Текст книги "Башмаки у двери спальни"

Глава 15

Леся

Вынесли меня совсем не во двор, а на широченную утоптанную площадку перед домом. Вокруг галдели прочие гости, визжали дети, лаяли от всеобщего возбуждения собаки. Собак я тоже боюсь! А уж эти косматые зверюги – сидя достигали пояса взрослого мужчины! Я порадовалась, что Балсан держит меня высоко: авось не достанут!

Но тут пушистый колобок с хвостиком кинулся моему мужу под ноги! Я крепко-крепко зажмурилась, представляя, как с маха лечу на каменистую площадку, расшибая руки, колени и лицо. Раздался короткий вскрик, широкие мужские плечи, в которые я вцепилась, заходили ходуном, но устояли. Следом раздался жалобный писк, потом обиженный скулеж.

Неужели Балсан пнул щенка? Приоткрыв один глаз, я огляделась: щенка крепко держал за шкирку зеленоглазик, а младшие братья подпирали старшего, помогая сохранить равновесие. Я прямо восхитилась: вот это моментальная реакция!

К зеленоглазику тем временем подошла большая длинношерстная собака и, подняв морду, коротко гавкнула. Мужчина опустил щенка к ее ногам, и псина тотчас утащила мелкого нарушителя спокойствия в сторону.

Я же обняла Балсана за шею и шепнула ему на ухо:

– Может, поставишь меня на землю?

– Нельзя, – так же тихо ответил мужчина, – все сочтут, что мы слишком слабы, чтобы уберечь свою женщину.

Пришлось смириться и сидеть тихо, пока мужья не доставили меня к месту дислокации.

Метрах в двадцати от дома стоял навес из яркой ткани, натянутой на раскрашенные столбы. Под ним лежали ковры и подушки. Туда меня и принесли. Огладили, расправили многослойные одежды и усадили.

Пока парни хлопотали, устраивая едва ли не гнездо из мягких войлочных валиков, я смотрела на то, что творилось вокруг: женщины в ярких многослойных одеяниях выходили сами, но в сопровождении нескольких мужчин. Двое, трое, пятеро спутников не были редкостью.

Рекорд побила дебелая красотка в серьгах до плеч. Ее окружало сразу восемь мужчин: от седого почти дедушки – до мальца, едва отрастившего первую щетину.

Я от нее просто взгляд отвести не могла, а она спокойненько бухнулась на подушки рядом с «дедушкой», и он уложил седую голову ей на колени. Остальные «кавалеры» окружили их, словно школьники на старинных фотографиях.

Некоторые женщины держали на руках детей, но даже в самых многочисленных семьях редко было больше одного-двух малышей, дети после пяти уже сидели рядом со взрослыми, а подростки и вовсе ничем от них не отличались.

Пока я глазела, мои «носильщики» расселись вокруг, ухитрившись оказаться так близко, что мне стало неуютно, только зеленоглазик держался в стороне, да Ёши по-прежнему смотрел в землю.

Я попыталась их распихать, но руки почему-то все время соскальзывали по гладкой ткани и оказывались то на крепкой волосатой груди, то на сухом горячем бицепсе, а то и на чем-то твердом, топырящем штаны.

Залившись румянцем, я грозно шикнула:

– Дайте мне воздуха! Дышать нечем!

Прямое недовольство парни проигнорировать не смогли и рассредоточились по ковру, сохраняя некий неясный мне порядок. Балсан сел слева и чуть впереди, словно закрывал меня от большой группы мужчин. С другой стороны, сел Дэлэг – он придвинулся так близко, что я отбросила прядь его волос, думая, что убираю свою косичку. Гампил и Ёши сели сзади, оба словно боялись ко мне прикоснуться.

Не успели все разместиться, как загрохотали огромные барабаны, запищали дудки, зазвенели бубенцы и тарелочки! Грохот стоял такой, что я невольно попыталась заткнуть себе уши. Но сразу четыре руки удержали мои ладони:

– Не бойся, Геле, – ласково сказал Балсан, тревожно поглядывая мне в глаза. – Этот шум должен разогнать злых духов.

Я стоически выдержала этот грохот, мечтая настучать по головам «музыкантов» стойкой от палатки, или еще лучше – туристическим топориком.

Наконец грохот заглох. На секунду мне стало легче, а потом в воздухе поплыла нежная мелодия. Зазвучала флейта. Потом к ней присоединилась большая труба, потом сразу несколько более мелких.

