Текст книги "Башмаки у двери спальни"

Глава 12

Развилка

Лесю увезли на «скорой», а остальных студентов забрал пригнанный одним из родителей микроавтобус. Инструкторам предстоял путь на базу МЧС и длительное написание отчетов. Все же серьезные происшествия в походах на официальных трассах случаются не так часто.

Братья и крестная поехали в больницу вместе с девушкой. Увы, там их не обнадежили – Лесю сразу увезли в реанимацию, подключать к аппарату искусственного дыхания и прочим медицинским машинам, а родственникам посоветовали не занимать коридор – в ОРИТ никого, кроме врачей, не пускают.

Спешно вызванные родители смогли только заполнить документы под ворчание излишне полной медсестры, да заверить усталого молодого врача, что оплатят любое лечение.

Основной разговор проходил уже в квартире, на кухне.

– Леслава, что случилось с Лесей? – жестко спросил Андрей Николаевич, закуривая длинную темную сигарету трясущимися руками.

Екатерина Сергеевна даже не шевельнулась, устало и как-то безнадежно глядя на бирюзовый стеклянный «фартук», в котором все сидящие вокруг большого стола выглядели неясными тенями. Прежде мама Леси непременно гнала курящего мужа на балкон, но теперь ей было все равно. Лишь бы Леся осталась жива!

– Не знаю, – пани Леслава обреченно покачала головой, опустив ресницы. – Утром Леся не просыпалась, я решила ее разбудить, а она, она… – Полячка разрыдалась, но ее громкие рыдания оставили мужчину совершенно равнодушным.

– Тогда я спрошу по-другому, – хмуро заявил отец Леси, затушив сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, подсунутой сыном: – Что ты делала в этом походе?

Заметив, как переменился тон хозяина дома, женщина довольно быстро успокоилась, утерла слезы бумажным полотенцем и легкомысленно пожала плечами:

– Как обычно, развлекалась.

– Не верю! – Андрей Николаевич ткнул в сторону собеседницы новой сигаретой: – Уже почти двадцать лет ты носишься по миру. Собираешь информацию о древних обрядах, шаманах и прочих… вуду! Содержимое твоего чемодана может поспорить с лавкой колдуна в Мексике! Поэтому я еще раз спрашиваю: что ты делала в горах?

Пани Леслава приготовилась опять зарыдать, когда голос неожиданно подал Вовка, подпирающий плечом холодильник:

– Пап, мы там камень нашли… с одеждой, испачканной кровью, со свечами и бусами… На жертвоприношение похоже.

Андрей Николаевич немедля ринулся к полячке и, схватив ее за плечи, стал яростно трясти:

– Что ты сделала с моей дочерью?!

Сыновья еле оторвали его от пани Леславы. Крестная Леси тяжело дышала и осторожно ощупывала помятую шею, словно не верила, что осталась жива.

Но передышки ей не дали – со стула поднялась Екатерина Сергеевна:

– Леслава, это правда? Ты причинила вред нашей девочке? – Ледяной голос хозяйки дома не сулил гостье ничего хорошего.

– Нет-нет! – в панике воскликнула та. – Как вы могли такое подумать! Я просто хотела вернуть Тадеуша!

– Леслава, Тадеуш мертв уже больше двадцати лет! – отрезал Андрей Николаевич, выбрасывая сломанную сигарету.

– Я нашла способ вернуть его душу… – Голос пани потух. – Собрала ингредиенты, нашла симпатичного мужчину с короткой судьбой. Все-все предусмотрела! Кроме одного… Этот… – Дальше пани выразилась почище иного грузчика. – …Напился! До зеленых чертей!

Рассказывая, пани вновь начала вести себя как избалованная девочка – жеманничать, строить глазки и складывать губки «бантиком». Одного не учла: ее внешность кардинально изменилась за истекшие сутки. Теперь эти ужимки напоминали кривляние обезьянки, съевшей кислый фрукт.

– Дальше! – Андрей Николаевич присел на табурет, подгоняя заигравшуюся пани жестким взглядом, и закурил следующую сигарету.

– Обряд провалился! – Леслава патетически воздела руки. – Этот Сер-гей уснул и свалился с камня! Я рассердилась и не стала ничего убирать, просто вернулась в палатку и уснула! А утром стала будить Лесю…

Екатерина Александровна встала, подошла к бывшей лучшей подруге и залепила ей пощечину. Несильную, но выразительную. Потом подняла на мужа заплаканные глаза:

– Андрей, выясни, что это был за обряд и где искать Лесю. Я попытаюсь узнать среди своих… знакомых.

Тот скрипнул зубами:

– Хорошо, Катя, не волнуйся, иди, отдохни. Я все узнаю.

Более чувствительный, чем старший брат, Данька повел мать в спальню, а старший решительно поставил табурет поперек двери в кухню: за сестру он был готов побороться!

Глава 13

Леся

Четыре жениха, значит? С какого это перепуга? Или… именно об этом говорил Балсан? Все четверо собираются спать со мной? Сердце громко заколотилось в горле. Я хотела громко и выразительно возмутиться, но мне не дали. Девушки навалились на меня гурьбой, облачая в свадебный наряд.

То ли они боялись, что я буду кричать, то ли опыт одевания невест большой… В общем, приставили ко мне ту самую Лунь, дабы она затыкала мне рот очередной сладостью при попытке открыть рот. К пятой липкой гадости во рту я пришла в себя и замолчала, решив даже не смотреть на то, что мне предстояло надеть.

Перед глазами вставали мама и папа, братья, крестная, друзья… Как я очутилась здесь? Что мне теперь делать? Смогу ли я выжить и вернуться?

Глаза увлажнились, и мои тюремщицы тотчас закудахтали, боясь за «боевой раскрас». После обсуждения проблемы одна из девушек сбегала вниз и вернулась с керамическим чайничком. Его содержимое залили в меня прямо через носик, и я тут же впала в блаженный ступор: все слышала, понимала, но реагировала вяло и только на прямые приказы.

– Подними руки Геле! Повернись! Девочки, держите платье!

На фоне ступора все мои наряды прошли перед глазами как манекены на витринах – не вызвав интереса или хотя бы любопытства.

Ну шелк, ну много, яркое шитье и куча завязок, витые петли и каменные пуговицы, ну и что? Зато добровольные помощницы аж пищали от восторга, натягивая на меня очередную вещичку.

Как молодой жене мне полагалось три халата. Первый, совсем простой, был сшит из ткани типа хлопка неопределенно-бежевого цвета. Свободный крой, короткие рукава, по краю подола шла вышитая алыми и зелеными нитками полоса шириной сантиметров двадцать. Это одеяние достигало пяток и подпоясывалось простым витым шнурком.

Кутали меня в него минут пятнадцать – девушкам все не нравилось, как лежат складки. В чем смысл этих манипуляций, я так и не поняла – ведь сверху надевался еще один балахон.

Второй халат был короче. Он был сшит из тонкой шерсти, выкрашенной в зеленый цвет. Рукава этой одежды были просторнее, но у запястий собирались на тесемку. Вышивка украшала рукава до локтя, плюс высокий воротник и широкий пояс, расшитый бусинами.

Тяжесть второго слоя прижала меня к земле, но жесткие от вышивки детали заставляли держаться прямо, как и тугой пояс со множеством ярких кистей. От восторженных писков уже болела голова, но искусственное спокойствие не давало вырваться из круга «помощниц».

Третьим слоем полагалась короткая одежда алого цвета, густо расшитая цветными узорами и бусинами. Широкие рукава едва достигали локтя, яркие каменные шарики служили пуговицами, а петли оказались скрученными из зеленого шелка.

Когда на меня натянули этот балахон, количество комплиментов моей красоте окончательно утопило меня в сиропе. Оставался последний пустячок – накидка с капюшоном, но мне сказали, что ее наденут внизу, перед выходом на улицу, и подтолкнули к двери.

Ступор понемногу отступал и, стоя у выхода из комнаты с плетеными стенами, я нервно переступила ногами в мягких кожаных сапогах.

Что ждет меня внизу? В голове замелькали мысли о европейских девушках, похищенных исламскими экстремистами. В статьях о них частенько писали, что мужья полностью распоряжались их жизнями. Могли выпороть, могли наградить ими соратников или вообще продать на торгу. Да и прочие традиционные сообщества не спешили предоставлять женщине привилегии.

В общем, я «зависла», боясь сделать шаг, но тут из темного угла метнулась мышь! Из головы моментально исчезли все мысли вообще! Как же я завопила, у меня самой уши заложило! Одновременно я подпрыгнула с несомненным желанием зависнуть в воздухе, вцепилась в занавеску, оборвала ее вместе с парой пуговиц своего наряда и ухватилась за перекладину, на которой висела штора!

Недоумевающие «помощницы» завизжали за компанию, даже не разглядев, отчего невеста впала в панику! Снизу послышался топот и крики. На помощь бежали вооруженные до зубов мужчины! Зрелище получилось впечатляющее!

Хорошо еще, что впереди бежал Балсан. Увидев меня, он покраснел, побледнел и успел тормознуть основную толпу мужчин. Сказав им несколько слов, он заставил их отвернуться, а потом подошел ко мне:

– Что случилось, Геле?

– Ммммыыышь! – пробормотала я непослушными губами.

– Мышь?

– Тут на лестнице пробежала мышь, – я почувствовала себя дурой за этот детский лепет, но мужчина только вздохнул и протянул ко мне руки:

– Позволь, я помогу тебе спуститься, – и добавил тише: – нашим гостям не стоит видеть твою красоту.

Тут я полыхнула маковым цветом: болталась я, как простыня на веревочке, смело раскачивая подолом над лестницей, а белье в этих суровых краях еще не изобрели!

От осознания этого факта руки мои вцепились в перекладину еще крепче. Местные девушки, толпящиеся за спиной с советами и смешками, тоже не поднимали настроения. Пришлось Балсану меня буквально отдирать и нести вниз на руках – ноги меня не слушались.

Я прижалась к нему, пряча лицо от всех остальных. Уткнулась в шею и вдыхала запах чистого мужского тела и, почему-то, железа. Балсан шел медленно, потряхивая меня через каждую пару ступенек. Сначала было неудобно, я даже поерзала, пытаясь устроится удобнее, но через минуту поняла – моя грудь прижалась к его груди, а нижние округлости ловко легли в широкие как лопаты ладони, вызывая в мужчине беспокойство. Вот отчего его руки напряжены точно стальные тросы, а дыхание становится чаще и прерывистей. Я замерла, боясь пошевельнуться, а он затаил дыхание в ответ.

Наконец лестница закончилась. Внизу мы прошли через семь позвякивающих занавесей и очутились в просторном зале. Сегодня мой страх быть съеденной отступил, и я с любопытством рассматривала помещение поверх плеча голубоглазого носильщика.

Огромную комнату с белеными стенами украшал прихотливый цветочный орнамент, пущенный умелой рукой по верхнему краю стен. Несколько ярких занавесей скрывали проходы в другие помещения.

На возвышении, укрытом коврами-паласами, расположились большие подушки. На подушках сидели и лежали люди в пестрых одеждах. Перед каждым стоял столик с подносом. В центре возвышения пустовало два столика с большим количеством подушек вокруг.

Я зажмурила глаза от страха и смущения: так вчера это было не жертвоприношение, а свадьба? А все эти люди – гости и родственники?

Мой «носильщик», ни секунды не сомневаясь, направился к свободным местам, проходя за спинами сидящих людей.

Я и пискнуть не успела, как он опустил меня на огромную упругую подушку, успев незаметно погладить округлости, а потом уселся рядом.

Нас приветствовали легким одобрительным гулом и смешками: прибежавшие следом «помощницы» уже поделились со всей причиной шума.

– А что, Геле, – высказался крепенький мужичок в белой шапке с золотистыми висюльками, – поставишь мужей вокруг кровати мышей отгонять? Или задание дашь всех переловить?

Я потупилась. Вот ведь язва!

– Кому золотое колечко вручишь, уже выбрала? – подмигнул другой мужик, похожий на «белошапочника», как родной братец. – Или еще не всех примерить успела?

