жила старая цыганка Гула Камакри.

Рассказывали, чудесным даром врачевала Гула и людей, и животных, и птиц, и даже рыба речная выходила к берегу, если нужно ей было исцеление. Мудрость Гулы давала ей читать ветер, точно книгу, слышать, как земля твердеет от холода, как прорастают зёрна по весне и о чём шумит озёрный рогоз. Видеть могла, что за погоду несут облака и звёзды. В одну ночь на Ивана Купалу попросила Гула оставить её одну: цыгане в это время свивают длинную верёвку и протягивают через реку, чтобы души, ещё не ушедшие в иной мир, переправились к шатрам табора и напились молока. Сорока дней не прошло, как умер муж Гулы. Значит, ходит его душа где-то недалеко от табора. Кувшин молока поставила Гула и возле своего шатра. Ровно в полночь запел первый петух. Услышала она чужой свистящий голос:

– Гула, выйди из шатра и следуй за мной.

Выглянула она и тотчас догадалась, что это ниваш: толстый человек с зелёными глазами, словно у кота, и длинной алой бородой. Да и река рядом, рукой подать.

– Что тебе надо? – спросила она.

– Помощи, Гула. Здесь недалеко рожает одна женщина, никак ей не родить. Помоги, Гула.

Никогда Гула не отказывала, если просили прийти к страждущему. Кем бы он ни был. Пошла она за нивашем, а тот держит её за левую руку огромной лягушачьей лапой и на дно тянет. Только и успела Гула правой рукой перекреститься и подумать: «Дай Бог мне не погибнуть. Не оставь меня, Девла».

– Ничего не бойся, Гула, – сказал ниваш. – На дне реки во дворце живёт дочь ниваша, а я у неё слуга. Помоги ей и получишь награду. Никакого зла я тебе не причиню.

Поднял он Гулу на руки и как бросит в воду – тотчас оказалась она в комнате, стены которой сияли драгоценными камнями: смарагдом, червлёным яхонтом, аметистом, сардониксом и златоискром. Повёл ниваш Гулу по залам, а в одном из них она услышала, будто стонут тысячи людей, но ни одного человека не видно. Пусто было в зале, только глиняные горшки стояли на сердоликовых полках – от пола и до потолка по всем четырём стенам.

– Кто здесь стонет? – спросила Гула.

– Души утопленников. Я ловлю их и сажаю в глиняные горшки. Засмолю и слушаю. Они поют, пока не истлеет тело, в котором они жили на земле, а потом замолкают. Тогда я отпускаю их в загробный мир.

– Зачем же ты запираешь их?

– Мне нравится их пение. Музыка придаёт мне сил и веселит сердце.

Вошли ниваш и Гула в покои дочери ниваша. Стены здесь были из чистого золота, по золоту начертаны цветы и плясали рыбы, и чешуя их украшена адамантами. Привёл ниваш Гулу – и тут же исчез. На бархатных подушках под золотым балдахином мучилась дочь ниваша. И вспомнила Гула: дочери нивашей берут в мужья лучших цыганских юношей, утаскивают на дно. С первым поцелуем пропадает у такого юноши верхняя губа. Становится он отмеченным, бимуйакром, безгубым. Первым рождается у них мальчик без костей, сразу умеет плавать и ходить. Со временем становится нивашем. Второй и третьей рождаются девочки. Дочери нивашей, голубоглазые, как мать. После третьего ребёнка и матери, и отцу суждено умереть. Тотчас поднимается буря, и уносит дьявол их души в преисподнюю. Потому и боялась Гула, что не сможет помочь. Приняла Гула ребёнка у дочери ниваша. Оказалось, это девочка. Поняла Гула, что это первая дочь, потому как встала дочь ниваша с подушек и не погибла, сразу стала здорова.

– Не удивляйся, Гула, – сказала дочь ниваша. – Мы исцеляемся быстрее, чем люди. Теперь проси, чего хочешь получить. Всё исполню.

– Ничего мне не нужно от тебя, вели нивашу вернуть меня в табор.

– Как мало ты просишь, Гула! Ты вернёшься на землю. Но без подарка я тебя не отпущу.

Позвала дочь ниваша своего слугу, который привёл Гулу, и нашептала ему что-то. Уплыл он и вскоре вернулся, а в лапах держал золотое яйцо.