Когда я почти растворилась в мелодии, ярком горном солнце и сверкании усыпанных снегом вершин, на утоптанную площадку цветным ручейком вытекли девушки. Все они были примерно одного роста. Ярчайшие халаты, вычурные прически, ярко расписанные лица и синие шелковые платочки в руках.

Девушки не шли – они плыли над землей, едва касаясь ее мягкими сапожками. Платочки в их руках порхали, плескались, кружили. Выстраивая замысловатые, плавно изогнутые линии, девушки подходили все ближе и ближе к навесу.

Я заметила, что женщины, окруженные мужчинами, на девушек смотрят без ревности, скорее любуясь, а вот мужчины приглядываются, что-то обсуждают, иногда показывают пальцем.

Порой ветер доносил до меня обрывки фраз:

– Вот Улсун здоровьем крепка, да только младшая, вся земля сестре отойдет, кто ж ей, бедняжке, мужа предложит? Разве сирота какой посватается?

– А Ранка-то хороша! Хоть, говорят, гневлива, однако и рукодельница хорошая, и коз за нею два десятка отцы дают.

– Вот если б дом еще… – протянул с сомнением мужик лет тридцати, поглядывая на парней, сидящих «вторым рядом» за спинами родителей.

Из всех этих разговоров я поняла только, что девушка котируется, если у нее есть земля или стадо. Но это до сих пор во многих местах так – бесприданницу замуж не зовут. А что тут от парня требуется?

Навострив ушки, я попыталась подслушать разговоры с другой стороны, оттуда, где сидела женщина с тремя мужьями, за спиной которых сидели девушки – подростки. Девушек поучала мать:

– Не на красу гляди, а на мозоли! Коли руки крепкие, да ноги быстрые – и мяса добудет, и дом построит! И дети крепкими будут!

Ну, в общем, тоже как обычно в любом примитивном обществе: парню – требуется мужество и сила, женщина – плодовитость и богатство. Хорошо, что у нас сейчас не так: девушка вполне может зарабатывать сама, а парень в состоянии заниматься бытом с помощью современных машин. Привздохнув, я опять вслушалась в мелодию и, к моему удивлению, ноги попытались изобразить нечто совершенно самостоятельно.

К счастью, под многослойным подолом никто не разглядел этой попытки. Но рука Балсана неожиданно оказалась под моим седалищем! Фыркнув, стукнула его по запястью и сделала вид, что пристально смотрю на хоровод, который уже превратился в извилистый ручеек.

Мелодия взлетела и опала. Вместе с музыкой взметнулись платочки, потом танцовщицы поклонились и ушли, продолжая плавно покачиваться на ходу.

Пока несколько шустрых мальчишек поливали площадку водой, мне предложили пива, вяленого мяса и орехов. На соседних коврах мужчины точно так же ухаживали за другими женщинами, вручали яркие сладости детям. Но та, что пришла с восьмерыми, сама подавала мелко нарезанное мясо седовласому. Так может, это не муж?

Я тихонько толкнула Балсана локтем и, показав взглядом на удивившую меня сцену, сделала вопросительную мордочку. Под гримом, конечно, не видно, но не зря глаза – зеркало души, голубоглазик вопрос понял и ответил:

– Малтаг пришла на «цам» со свекром, он уже немолод, поэтому она ухаживает за ним, а мужья ухаживают за ней.

Удивил! Очень хотелось спросить, что мешает сыновьям самим поухаживать за отцом, особенно сейчас, когда они все рядом сидят, но решила дискуссий пока не устраивать. Может, сама потом разберусь.

Глава 16

Балсан

Когда мне исполнилось десять лет, уже вся деревня знала о том, что дочь Нордопа[9]9
  Богатый


[Закрыть] и Манже[10]10
  Многих рождающая


[Закрыть] является «наказанной душой». Нас дразнили «женихами безумной», но редко. Каждый знал: посмеешься над чужим горем – и сам получишь не меньше.

Вскоре после помолвки Нордоп запретил няньке с дочерью появляться в парадных покоях, потом велел устроить им постель в сарае, а еще через пару лет вообще перестал интересоваться своим дитем. По слухам, юная госпожа спала и ела с козами, бегала по двору в одной рубашонке и боялась попадать отцу на глаза.

Все это доходило до нашего дома редкими сплетнями. Я много работал с отцами, нянчил братьев, помогал матери по хозяйству. Неведомая девочка-невеста не очень волновала меня, пока однажды старший отец не взял меня с собой на рынок.

Мы неторопливо шагали по тропе, проложенной между домами. Отец нес корзину отличных клубней стрелолиста на продажу, а я пыхтел под жарким мешком чесаного козьего пуха.