Тут до меня дошло, что спрашивают они что-то совсем уж интимное, да и Балсан сжал мою ладонь едва не до хруста. Поэтому я сделала вид, что засмущалась, а сама шепотом спросила у голубоглазого:

– Что за кольцо, Балсан?

Мужчина помялся, но ответил:

– Молодая жена, имеющая нескольких мужей, может выбрать того, кто особенно угодил ей в спальне.

– И что? – я все еще не понимала.

– Такой муж получает золотое кольцо в знак отличия, – прошептал Балсан, обкладывая меня подушками.

Я пробежалась взглядом по рукам сидящих неподалеку мужчин: золота не было! Медь, бронза, серебро, камни, в изобилии, а золота не видно!

– Здесь нет угодивших мужей? – поинтересовалась я, делая вид, что расправляю рукава.

– Золотое кольцо носят не так, – мне показалось, или голубоглазик смутился?

– А как? – интересно стало, ответит, или…?

Балсан промолчал – придвинул к моим ногам столик и начал заполнять его разнообразной едой.

С другой стороны, подле меня оказалась уже знакомая «маска» с желтыми щеками. Как же звали второго брата? Не помню, в общем, тот, у которого зеленые глаза и светлые волосы, явно прислушивался к нашему разговору. Услышав, что старший отказался мне отвечать, он одобрительно кивнул и тоже принял участие в заполнении подноса.

Балсан (хоть его запомнила!) взял с огромного блюда кусок мяса, а зеленоглазик нагреб деревянной ложкой овощей.

Пока старший крошил мясо на маленькие кусочки, следующий по возрасту брат резал овощи. Еще один дотянулся до моей чашки и налил в нее густую, даже с виду темную жидкость. Я принюхалась – пахло пивом!

Самый младший, по-прежнему пряча от меня взгляд, положил на край столика кусок ткани – то ли салфетка, то ли полотенце. В общем, и руки можно вытереть, и губы промокнуть.

Но на этом местные мачо не остановились – свернув из лепешки кулек, старший зачерпнул немного мяса и овощей и поднес к моим губам:

– Поешь, Геле!

От растерянности рот я открыла, и меня принялись кормить, как маленькую, – ложечку старший, ложечку следующий. Парень в коралловых бусах подносил чашку с пивом, а самый мелкий подливал.

Через пару минут я освоилась и обратила внимание, что едят все. На нас уже вроде бы никто не смотрел, происшествие с мышью забылось. Мужчины часто ухаживали за женщинами, сворачивая им похожие кульки с едой, подавали салфетки и подливали в пиалы напитки. При этом несколько парочек явно миловались под присмотром старших.

Почти рядом с нами сидела совсем юная девушка – даже грим и многослойная одежда не скрывали ее порывистых движений. За ней ухаживали пятеро совсем молодых парней, старшему едва ли перевалило за двадцать. При этом девушка кокетничала, ерзала и, думая, что я не вижу, пыталась ухватить кисточку моего длиннющего пояса. Я вообще не люблю, когда меня трогают без причины, поэтому пояс убрала, а потом и вовсе спрятала кисточки под подушку.

– Зачем ты так, Геле, – выдохнул мне в ухо голубоглазик, незаметно поглаживая мою руку, пока братья прикрывали нас. – Адьяла огорчилась.

– Зачем ей мой пояс? – буркнула я, шлепая «носильщика» по рукам.

– Она просватана, и хочет сделать талисман, – ответил Балсан, щекоча мою шею своим дыханием.

– Пусть у кого-нибудь другого пояс попросит! – вздрогнула я.

Вот что с ним делать – не кричать ведь «спасите-помогите»? Да и ловко он так оглаживает – то складочку расправит, то косичку поровнее уложит, а сам то тут заденет, то там погладит.

– Не сердись, Геле, она просто хочет быть счастливой! – склонился ко мне с другой стороны кареглазый кудряш.

О, и у этого голос прорезался! Красивый, надо сказать, голос. Ласковый, вкрадчивый, так мурашки по шее и бегут. И пахнет он приятно – дымком и травами. Я даже забылась на миг – потянулась понюхать еще раз, и этот… не хочу выражаться! – времени терять не стал, потянулся и незаметно погладил мою шею под громоздкими украшениями.

Я уже собиралась громко возмутиться мужским произволом, но тут раздался длинный удар гонга, и все отвалились от столиков, спешно вставая и выходя на улицу.

– Идем, Геле! – обратился ко мне Балсан и присел на корточки, чтобы подхватить меня на руки.

– А куда мы? – пропыхтела я, пытаясь сообразить, как это у меня выходит говорить на незнакомом языке?

– Во двор! Сейчас начнется «цам»! – ответил мой «носильщик».

Под маской не было видно эмоций, но мне показалось, он рад тому, что я повисну на его шее и он с полным правом будет «придерживать» меня за все выступающие части организма. Прежде чем сделать это, я погрозила голубоглазику пальцем, и он тотчас отвернулся, то ли усмехаясь, то ли пытаясь скрыть шкодливый блеск глаз.

Остальные братья сгребли со столов кувшины и чашки и тихонько потопали за нами. Все же они дружны, несмотря на свои различия.

Глава 14

Дэлэг

С раннего детства меня окружали звуки. Весенняя капель, скрип рассохшейся калитки, звон медного котелка. Когда мама принималась напевать за работой или рассказывала сказки про умного зайца, я частенько подпевал ей, или кутался в платок, изображая танцующего зайца-правителя. Весь мир для меня был музыкой.

Я не помню нашего обручения, может быть потому, что там не было пения и танцев? Только резкий крик девочки, похожий на крик раненного животного иногда эхом раздавался в ушах.

Мама и братья рассказывали мне о том, что у нас есть невеста, но все это было далеко от завораживающего звона бубенцов на бубне бродячего певца. Иногда соседи сочувственно качали головами, шептались, строя скорбные лица, увидев нас в деревне, но это никак не сказывалось на моей жизни. Только раз, когда я изобразил кормилицу, закатывающую глаза:

– Бедные дети, им так не повезло с невестой! – мама хлопнула меня по щеке и заплакала.

Больше я не показывал ей глупых соседок, а музыка продолжала завораживать меня.

После рождения Ёши в деревню пришел бродячий певец. Он был уже немолод и вдов, но пел удивительно красивые старинные песни. Даже отцы утирали слезы, когда Цымбал[8]8
  ЦЫМБАЛ – Процветание


[Закрыть] заводил длинную грустную песню о юноше, не имеющем средств жениться.

Мама первая услышала, что я пою вровень с Цымбалом и упросила старика поучить меня играть и петь. Сначала певец неохотно меня слушал, но выручил младший отец – насвистал трель зуйка и попросил меня повторить. Я сумел, а вот Цымбал не смог. Получилось целое соревнование. Вокруг собрались односельчане и принялись делать ставки на меня и певца.

В конце концов, потешенный всеобщим вниманием Цымбал взялся меня учить. Мы с ним вдвоем переходили от деревни к деревне, пели песни, рассказывали легенды, передавали новости и письма.

Когда на меня стали заглядываться соседские девушки, я понял, что они для меня подобны флейтам – я играл на них, извлекая красивые звуки, а когда они мне надоедали, заставлял кричать, краснея от гнева. Учитель качал головой, но не мешал мне – бродячему певцу везде рады. Особенно если он молод, красив и талантлив. Я изображал влюбленных и стариков, крикливых торговок и жадных монахов, каждый узнавал в моих сказаниях своего соседа или родича и щедро сыпал монеты в пустую миску.

Иногда мы заходили к нам домой. Я оставлял матери пестрые бусины и связки мелких монет, заработанных на храмовых праздниках. Мама в ответ вздыхала: сшитые ею рубашки быстро изнашивались в дороге, и я часто носил то, что давали в благодарность за песни.

В очередной приход я удивился, увидев Балсана. Старший брат уже несколько лет не появлялся дома – его вечной любовью было оружие. Вместе с другими воинами он охранял перевалы и редко заглядывал домой. Брат стал еще шире, крепче, на лице углубились морщины, над бровью появился шрам. Балсан сказал, что мне пора остаться дома, потому что наша невеста достигла брачного возраста.

Я просто замер от возмущения! В память врезались звуки этой минуты: треск веток в очаге, звон маминых украшений, хруст свежего песка под ногами. Жена! Более страшного слова я и представить не мог! Сколько раз учитель со слезами вспоминал, как пытался уйти из дома, но жена не пускала его!

Я бросился к Цымбалу, но, к моему удивлению наставник тоже поддержал Балсана, говоря о том, что певец должен испытать семейную жизнь, чтобы знать, о чем поет.

– Ты часто показываешь жен глупыми, сварливыми, просто неприятными, сынок, – негромко сказал учитель, – ты должен сам узнать, так ли это.

Я обиделся. Просто надулся как мальчишка! Даже убежал к старшему отцу в горы, слушать музыку ветра и скал. Сидел на камне, играл на свирели, пел козам и якам грустные песни. Через два дня меня догнал тревожный зов брата: оказалось, что служители Каш принесли к нашему порогу Гампила. Услышав такую весть, я вернулся, едва не переломав ноги от спешки.

Дома меня поджидала тревожная тишина: мать и брат ходили на цыпочках и едва осмеливались говорить, чтобы не вызвать у Гампила рвоты и мучительной головной боли. Когда меня подвели к его ложу поздороваться, я ощутил, что волосы шевелятся на моей голове.

Я помнил брата – он был румяным, веселым и самым высоким из нас, а теперь на постели лежали живые мощи – почерневший измученный человек просто угасал. Почему служители Каш не забрали его в храм змееглавой богини? Неужели его путь на земле еще не завершен? Я испугался, стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, не зная, что сказать. Вскоре мне стало мучительно стыдно за свой страх, я убежал в овечий загон, спрятался среди пустых корзин для шерсти и заплакал.

Когда-то Гампил очень задорно смеялся, пел, вырезал из дерева дивные игрушки для меня и Ёши. Потом монахи, живущие в крепости мудрецов, сказали, что брат имеет силу, и взяли его в учение. Брат ушел, но часто передавал матери весточку, дарил мне новые бубенцы для бубнов, или хорошую кожу для барабанов. Мы не теряли связи, я помню, как гордился им. А теперь я ничего не мог сделать для него, только сидел рядом и тихонько пел; пел, пока не сводило болью горло. Под мое пение брат мог ненадолго уснуть, а мать – сменить ему повязки.

Полмесяца мы выхаживали брата, прежде чем он встал, но солнечный Гампил погас. Лицо превратилось в неподвижную маску, в глазах плескалась боль. А еще он перестал нарушать правила. Вообще. Раньше брат первым подначивал меня подразнить духов из пещеры мертвых, или натянуть нитку поперек реки, призывая заоблачных фей промочить ножки, теперь же брат открывал рот только тогда, когда молчать было бы совсем невежливо, но и тогда говорил лишь пару общих фраз.

Я не смел лезть к брату с расспросами, боясь растревожить его душевные раны, но Балсан однажды нашел меня у загона с новорожденными козлятами:

– Гампил оскорбил Прекраснокосую, – хмуро сказал старший, глядя, как смешно перебирают ножками серые пуховые комочки, – богиня запретила ему жить в крепости, пока наш брат не искупит свое преступление.

Я едва сдержал возгласы удивления и ужаса – оскорбить богиню, создавшую женщин, было непозволительно и страшно.

– Чем я могу помочь брату? – спросил я, справившись с собой.

– Просто будь рядом, – ответил Балсан, и в тот же день я сказал учителю, что останусь дома, пока Гампилу не станет лучше.

Про невесту мы совершенно позабыли. Напомнил астролог: явился однажды на порог, постукивая бирюзовыми четками, и сказал, глядя на встающее солнце:

– Свадьбы скоро.

Матушка, подавая ему бокал чая с молоком, поинтересовалась:

– У кого, господин?

– У вас, – ответил астролог и, допив чай, ушел в сторону деревни, постукивая посохом.

А вскоре оттуда прибежал мальчишка с запиской, и отцы с матерью пошли договариваться о свадьбе.