Текст книги "Лечение творчеством"

I. 2. Феномен «Яблони»

От анализа литературных произведений – к собственному творчеству . Покажем более подробно целостный процесс работы с пациентом во время пропедевтического этапа на примере 14-летней школьницы из Ташкента – Наташи У.

«Заикающейся себя помню почти всю сознательную жизнь… Подолгу молчу перед каждым словом, а то и слогом, высовываю язык и кусаю его…» (из дневниковых записей).

В девятилетнем возрасте Наташа У. потеряла мать и бабушку. С пожилым отцом, родственниками и одноклассниками отношения складывались сложно… Многочисленные обращения к специалистам усугубляли неверие в возможность избавления от заикания.

Характерные переживания: «…страх, досада, стыд…», «…тоска и подавленность…».

Основные состояния во время попыток говорить: «…стеснение, особенно с мальчиками… с ними вообще не говорю…», «…страх…», «…нежелание вызывать досаду собеседника…», «…жалкие попытки внушить себе, что могу сказать…».

Раздраженный протест против заикания проявляется даже в характерном движении: «…часто, чтобы вытолкнуть слово, я прыгаю, приседаю, топаю ногой…».

Обычная реакция – избегание трудных ситуаций: «…в магазины предпочитаю не ходить…», «…прошу сказать за меня…», «…незнакомых избегаю…».

Это же подтвердилось в результате тестирования: «Практически полностью отсутствует поиск выхода из фрустрирующей ситуации» (тест Розенцвейга).

Проблема заикания – это, конечно, проблема нарушенного, искаженного общения. Особенно для подростка, в чьем возрасте потребность в неформальном глубинном общении, в «значимом другом» – ведущая, когда общение само по себе – высшая жизненная ценность! Вопрос одного из тестов – «Какие желания возникают наиболее часто?», – предполагающий широкий диапазон возможных ответов, выводит Наташу на целую серию воспоминаний, переживаний по поводу только неудачного общения:

«Когда начинаю сильно заикаться и выводить этим собеседника из себя, возникает желание провалиться сквозь землю… Когда на меня обращены жалостливые физиономии, когда учителя прощают мне то, что не прощают другим, и обвиняют в том, чего не было, мне хочется куда-нибудь спрятаться, ничего не видеть и не слышать…»

Для заикающегося ребенка именно с общения в школе начинаются многие психотравмы, перерастающие порой в настоящие «психодрамы»:

«…Учителя думают, что придуриваюсь… Отвечаю письменно, меня совсем не спрашивают. Получив плохую отметку, я не могу ее исправить… Однажды учительница сказала: “Как отвечать на уроке, так не можешь, а как разговаривать на перемене – получается!” Я тогда впервые усомнилась в разумности и справедливости взрослых…»

Естественно, что все это оставило сверхболезненный след в сознании девочки:

«…Когда проходили мимо школы, ноги становились ватными…»

«Лишний, неполноценный, человек второй шеренги, птица с перебитыми крыльями… глаза всегда избегают вашего взгляда, заранее пресекают любой возможный контакт, словно говорят: “Мы не знакомы и незачем ко мне обращаться…”» —

так говорят о себе сами заикающиеся.

Таким образом, нарушенная речь – только внешняя сторона заикания, всего лишь «верхушка айсберга». Существует еще и подводная, во много раз большая его часть. Заикание, подобно сорняку, дало мощные и цепкие психологические корни, затронуло многие глубинные структуры личности. Вот почему жизнь Наташи, как внешняя, так и внутренняя, строится с «поправкой» на заикание, «вращается» около речевой проблемы, создает почву для отчаяния, сомнений, иногда перерастает в апатию. Нас сразу же насторожило общее состояние подростка. Недетская усталость, истощение нервной системы: «…Озабочена, чувствую себя скованно, встревожена» – ответила она на вопрос теста о состоянии. Отец дополнил: «Потеряла уверенность, почти не борется».

Оговоримся, что приведенный выше материал, характеризующий Наташу У., мы относим к так называемому «портрету болезни», включающему информацию о тяжести дефекта, наличии скопто– и логофобии (стыда и страха речи), связанных с заиканием личностных проблем.