Все это предполагалось продать на небольшом базарчике, собравшемся на площади в центре деревни. И вот когда до широких плоских камней, служащих прилавками, оставалось совсем немного, мне под ноги кинулся козленок. А следом за ним – непонятное существо в длинной грязной рубахе.

Я еле устоял на ногах, пытаясь не уронить мешок в пыль, и тут увидел, что следом за козленком и непонятным чучелом бежит пожилая женщина в бедной, но опрятной одежде:

– Госпожа, госпожа, – причитала она и пыталась схватить существо за длинный грубый подол.

Конечно, пожилая женщина была не так ловка, как козленок, я стоял у нее на пути. Испуганный козленок кинулся ко мне, стремясь проскочить между ног, следом рвануло непонятное существо, а за ним – старушка.

Растянувшись в пыли, я не смог даже выругаться – ударом выбило воздух из грудины, однако тут же перед глазами появилась чумазая мордочка с огромными карими глазами. Грязные руки ощупали мое лицо, раздался смешок и мокрый открытый рот ткнулся в щеку.

– Госпожа, что вы делаете? – запричитала старушка, силясь подняться.

Старший отец почтительно помог пожилой женщине встать, а я все еще лежал в ошеломлении от удара. «Госпожа» уже бежала по улице, отлавливая козленка, а я все еще пытался понять: что это было?

– Познакомился с невестой? – слабо улыбнулся старший отец, когда суматоха улеглась.

– С невестой? – я осторожно встал, недоуменно поглядывая на старушку.

– Это нянька и дочь Манже, – ответил отец, поднимая корзину.

– Дочь Манже? – У меня потемнело в глазах. – Вот эта нечесаная замарашка – дочь Манже?

– Да, – отец криво усмехнулся. – И когда-нибудь тебе и братьям придется на ней жениться. Прости, сын. Мы с мамой не знали.

Я сглотнул и потопал следом за отцом. С этого дня в моей голове поселилась мысль уехать из деревни. По возможности – навсегда.

Глава 17

Геле

Пока я болтала со старшим, младшие вновь поставили передо мной небольшой подносик с пивом и закусками. Темного густого пива я хлебнула, но чуть-чуть. Если правильно поняла, такие церемонии тянутся от рассвета до заката, и встать мне не разрешат. А потом щедрым жестом указала на еду «мужьям». Они теряться не стали – тотчас бодро заработали челюстями

Пока мы угощались, любуясь пейзажем, к нам подошла невысокая крепенькая женщина в сопровождении трех богато одетых мужчин. Из их слов я поняла, что это… родители тех самых мужиков, которые занимались переноской моего тела.

Я собиралась объяснить, что хочу домой к маме и не хочу больше участвовать в этом фарсе, но женщина обратилась ко мне с торжественной благодарственной речью!

– Дай боги тебе много красивых румяных детей, Геле! Ты наполнила наши сердца радостью, придя в наш дом! Пусть все наши сыновья будут тебе хорошими мужьями! – Ее речь лилась и лилась, изобилуя красивыми словами, а я… я тихо фигела.

Эта довольно симпатичная тетка в широченном одеянии со множеством ярких отделок и бус радовалась тому, что я стала ее невесткой? Я этой радости не оценила. Вот совсем. Я думала, что должна выбрать из четверых. Одного. А выходит…Мама! Да меня ж просто порвут как Тузик грелку!

Перед глазами замелькали кадры моего недвижного тела, небрежно прикопанного под украшенной лоскутками пирамидкой. В голове зашумело, захотелось упасть в обморок или хотя бы зарыдать, но тут один из мужиков подмигнул моим мужьям и сказанул такое, что я разом захотела его убить!

«Всего четыре мужа!» Какой идиот сказал это вслух? Уточните, пожалуйста! Сейчас тут будет гора-а-аздо меньше идиотов!

Пока я пыталась встать и раздумывала, какой именно столбик навеса свалить на новоявленного родственника, братья аккуратно усаживали меня на место, отпаивая травяным отваром. Наконец усадили.

Знакомое чувство отрешенности опустилось на голову, словно ватная шапка. Травы? Это они погружают меня в безразличие? Мысли неторопливо перекатывались в голове, словно огромные чугунные шары.

Моего трепыхания никто из гостей не заметил – свекровь и свекры благоразумно прикрыли нас от излишнего внимания остальных родственников. Хотя мне теперь было все равно, туман в голове не закрыл только одну мысль – это не шутка, не розыгрыш, я невеста или жена братьев Церин. Здравый выход один – бежать!