– Возьми это яйцо, Гула, – сказала дочь ниваша. – Счастье принесёт оно твоему табору. Исполнит, что бы ни загадала. Знаю тебя, ты мудрая женщина. Не загадаешь дурного.

Поблагодарила Гула за подарок, взяла яйцо. Ниваш вытащил её на берег.

– Иди, Гула, в свой табор. Помни: попадёшься мне в иной раз – может иначе выйти.

Засмеялся он, точно лягушачий хор заквакал, нырнул в тёмную воду так ловко, что ни единого всплеска не было слышно.

Никому не рассказывала Гула про чудесное яйцо до самой своей смерти. Приходили к ней за советом многие, как и прежде. Она не только давала мудрый ответ, любую добрую просьбу могла исполнить. И удивлялись в таборе, откуда что берётся, точно с неба падает. А когда пришло Гуле время умирать, собрала она цыган возле своего шатра, всё рассказала. И взяла с них клятву положить золотое яйцо к ней в могилу, чтобы нечистые руки не смогли завладеть им.

– Ни к чему вам это яйцо, – сказала она. – Будете жить мирно и праведно и трудиться будете усердно, никуда от вас нынешнее богатство не уйдёт. Не нужно вам никаких чудес, только усердие.

Попрощалась Гула со своим табором, и до позднего вечера подходили к ней и старики, и молодые, и дети. А ночью Гула уснула. Мирно умерла. Исполнили цыгане её просьбу, положили яйцо в гроб.

Прошло время, начались невзгоды. Некому было давать мудрые советы. Ссорились, бывало, цыгане, трудиться ленились. Обнищал табор Гулы. Тогда решил один юный цыган по имени Стантич достать из гроба Гулы золотое яйцо. Раскопал он старую могилу, добрался до полуистлевшего гроба, ничего не нашёл, а из гроба выползла змея, ужалила Стантича в правую руку, сошёл он с ума от боли. Долго мучился. Затем умер.

Глава 5

Дворец показался Анне странным. Блестящий и пёстрый, как сорочье гнездо, точно строил его какой-то очень богатый цыган на свой вкус. Золотые стены с резьбой, щедро и бестолково утыканные разноцветными камнями. На полу – узористые ковры, и на каждом свой рисунок: травы, цветы, кони, павлины, фрукты, подковы, колёса, бубенцы и даже кресты, причём все вперемешку – латинский, греческий, египетский, грузинский и ещё какие-то, их Анна не знала. На окнах – одуряюще-лиловые портьеры с золотой бахромой (Анна назвала их crazy magenta), а за мутноватыми стёклами, густо поросшими зелёным налётом, проплывают рыбы. Идёшь по дворцу – а за окнами будто бесконечный нечищеный аквариум.

«Такой перенасыщенный стиль бохо, а может, эклектика», – говорила потом Анна. Не знаю, что такое «бохо» и «эклектика». По-моему, Анна это сказала, чисто чтобы поумничать.

Ниваш привёл Анну в зал, где в нишах от пола до потолка стояли горшки. Из горшков доносились человеческие голоса. Просто голоса, не стоны и не плач. Жуть. Живой колумбарий при крематории.

– А, это тут вы прячете души утопленников? – поинтересовалась Анна. – В засмолённых горшках?

– Это не души утопленников, – ответил ниваш. – Это души людей из табора Гулы. Вечно скитающегося табора. Проклятого.

– А за что они тут? Я вообще знаю историю про Гулу, там всё закончилось тем, что цыган Стантич не смог достать яйцо, его цапнула змея и он умер жуткой смертью. Табор проклят из-за этого Стантича?

– Немного иначе. И после Стантича цыгане пытались достать золотое яйцо. Чтобы ни о чём не заботиться. Воплощать всякое своё желание. Хотели изменить судьбу и жить как хочется. Никто не должен становиться богом и менять свою судьбу. Цыгане перессорились, потому что все хотели разного, и разбрелись кто куда. И начали друг друга проклинать. Подозревали, что именно соседям досталось золотое яйцо, особенно если дела у них начинали идти в гору. Но был среди потомков Гулы один цыган с чистым сердцем. Его звали Риста. Ему Гула явилась во сне и сказала, чтобы он забрал яйцо, а из скорлупы сделал серьги и монисто. Так он сможет спастись сам и спасти свою семью от участи, которой теперь не избежать табору. Риста проснулся и сделал, как велела Гула. Монисто и серьги носила его жена, затем дочь, внучка, правнучка. Так украшения передавались дальше. От поколения к поколению. Если их пытались украсть или продать – монисто и серьги всегда возвращались владелице.

Только потомкам Ристы удалось избежать наказания, которое постигло весь табор Гулы.

– И потом что? Как наказали табор?

– Потом табор оказался здесь. Это междумирье. Не жизнь и не смерть. Ни один человек не может жить на земле вечно, но смерти табор Гулы не заслужил.

– То есть вы считаете, смерть – это приз? «Поздравляю, ты выиграл и сдох»? Отличная награда! Ещё и заслужить надо.

– В этом нет ничего смешного. Табор Гулы не может отправиться ни к праведникам, ни к грешникам. Он отказался от судьбы. И ни одну судьбу не сможет принять, кроме той, которую сотворил себе сам. Цыгане табора Гулы и сами не знают, чего хотят. Вот и разошлись на четыре стороны, кто куда.

– Стоп. Ад и рай – это из христианства. А здесь оно разве есть? Здесь должны быть другие какие-то идолы… что ли.

– И здесь, и везде есть Творец. И есть рай. И ад везде есть.

– А междумирье тогда что? Чистилище?

– Нет. Это та судьба, которую создали люди табора Гулы. Слишком гордые люди.

– А теперь Творец не готов их принять?

– Он готов. Не хочет неволить.

– Он же главный! Значит, может затащить их – и всё.

– Может. Не станет принуждать. Он ждёт. Они думают, что выбрали свободу, и от Него, и друг от друга, сейчас им не нужно трудиться и всё у них в достатке, но никогда ещё они не были так несвободны и одиноки, как теперь. Они давно устали кочевать по междумирью. Но до сих пор не готовы принять решение Творца, каким бы оно ни оказалось. Не готовы соединиться в табор.

– Может, вам просто нужно открыть горшки с душами? Как вообще снимается заклятье?

– Снимается оно именем Творца. Но никто из табора Гулы уже не помнит, как звучит на их языке слово, означающее Того, кто правит миром.

Анна подумала, что где-то встречала это слово. Но, как назло, вспомнить сейчас тоже не могла.

– Как-то сложно. А что вам нужно от меня? – спросила она.

– Серьги и монисто. Это наше золото, и оно должно остаться у нас. Ты уже не часть табора. Ты сама по себе и не сможешь передать украшения по наследству. Верни их. Взамен ты можешь выбрать себе дар. Дар превращения, дар знания… что угодно.

– У меня нет с собой мониста. И дар этот ваш ещё нужно испробовать. Если честно, я не очень понимаю, чего хочу и как это работает. – Анна вспомнила, как пять раз меняла вишлист на день рождения и в итоге ей надарили кучу ерунды. – Вдруг я тоже застряну в этом вашем междумирье? Так что договоримся: я загадываю желание. Вы его выполняете. Если результат меня устраивает, я принесу монисто. Только объясните, как сюда попадают. И как выбраться назад.

– Тебя принесла вода. Вода знает, чьё золото. Просто надень монисто, зайди в воду – и окажешься здесь.

Анна долго думала. В голову лезло что-то совсем дурацкое: попросить способность становиться невидимкой или легко решать алгебру и геометрию. Запоминать книгу, прикоснувшись к обложке, или способность летать. Бесполезные вещи. Мало того, слишком много возникнет подозрений. Анна – человек непрактичный, она теоретик. Если обычный человек будет думать о том, как ему приобрести что-то полезное, Анна озадачится проблемой бытия и какого-нибудь… экзистенциализма? Тоже её словечко. Для того чтобы не учить алгебру, она придумала оправдание: мы живём в мире, который невозможно познать с помощью уравнений и формул, потому что в нём слишком часто случается невероятное, сверхъестественное, необъяснимое. А когда ей из жалости предлагают поставить тройбан, Анна говорит, что не приемлет компромиссов. Три и четыре – для посредственности, а талант выбирает всё или ничего, два или пять. Правда, если получать только два и пять, за четверть всё равно выйдет три. Анна – Гамлетиха и проверяет мир на прочность.

Наконец она придумала.

– Я хочу вот какой дар: чтобы при мне все люди становились искренними. Говорили именно то, что думают. Дар правды.

– Хорошо.