Кратко изложим процесс выстраивания «портрета неповторимости» как способа получения информации об индивидуальных особенностях пациента «вне дефекта» заикания на примере Наташи У.

Начнем с ее школьной характеристики: «Наташа эрудирована, много читает, грамотная, обладает правильной литературной письменной речью, пишет сочинения, где проявляется ее аналитический ум, знание жизни, людей». А наше первое впечатление от работ этой пациентки было: удивительная добросовестность, аккуратность (задания выполнялись таким почерком, что мы не перепечатывали их), сверхсерьезное отношение к предстоящему лечению: «Извините за плоский анализ… задания рассчитаны на взрослых, для меня это слишком заумно», – предупреждала нас девочка и… давала блестящие разборы художественных произведений. «Посредственность…», – приговор, который дала себе девочка в одной из самохарактеристик, и всеми своими работами опровергла его. Налицо – завышенные требования к себе, высокий уровень притязаний в сочетании с повышенной тревожностью.

В обыденном представлении темная сторона тревожности не вызывает сомнений: по данным тестов, у Наташи – это личностное качество связано с высокой степенью травмированности. Однако одна из основных особенностей нашей методики – ориентация на «положительное» начало в человеке, следовательно, и в тревожности мы находим ее «плюсы»: это и чувствительность, и осторожность, и ответственность, которые заставляют предусматривать каждый шаг, продумывать его до мелочей, изобретать различные варианты действий, проверяя себя, а это, в конечном счете, – проявление своеобразного творческого начала. И даже в патологическом двигательном поведении Наташи (характерное движение топания ногой) мы стараемся найти отправные точки для дальнейшей работы. Так, нетерпимость к своему недугу порождала желание противостоять ему, идти напролом назло себе и болезни: «донести мысль до других», «или пан, или пропал», то есть «без откладывания».

Говоря об особенностях интеллекта девочки, мы отмечали, что каждая работа Наташи была насыщена многочисленными образами, сравнениями, ассоциациями. Задания она выполняла в форме своеобразного диалога, с «размышлениями вслух» с постановкой сложных вопросов, выдвижением интересных гипотез, с поиском ответов, перебором всевозможных вариантов решения и выводов, с неожиданными догадками и открытиями, «озарениями». И все это – часть ее духовного мира, построенного на фантазии, воображении, мечтах. Разносторонние знания, ценности, нравственные идеалы, не всегда и не достаточно реалистические, «неземные» накоплены подростком с раннего детства из огромного количества прочитанных книг, трансформированы через лично пережитое горе.

Продолжая анализировать присланные Наташей задания пропедевтического этапа, мы отмечали ее коммуникативно-антикоммуникативную настроенность. С одной стороны, ярко выраженная потребность в общении, стремление «быть нужной окружающим», с другой – «вспыльчивость, самонадеянность», «нетерпимость к чужим недостаткам», предъявление высоких требований к людям, агрессия. Таким образом, не только само заикание и отношение к нему окружающих мешают нормальному общению подростка.

«Птичий двор с его глупой и никчемной возней, – само воплощение скопища недалеких самодовольных обывателей… Впору было смеяться над ними самими – над их убожеством…» (из анализа сказки «Гадкий утенок»).

Бросается в глаза готовность, с которой девочка обрушивается на всех отрицательных персонажей, символизирующих «общество», социальную среду. В других работах также явное преувеличение роли сил зла и несправедливости. «Самовозгорающаяся» агрессивность, отрицательные установки в отношении к окружающим иногда принимают самый обобщающий характер (в сравнении с анализами этого же произведения другими пациентами, «удельный вес» обвинительной темы у Наташи, количество ярких эпитетов, эмоциональный накал намного выше). Тема зла без конца прокручивается, нагнетается. Показателен в этом плане и анализ пьесы Б. Шоу «Пигмалион». Практически весь он построен на гневном осуждении профессора Хиггинса, его «…бесцеремонного обращения с людьми», нечуткости, равнодушия, «неисправимости». В заключение остается лишь пожалеть о том, что «у Хиггинса скупая душа»…

Юлия Борисовна с Наташей Уманской

Отметим, что другие наши пациенты, с менее «миронаказующей»55
  Термин «миронаказующий» («экстрапунитивный») – один из показателей интерпретации ответов на фрустрационный тест Розенцвейга.


