Текст книги "Клоун. История одной любви"

Клоун. История одной любви
Юлия Монакова

© Юлия Монакова, 2023

ISBN 978-5-0059-6656-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юлия МОНАКОВА
КЛОУН. ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ

Роман

Жанр: молодёжная проза, драма.

АННОТАЦИЯ:

Макар – «цирковой ребёнок» из известной династии воздушных гимнастов. Он с детства привык к кочевой жизни и постоянным переездам, поэтому ни к чему и ни к кому надолго не привязывается.

Динка – простая девчонка из маленького городка, о которой в школе ходит множество грязных слухов. Именно она сведёт Макара с ума и станет его болезненным наваждением… тем, за которое ему придётся заплатить очень высокую цену.

Внимание: неидеальные герои, эмоции на разрыв, старшеклассники, первая любовь, ненависть, зависть, предательство, цирковое закулисье, любовный треугольник, встреча через годы.

ПРОЛОГ

«Попасть в цирк легко, а вот уйти оттуда практически невозможно. Из цирка не уходят, из цирка уносят…»

Максим Никулин

Она влетела в больницу подобно шаровой молнии, появившейся из самого эпицентра грозы. Мокрые волосы прилипли к бескровному лицу, тушь и помада размазались, словно у дешёвой привокзальной проститутки, а повлажневшая от дождя короткая юбка бесстыдно и вызывающе обрисовывала аппетитные бёдра.

Однако на появление девушки мало кто обратил внимание. Вечерняя жизнь приёмного отделения текла в привычном сумасшедшем ритме – пьяные драки, поножовщина, аварии, травмы и переломы, нашёлся даже кое-кто с огнестрелом. Те пациенты, которые были в состоянии сидеть или стоять, терпеливо ждали своей очереди на осмотр, медсёстры и санитары носились туда-сюда, гремя каталками, персонал в регистратуре заполнял документы на вновь поступивших.

– Вознесенский Макар! – заполошно выкрикнула девушка; в её обезумевших глазах плескался не страх, а самый настоящий ужас.

Среди всей этой больничной размеренный суеты крик прозвучал неожиданно громко – так, что все вокруг невольно вздрогнули и обернулись.

– Вознесенский Макар, – повторила она уже тише и нервно облизнула пухлые губы. – Его должны были привезти на скорой около часа назад.

– А вы ему кто, родственница? – нехотя осведомилась девица за стойкой регистратуры, брезгливым взглядом окидывая промокшую визитёршу.

– Я… – растерянно пролепетала та, невольно отступая на шаг. – Не родственница, но очень близкий ему человек. Наверное, самый близкий из всех, что у него есть! – горячо и убедительно добавила она.

– Посторонним справок не даём, – равнодушно отозвалась сотрудница больницы, тут же теряя к ней интерес.

– Да поймите вы, – девушка чуть не плакала, – это очень важно! И мне, и ему… я обязательно должна его увидеть… Прямо сейчас, немедленно! Ну пожалуйста, пустите меня к нему!

– А, явилась, не запылилась! – раздался нервный женский голос из противоположного конца коридора.

Девушка моментально узнала её – это была Зоя Вознесенская, знаменитая воздушная гимнастка. Прямо сейчас она стремительно приближалась к девушке, не отрывая от неё злого колючего взгляда – невысокая, худенькая, даже хрупкая с виду… но девушка машинально втянула голову в плечи и еле удержалась от порыва испуганно зажмуриться, словно боялась, что женщина сейчас с размаху влепит ей пощёчину.

– Немедленно выставьте эту дрянь вон! – напористо потребовала гимнастка, наткнувшись взглядом на первую попавшуюся медсестру. – Ей тут вообще не место. Это из-за неё мой сын сейчас здесь!

– Да что с ним? – робко пискнула девушка. – Скажите хотя бы, он жив?

– А ты хотела бы, чтобы умер?! – взвизгнула Вознесенская; лицо её пошло красными пятнами. – Тварь, какая же ты тварь… Гадина подколодная, малолетняя шлюха! Ненавижу тебя! – отрывисто выплёвывала она оскорбления, и, похоже, заводилась с каждым словом всё больше и больше. – Всю жизнь моему мальчику сломала! Погубила его карьеру! Все наши планы похерила… всё, о чём мы с ним мечтали… всё, всё! – руки её ходили ходуном, глаза блестели лихорадочным блеском – кажется, она находилась на грани истерики. – Убирайся отсюда немедленно, пока я тебя не придушила!

