Электронная библиотека » Юлия Михалева » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Что скрывает снег"


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 03:18


Автор книги: Юлия Михалева


Жанр: Полицейские детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Курьер пытался говорить бойко, но, судя по всему, происшествие произвело на него глубочайшее впечатление и он до сих пор не пришел в себя. Они с ямщиком уцелели чудом, хотя пытались обороняться и застрелили нескольких зверей.

– Господь миловал! Тройка в лес унесла, едва потом нашли дорогу на тракт…

– Вот жизь… То зверье, то каты… Слыхали – сызнова то ли семь, то ли осемь из замка давеча в леса подались? – подхватил станковой.

Василия такие разговоры, привычные с детства, не слишком-то удивляли. Впрочем, о происшествии, связанном с недавним побегом, он бы охотно послушал снова: в тот раз тюремные обитатели нанесли папеньке небывалое оскорбление.

– А как они сбежали-то? – спросил он с деланным любопытством.

– Ну, всякое болтают… Говорят, о тот раз сам генерал приехал в замок с ревизьей. И одна гнусная баба – из женской, стал быть, части – в его превосходство плюнула, а потом оголила все, что скрывать надобно, да и прямо там до ветру, за малой нуждой, и пошла.

– Прямо у всех на глазах? – изумился почтовый курьер.

– Болтают, что так. Ну, шум поднялся, стало быть, у замке. Пока ее пороли-то, те, стало быть, то ли семь, то ли осемь – решетину спилили и будь таков…

Через пару часов тройка двинулась по пути, указанному верстовыми столбами.

Мерный ход убаюкивал, и Василий задремал в санях. Пробудился неожиданно, уже у околицы. Тройка встала так резко, что Василий едва не вылетел на тракт. Кто-то выстрелил – и попал. Вблизи заскулили.

– Волки! Волки!

Василий тоже взялся за ружье, спрыгнул с саней и пальнул – как раз вовремя, прямо в ощеренную пасть.

Выстрелы отпугнули зверей – остатки стаи скрылись в лесу.

Ямщик, одобрительно гудя, закинул в сани трех поверженных хищников.

– Вновь волки, – курьер, сделавший два первых метких выстрела, совсем поник.

– А поглядьте-ка, как что видится… Что это они разорвали? – ямщик снял с повозки фонарь и подошел поближе, осветив нечто, черневшее на снегу.

Оно оказалось человеческим телом.

– О боже… Царица небесная… – курьер отступил назад и перекрестился. Его спутники тоже сотворили знамение, после чего ямщик вернулся к осмотру находки.

– Посмотри-ка, что у него тут… Башку почти начисто срезало, и так ровнехонько… Не, это не волки. Кто-то его сперва уложил, а зверюги ужо опосля пришли…

– Не может быть… Волки не едят трупов, – продолжая отступать, отвечал унтер-офицер.

– Едять-едять. Бескормица ж – они все что хошь едять.

Василий наклонился над телом.

– Это был господин полицмейстер, – уверенно сообщил он.

– Эх, батюшки… Ну так и так, а дорога с ним всяко едина – в управу…

Ямщик взял тело под мышки и затащил в сани. Все вернулись на свои места и продолжили путь.

Поравнявшись с первым жилым кварталом, Василий сердечно поблагодарил спутников и спрыгнул с саней.

Он двинулся прямо к лечебнице – где его и встретила запертая изнутри дверь.

Василий бросил окурок и поднял глаза. По рыхлому снегу ловко, как будто вовсе его не касаясь, двигалась знакомая тень. Юноша привстал, не в силах поверить глазам. Мираж в ледяной пустыне? Но нет, по мере приближения она обретала явную материальную форму.

Вместо ожидаемого приветствия, тень поманила Василия, указав направление рукой.


***


Периодами приходя в себя, Чувашевский понимал, что лежит на полу той самой комнаты, куда так опрометчиво заглянул.

Потом его волоком стащили вниз и погрузили на телегу. Он опять потерял сознание, и снова очнулся от падения в снег.

Он остался один посреди снежной равнины. Кругом – ни души. И если даже вдруг учитель смог бы подняться на ноги, в чем сильно сомневался – в таком состоянии до города ему нипочем не дойти.

Если повезет, он замерзнет насмерть. Или, что гораздо хуже, станет добычей хищников – медленная, мучительная гибель.

Кто бы мог подумать, что вот так и закончится то, что столь радужно начиналось.

Юность! Разум! Свет! Чистота! Кристальные мысли, которые он вкладывал в ясные, внемлющие, жаждущие познаний головы! Истинные сокровища мира лежали у ног подававшего большие надежды молодого философа.

В ту пору, на закате уходящего века, Чувашевский стал одним из самых младших и перспективных преподавателей Московского университета. Окончив собственное образование на словесном факультете, он остался в стенах альма-матер, чтобы уже самому доносить зерна истины до новых светлых умов. Лекции Чувашевского, носившего в тот момент иную, куда более благозвучную и известную фамилию, оказывались столь хороши, что сам ректор Боголепов – земля ему пухом! – оставлял о философе лестнейшие отзывы.

Чувашевский был пылок и деятелен, полагал, что в силах изменить мир – и всей своей душой стремился к переменам, призывая к тому и других. И вот однажды – осенью 1893 года – студент, так напоминавший Чувашевскому самого себя, подошел к философу после лекции и пригласил на собрание кружка.

– Сегодня будет необычайно интересно! Вы ни разу не пожалеете!

Если бы знать заранее, чем все обернется! Тогда бы сегодняшний Чувашевский просто взял мальчика за руку и отвел к полицейскому… Но тот, прежний, предложение принял с азартом.

С того распроклятого вечера и начался единственный год – всего лишь только год! – безвозвратно искореживший всю жизнь Чувашевского.

Выступал приехавший из Саратова ангелоподобный Гедеоновский – столь же ясный и пылкий, как сам Чувашевский, он очаровал, покорил, околдовал философа.

– Самодержавие должно быть уничтожено! Чиновничья бюрократия – сменена народным правлением! И в этом – наши – каждого из нас! – непосредственные цели и задачи, в этом – наш единый смысл существования. Стряхнем же с себя гнет обветшалых идей, отринем мифическое богоносительство монарха!

В тот же час преподаватель включился в чужую войну, не жалея живота. Но продолжалась она недолго: всего через год во всех отделениях кружка прогремели погромы. Гедеоновский отправился в ссылку, а в собственном кабинете Чувашевского в его отсутствие обнаружили «Манифест» и «Насущный вопрос».

Не дожидаясь скандала, Чувашевский приговорил себя сам. Нет-нет: в ту пору он совсем так не думал. Он просто сбежал в одночасье – сел на поезд и отправился в направлении Иркутской губернии, где уже томился Гедеоновский.

Преподаватель намеревался продолжить борьбу и воссоздать кружок в ожидании освобождения идейного вдохновителя.

Но жизнь решила иначе.

Сменив фамилию при помощи «политических» знакомых, Чувашевский, в качестве прикрытия, нанялся в мужскую гимназию в Иркутске. Однако подозрения все же возникли. Через год пришлось перебраться в Сретенск, а еще через пять и вовсе направиться на самую восточную границу империи.

За время своей добровольной ссылки, досыта наевшись лишений, Чувашевский сильно изменился. К его огромному ужасу, пелена упала. Он вдруг понял: сырые темные углы, где он спал, пресный хлеб, которым наполнял желудок, скучные уроки, что вел – и есть теперь его настоящая жизнь. Это не временно, нет: путь назад полностью отрезан. А впереди же – лишь крошки на суконной простыни да грубые окрики простолюдинов – тех, которым он планировал дать голос и власть.

Ясноголовый философ поглупел, погрубел, и стал не в силах даже дочитать единую книгу – из тех, что прежде проглатывал залпом, за ночь, не смыкая глаз.

Но в обмен на что же он с молодецкой удалью пожертвовал своей блестящей судьбой? Увы! Правое дело с годами все меньше казалось правым. Особо разочаровал Чувашевского недавний случай. Прошлым летом, желая погубить Столыпина, представители другой ячейки – однако имевшие те же задачи! – изувечили, вместо министра, его ни в чем неповинных детей – младенца да совсем юную барышню…

Учитель продолжал переписываться с несколькими прежними соратниками, но на деле давно уж больше не желал ни бороться с монархом, ни утверждать правление в народных руках. Он хотел только одного: возвратиться в прошлое и выбрать другую дорогу.