Теперь столбик для навеса рассматривался, как способ оглушить охрану и сбежать, пока ко мне в постель все четверо не наведались! И одежда прочная, шелковая, веревку можно скрутить, и… В этот момент, отвлекая на себя внимание, на площадку вышли борцы. Они, как и все выступающие, были в расписных масках.

Свекровь и свекры быстренько убрались на свой ковер, и наслаждаться новым зрелищем нам не мешали. Хотя поглядывали на нас удивленно – похоже, моей осмысленной активности не ждали вообще!

А самый высокий и тощий «свекр» вообще косился подозрительно. Словно подозревал, что в обличье его невестки прячется кто-то другой.

Сделав вид, что мне все равно, я обратила свой взор на борцов. Пока они делали первые трюки, призванные завладеть вниманием зрителей, я обдумывала слова «свекра». Если все четверо парней мои мужья, то, возможно, я в Индии? Или это Пакистан? Значит, до родных просторов можно добраться только самолетом?

Глава 18

Лубсама

Мать новоиспеченных мужей сидела на первом этаже своего нового дома прямо в церемониальном наряде и подливала чай любопытной соседке. Тетка была говорливая, навязчивая и любопытная.

Соблюдая душевное спокойствие, стоило затеять демонстративное моление с обильным каждением и чтением длинных молитв – в таком случае навязчивая дама моментально вспоминала о срочных делах и удалялась. Но сегодня Лубсама переживала – ее сыновья остались наедине с молодой женой. В голове ее бились мысли: сдержит ли свою силу Балсан? Позволит ли здоровье Гампила согреть постель жены? Не прогонит ли молодуха Ёши? За Дэлэга материнское сердце болело не сильно – красавчик наверняка уговорит жену провести с ним время, но ревность среди братьев – страшная вещь! Вот и волновалась новоиспеченная свекровь, терпела бестактную соседку, подливала ей чай, только бы не оставаться наедине со своими опасениями.

– Ой, счастливая ты, Лубсама! – приговаривала Пэлма, прихлебывая горячий напиток, – с детства тебе во всем везло, а теперь вот сыновей женила на дочери самого Нордопа! Поди, Манже приданого отсыпала пару телег?!

Лубсама помолчала, глядя на раскаленные угли в жаровне, и решила, что сейчас самое время подвести некоторые итоги:

– Ты права, Пэлма, моя жизнь складывалась хорошо. Родители любили меня, заботились, даже отправили в школу при храме Прекраснокосой. Поэтому, когда настала пора сменить детское имя на взрослое, бабуля и назвала меня Лубсама, или «мудрая, ученая».

– Моя золотая пуговка непременно будет счастлива! – приговаривала она, расшивая для меня девичью юбку.

Когда же настало время, родители не посмели перечить бабушке и позволили мне самой выбирать женихов. Ох и глупая я тогда была, молодая! – Лубсама невольно улыбнулась, вспоминая, – Столько богатых и знатных парней рядом крутилось, а я вот загляделась в бирюзовые глаза Мунгэна[11]11
  Серебро


[Закрыть] и не устояла.

Соседка аж заерзала – не часто молчаливая и гордая Лубсама рассказывала о себе, а уж о мужьях рассказать и вовсе не допросишься!

– Только Мунгэн не хотел вводить меня в тростниковую хижину, – качая головой, продолжила женщина, поворачивая в ладонях пиалу, – вот и уговорил двоих друзей посвататься ко мне вместе с ним, чтобы и дом сразу поставить, и стадо большое развести. Не сразу я с этим смирилась, даже плакала порой – мне и моего Мунгэна хватало, но потом оценила их заботу и старание. А там уж и дети пошли.

Пэлма открыла рот, слушая, но не забывала складывать туда и вкуснейшие кусочки жареного мяса, и просяные колобки с начинкой из перепелиных яиц, и… вкусно готовит Лубсама, что ж говорить!

– Радостью и гордостью полнилось мое сердце, когда увидала я бирюзовые глазки у Балсана. – голос хозяйки дома затих, – Видно, прогневала я своей гордостью Прекраснокосую, Гампил родился в страшную бурю, в которой мы потеряли больше половины стада.

– Охти! – гостья делала изумленные глаза, и понемногу подтягивала к себе блюдо сладостей.

– Сначала казалось, что мы справимся – призналась Лубсама, – подтянем пояса потуже, разведем новое стадо, уже и козы котиться начали, Дэлэг родился. Да только и тут я Прекраснокосую вновь разгневала – наслала она на меня болезнь. Мунгэн ночей не спал, похудел, весь черный стал, а вымолил меня у Небесной Девы.

– Надо же! Мужик, а не побоялся Прекраснокосую молить! – удивилась Пэлма, утираясь расшитым платочком.

В деревне все еще держались старинного обычая – мужчины просили о заступничестве Сатрика, а женщины – его Прекраснокосую дочь.

– Ох и радовались мы! – продолжила хозяйка, подливая гостье чай, – Я год как на крыльях носилась: всем мужьям по-новому чуба[12]12
  Халат с глубоким запахом и яркой отделкой.


[Закрыть] сшила, весь дом выбелила и расписала символами Перкраснокосой и Старика, а как кончился год, который Мунгэн вымолил, тогда и расплата пришла – Ёши родился.

Лубсама встала с высокой вышитой подушки, расправила на плечах полуседые косы, украшенные амулетами, поправила фитиль в простой медной лампе, словно отгоняла тревогу:

– А дальше ты сама, соседушка, знаешь, велел нам астролог помолвку заключать, разве можно было его ослушаться?

Низенькая женщина с полным румяным лицом испуганно закивала:

– Истинно, Лубсама! Истинно нельзя! Вот помнишь, Анпайя отказалась замуж за Конлука идти? Чем дело кончилось?

Лубсама сблизила брови, пытаясь вспомнить о ком речь:

– Анпайя, девушка из дома под мостом?

– Она, она, – закивала головой соседка, подвигая пиалу под новый глоток чая.

– А что же с ней стало? – Лубсама не была любопытной, но в деревне мало новостей и каждая крупинка находит желающего обсудить ее.

– Так ее за Ухтопа выдали месяц назад, у него дом высоко стоял, сразу не доберешься. Вот в день свадьбы и решили они в дом невесты заехать, за приданым, а мост обрушился и придавил обоих! – гостья рассказывала с таким скорбным лицом, словно сама была на свадьбе и видела ее трагический конец.

– Ох, – Лубсама чуть не выронила из рук большой медный чайник, – не пугай меня, соседушка, вот возьми лучше лепешку медовую, или сладостей!

Соседка охотно потянулась за сладким, и на минуту забыла о своем рассказе. Лубсама тем временем прошептала молитву Прекраснокосой и обновила чай в пиалах. Когда Пэлма наелась и облизнула яркие полные губы, ей вновь захотелось обсудить «горячую тему». Расправив ряды бус на груди, она придвинулась ближе к хозяйке дома:

– Ах, Лубсама, поди, твой старый дом скрипит нынче, как не смазанная телега! Я-то своих мужей всех сразу в спальню утянула, да так завела, что уж кровля шаталась! А поутру и вовсе переполох был!

Лубсама сдержанно поджала губы:

– Не знаю, Пэлма, это дело молодой жены, кого в свою постель пускать.

– Да неужели ты не узнала? – брови соседки от изумления едва не спрятались под женским красным платком.

– А зачем? – мать братьев Церин сделала жест, означающий пустую болтовню, и предложила гостье еще пиалу горячего чаю.

Пэлма еще долго делилась с Лубсамой подробностями своей брачной ночи. Заодно болтушка пересказала все деревенские сплетни и пыталась разузнать, как провела первую брачную ночь хозяйка дома, но Лубсама держалась точно кремень – очень уж ей не хотелось, чтобы кумушки обсуждали, то, что она долго не могла принять младших мужей и почти год приглашала в спальню только любимого Мунгэна.

После ухода говорливой соседки Лубсама еще долго сидела у гаснущей жаровни, вздрагивая от каждого шороха, пока совсем седой Мунгэн не спустился со второго этажа новенького, пахнущего свежей глиной и деревом дома. Увидев, в каком тягостном состоянии находится супруга, старший муж без разговоров увел ее в спальню.

В полумраке ночного покоя трое мужчин укутали озябшую жену в одеяла и принялись вспоминать собственную брачную ночь, плавно перешедшую в полдень:

– А помнишь, Мунгэн, как ты чуба Бараса надел, чтобы собак выпустить? – засмеялся второй муж Лубсамы.

– Помню, – улыбнулся в ответ Мунгэн, – А Барас потом твою шапку спрятал и только за поцелуй Луби отдал!

– Так Номгон Лубсаму зацеловать успел, пока мы ругались!

– Точно, а потом еще…

Под смех и общие воспоминания тревоги улеглись, объятия сплелись, и до глубокой ночи из спальни доносились тихие стоны, всхлипы и мужское удовлетворенное рычание.