– Пожалуйста, Зоя Витальевна, успокойтесь, – подошедший врач положил ладони разбушевавшейся женщине на плечи, пытаясь её утихомирить, но та резким движением сбросила их и обвиняюще ткнула пальцем в девушку, словно призывая всех присутствующих полюбоваться на эту стерву.

– Она же всю душу Макару вымотала! Он жить не захотел после того, как она его бросила… Сука проклятая, ну какая же сука-а-а… – завыла она, обхватив себя руками и раскачиваясь в разные стороны.

– Вам действительно лучше уйти сейчас, – мягко обратился к девушке доктор.

Губы у той задрожали, однако она упрямо сжала их в полоску и вскинула подбородок, явно намереваясь стоять до последнего.

– Я просто хочу узнать, что с Макаром, и всё! В конце концов, у меня есть на это право. Я… я его люблю.

– Любишь?! – снова завизжала Вознесенская, услышав последнюю фразу. – Любишь, паскуда?! Это у тебя называется любовью? Когда раздвигаешь ноги перед первым встречным?!

Девушка тяжело дышала. Глаза у неё сделались совсем огромными из-за непролившихся, тщательно сдерживаемых слёз. Она обернулась к доктору и умоляюще уставилась ему в лицо.

– Можете мне не верить, но мне и правда есть дело до Макара, – проговорила она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – До того, что он действительно хочет, о чём мечтает… в отличие от его матери, которая думает только о его будущей карьере, а на то, что он чувствует – ей плевать.

Гимнастка задохнулась от возмущения.

– Это ты на меня, что ли, намекаешь?! Да как ты в принципе смеешь вякать что-то на мой счёт? Ты вообще никто и звать тебя никак! Что ты можешь знать о нашей семье?! О нас, о наших с ним отношениях?!

– Только то, что вы задушили Макара своими амбициями, – безжалостно припечатала собеседница, снова повернувшись к женщине и с вызовом уставившись ей в глаза. – Вам ведь по большому счёту вообще насрать, о чём думает и чем живёт ваш сын. Главное – это то, чего вы сами от него хотите. И ещё скажите, что это не так! – запальчиво выкрикнула она. – Вы же всё будущее ему уже распланировали на много лет вперёд! – девушка повысила голос до критического уровня, казалось – она вот-вот сорвётся и разрыдается.

Невольные зрители наслаждались этим спектаклем, разворачивающимся прямо у них на глазах: цирк, да и только! Ещё бы в волосы друг другу вцепились – вообще крутяк будет.

– Да, я планировала! – истерично выкрикнула женщина. – Я надеялась и верила! Потому что я точно знаю, что хорошо для моего ребёнка, а что плохо. Я мать! Я его рожала, растила и воспитывала, поэтому вправе решать!

Поняв, что из двух зол надо выбирать меньшее и диалог сейчас лучше строить именно с девушкой (она показалась ему более адекватной), доктор обратился к ней:

– И всё-так, прошу вас, уйдите. Больница – не место для выяснения отношений и сведения личных счетов. Ещё только вашей драки нам тут не хватало для полного счастья.

– Я не собиралась выяснять отношения… и драться тоже, что я – дура, что ли?! Просто хочу узнать, что с Макаром. Господи, ну что же вы такие трудные, такие непробиваемые?! – воскликнула девушка в отчаянии. – Неужели так сложно понять… – и она наконец разрыдалась, обессиленно привалившись затылком к стене и медленно сползая по ней вниз.

Доктор закатил глаза в красноречивой пантомиме «я так и знал».

– Успокоительного. Обеим, – негромко распорядился он, обращаясь к медсестре, и буркнул себе под нос презрительно и ёмко:

– Бабы…

ЧАСТЬ I

1

2012 год

– Правда, здесь миленько?

Тон у матери был заискивающий и слащавый до тошноты. Она смотрела на Макара с такой надеждой, будто ждала, что он сейчас же кинется рассыпаться в комплиментах этому убогому городишке.

Макар нехотя оторвал взгляд от видов, проплывающих за окном такси, и мрачно высказался:

– Ну и чёртова же д-дыра.

Мать укоризненно вздохнула и покачала головой:

– Ну что ты такое говоришь, милый! Взгляни только, что за красота, а какая архитектура! Ты привыкнешь. Тебе здесь обязательно понравится! А ещё море, море – ну разве это не прекрасно?

Море… У Макара презрительно дёрнулся уголок рта. Нет, он с детства был приучен к постоянным разъездам и кочевой жизни, но всё же… всё же гастролировать и переезжать насовсем в другой город – это разные вещи. Чёрт возьми, он уже отчаянно скучал по Москве!

– Цирк здесь такой же п-паршивый? – выговорил он.

– Ну почему паршивый? – в искреннем огорчении всплеснула руками мать. – Очень даже неплохой, стационарный, со своей небольшой, но постоянной труппой…

Ага, «неплохой», даже не относящийся к Росгосцирку. Интересно, на какие шиши он существует без поддержки государства? Там хоть зарплату артистам выплачивают? Впрочем, Макар не стал говорить этого вслух.

– Сынок, – мать нежно накрыла его горячую ладонь своей – узкой и прохладной. – Ты же знаешь, что мне пришлось очень нелегко в последний год. Я привыкла работать в паре, и тут так кстати подвернулся Миша с его предложением совместного номера…

– Скажи, – вдруг перебил её он, – а ты любишь п-папу?

Мать отвела взгляд.

– Конечно, я его любила.

– Нет, – он с досадой поморщился. – Любишь ли т-ты его сейчас?

Она закатила глаза, явно испытывая неловкость и неумело стараясь это скрыть.

– Ну что ты как маленький?! Папы больше нет. Надо принять уже этот факт и смириться, а не бегать от действительности и притворяться перед самим собой, что в нашей семье ничего не изменилось. Прекрати прятать голову в песок и отрицать очевидное. Жизнь продолжается даже без папы, понимаешь? – патетически заключила она, и Макар снова невольно поморщился от явственной фальши в её голосе.

– П-подумать только, как удачно всё сложилось д-для этого самого Миши, – со всей язвительностью, на которую только был способен, выговорил он. – Отец т-так вовремя п-погиб… – когда Макар волновался, то начинал заикаться сильнее обычного.

– Тебе не стыдно? – насупилась мать. – Миша – мой давний друг и бывший однокурсник. Он всегда с большим уважением относился к твоему отцу и восхищался его талантом…

– Вау. Его вт-торое имя не Иисус, случайно?

– Макар! – взвилась мать, наконец потеряв терпение.

Он молча отвернулся к окну, давая понять, что не собирается продолжать этот дурацкий разговор, и чувствуя какое-то злорадное удовлетворение из-за того, что ему удалось её выбесить. Родительница же, несколько минут обиженно посопев и пофыркав, традиционно предпочла смалодушничать и сделать вид, будто ничего не случилось. Такая модель поведения уже стала привычной для них обоих…

– О, посмотри-ка! – воскликнула мать с преувеличенным оживлением, как ни в чём не бывало. – Вон то красное кирпичное здание – твоя новая школа!

– Сейчас описаюсь от радости, – без всякого выражения прокомментировал Макар, даже не пытаясь сделать заинтересованное лицо.

– О ней очень хорошие отзывы, я читала, – продолжала мать. – Завтра же прямо с утра отправляйся к директору, чем раньше ты приступишь к занятиям – тем лучше. У тебя ЕГЭ на носу!

– Я к-как бы в курсе.

Макар, как и все дети цирковых артистов, давно привык к постоянной смене школ. В той, прошлой жизни – до гибели отца – они с семьёй переезжали с места на место практически каждые два-три месяца. У него было два пути получения образования: заниматься с репетиторами и сдавать экзамены экстерном – или же устраиваться в новую школу в каждом городе, куда цирк приезжал на гастроли. Макар предпочитал второй вариант. Иногда он мог сменить пять-шесть школ за год! Он не успевал толком привыкнуть к новому классу и учителям, все они сливались для него в какую-то бесконечную вереницу одинаковых серых лиц и суетливых голосов. Да и зачем было привыкать? Он прекрасно понимал, что это всё равно ненадолго. Гораздо важнее было другое: работа в цирке.