[Закрыть] направленностью, пишут о профессоре Хиггинсе обратное: «Научить человека чему-нибудь можно только тогда, когда личность учащегося священна».

Из результатов комплексного тестирования Наташи У.: «Нетерпима. Агрессивна, старается быть категоричной и принципиальной во всем, независимой и решительной. Склонна к самозащите в резкой форме, хотя и готова признать вину. Недостаточно адаптирована». Однако, следуя принципу «опоры на положительное» нашей методики, чтобы общение в дальнейшем состоялось, необходимо было найти «рациональное зерно» и в этой видимой неадекватности девочки. Для начала важно уже само по себе осознание ею своей внутренней конфликтности при общей склонности к самоанализу: отсюда и желание разобраться в себе, отличить истинные ценности от ложных.

В нашей методике кульминацией творческой активности пациента в ходе пропедевтического этапа является его готовность стать автором собственного произведения. И если до начала лечения сверхзначимой проблемой Наташи был дефект, и им определялись все другие жизненные отношения, то во время организованного методикой литературного творчества психика девочки переориентировалась, переключилась на само творчество (так называемое интрагенное поведение).

Важным моментом такого творчества служит его образно-символическая форма, опосредованно подсказанная пациенту самим методом библиотерапии.

Ярким примером мы считаем сочиненную Наташей У. сказку «Яблоня»66
  Полный текст этой сказки помещен в Приложении I на с. 181 – 186.


[Закрыть]. Сказка построена на художественном отреагировании подростком своих личностных проблем. Символ Яблони – не что иное, как иносказательно поданный образ «Я» Наташи. На наш взгляд, в творческом акте написания этой сказки реализовались все основные функции пропедевтического этапа: диагностическая, психотерапевтическая, коммуникативная, моделирующая.

Особым символическим языком девочка дала ясное описание процесса взаимопознания пациента и психотерапевта, их встречное движение друг к другу. Поэтому мы часто будем упоминать эту сказку в данной книге, говоря о работе с больными. «Яблоня» не только хороша сама по себе, но и служит материалом для библиотерапии другим пациентам.

«Вечером воздух был горяч и неподвижен, а ночью разразилась буря. В городе она срывала крыши с домов и выла в печных трубах, а в лесу повалила огромный старый дуб – красу и гордость всего леса. Падая, лесной великан задел ветвями молодую яблоньку. Всего лишь задел, но долго ли повредить такое маленькое деревце – бедняжка оказалась с переломленным стволом… Уж больно она была мала и незаметна и яблок еще не давала… Рана на дереве затянулась… но деревце срослось почти под прямым углом, а так как оно продолжало всеми ветвями тянуться к солнцу, то ствол ее образовал причудливый и не очень-то красивый изгиб…»

Именно в сказке наиболее ярко и эмоционально отражен драматически напряженный конфликт «Я и общество». Чем больше тянется Яблонька к свету, тем больше встречает она препятствий со стороны настроенного против нее окружения, тем больше накаляются ее отношения с другими лесными жителями, и в итоге:

«… Жизнь Яблоньки стала совсем невыносимой. Все наперебой твердили ей о ее уродстве, наконец, и сама Яблонька стала думать только об этом. Она все ниже гнулась от стыда и все больше кривела. Это очень огорчало ее. Часто она лила горькие слезы и жалела, что Дуб не раздавил ее совсем… Яблонька просто не знала, куда бежать от такого количества недоброжелателей».

В этих строках зашифрован классический «порочный круг» невроза заикающегося: заикание – его субъективное восприятие – оценка заикающегося другими – личностные последствия этого (страх, стыд, негативные эмоциональные состояния), что, в свою очередь, еще более усугубляет страх речи.

Однако намного больший интерес вызывает вторая часть сказки, повествующая о «выпрямлении». Чрезвычайно значимо то, что эта часть начинается с созданного Наташей образа психотерапевта (желанный портрет его складывался у девочки во время чтения и анализа художественной литературы).

«…Как-то раз в лес пришел городской садовник… Он услышал обидные слова, которыми награждали ее деревья, и отлично понял их (все садовники понимают язык растений, так, как пастухи – язык животных). По неуловимым признакам, замеченным лишь его опытным глазом, он понял, что наша Яблонька может давать прекрасные плоды…»

Садовник для Наташи – это психотерапевт и, уже доверяя ему, она награждает его особыми качествами понимания, опыта, наблюдательности, умения подметить и развить в каждом человеке наиболее ценное – тот самый «бубенчик, который обязательно зазвенит всем прекрасным, что в нем есть». Так начинается процесс взаимодействия психотерапевта и пациента. В сказке это подтверждает словосочетание «наша Яблонька», с помощью которого девочка образно «разрешила» психотерапевту войти в свой внутренний мир.

Предвосхищая процесс предстоящего лечения, Наташа удивительно точно представляет пути преодоления недуга, методы, с помощью которых Садовник возвратит Яблоньке ее «прямизну».

«…Садовник решил пересадить дикую Яблоньку в городской сад.

– …Завтра я принесу крепкий Колышек и хорошенько привяжу тебя к нему. Ты еще молода, авось и выпрямишься!

Сказано – сделано! Садовник действительно принес крепкий кедровый Колышек, вбил его в землю, крепко привязал к Яблоньке толстой веревкой и объяснил, как надо тянуться вверх, чтобы поскорее стать ровной и стройной и попасть в городской сад…».

До начала лечения тяжелый дефект для подростка был сверхзначимым, и им определялись все жизненные отношения. В момент создания сказки отрицательные психические состояния перестроились на творческий процесс, и – началось самолечение! Сочиняя сказку, Наташа пребывала в том состоянии творчества, которое мы называем лечебным. Интересно, что практически каждому слову сказки соответствует жизненный аналог – конкретный элемент методики или определенные психические состояния, возникающие в ходе «лечебного перевоспитания».

«…Да, нелегко пришлось деревцу на первых порах! …Трудно было все время напрягаться, стараться подтянуть уродливую часть ствола к Колышку, трудно стараться держаться прямее – ведь она привыкла гнуться. К тому же грубые веревки больно врезались в кору. Бывали минуты, когда Яблоньке хотелось бросить все и жить по-старому. Но тут она вспоминала все обиды и унижения, которые вынесла из-за своего уродства. Даже тень этих воспоминаний повергала ее в такой ужас, что она собирала все силы и продолжала тянуться вверх. Когда же она очень уставала, Колышек рассказывал ей про городской сад… и деревце так хотело туда попасть, что забывало усталость.

Каждый месяц Садовник туже завязывал веревки, хвалил Яблоньку, говорил, что она заметно выпрямилась. После этого у Яблоньки появлялись новые силы…»

Сказка – это приближение мечты. В ней стирается грань между желаемым и реальным, между настоящим и будущим. И девочка, подчиняясь сказочной логике, строит оптимистичную модель своего будущего. И хотя в сказке возможны любые, самые чудесные превращения, Наташа выбрала далеко не самый легкий и безоблачный путь. Она говорит о чуде, но не о том, которое творится в сказках добрыми чародеями, золотыми рыбками, «по щучьему велению».

Анализируя роман «Алые паруса» А. Грина, она пишет:

«Сверхъестественное, мистика, блажь… Настоящее чудо – дело человеческих рук, ума, души. И счастливый исход, торжество добра над злом – результат огромных усилий».

Из Наташиной сказки видно, что именно маленькое деревце – главное действующее лицо, полностью ответственное за свою судьбу, в то время как «садовник» (психотерапевт) выполняет направляющую роль. В этом проявилась понятая подростком главная особенность методики: если во время обычного визита к врачу «роли» четко распределены, и мы услужливо настраиваемся на подчиненную, пассивную роль «больного», ожидая, что с нами будут что-то делать, то в нашей методике сразу же дается установка на сознательное принятие пациентом каждого элемента лечения:

«…Садовник пояснил, что Яблонька должна делать…»

При таком условии традиционно заученная пациентом врачебная ситуация «Врач – Больной» меняется на учебную «Учитель – