Текст книги "Волчье счастье"

Глава 4

Старичок пришел не скоро. Марыська сунула уколотый палец в рот и сидела, рассматривая незнакомца. Он не походил ни на привычных ей деревенских парней и мужиков, ни на проезжающих купцов. Волосы темные, но не черные, а словно дорогой душистый перец, растертый в ступке. Брови светлее, а ресницы, обрамляющие желтые звериные глаза, совсем черные. Черты лица резкие – углы и провалы, но, возможно, это из-за удара по голове? Глаза уже обведены густыми фиолетовыми тенями, губы сухие и обескровленные…

– Посмотрим, посмотрим!

Старичок вошел в комнату, вытирая руки свежим полотенцем. Бесцеремонно заглянул раненому в глаза, приподнимая веки, поводил рукой, требуя смотреть на палец, и поджал губы, когда мужчина закрыл глаза и крупно сглотнул.

– Что ж, удар по голове будет вам аукаться еще месяц, юноша. Нельзя так бездарно подставлять голову!

Марыська поморщилась. Она-то понимала, что удар, скорее всего, был нанесен сзади и внезапно, иначе такой рослый и крепкий мужик успел бы дать отпор. Но незнакомец лежал молча, проявляя чудеса выдержки.

– Рана в живот довольно поверхностная, ни желудок, ни кишки не задеты. Вспороты мышцы, и довольно глубоко, но это я залатал. Самое скверное – на клинке был яд. Редкий, чрезвычайно опасный яд моей родины. Как уж он очутился в этих холодных краях – мне неведомо, но противоядие у меня нашлось. Конечно, оборот ускорил бы заживление, но у этого яда есть любопытная особенность: он запирает зверя. Так что вам сейчас не меньше пары недель лежать, беречь голову и живот, питаться легкой пищей, принимать микстуры и по возможности не вставать.

Лежащий мужчина так и смотрел из-под ресниц, но все заметили, когда он перевел взгляд на Марыську.

– А, девочка вас нашла у реки, позвала на помощь, и тогда вас принесли ко мне. Раз уж вы пришли в себя, отпустите ее поесть и сделать свои дела…

Глаза раненого сверкнули, налившись золотом еще сильнее.

– Понятно, – хмыкнул лекарь, – девушка вернется, как только поест и приведет себя в порядок. Заодно принесет лекарства и ужин.

Тут старик как-то ловко вытолкнул Марысю в сени, а там уже и вдовица ее вытащила на улицу.

– Беги к себе, помойся, переоденься, возьми, чего тебе надо, и еды прихвати, если есть что. Пока этот не поправится, будешь рядом с ним жить, господин Хамаид не любит, когда портят его работу!

– Его работу?

Швея застыла, ничего не понимая, а вдова неожиданно хмыкнула:

– Он ему живот зашил, дорогое противоядие потратил, а этот дурачок за тобой помчится, если ты не придешь через час. Беги давай!

Марыська рванула к дому, сожалея о том, что оставила в покойчике у лекаря корзинку с рукоделием. Впрочем, чего жалеть – не будет же она просто так сидеть целыми днями? Значит, надо взять еще шитья, еще можно книгу – чтобы не скучать, и… надо же зверей покормить!

По дому швейка носилась, с трудом вписываясь в повороты: кошке и собаке налить воды, вытряхнуть в миски остатки похлебки. Курам сыпнуть зерна из припасенного мешка, собрать яйца в лукошко, в другое положить любимую книгу, раскроенные сорочки, нитки, иглу и зачем-то шкатулочку с маленькими мотками шелка и тонкими вышивальными иглами – наследство матери.

В последнюю очередь она сообразила, что просидела весь день, волнуясь, в жаркое время в доме, и пахнет от нее не розами. Помчалась в баню, скинула юбку, корсаж, рубашку, облилась прохладной водой, растерла тело пучком мяты и мыльной травы – летом она мылась травами для экономии, потом снова облилась водой, собрала влажные волосы в свежую косу и, завернувшись в потертую простыню, ринулась обратно в дом – выбирать одежду.

У сундука выяснилось, что не только сапожник ходит без сапог. Лучшей швее Королевского щита нечего было надеть! Да, у нее лежал бережно завернутый в полотно вышитый мамой наряд, но его прилично было надеть на свадьбу или на прием к королю, а не на ужин в доме лекаря! Ее обычные юбки, корсажи и блузки ничем особенным не отличались, разве что пошиты были добротно и из хорошей ткани, но Марыся как-то привыкла быть неяркой, поэтому и юбки носила серые да коричневые, домотканой шерсти, а блузки белые, даже без вышивки. Их легче было стирать – кинула в котел с рубашками да прокипятила в крепком щелоке, и все.

Впервые в жизни девушка расстроилась, но делать было нечего – выбрала серую юбку, жалея, что не украсила ее хотя бы тесемкой, черный суконный корсаж без вышивки и затейливых шнуровок, белую блузку и нижнюю рубашку собственного шитья. Схватила лукошки, затворила дверь на специальный деревянный штырь и помчалась к дому лекаря.

Прибежала она вовремя – из комнатки слышался недовольный голос вдовы:

– Я кому сказала, лежать! Придет твоя Марыся, никуда не денется! Дай девке хоть поесть и переодеться! Сам лежишь и ее весь день никуда не пускал!

– Я тут! – Марыська, запыхавшись, ворвалась в комнату.

– Слава Свету! – фыркнула вдова, потом заметила растрепанный вид девушки и уточнила: – Поесть не успела?

– Нет, – смутилась швея, – я там… кур кормила.

Вайла понятливо кивнула – хозяйство просто так не бросишь.

– Я вот – яиц захватила и хлеб, может, можно сварить? – Марыська покачала лукошко.

– Давай сюда, я вам обоим ужин сейчас принесу и микстуры, потом кувшин и тряпки, лекарь сказал обтереть твоего, да ветошь в печь бросить. Яд будет через кожу выходить. Ранок нет?

– Нет, – рассеянно ответила девушка, ошеломленная напором вдовы.

С кровати раздалось рычание.

– Говорит – есть, – перевела Вайла.

– А, я палец уколола, – вспомнила Марыська.

– Значит, перчатки тебе дам. Жди здесь!

Забрав лукошко с провиантом, помощница лекаря ушла, а Марыська осторожно опустилась на вторую кровать и увидела свою корзинку с рукоделием под боком у мужчины.

– Я… заберу? – осторожно сказала она. – Можно?

Незнакомец кивнул, и девушка в два шага пересекла комнату, схватила шитье и вернулась обратно.

Глава 5

Они так и смотрели друг на друга, когда вошла Вайла с подносом, на котором стояли две миски, две кружки и несколько маленьких стаканчиков.

– Вот, это надо выпить сейчас! – она сунула в руку Марыськи стаканчик. – Да не тебе, а ему! Иди пои!

Девушка растерялась, а вдова ее поторопила:

– Чего глазами хлопаешь? Из чужих рук оборотень в сознании ничего не примет, будешь сама поить и кормить, ему пока напрягаться нельзя.

Швея робко подошла к мужчине, примерилась – левой рукой было неудобно, но все же поднесла стаканчик к его губам. Он молча выпил.

– Так, теперь вот, это ему бульон с кореньями, растертыми в порошок. Половину скормишь, и вот из этого пузырька пусть все выпьет, а этот стаканчик – когда все съест. В кружках укрепляющий отвар, пейте оба, тебе тоже не повредит! – тут помощница лекаря подмигнула и ушла.

Девушка взялась за ложку. Ей пришлось снова сесть на кровать рядом с раненым, чтобы понемногу кормить его полужидкой кашицей. Однако уже после второй ложки мужчина мотнул головой, отказываясь.

– Лекарь сказал, надо есть, чтобы силы были! – сказала Марыся, чувствуя, как у самой живот подводит от голода. Она с рассвета ничего не ела и теперь жадно вдыхала аромат мясной похлебки.

Медленно, словно его конечность была налита свинцом, незнакомец поднял руку и ткнул в поднос, стоящий на столике, потом ткнул в девушку. После этого рука бессильно упала на постель, а лицо мужчины покраснело, словно он поднял огромную тяжесть.

Перепугавшись, Марыська поставила миску на поднос и кинулась в дом за вдовой:

– Тетка Вайда, тетка Вайда, помогите, ему, кажется, плохо!

Вдова, крутившаяся у печи, тут же поставила ухват и поспешила за Марыськой. А там… мужчина уже почти сел, лицо его почернело от усилий, а глаза налились кровью. Помощница лекаря немедля уложила его обратно, страшно изругав. Потом уставилась на Марыську:

– Ну-ка рассказывай, что тут было!

Запинаясь и страшно волнуясь, швея рассказала, как незнакомец отказался от еды, как поднял руку, показывая на поднос.

– Ой, дура, – вздохнула вдова, обкладывая голову больного свежим холодным полотенцем, – да и я не умнее. Оборотень же. Он без своей самки есть не будет. Тебе надо было ложку ему в рот, ложку себе, или уж поесть, а потом его кормить!

– А… почему он не сказал? И покраснел так? – почти прошептала Марыська.

– Так яд этот, он ему все перехватил. Он телом-то не владеет, чудо, что до тебя дошел, быстрый, наверное, очень. Так что давай так, бери миску и ешь! Потом своего оборотца корми. Потом мытье, а там и спать пора!

Вдова ушла, а Марыська недоверчиво глянула на мужчину и спросила:

– Так вы поэтому есть не стали?

Он сумел только ясно моргнуть.

– Ну вот – я ем, – девушка зачерпнула похлебку и с удовольствием проглотила полную ложку. – М-м-м-м-м, оказывается, тетка Вайда вкусно готовит! То-то лекарь ее от себя не отпускает!

Швея заработала ложкой под довольным взглядом мужчины и примерно на половине порции вспомнила, что его тоже надо накормить. Покраснела и взялась за миску с бульоном:

– А теперь ты! – она и не заметила, как перестала бояться, наверное, так подействовало тепло в животе. На этот раз раненый послушно открыл рот. Скормив ему половину кашицы, девушка вспомнила про лекарство. Видимо, на вкус черная субстанция из пузырька была не очень, однако мужчина выпил, пусть и морщился. Марыська поскорее сунула ему еще ложку супа, чтобы отбить вкус, а он опять указал взглядом на ее тарелку.

– Ем я, ем, – улыбнулась девушка. Давно о ней никто так не заботился. Дед и бабушка всегда спрашивали, сыта ли она, а мама… мама иногда вспоминала, что у нее есть дочь, и гладила ее по голове, это было так приятно – словно на солнышке сидишь в теплый день. Жаль, нечасто это случалось… Задумавшись, Марыся поставила миску на столик и погладила мужчину по голове:

– Вот и славно! А теперь вот это лекарство!

Девушка не заметила, как сначала дернулся, а потом потянулся к ее руке мужчина – ему тяжело давалось любое движение, а она уже отвернулась за стаканчиком с очередной противной жижей. Отравленный выпил все до капли и снова требовательно уставился на ее миску.

– Я уже съела, – покраснев, призналась швея, – сейчас еще отвар выпьем, и отнесу посуду Вайле.

Мужчина молча на нее смотрел, хотя на лице была написана невероятная усталость. Марыся поднесла ему кружку с отваром, сладко пахнущим медом и луговыми травами, потом выпила сама, собрала посуду на поднос и собралась выйти, но оглянулась и увидела, с какой мучительной жадностью ее провожают взглядом. Так на нее прежде никто не смотрел! Были взгляды оценивающие, были липкие – от приезжих, были сочувствующие и заботливые, но вот такого простая девочка с окраин не ощущала никогда!

Марыська невольно выпрямилась и развернулась:

– Я правда быстро, – сказала она, глядя мужчине в глаза, – вернусь через минуту! – и как могла быстро помчалась в кухню.

Вдова была там. Увидела поднос, мотнула головой:

– Туда поставь! Вот, бери горячую воду, ветошь, мыло и таз. Вымыть всего, с головы до ног, а тряпки в таз кидай, их потом только жечь. И вот еще перчатки!

Длинные, до локтя, кожаные перчатки были похожи на те, что надевал дядька Пров, когда приходил смотреть стельных коров или коз, но кожа была довольно тонкой, так что удерживать в руках все, что ей сунула Вайла, было вполне удобно.

Девушка вернулась в каморку с кроватями, поставила воду на стол и, опустив глаза, сказала:

– Лекарь сказал, вас надо вымыть, Вайла говорит, что вы никому не позволите к себе притронуться, кроме меня, а я… я никогда голого мужчину не видела! Можно вы закроете глаза?

Марыська боялась поднять глаза, чувствуя, как алеют щеки, но все-таки решилась и взглянула на пациента. Его глаза горели таким огнем, что девушка вздрогнула. Увидев ее испуг, раненый взял себя в руки и медленно прикрыл глаза. Швея вздохнула и взялась за работу.

Сказать по правде, раздеть неподвижного, как колода, мужика – та еще задачка. Он тяжелый, неповоротливый, а еще Марыська отчаянно боялась сделать ему больно, так что, стянув остатки рубахи и штаны, она запарилась, словно полдня воду в огород таскала!

Смахнув пот со лба и стараясь не разглядывать лежащего перед ней мужчину, Марыська булькнула тряпку в кувшин, вынула и… хорошо, что капля упала ей на ногу, минуя задравшуюся юбку! В кувшине был кипяток! В перчатках она этого не ощутила, но ох, как бы досталось несчастному!

Отжав ветошь, девушка помахала тряпкой в воздухе, чтобы она остыла, потом проверила, прижав «мочалку» к щеке – тепло, но не горячо! Можно мыть!

Начала она с лица. Протерла лоб, щеки, уши, шею, тщательно, словно новорожденного котенка. Даже тяжелую голову незнакомца приподняла, чтобы лучше вытереть шею! Смочила тряпку, отжала, потрясла, остужая, и занялась широкими плечами и руками. Какие у него мышцы! А под мышками кожа мягкая, и почему-то нет волос! Вот у дядьки Трева, любящего выпить лишку, под мышками точно заросли! Он к ней часто заходит рубаху зашить, чтобы жена не ругалась, и жалуется, что чешется там, когда выпьет, и так зудит, что аж рубаха рвется.

Закончив с одной рукой, Марыська выполоскала тряпку и протерла вторую. Перешла к животу, на миг зажмурилась и подняла глаза проверить – точно не смотрит? Точно-точно?

Глаза незнакомца были закрыты, грудь вздымалась от тяжкого дыхания. Отчего это он так дышит? Неужели ему плохо? Надо бы поскорее закончить обтирание да позвать Вайлу – как Марыся ни старалась отжимать тряпицу, а все же соломенный тюфяк закапала. На мокром лежать нехорошо, тело преет, надо бы поменять постель или переложить раненого на соседнюю, только сначала домыть.

Ноги Марыська мыла веселее, прикрыв то, что ее смущало, тряпочкой. И чего бабы шептали у плетня, что там что-то страшное и опасное? Почему сравнивали с оружием? Тряпочка и тряпочка между ног…

Для поворота пациента на живот пришлось все же звать вдову. Одна Марыська запарилась, но толку от ее прыжков было мало. Вдова пришла, хмыкнула на «тряпочку» и зачем-то сказала:

– Яд этот на все тело влияет сильно, мужская сила вернётся, когда тело очистится.

Швея ничего из этих слов не поняла, а вот у рта мужчины пропала небольшая складка.

Вдвоем женщины перевернули мужчину, и Марыська быстро его протерла. После этого они переложили раненого на вторую постель, выбросили тюфяк в окно – вдова сказала, что там стоит печурка, в которой сжигают грязные тряпки, солому и прочее.

– Мальчишка Алданы прибежит, чехол снимет и в щелоке сварит, а солому сожжет, он знает, что от больных все надо брать щипцами и сжигать до золы. Сейчас тебе свежий тюфяк принесу да полотно, сошьешь чехлов, сколько сможешь. Твоему оборотцу долго тут лежать, и мыть его надо часто!

Марыська только покивала согласно. Во времена ее матушки ткань, даже самая простая, была дорога, и бабуля ей рассказывала, что у нее в приданом было семь сорочек да три юбки, и это считалось хорошим запасом. А теперь, когда прясть и ткать стали машины, материя сильно упала в цене, во всяком случае простая – некрашеная, без драгоценных нитей и вышивки. Вот такого машинного полотна вдова и принесла ей целую штуку.

Мужчина после купания глаза открыл лишь тогда, когда его укрыли потертой простынкой. Уставился на Марыську и глаз не отводил. Вот и села она со своим шитьем так, чтобы он ее видел, и сказала виновато:

– Мне пошить надо, чтобы завтра было что соломой набивать. Если хотите, спите, я шуметь не буду.

Незнакомец повел глазами туда-сюда, показывая, что спать не станет.

– Хотите, спою вам? Я бы почитала, да руки заняты…

Дождавшись еще одного кивка, Марыся взялась за ножницы и негромко запела. Голос у нее был очень приятный, жаль, мать не любила, когда она пела. А вот бабуля любила и даже пошептала как-то, что Марыське досталась капелька крови от отца – полуэльфа. Оттуда и голосок журчащий, как ручей по камням, и волосы светлые, и кожа белая. Правда, Марыська в эти сказки не верила – слышала от старостины, что Аниту-вышивальщицу купец увез, а эльфы купцами не бывают, даже полукровки, гордые они больно. Но бабуля почему-то была уверена, что течет в Марысе эльфийская кровь, и коли эльфы в Королевский Щит являлись, сразу внучку в доме прятала.

Глава 6

Под пение швеи больной задремал, а Марыська, дошив чехол, хотела уже спать ложиться, но вдруг мужчина выгнулся, до хруста стиснув зубы, уперся пятками в топчан, а затылком в подушку, и завыл так, что откликнулись все соседские собаки. От страха девушка выронила иглу и застыла, не зная, что делать.

На ее счастье в каморку ворвалась Вайла:

– Да что ты делать будешь с этим оборотцем! – вдова схватила кувшин с отваром, оставленным на ночь, и плеснула в лицо мужчине: – А ну, приходи в себя, немочь бледная! – бесстрашно крикнула она и отвесила мужику пару тяжелых оплеух.

Он в ответ тяжело рухнул на постель, дернулся, словно стряхивал с себя что-то неприятное, и сдавленно просипел:

– Спасибо!

– А, зверь в себя пришел? – обрадовалась тетка Вайла. – Ну, значит, быстрее на поправку пойдешь. На давай, пей и спать ложись, перепугал девку!

Вдова сунула кувшин в руки Марысе, та налила отвар в кружку и выпоила мужчине. Он жадно выпил, попросил еще и еще, а потом вдруг глянул на вдову и просипел:

– Выйти.

Та сразу сообразила и глянула строго:

– Выдержишь? Ну давай, – и тут же сказала Марыське. – Иди, там, на кухне, на плите свежий отвар стоит, долей в кувшин, ему всю ночь надо будет пить понемногу.

Швея ушла, а помощница лекаря споро вынула из-под кровати горшок, помогла больному и ворчливо сказала:

– Береги ее не береги, а тебе каждый час бегать придется, или сам уж вставай, я ночью сплю!

Мужчина стиснул зубы, а вдова уложила его обратно и сказала:

– Зверь очнулся, уже хорошо, ты вот что скажи, за тобой не придут сюда мстить или еще что? У нас мужики, конечно, крепкие, но предупредить надо!

– Думают, умер… – выдавил оборотень.

– Ну это понятно, после такого яда в наших краях не выживают, это тебе с лекарем повезло, – покивала Вайла, – ладно, спи уже, летняя ночь короткая.

Тут вернулась Марыся с кувшином, и вдова ушла, погасив лампу. Девушка постояла немного в полумраке, вздохнула, отвернулась от мужчины, сжалась в уголке и быстро распустила шнуровку корсажа, ослабила завязки юбки, расстегнула блузку и нырнула под простыню – чтобы свернуться уютным калачиком на непривычно колючем ложе. Она не видела, как горели в темноте глаза оборотня, как раздувались его ноздри, ловя запах теплого тела, освобождаемого от слоев одежды, как подрагивали его уши, улавливая шелест ткани, хруст соломы под весом легкой девушки и, наконец, шорох простыни, в которую Марыся укуталась.

Немного повозившись, утомленная швея уснула, а волк уставился в потолок, чутко прислушиваясь к засыпающей деревне. Он не знал, куда его занес предок-волк, но был рад тому, что нашел свою истинную пару. Жаль, он напугал девушку своим появлением и не сумел за ней достойно поухаживать.

Оборотни по-разному обхаживали самок, но было у всех нечто общее. Каждый оборотец стремился доказать, что он силен, добычлив и станет хорошим отцом для будущих детей. Так что волк внутри рычал и скулил, жалея, что не может прямо сейчас выйти наружу и ринуться на охоту, чтобы порадовать суженую жирным зайцем или крупной болотной птицей. Человек же пытался понять, куда его занесло и не притащил ли он за собой неприятности этим людям?

Клан лесных серых волков был, пожалуй, самым многочисленным из всех оборотнических общин. Когда-то им повезло расположиться у границ эльфийского леса. Альфа клана спас юную эльфийскую принцессу, и с длинноухими был заключен вечный союз. Грубоватые, но мощные оборотни стали внешним кольцом защиты эльфийских лесов. Их нередко можно было увидеть в охране эльфийского Владыки или в няньках у наследника и его братьев.

Казалось, волки не вмешивались в политику эльфов, но всегда чуяли «гнилое зерно», и как-то так получалось, что недостойный наследник вдруг уезжал с наставником в горный монастырь – изучать воинское искусство, и оставался там или погибал в случайной схватке, а трон наследовал не сын прежнего Владыки, а, скажем, племянник.

И этому союзу эльфов и волков было уже не менее тысячи лет. Конечно, находилось много желающих избавить высокородных от помощников в косматых шкурах. Были попытки оговоров, отравлений, подставы с кражами, соблазнениями и растратами, но прямое нападение случилось впервые.

Олкон Ральф входил в совет клана и одновременно был приближенным второго сына Владыки. Того, кто унаследует трон. Старший – избалованный, капризный и развратный – успел показать себя так, что даже его отец не собирался передавать ему трон. Однако даже у такого наследника нашлись сторонники. Слабый правитель ведь многим удобен – на его развратных привычках можно играть, поворачивая как угодно политику Великого леса. Можно получать подарки из казны за «мелкие услуги» и расправляться с неугодными трясущимися от похмелья владыческими руками.

Услышав о том, что Владыка объявил на совете Леса о грядущей передаче власти, Олкон предполагал, что у волков наступят сложные времена, но не предполагал, что приспешники принца Анарэля будут действовать так просто и грубо. Нападение на тропе, ведущей к селениям клана, удар по голове, удар в живот ядовитым клинком. Кто-то хотел не просто убить, кто-то хотел, чтобы один из товарищей принца Лионеля умер в муках!

Чудо в том, что, идя по тропе, волк ощутил запах своей истиной и рванул вперед. Удар по голове получился скользящим, череп уцелел, хотя ничего приятного в сотрясении мозга нет. Удар в живот тоже вышел слабым – руки у нападавшего тряслись, то ли от гномьего самогона, то ли от забористой тролльей травки. Надежда была на яд, но именно на том трясущемся идиоте Олкон унюхал запах пары. Остаточный, следовый и в то же время – въевшийся в ткань. Как?

Ему что-то говорили – мерзкое, гадкое, он не слышал. Над ним, кажется, смеялись и называли «блохастым ковриком», он молчал. Для него важно было удержать в памяти аромат женщины, в один миг пробудившей в нем бурю чувств. В нем, «ледянном волке»!

Вскоре нападавшим наскучило издеваться над неподвижным волком, и они ушли. Вот тогда он встал, опираясь на деревья, понял, что не может перекинуться, и почему-то не удивился этому, и помчался туда, откуда тянулась тонкая, невесомая нить запаха.

Очнувшись в доме лекаря рядом с истинной, увидев в ее руках шитье, Олкон все понял. Его пара сшила рубашку, которую натянул на себя один из приспешников Анарэля.

Волк очень надеялся, что его сочли мертвым и потому не будут искать несколько дней, а потом это будет уже не так просто. Волк, бегущий по лесу, пусть и в человеческом облике, не такая простая добыча. Привычка скрывать следы вбита на уровне инстинктов. К тому же кто станет искать приближенного к наследнику в человеческой деревне?

Продолжая чутко принюхиваться и прислушиваться, Олкон узнал, что в деревне все же есть полукровки, помеси разных рас и даже полноценный оборотень – зайчиха! А еще деревня окружена тяжелым частоколом, и на закате дежурные мужики затворили две пары ворот и дружно захрапели в уютных надвратных башнях. Волк наконец расслабился, закрыл глаза и прислушался к дыханию своей истинной – она рядом, значит, можно отдохнуть!