Макар не знал и не представлял себе другой жизни, кроме цирка – он, что называется, «родился в опилках». Родители чуть ли не с младенчества начали готовить его к будущим выступлениям: растягивали, развивали, ставили на мостик… В три года он уже регулярно появлялся на манеже в различных номерах: помогал клоунам в их репризах, ассистировал жонглёрам и даже дрессировщикам. Когда Макару исполнилось двенадцать, родители решили задействовать его в своём новом номере. Отец ежедневно репетировал с ним по несколько часов, и Макар буквально заболел воздушной гимнастикой. Уровень увлечённости и вовлечённости был максимальным: тренировки семь дней в неделю, руки в мозолях, вечно разбитый нос, зажимы в шее, бесчисленные синяки… И самое главное – осознание: «Это моё! Зачем жить, если нельзя летать?!» В свои двенадцать он выглядел значительно взрослее: тело окрепло, подкачались руки, а сила воли у него всегда была другим на зависть.

Работать в жанре воздушной гимнастики официально позволялось лишь с восемнадцати лет, но у Макара так здорово получалось, что родители добились для сына разрешения летать под куполом цирка уже в четырнадцать. Он выступал с номером на кордепарели11
  Кордепарель (корд-де-парель) – от французского cord deperil, cordeperilleuse – «опасный, рискованный канат»; воздушно-гимнастический снаряд – туго натянутый вертикальный канат, на котором артист исполняет трюки, аналогичные упражнениям на першах или бамбуке («флажок», бланш, кульбит и другие).


[Закрыть] на высоте пятнадцать метров – первый и единственный в этом возрасте абсолютно без страховки.

У всех цирковых детей даже игры были соответствующие – они устраивали представления друг для друга. А школа… ну что – школа? Всего лишь скучный, но, к счастью, преходящий фоновый элемент.

Обычно цирк приезжал в какой-нибудь очередной город, а уже утром Макар шёл к директору с пачкой документов. Как правило, просто спрашивал у администрации гостиницы: «Где у вас тут ближайшая школа?»

Он не затруднял себя запоминанием имён и лиц одноклассников, не вливался в их тусовку, не зависал с ними вместе после уроков – было банально некогда. Его даже от физры освобождали… потому что чего-чего, а физкультуры в жизни Макара Вознесенского было и так предостаточно.

Квартира, к слову, оказалась неплохой. Лучше, чем он ожидал. Трёшка, вид на Балтийское море из окна гостиной, симпатичная меблировка…

А вот Миша, бывший однокурсник матери, Макару категорически не понравился. Этакий слащавый типчик с улыбкой как у грёбаного, мать его, Кена!

– Ну, здорово, приятель! – Миша протянул Макару ладонь для рукопожатия, делая вид, что страшно рад его видеть.

– Я вам не п-приятель, – строптиво отозвался тот. – И вряд ли когда-нибудь им стану. Не г-горю желанием, знаете ли…

– Макар! – шокированно ахнула мать, заливаясь краской. – Какая муха тебя тебя укусила? Извинись немедленно!

«Ага, щас, разбежался. Шнурки только поглажу». Макар не стал говорить этого вслух, но судя по вытянувшейся физиономии красавчика, иногда он вполне неплохо читал мысли.

– Миша столько для нас сделал! – продолжала распыляться мать, снова сбиваясь на уже знакомый Макару ненавистный пафосный тон, как в плохом театре. – Он нашёл для нас это жильё! И именно ему мы обязаны тем, что…

– Перестань, Зоенька, – Миша предостерегающе поднял руку. – Не стоит.

Зоенька!.. Не, ну охренеть просто.

– Спасибо, дядя Миша, – с чувством отчеканил Макар, даже не запнувшись на проклятой «д» в первом слоге; он бы даже отвесил ему поклон, но понял, что это будет смотреться уже совсем издевательски.

Тот скривился, словно прожевал дольку лимона.

– Можно просто «Михаил» и на «ты», – великодушно разрешил он.

Макар округлил глаза в притворном ужасе.

– На «ты»?! Что вы, я не могу. К-как можно, – и всё-таки он не сумел выговорить целую фразу без запинки. – Вы же это… ну, уже в возрасте.

Миша скрипнул зубами.

– Мы с твоей матерью ровесники.

Макар, конечно же, был в курсе, мать ведь говорила, что они учились вместе. Однако он сделал вид, что страшно удивился:

– Серьёзно? А выглядите старше лет на д-десять—пятнадцать.

– Макар! – гневно взвизгнула мать, и он понял, что пора закругляться.

– П-пойду к себе, – невозмутимо объявил он, подхватывая чемодан. – Вещи раскидаю.

– Клоун… – услышал он обиженно-обречённый материнский вздох, адресованный ему в спину.

И следом – вполголоса, от этого мерзкого Миши:

– Успокойся, парня можно понять. Возраст у него такой… обвиняющий.

Ты смотри, какой понимающий, сука!

Макару захотелось изо всех сил шарахнуть кулаком по дверному косяку, но он сдержался.

2

Пинком отправив чемодан под кровать, он решил, что разберёт вещи, когда немного остынет. Выскочив на маленький балкончик, Макар жадно глотнул ртом холодный и густой влажный воздух. Несмотря на январь, моросил мерзкий дождь, но Макар с каким-то мазохистским удовольствием подставил разгорячённое лицо колючим струям.

Сейчас, во время дождя, городок выглядел ещё более серым, безликим и унылым, чем прежде, несмотря на обилие ярких зданий. Голые деревья не добавляли красоты картинке. Макар ещё раз с тоской обвёл взглядом окрестности, привыкая к мысли, что ему теперь предстоит здесь жить.

Внизу послышались оживлённые голоса. Макар нехотя опустил взгляд и увидел двух подружек, чирикающих возле кофейного автомата. Обе в нелепых цветных дождевиках, с красными от холода лапами… Они старательно пересчитывали мелочь на влажных ладошках и по очереди опускали монеты в щель монетоприёмника. Этаж был второй, так что Макар прекрасно слышал каждое их слово и видел каждый жест.

– Я буду ванильный капучино! Или нет, лучше сливочный! Только сахара можно побольше, добавь ещё одну порцию! – попросила одна из девчонок с предвкушением в голосе.

– Слушай, не хочу, конечно, обидеть, но… с твоей жопой ты бы поаккуратнее насчёт сахара. Да и насчёт сливок тоже, – заметила её спутница.

Макар невольно хмыкнул. Диалог его заинтересовал; он наклонился и вытянул шею, пытаясь увидеть лица обеих собеседниц.

– Меня моя жопа вполне устраивает, – сухо отозвалась любительница сладкого капучино. – Во всяком случае, пока ещё никто не жаловался…

– Ну, сама смотри. Моё дело предостеречь, – фыркнула вторая. – Годам к двадцати пяти ты в дверные проёмы пролезать перестанешь.

– Ой, к двадцати пяти… скажешь тоже! Когда это ещё будет! – беззаботно отмахнулась девчонка.

К сожалению, разглядеть под просторным дождевиком её фигуру было практически нереально, а Макару, как назло, стало по-настоящему любопытно – так ли велика… хм, жопа, как о ней говорят? А ещё ему показалось, что та, которая советовала пить кофе без сахара, из-за чего-то злится на толстуху, хотя изо всех сил пытается казаться миленькой и заботливой.

Автомат страшно глючил, скользкие намокшие кнопки не срабатывали с первого раза, девчонка – та, которая орудовала у автомата – психовала и ругалась. Наконец оба напитка были готовы.

– М-м, кайф! – блаженно застонала жопастая, обхватив стаканчик озябшими пальцами и делая первый нетерпеливый глоток.

Было в её голосе что-то такое… чувственное, что Макар тут же вообразил её, говорящую эти же слова в другой ситуации – более двусмысленной. И моментально, как полный придурок, почувствовал реакцию в штанах на свою дурацкую фантазию. Чёрт!

Он всё сильнее и сильнее тянул шею, пытаясь разглядеть лицо девчонки, одновременно рискуя перевалиться через перила балкона и загреметь вниз. Видимо, бог услышал его мысленный призыв – дождь вскоре прекратился. Обе девчонки, не сговариваясь, откинули назад капюшоны своих дождевиков и явили миру классическую пару подруг: блондинка и брюнетка. Впрочем, нет… волосы у любительницы капучино были скорее тёмно-каштановыми – длинными, волнистыми, очень красивыми. Макар представил, как пропускает эти пряди сквозь пальцы… и в штанах стало ещё теснее.

Он по-прежнему не мог рассмотреть лица ни одной, ни другой – обе уткнулись носами в свои стаканчики и смаковали ароматный кофе. В этот момент мимо промчался какой-то парень на велосипеде и, притормозив и обернувшись, вдруг весело крикнул, обращаясь к темноволосой:

– Эй, Дружинина, отсосёшь за полтинник?

– Совсем охамел? – возмутилась её спутница-блондинка; впрочем, несмотря на то, что она вроде бы защищала свою подружку, Макару послышалось в её голосе скрытое злорадство. Или он всё это себе придумал?

Тёмненькая пренебрежительно фыркнула:

– Да у тебя полтинников на меня не хватит, Тяпа. Если начнёшь копить прямо сейчас – может, к пенсии и наскребёшь нужную сумму, – и со вздохом добавила, будто бы сочувствуя:

– Правда, боюсь, когда ты выйдешь на пенсию, отсасывать там будет уже нечего…

Макар не выдержал и расхохотался – громко, от души, не волнуясь больше о том, что обнаружит своё присутствие. Все трое, находившиеся внизу, тут же дружно задрали головы. Ну наконец-то! И Макар жадно впился взглядом в лицо темноволосой.

Девчонка как девчонка, кстати, не такая уж и толстая. Точнее, совсем не толстая. Щёчки круглые, но это её нисколько не портило – наоборот, добавляло очарования её милому лицу. Губы тоже были пухлыми – причём вызывающе пухлыми, полными и сочными, и Макар даже с балкона видел, что на верхней губе у девчонки осталась пенка от капучино. В горле вмиг пересохло. Что за хрень, почему он так на неё реагирует? Да только ни о чём другом он и думать больше не мог – вообразил, как одной рукой хватает девчонку за затылок, зарываясь пальцами в её шелковистые волосы, притягивает к себе и… слизывает остатки капучино с этого аппетитного рта. Уф! Он чуть не задымился. На миг даже страшно стало, что все эти пошлые мысли сейчас можно легко прочитать по его лицу.

Девчонка тоже уставилась на него во все глаза, как на восьмое чудо света. Сложно было объяснить словами, но, не торопясь разрывать этот зрительный контакт, Макар буквально физически ощущал нечто вроде лёгких электрических разрядов в воздухе.

Девчонка опомнилась первой. Моргнула, словно избавляясь от наваждения, и недовольно осведомилась:

– Чего смешного?

Подруга тут же пихнула её в бок и ослепительно улыбнулась Макару, помахав рукой:

– Привет! Ты недавно переехал? Что-то мы тебя здесь раньше не видели.

Ну да, ну да – вот она, прелесть крошечных городков, где все друг друга знают и каждая новая рожа сразу на виду, как прыщ на заднице.

– Недавно, – кивнул он и с подчёркнутой серьёзностью взглянул на свои наручные часы. – Минут десять к-как.

Услышав, как он слегка запнулся на последнем слове, тёмненькая сдвинула брови. Её подружка, впрочем, не обратила на заикание Макара никакого внимания – она продолжала увлечённо болтать.

– О, круто. Ну и как тебе Светлоградск, нравится?

– Пока не понял, – дипломатично отозвался он. – Я же у вас тут ещё ничего т-толком не видел.

Блондинка тут же оживилась.

– Хочешь, мы с Динкой покажем тебе город? Мы живём здесь с самого рождения и каждый камушек знаем.

Значит, темноволосую звали Динкой. Дин-ка, мысленно по слогам повторил Макар. Трудное для него имя, ясен пень, он будет постоянно буксовать на первом слоге, но… чёрт возьми, как оно ей шло!

Предложение выглядело заманчивым, но он всё-таки покачал головой:

– Не знаю пока, как у меня б-будет со временем.

Динка тут же выразительно закатила глаза, словно давая понять: «Ой, не больно-то и хотелось!» и подёргала подругу за рукав, призывая спуститься с небес на землю и не навязываться незнакомому парню. Однако блондинка оказалась настойчивой.

– Меня, кстати, Соня зовут. А тебя?

– Макар, – представился он.

– Супер. Слушай, а ты в школе учишься или уже студент?

– В школе. Одиннадцатый к-класс, – пояснил он.

– Ого! А что за школа, не третья, случайно?

Он пожал плечами. А шут её знает, какой у неё номер… Мать не говорила, а он не спрашивал.