Теперь уже не только из страха перед наказанием он стремился хранить в секрете свои былые пылкие замыслы. И до поры до времени они действительно оставались тайной.

Ныне же он и вовсе, как зверь лесной, погибает без покаяния в этом богом забытом месте…

Чувашевского, опять потерявшего сознание, привели в себя громкие голоса.

– Волки! Это вновь волки! Господи! Да за что!

– Отставьте свою… истерию! Нет здесь никаких волков! По крайней мере – уже нет.

– А вы чего ждете? Идите и посмотрите. И сразу же тащите тело сюда!

Через пару секунд две пары сильных рук схватили учителя за руки и за ноги. Он застонал.

– Господин помощник! Этот живой!


***


– Павлуша! Отворяй! Это я, Марья! Марья Лександра Степаныча!

Узнав страшную весть, прислуга Миллера прямо из управы, куда ходила спросить про поиски хозяйской дочери, едва ли не бегом припустила к дому товарки.

Они были плохо знакомы – в гости Марья заходила не более пары раз, однако нынче она считала своим долгом немедленно доставить печальное сообщение.

– Павлина! Ужасть-то какая! Отопри! – дверь, которую, очевидно, еще не отворили с восходом солнца, так и не шелохнулась, хотя Марья барабанила по ней изо всех сил.

Тогда девушка двинулась в обход дома. Но едва она, приложив ладонь ко лбу, заглянула в окно – как кто-то с обратной стороны тотчас же отпрянул, и комнату скрыла плотная занавеска.

Не понимая причин такой невежливости, Марья еще какое-то время прохаживалась у дома. Но потом, озлившись, отправилась к себе.

Господин Миллер сидел в своем любимом кресле, где она его и оставила. Вздохнув, Марья принялась за стряпню. На скорую руку за пару часов сготовила простецкий обед – щи да вареники. Но хозяин есть наотрез отказался.

– Маруся, сходи-ка снова в управу, – тускло сказал он, не поднимая набрякших глаз.

Глядя на него, Марья едва не заплакала от жалости.

Накинув тулуп да платок, она послушно отправилась туда, куда велел архитектор, однако на этот раз никого, кроме фельдшера, не застала.

– Не слышали ли чего про барышню Миллерову?

– Ничего не говорили. Но если бы что нашли – точно бы не смолчали.

Можно было пойти домой, но Марья снова свернула на тропку к худому дому Вагнеров.

– Павлина! Отопри – я ж тебя видала! – крикнула она, подходя к порогу.

В ответ дом посмотрел распахнутой дверью.

Девушка вошла внутрь и увидела следы небывалого разгрома. По горнице тут и там были раскиданы вещи – тряпье, утварь, части сломанной обстановки. Стояли раскрытыми шкафы и сундуки. Большой, обклеенный картинками, принадлежал Павлине. Он опустел.

– Убегла Павлина-то, – в недоумении развела руками Марья.


***


В предутренний час долгожданный звонок раздался.

Он совершенно утратил важность, однако Миллер приложил трубку к уху и терпеливо выслушал извинения далекого собеседника.

– Но сейчас, когда этот вопрос улажен, мы немедленно приступаем к отгрузке! Уверяю вас, господин Миллер: он отправится к вам первым же пароходом, без каких-либо дальнейших отлагательств и промедлений!

– Благодарю вас, – кратко ответил архитектор и повесил трубку на рычаг.

К именинам Шурочки он готовил восхитительный сюрприз. Такого не имелось еще ни у кого в городе. Да что там, сам Романов – уж на что новатор – только ахнул бы при его виде.

Но какой в том толк, если дочь пропала? Без следа исчезла из-за запертых дверей?

Матвей клялся и ел снег, утверждая, что не снимал запора до самого возвращения Миллера. Заподозрить в чем-то Марусю оснований тем более не имелось. Окна и двери оставались плотно запертыми. Но, тем не менее, Шурочки не было. Она как будто растворилась в воздухе.

Обследовав комнату дочери, Миллер не досчитался некоторых ее вещей. Однако не обнаружил ни следа записки, которая указала бы на добровольность ее действий. Выходит, Шурочку похитили?

И теперь оставалось только надеяться… На что?

Поднявшись с кресла, Миллер снова направился туда, где еще совсем недавно ежедневно протекала жизнь его дочери. Проходя мимо своего ящика с инструментами, он на миг задержался и поднял стамеску.

Всю жизнь он свято уважал право Шурочки на личные тайны, и вот в итоге к чему это привело.

Войдя к дочери, Миллер направился к запертому столу. Приладив инструмент, ловко выломил угол ящика. Как и ожидалось, на пол посыпались письма – девчачьи, перевязанные ленточками для волос. В носу защипало.

Архитектор стал перебирать конверты, поочередно откладывая в сторону. Пока он не станет читать все подряд, а ограничится лишь тем, что может отвечать его подозрениям.

Поиски оказались недолгими. Вот и письма от мужчины.

Но как такое может быть? Для чего она скрыла? Почему сразу же не призналась? Это настолько нелепо, что просто не может быть правдой!

Однако, как бы Миллер не отказывался верить, связь явно существовала. Более того, с каждой строчкой Миллер утрачивал надежду на то, что она оставалась платонической.

«Не тревожь свое сердце, ведь вскоре мы окажемся вместе – уже навсегда, и тот вопрос, о котором ты пишешь, перестанет быть для тебя затруднением», – говорилось в последнем письме, окончательно уничтожая Миллера.

Неужели его малышка, его Шурочка носила незаконное дитя? И в тайне от своего отца планировала побег?

Но нет, ничего не сходится! Она никак не могла уйти к покойнику.

Вернувшаяся из управы Маруся отвлекла Миллера от сумбурных соображений:

– Лександр Степаныч, я сразу запамятовала сказать: господина полицмейстера-то тоже нашли. В лесу! Убивцы его там бросили.

Миллер усмехнулся. Он бы мог кое-что об этом поведать – только к чему? Для чего упрощать задачу тех, кто до сих пор не нашел его дочь?


***


Опустевший без ребенка дом напоминал потухшее кострище. Холод, переплетаясь со стенаниями Елизаветы, пронизывал стены. Супруга все время или горько плакала, или спала, приняв свое лекарство.

Надежды на то, что сынишку выйдет сыскать живым, гасли с каждой минутой. Однако Елизавета категорически отказывалась слышать об этом.

– Его похитили! – кричала она.

Романов в такую возможность не слишком верил. Но предпочел бы, чтобы полиция все же нашла тело мальчика. Они бы похоронили его по-христиански, оплакали… И продолжили путь. А куда деваться?

Когда-то, в сердцах, инженер заявил, что не переживет такого во второй раз. Надо было держать язык в узде и не кликать беду.

Романов физически не мог находиться дома, но и в конторе не удавалось войти в работу, ранее всегда врачевавшую от душевной боли. Инженер отложил и лопнувший водопровод, и непочиненные фонари, и просто сидел, уставившись в стену, когда его вдруг попросили об услуге. Требовалось просмотреть расчеты Вагнера прежде, чем включать их в общий отчет по строительству железной дороги в высочайшую канцелярию.

– Там все давно уже готово, еще по осени. Требуется лишь на всякий случай просмотреть, дабы ошибочка какая не прокралась. Сам-то он не успел переписать набело перед отъездом.

Романов охотно принялся за дело: прямолинейные числа неизменно помогали отбросить из головы лишнее. Справились они со своей задачей и нынче. Всего лишь через час Романов замер, пораженный. Его глаза снова загорелись, движения пера по бумаге ускорились. В этот момент он больше не думал о домашней трагедии.

Не спеша с выводами, он полностью проверил все страницы до конца, затем попросил принести отчеты с других участков.

Романов с головой ушел в хитросплетения численных символов, перепроверив все с самого начала еще раз, и еще. К наступлению ночи он просчитал смету Вагнера четырежды, и лишь потом отложил перо и откинулся в кресле.

Он не ошибся: ровные колонки букв и цифр, выведенные мелким, но разборчивым почерком с редким уклоном влево, хранили чужой секрет. Тщательно продуманный и рассчитанный, грамотно и надежно укрытый, совсем незаметный при поверхностном взгляде – и при этом решительно беззаконный.

Числа говорили о людях – и при том столь хорошо знакомых Романову.

Было, над чем задуматься.


VI


Петляющие следы


Деникин сделал большой глоток из волшебного пузырька доктора. Какая жалость, что он уже подходил к концу.

Помощник полицмейстера обессилел. Он окончательно утратил счет времени, и вряд ли смог бы ответить, день за окном или дело к ночи.

Цербер Петр, недобрый ординарец генерал-губернатора, с чистой душой отправился восвояси. Как-никак, он выполнил повеление хозяина – отыскал полицмейстера. А о том, чтобы вдаваться в детали, наказа не было.

Почтовый курьер (дрожавший, как лист) вместе с ямщиком убыли в дешевые номера, спеша забыться в тепле дневным сном. Показав место, где нашли полицмейстера, малые окончили свое дело, и теперь могли позволить себе ни о чем не думать.

В свою мазанку на околице вернулся и водовоз, прикативший в тележке недобрый груз – окровавленное женское тело. Он поднял его из снега на опушке леса, куда пришел нарубить дров для растопки. Прислуга архитектора, пришедшая в управу спросить о его дочери, увидела тело первой – и с ужасом узнала в нем супругу капитана Вагнера.

Глядя на синюшные, окаменевшие лица, одно из которых Деникину было так хорошо знакомо, помощник убитого ощутил панический страх безысходности.

– Ершов, это все вы накликали! Вы намедни так жаждали трупов – вот и получайте.

– Ничего подобного, Деникин. Я выразил надежду на то, что все пропавшие жители вернутся к нам в полном здравии. Это обратно тому, что вы мне сейчас приписываете.

– И что же нам с ними делать?

Нынче просители уже разошлись, унося с собой шум и гвалт. Тишину управы нарушал лишь ревущий храп спящего околоточного Сомова.

Больше ничего не мешало Деникину, наконец, отправиться домой и тоже вздремнуть.

Ничего – кроме Ершова, который продолжал удерживать цепкой хваткой.

В мертвецкой колдовал полицейский фельдшер. Помимо мужика из простонародья, пришибленного накануне в трактире, к исходу дня на его столах оказались три гораздо более заметных в городе персоны. Двоих из них сукно укрывало с головой, третьему же пока доставало до подбородка. И, по понятным причинам, фельдшер, отчаянно проклиная своего коллегу Черноконя, сосредоточил все усилия на нем.

Деникин надеялся, что из всех, собравшихся ныне в управе, хотя бы он знает, что делает.

Отвлекать фельдшера точно не стоило, хотя он и должен был смыслить во всех гнуснопахнущих бутыльках, которые Ершов похитил из его шкафа, и даже, вероятно, мог сократить время опытов – и вместе с тем, страдания Деникина.

Околоточный же, напротив, с каждой новой неудачей все более входил в исследовательский раж.

– Вы только посмотрите-ка на это! Мнится, что я все-таки отыскал верный состав!

Деникин решительно не понимал, по какой причине кусок грязной ткани более важен, чем те, кто лежал за стеной – и в первую очередь, откровенно убитый полицмейстер. Объяснение Ершова по этому поводу прозвучало совершенно неубедительно:

– Понимаю, что это несколько… хм… кощунственно, но все же какое-то время они уже провели без нас. И могут подождать еще совсем немного, пока мы все же не докончим, наконец, анализ рубахи. Он может быть очень важен!

Но более походило на то, что околоточный просто из чистого любопытства жаждал узнать: что же еще получится при соединении адских смесей? Впрочем, мешал и грел – а также охлаждал их – именно Деникин. Ловко прикрываясь увечьем, не позволяющим быстро и точно отмеривать и отвешивать порошки и суспензии, Ершов, естественно, избежал и последствий. Например, глубокой царапины на щеке, оставленной склянкой, отчего-то взорвавшейся при погружении в снег.

– Отставить в прохладное место на четверть часа – это не значит мгновенно заморозить, – шипел Деникин.

Однако околоточный лишь отмахивался, продолжая свои изыскания.

– Как вы полагаете, Ершов – их могли убить вместе?

– Кого? Вагнеров?

– Да оставьте же вы своего Вагнера! Его-то как раз пока не нашли…

– И в этом-то нам и поможет анализ. Вот послушайте-ка, что я обнаружил! Господин Уленгут, оказывается, подробнейше описал свой знаменитый прогрессивный метод. Воспользовавшись его советом, мы сможем произвести преципитацию…

– Вы богохульствуете, Ершов?

– Вижу, Дмитрий Николаевич, вы не сильны и в латыни. Даже мне ведомо, что означает это слово – падение, или же, как тут сказано, выпадение в осадок. Нам понадобятся всего четыре новых колбы. Раствор солей еще остался. Нужно снова поскоблить пятно и приготовить водный раствор – но это мы уже делали. Хм… Единственная загвоздка: я решительно не представляю, где нам взять белок человека. Как вы полагаете, мы можем заменить его на куриный?

Деникин громко и отчаянно зевнул, и залпом допил лауданум.


***


Если бы Деникину удалось вновь заснуть за столом, то и Ершов, и колбы оставили его хоть на время. Он очень старался, однако сон, отпугиваемый тревогой, не шел.

Что же делать?

Эта фраза билась в мозгу, отчаянно ища, но не находя, выход. Днем ее успешно отгоняли безумные начинания Ершова, но сейчас околоточный, наконец, замолчал – и муторная муха в голове расправила свои жилистые крылья.

Деникину было не по себе.

Ранее ему никогда не приходилось плотно иметь дело с убийствами. И уж тем более – самостоятельно. Самое большее, с чем сталкивался Деникин – допрос свидетелей и подозреваемых, слова которых затем просто следовало передать Осецкому. Но там и Деникин бы справился. Все лежало на поверхности: убийца или сам каялся, или же его охотно выдавали те, с кем он водился. И, что самое главное: никто из убитых не занимал заметного места в городском обществе.

Здесь же ничего не казалось явным.

А ведь, кроме двух очевидных убийств, невозможно забыть и о череде исчезновений.

Что же происходило?

Всего за несколько дней город переменился. Паника начала нарастать еще намедни, вместе с первой молвой о пропавших. Теперь же, после того, как через весь город проехали повозки с растерзанными телами – самого полицмейстера и благородной дамы! – воздух и вовсе напитался страхом.

Дома стали запираться даже в дневное время. Люди выглядывали на улицу лишь для того, чтобы, наспех обменявшись вестями, вновь скрыться в своих убежищах. Один только слесарь, обеспеченный заказами на замки на многие месяцы вперед, оставался весьма доволен.

Слухи все полнились. Одни гласили, что за околицей орудует банда головорезов. Другие вещали о том, что горожан похищают мстительные нанайцы, чтобы принести в жертву своим богам. Многие ударились в суеверия: кричали, что город проклят, и рассказывали жуткие байки. Якобы по ночным улицам бродила нечистая сила, забирая с собой людей.

Деникин слышал, что намедни несколько семей простолюдинов, перепугавшись таких речей, вовсе выехали в Лесное.

Помощник полицмейстера явственно чувствовал, что если не произойдет чудо, не сносить ему головы. Пропажу едва ли не целого города генерал-губернатор не спустит.

Что же делать?

– Что делать, Ершов?

– Наведайтесь-ка в мертвецкую. Боюсь, нам все же придется спросить, о какой именно сыворотке ведется речь вот на этой странице и как нам ее изготовить. К великому стыду, мои познания в химии и медицине оказались не столь велики, чтобы…

– Давайте сюда, – выхватывая книгу, перебил Деникин, довольный бессмысленному поручению. – Да, Ершов, и мне, конечно, придется рассказать фельдшеру о вашем налете.

Однако, к удивлению Деникина, фельдшер отнесся к эксперименту с большим воодушевлением. Посмотрев на страницу с загадочными формулами, он забросил найденного в лесу, еле живого Чувашевского, велев за ним проследить, набрал каких-то новых склянок и присоединился к Ершову. На прощанье бросил лишь непонятную фразу:

– А в Петербурге – слышали? – сделали открытие: пальцы дактилоскопируют!

Помощнику полицмейстера совсем не хотелось сегодня оставаться одному в весьма теплой мертвецкой. Конечно, прошло еще немного времени, но уже начинало казаться, что в телах, покинутых душами, начался тлетворный процесс.

Деникин пододвинул табуретку к столу, на котором лежал учитель реального, и сел следить.

Голова Чувашевского, замотанная марлей, напоминала большой белый шар. Подняв сукно, Деникин убедился, что и под ним жертва покушения напоминает мумию: ноги до колен и руки до плеч покрывали бинты.

По правде говоря, не только сам Деникин, но и фельдшер полагали, что Чувашевский скоро присоединится в ином мире к его соседям по мертвецкой. Именно по этой причине медик и раздумал отрезать обмороженные пальцы, как уж, было, собрался. Зачем брать лишний грех на душу, когда учитель и без того не выберется?

– Господин Чувашевский! – позвал Деникин, но тот, как и следовало ожидать, не откликнулся.

Глаза его оставались плотно закрыты, а доступная для ощупывания часть лба – горяча. Кажется, это хорошо: значит, пока он точно жив.

– Эх, Чувашевский, Чувашевский. Эк тебя угораздило. И кому же ты так насолил-то, учитель? Единицу, что ли, втемяшил? – почти добро поинтересовался Деникин. – А может, тебя вместе с полицмейстером порешили? Хотя с чего бы: тот с тобой компанию не водил. Что же случилось? Все кляузы нам таскал. На бордель жаловался… Неужто с девками что не поделил?

– Да. Именно так, – внезапно шепнул полумертвый.

– Что-то? – Деникин, отпрянувший от неожиданности, быстро пришел в себя и склонился к учителю.

– Веселый дом… Я был там, когда мне… Когда меня…

– Что ты говоришь? Тебя зашибли в борделе?

Но Чувашевский замолчал, видимо, опять потеряв сознание.

Из-за стены раздался дуэт победного клича, и через секунду – стук башмаков. Ершов модничал и не носил валенки.

– Получилось! – околоточный торжественно поднес склянку к лицу Деникина. По жиже расползалось белое кольцо.

– И что это значит? – помощник полицмейстера предусмотрительно отодвинулся как можно дальше.

– Это кровь человека! Значит, теперь мы точно знаем: либо капитана убили, либо он сам стал убийцей.

– Либо Вагнер просто порезался ножом, брея бороду.

Ершов несколько остыл, а Деникин не без удовольствия продолжил:

– Пока вы ставили свои бесцельные опыты, я выяснил, что наш гость посещал бордель.

Ершов почесал склянкой мохнатую голову.

– А еще жалобы в управу носил… Весьма разделяю ваше осуждение, Деникин. Более того, он был единственным человеком в городе, за кем бы я не предположил склонности к такого рода досугу. Слаба человеческая природа…

– Он сказал, что именно там его и зашибли.

– Как так, он говорит? – удивился вернувшийся фельдшер. Проследовав к Чувашевскому, он похлопал его по щекам, однако шлепки ничего не дали.

– Но как он оказался в лесу, именно там, где и обнаружили господина полицмейстера? Впрочем, пока нам следует отставить учителя. Сдается мне, что никто сейчас не волнует его превосходительство сильнее господина полицмейстера… Тем более, что Чувашевский все еще жив, и, возможно, сам нам поведает о том, что с ним приключилось. Господин фельдшер, будьте любезны фиксировать все, что изволит сказать ваш подопечный. Прикажите, Деникин, завтра – точнее, уже сегодня – снова собрать отряд. Вновь посетим то место, где нашли этих людей, – предложил Ершов.

Деникин не стал спорить, хотя и был уверен, что все возможные следы, если они и имелись, давным-давно замело снегом.