Когда Анна сняла серьги и отдала их нивашу, вроде бы ничего не изменилось. Но он сказал, что дар будет действовать только в мире живых, не в междумирье. И вывел Анну из дворца.

– Тебя принесла вода. – Он повёл рукой. – Вода и вернёт.

– А как вернёт? Где выход? Может, какие-то слова нужны? Заклинание.

– Слова нельзя произносить напрасно. Заклинания – тем более.

Анна хотела возразить, но ниваш стремительно помчался во дворец, и как только он коснулся левым копытом ворот, дворец растворился, как растворяется в кипятке кусок сахара. Рассыпался речным песком. И сам ниваш исчез.

Анна решила подняться на поверхность: вдруг, вынырнув, она окажется в нашем мире? Но больно ударилась головой о доски щербатого моста, поросшего тиной, выбралась из-под него, а сверху на неё кто-то трижды плюнул. Анна подняла голову и увидела мальчика-цыгана лет десяти, в рубахе и коротких штанах.

Была ночь. На небе синевато светились непривычно крупные звёзды.

– Да что это такое! – крикнула Анна плюнувшему мальчику. – Совсем, что ли?

Она забралась на мост и отжала волосы. Мальчик стоял молча. Не двигался.

– Ты дочь ниваша? – спросил наконец он. Мальчик говорил не по-русски, а на каком-то незнакомом языке. Анна догадалась, что это цыганский, но почему она его понимала? Никогда не знала! Мало того, и сама она вдруг заговорила на этом языке.

– Никакая я не дочь. Я просто купалась.

– Почему у тебя чёрное и гладкое туловище, как у пиявки? И голова чёрная и гладкая.

– Нормальное у меня туловище. Это купальник, дурак! Одежда такая, чтобы плавать. И шапочка.

Анна совсем забыла снять резиновую шапочку, которую всегда люто ненавидела, а потому снимала первым делом, как только заканчивалось занятие в бассейне. Теперь она чувствовала себя чуть ли не опозоренной. Хотя я ей сто раз уже говорил, что ничего позорного в резиновых шапочках нет. Особенно если косу под шапочку не засовывать. Гуманоидный череп (коса под шапочкой) никого давно не смешит.

– А ты живая? – спросил мальчик.

– Как я могу быть мёртвой, если я с тобой говорю? Ты подумай!

– Мёртвые тоже говорят.

– Oh, no! Короче. Я где нахожусь?

– Нигде.

– Ты нормально сказать можешь?

– Я и говорю – нигде. Мы все нигде.

Анна вдруг поняла, что он не шутит. Это действительно междумирье, а мальчик наверняка из вечно странствующего табора Гулы.

– Ты зачем ночью шастаешь? – она изобразила суровость.

– Вода закончилась. Нельзя спать ночью без воды. Сухость дому будет. А сухой дом – злое дело. Выйдет горе. Ночью может прийти Мамёрры – а воды нет.

– Кто это?

– Старуха. Она желает добра людям. К кому ночью придёт, воды попьёт, того благословит. От людей выходит – тут же срыгивает. Кашицу такую жёлтую, на кукурузную похоже. На счастье. Кашицу потом сушить надо, и всего в твоём доме будет хватать. А нет воды – в сухое ведро срыгнёт красным, а то и чёрным. Значит, прокляла ленивого.

Мальчик показал, как старуха громко рыгает в ведро. Анна засмеялась.

– Ничего смешного. У меня сестра маленькая выползла и ведро пролила, пришлось идти за водой. А в полночь воду уже брать нельзя. Придётся туда три спички бросить.

– Ясно, – сказала Анна, хотя ясно ей не было. – Ладно. Где твои родители? Где ты живёшь?

– Там, – мальчик кивнул назад.

– Это… табор Гулы?

– Да. Откуда знаешь?

– Тогда пошли. Мне нужно отсюда выбраться. А, кстати, как тебя зовут? Меня Анна.

– Илоро. Если ты не дочь ниваша, тебе нужна одежда. Хотя ты не очень похожа на дочь нивашей. У них красные туфли, а ты босая. Ты больше похожа на цыганку. А как ты пойдёшь в табор с чёрным туловищем? Давай я попробую стащить для тебя одежду.

– Ага, ну конечно! Ты сейчас сбежишь, и я останусь одна. Нет уж. Мы идём вместе до твоего табора. А там я где-нибудь спрячусь, и тогда неси одежду. Слушай, а зачем ты на меня плюнул?

– Как зачем? Каждый, кто проходит по мосту, должен трижды плюнуть в воду, чтобы ниваши не утащили.

– А, точно. И как, помогает?

– Да.

Одежда, которую принёс Илоро, оказалась Анне великовата. Широкая тёмно-зелёная юбка, расшитая красными лентами, завязывалась на поясе; белая кофта в мелкий блёклый цветок, с широкими рукавами и огромный бордовый платок с маками и розами. Илоро сказал, что его можно накинуть на плечи или обвязать вокруг пояса. Платки Анна терпеть не могла, но не ходить же здесь в ужасной резиновой шапочке или с мокрой головой. Вроде бы лето, конечно, но ночью прохладно. Накинула платок на голову.

Идти с Илоро в табор Анне не очень хотелось. Во-первых, она интроверт. А во-вторых, неизвестно, что ожидать от людей, приговорённых к очень странной участи не умирать и не жить.

Неподалёку от леса паслись белые лошади. Здесь же стояли кибитки с полукруглым верхом и островерхие шатры из длинных жердей, на которые были натянуты серые полотнища, сшитые из больших лоскутов ткани. Догорали костры. Анна посчитала шатры – двенадцать. «Странно, – подумала Анна. – Горшков у ниваша было несколько сотен, а здесь гораздо меньше людей. Видимо, остальные действительно разбрелись». Илоро остановился не у шатра, а возле кибитки. Между колёс был привязан платок, а в платке, как в люльке, спал ребёнок. Рядом, прислонившись к колесу, сидела девушка лет двадцати пяти. Анна подумала, что это старшая сестра Илоро, но он вдруг обратился к ней:

– Мама, я воду принёс. Анна, это моя мама Мирела. Да, вот эту девочку зовут Анна, я нашёл её у реки.

– Откуда ты здесь взялась? – цыганка внимательно разглядывала Анну.

– Из мира живых. – Анна не знала, как попроще объяснить.

Описывать наш современный мир она не стала, это было бы слишком долго, утомительно и наверняка бессмысленно. Поэтому рассказала только про золото Гулы, из-за которого её утащил ниваш.

– Надеешься вернуться в мир живых? – усмехнулась цыганка. – Отсюда никто ещё не попадал ни к мёртвым, ни к живым. Проклятое золото Гулы… как оно у тебя оказалось? Правильно сделала, что вернула его.

– Золото мне досталось по наследству. Мм… от потомков Ристы. А как вы оказались здесь? Жили-жили на земле, а потом умерли всем табором? То есть не совсем умерли…

– Да не так, не умерли. Это было настолько давно, что никто уже не вспомнит, сколько времени прошло с тех пор. Столетие или, может быть, тысяча лет. Мы не умираем и не рождаемся, и каждый остался в том возрасте, в котором оказался здесь. Видишь, здесь спит Джофранка. Ей полгода и всегда будет полгода.

Многие из нас знали о золотом яйце. И о Стантиче, который сошёл с ума, попытавшись достать золото Гулы. Все мы боялись искать, но были уверены: если начнёт исполняться любое желание, настанет счастливый век. Мы сможем жить как захотим, не трудясь и не заботясь ни о чём. Только желания у каждого были свои. Вот и не смогли мы договориться. Всё ссорились, даже не решив, кому теперь отправляться за яйцом.

Тогда появился у нас в таборе чёрный цыган, чернее угля. Он приходил ночью. Стоял то возле одного шатра, то возле другого. То одному покажется, то другому. Каждому из нас он говорил: «Я достану тебе золото Гулы. Будешь повелителем мира. Взамен мне свою душу отдашь. Только никому не говори, что видел меня и слышал. Скажешь – умрёшь».

Так он ходил по табору и собирал души. Был это бэнг, дьявол. Целыми семьями ему отдавали души. Потом пришла вода. Много было воды. Говорят, такое уже случалось: небо тогда было очень низко и ближе к людям, чем теперь, а люди были великанами и могли поднять руку и дотронуться до неба. Но великаны творили одно зло, и тот, кто наверху, послал великий потоп. Спасся тогда только один человек и его семья. Ну и скот их спасся. Они построили огромный корабль – переждать, пока уйдёт вода. А когда вода ушла, земля стала ниже, совсем низко осела, и небо оказалось высоко. И уже не рождались потом высокие люди.

– А, так это про Ноев ковчег история! – сказала Анна. – Из Библии. Из книги Ветхий Завет. Только, если честно, дело было немного по-другому.

– Этого я не знаю. Что мне рассказали, то и я тебе рассказываю. Дальше слушай. Вышла река из берегов и весь табор забрала. Но бэнг не смог с нами справиться, потому что остался Риста – единственный, который душу не отдал. А ты вот теперь говоришь, что и золотое яйцо ему досталось. Может, и досталось.

Цыганка внимательно рассматривала Анну: чего она хочет?

– Так вот, Риста слово какое-то знал. Он его успел произнести – и мы оказались здесь. Не совсем мертвецы. Всё у нас в достатке: шатры хорошие, лошади хорошие, ни одна вещь не изнашивается, а еда сама появляется в котлах. Только покоя нет. Нигде нет – куда ни езжай. Табор Гулы разделился на восемь частей. Как увидим других – тотчас уезжаем.

– Ниваши говорили, что вам нужно вспомнить слово… как там называется… Тот, кто управляет миром, в общем. Как вы сказали: «Тот, кто наверху». Вот это слово. Но тогда вы все по-настоящему умрёте.

– Это мы знаем. Но кто даст клятву, что станет лучше? И что это за правитель мира? Никто не помнит.

Они долго молчали. Угли в кострах догорели, и ветер рассеивал по поляне серый пепел.

– Здесь холодно. Пошли в шатёр. Джофранка давно заснула, она не любит засыпать в шатре, а сегодня душно. Будет гроза.

Мирела взяла на руки ребёнка и пошла в шатёр.

– А вы знаете, как можно вернуться к живым? – спросила Анна.

– Не знаю. Если тебя привела сюда вода, значит, она и вернёт.

– То же самое мне говорил ниваш. Но что я должна сделать?

– Ждать. – Мирела опустила дочь в люльку, привязанную к потолку. – Ложись пока спать. Вот у входа ложись, я тебе дам перину.

Из глубины шатра доносился чей-то храп. Видимо, мужа Мирелы.

Анна не спала. Она сидела у шатра и ждала предутрия, рассвета. Думала о том, что в бассейне наверняка её ищут. Вызвали МЧС, спустили воду, вскрывают решётки водоспуска, звонят в реанимацию и родителям…

Когда начало светать, появилась вдруг Мамёрры. Анне она раньше представлялась похожей на Изергиль, про которую мы читали в хрестоматии. Но Мамёрры выглядела как обыкновенная русская старуха: белокожая, с носом-картошкой и очень древняя – морщинистая, как весенний гриб строчок. Анна хотела спросить её, как вернуться, но Мамёрры молчала и пила. Долго-долго пила из ведра. Анна вдруг поняла, что ничего не нужно спрашивать, старуха и так знает. Выпив всю воду, что была в ведре, старуха вышла из шатра, срыгнула у входа жёлтую кашицу и наконец сказала ясным и звенящим голосом молодой девушки: «Воду приносит небо. Сейчас пойдёт дождь, Анна. Подставь ладони и выпей первую горсть. Первую. Ты должна поймать самые первые капли. Потом станет поздно».

Анна выбралась из шатра, и сразу раздался гром. Старуха, точно гром и забрал её, исчезла. Среди крупных клочьев туч странного сине-графитового цвета (позже Анна вспомнила название этого цвета – маренго) пробивались рыжие лучи рассвета. Гром прогремел ещё дважды. И наконец на ладони Анны упали крупные, тяжёлые, ледяные капли. Анна пила их и чувствовала, что течёт куда-то вместе с ливнем, скользит по траве, сочится в глубине земли и гладит корни растений.

Анна оказалась вдруг в душевой бассейна. Она стояла под гигантской лейкой душа в своём чёрном купальнике, и никто не заметил, что секунду назад её не было. Раскрыла ладонь – там оказалось кукурузное зерно, Анна побежала к дорожкам. Но и тут никто не заметил её исчезновения, включая тренера Василия.

Никто – это, конечно, за исключением меня. Я-то видел, что она секунду назад нырнула – и тут вдруг стоит возле бортика с совершенно безумным видом.

– Ты как это сделала? – удивился я. – В чём прикол?

– Сваливаем отсюда, Рамиль. Пошли на фуд-корт, расскажу.