– Тут недалеко, – он неопределённо махнул рукой, припоминая. – К-красная, кирпичная.

– Ну точно третья – наша! – возликовала Соня. – Значит, будем вместе учиться. Так как насчёт прогулки? Дождь прекратился, пойдём прошвырнёмся по городу вместе… – тут она перевела взгляд на велосипедиста и нахмурилась:

– А ты чего уши греешь, Тяпа? Езжай, куда ехал! Тебя мы с собой не приглашаем!

– Очень надо! – самолюбиво фыркнул тот и, ещё раз бросив вызывающе-красноречивый взгляд на Динку и любопытный – на Макара, укатил прочь.

– Ну так что, спускаешься? – блондинка была невероятно настойчивой, если не сказать – настырной.

Согласие уже практически готово было сорваться с губ Макара, но в этот миг он услышал голос матери.

– Сынок! – позвала она из глубины комнаты. – Пойдём обедать, а потом нам нужно будет съездить в цирк, познакомиться с руководством и коллегами. Я хочу, чтобы ты тоже там присутствовал.

– Иду! – крикнул Макар, обернувшись, а затем снова перевесился через перила балкона. – Извините, д-девчонки, – он картинно прижал руку к сердцу. – Как-нибудь в другой раз. Сейчас не могу, п-правда.

Блондинка заметно расстроилась, а тёмненькая только пренебрежительно фыркнула себе под нос.

3

Несмотря на весь свой скептический настрой, едва оказавшись в цирке, Макар почувствовал, что невольно улыбается. Обстановка была незнакомая, чужая – но запах, узнаваемый из миллиона других, всё равно оказался родным. Ни с чем не сравнимый аромат сосновых опилок, которыми густо посыпали манеж, терпкий и острый запах лошадей и хищников… Макар вдохнул его полной грудью и засмеялся, вспомнив цитату из Бунина: «А вчера мы сидели в огромном и ледяном шатре братьев Труцци, резко и приятно вонявшем всем тем, чем всегда воняет цирк». Как ни кривил он физиономию в присутствии матери, а всё же вынужден был признать, что ужасно соскучился по атмосфере этого весёлого и дружного сумасшедшего дома.

Директор цирка тоже оказался мировым мужиком. Макару понравилось, что он не заигрывал и не сюсюкал с ним, как с каким-то салагой, не пытался понравиться и наоборот – не корчил важного биг босса, глядя на парня сверху вниз, а сразу повёл себя с ним как с равным.

– На какой высоте работаешь? – поинтересовался он у Макара.

– П-пятнадцать метров. На двадцати тоже могу, но п-практики пока маловато.

Директор уважительно кивнул.

– Восемнадцать лет есть?

– Есть… почти, – поправился Макар. – Через т-три месяца исполнится.

– Что ж… это неплохо, неплохо, – задумчиво пробормотал директор себе под нос. – Я слышал про твоего отца, – добавил он после паузы. – Мне очень жаль. Он был классным воздушным гимнастом, одним из лучших в стране. А если учесть, что русский цирк по праву считается лучшим в мире… то твой отец был лучшим из лучших вообще.

Макар сглотнул ком в горле. Ему казалось, что он уже научился жить с мыслью о том, что отца больше нет, а сейчас вдруг снова резануло – будто по живому.

– Пойдём в малый зал, – директор положил руку ему на плечо, – там сейчас как раз тренировка, познакомишься с ребятами.

Макара всегда забавлял разительный контраст между цирковыми артистами на репетициях и во время выступлений. Во втором случае – искусно загримированные и причёсанные, в сверкающих ярких костюмах, рассылающие публике профессиональные отрепетированные улыбки и делающие комплименты…22
  Комплимент в цирке – разновидность поклона, благодарности или приветствия публике; состоит из отточенных движений, которые хорошо видны даже с последних рядов амфитеатра. Чаще всего комплимент – это традиционный поклон артиста после окончания номера и при повторных выходах на манеж в ответ на вызовы зрителей.


[Закрыть] А на тренировках все взмыленные, лохматые, с мешками под глазами, в растянутой и застиранной спортивной форме, зачастую перепачканной и пахнущей потом, лошадьми, навозом…

И вот эта изнаночная сторона цирковой жизни была Макару не менее дорога, чем парадная. Он прекрасно знал, что у всех цирковых дам на туалетном столике вместо духов и прочих милых мелочей стоят средства от растяжений, обезболивающие, разнообразные мази и эластичные бинты.

– Попроси у меня увлажняющий крем – нет такого, – не раз смеялась мать, – попроси крем от ушибов, травм и повреждения связок – всегда пожалуйста!

Впрочем, сказать, что женщины совсем не следили за собой, было бы лукавством. Артистки держали себя в отличной форме не потому, что это была дань моде, а потому, что от этого зачастую зависела их жизнь. Кроме того, им необходимо было выглядеть красиво на радость зрителям.

Мать Макара, к примеру, была буквально повёрнута на здоровом питании. С вечера она заваривала себе имбирь, заливала семена чиа кефиром, добавляла туда тыквенные семечки и фрукты. По утрам регулярно употребляла масла авокадо, миндальных и грецких орехов: это было полезно для кожи и волос. Ещё она перемалывала семена льна и пила спирулину. Выпечки мать избегала – никаких пирожных и прочих десертов, зато на тренировки всегда брала с собой гематоген для придания сил, а перекусывала яблочком или горьким шоколадом с чёрным кофе. Что ни говори, а выглядела она в свои тридцать семь и впрямь шикарно – никто никогда не давал ей её реального возраста, но Макар знал, как болезненно она переживает по поводу уходящей молодости. И дело было не только в красоте – увы, век воздушных гимнасток сам по себе недолог… Ещё два-три года, ну пусть даже пять лет – и прощайте, полёты под куполом цирка! Мать безумно боялась этого и изо дня в день бросала вызов природе, отчаянно пытаясь её обмануть.

Когда Макар с директором явились на тренировку, мать была уже там – вместе с этим долбаным Мишей, разумеется. Сейчас на фоне запыхавшихся, растрёпанных и потных артисток она смотрелась совершенно инородно – точно жар-птица среди скромных сереньких воробушков. Мать и вела себя соответствующе, словно королева, купающаяся в лучах обожания подданных. Собственно, для местных она и была таковой – знаменитая воздушная гимнастка из Москвы, настоящая звезда, почтившая своим присутствием их маленький и скромный провинциальный цирк! Макар с лёгкой усмешкой отметил, как благоговейно заглядывают ей в рот молоденькие гимнастки, кто-то даже попросил о совместном фото и притащил бумажку для автографа.

Увидев Макара, мать обрадованно помахала ему рукой:

– А, вот ты где! Иди сюда. Знакомьтесь, – весело представила она его, – это мой сын Макар. Тоже воздушный гимнаст – между прочим, весьма и весьма способный, и это я говорю сейчас не как его мама, а как беспристрастная коллега. Прошу любить и жаловать!

– Любить – это мы завсегда готовы, – хихикнул кто-то из девушек. – Какой хорошенький, а!

Щёки Макара чуть порозовели. Вообще-то он привык к раскованности и свободе в выражении мыслей у цирковых девчонок, но здесь, как ни крути, он был новеньким и потому немного смущался от всеобщего пристального внимания.

– Ты на чём работаешь, Макар? – тут же поинтересовался у него кто-то.

– Соло – на ремнях, канате и на п-полотнах… Немного на доппель-трапе33
  Доппель-трапе (от немецкого «doppel» – двойной, двоякий) – двойная трапеция, гимнастический снаряд в цирке, на котором двое гимнастов или гимнасток выполняют упражнения.


[Закрыть], но сейчас у меня нет п-партнёрши, – добросовестно отчитался он.

– Ну, за партнёршей дело не станет! – многозначительно улыбаясь, переглянулись девушки, и мать шутливо погрозила им пальцем:

– Но-но-но! Не дам развращать моего мальчика!

– Ой, Зоя Витальевна, ну неужели же это и правда – ваш сын?! – восхитился кто-то. – Никогда бы не подумала… Вы выглядите как сестра и брат.

– Угу, – поддакнул Макар в ответ на эту неприкрытую лесть. – Старший.

В этот момент кто-то подёргал его за штаны. Опустив взгляд, он увидел малышку лет трёх – вероятно, дочь кого-то из артистов.

– Как тебя зовут? – нахмурив бровки, уточнила она.

– Макар, – он опустился перед ней на корточки, чтобы быть на равных.