***


Спать улеглись в управе, чтобы не терять времени на дорогу и сборы. Разместившись на лавках и накрывшись сукном, и, Деникин, и Ершов моментально уснули. Но не прошло и пары часов, как оба пробудились от шума. Несмотря на наказ никого не пускать, дверь открылась, впустив на порог рябую миллеровскую служанку.

– Убегла Павлина-то! Я к ней по-соседски пришла – сказать про барыню, а она сперва мне дверь не отворила, а я ее в окне-то увидала. А потом и вовсе убегла! В леса подалась, как пить дать! А почто ей бежать-то, коль ни в чем не виноватая? Значится их это шайка, господа полицейские, дочку-то Лександра Степаныча и выкрала, а барыню капитанову и вовсе порешила. А теперича Павлина и добро хозяйское покрала, и дите увела…

В леса! Приподнявшись на лавках, полусонные Деникин с Ершовым недобро смотрели друг на друга, безмолвно коря.

Версия прислуги звучала до неприличия правдоподобно.

«Мы идем к катам!» – сказала девочка так, как будто собиралась на привычную прогулку.

«Хворосту набрать» … Вот и водовоз тоже направился за дровами, когда обнаружил свою находку.

«Они засели прямо за околицей!» – в ужасе перешептывались горожане.

А как внимательно, навострив уши, нянька впитывала разговор про другие пропажи.

«Вагнеры… Оба не вертались… Искала – не нашла» …

Да она просто запутывала следы, чтобы отвести от себя подозрения, а заодно выяснить, как идет следствие. Классический прием уголовников, ясный, как день! Деникин многократно слышал об этом… А никчемный Ершов, начинавший с самых низов, так и вовсе не мог не сталкиваться по службе. Но оба они ничего не заподозрили и не увидели под самым своим носом, потому что занимались бессмысленной ерундой.

Если бы в прошлый раз они не увлеклись настолько письменными откровениями Вагнера, а сразу же задержали скользкую уголовницу, то уже давным-давно бы вынудили ее признаться и привести к тем, кто скрывался в лесах. К тем, кто наверняка и был причиной и исчезновений, и смертей.

Даже безграмотная простолюдинка разобралась во всем с первого взгляда, не взирая на образовательный ценз.

Невыносимо!

– Изволите взять людей и наведаться к дому капитана Вагнера? – робко и заискивающе поинтересовался Ершов. Похоже, в итоге он все-таки записал вопиющее поражение на свой личный счет.

И раздраженного Деникина это устроило, как нельзя лучше.

– Сомов! – громко крикнул он, чтобы было слышно на улице. – Собирай людей, выступаем с облавой!


***


Метель наконец утихла. Солнце, забытое за дни, что бесчинствовала непогода, отражалось от яркого белого снега и острыми иглами терзало глаза, без того воспаленные от нехватки сна.

Выйдя за порог Деникин, облаченный в принесенную из курильни шубу и теплые меховые унты, направился к небольшому сараю, который в управе гордо именовали конюшней. На дворе собрались околоточные, среди которых затесался, не желая раздражать начальника, и Ершов.

Предстояла долгая и заведомо безнадежная прогулка по лесу.

Однако путь помощнику полицмейстера преградила знакомая фигура, вселявшая безотчетный страх.

– Коли господин полицмейстер преставился, то нам велено все едино вас, вашеродие, доставить, и немедля, – сообщил ординарец генерал-губернатора.

– Солдат, отойди – ты мешаешь закону! – Деникин изо всех сил старался не отводить взгляд перед мутным тревожащим взором. – Мы знаем, кто повинен в смерти господина полицмейстера, и именно в сей момент выходим, чтобы задержать этих людей.

Ординарец на миг задумался, не зная, как поступить. С одной стороны, генерал-губернатор во чтобы то ни стало желал разыскать своего беспутного сына, и не важно, с чьей помощью. Для этого он и приказал любой ценой притащить к нему хоть помощника полицмейстера, хоть самого сатану. С другой – он ведь и полицмейстера велел отыскать. Узнав же, что с ним произошло, поклялся лично повесить негодяев. Что же будет, если Петр выполнит первое указание, воспрепятствовавши исполнению второго? Тут одним ударом тяжелого кулака явно не обойдется.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации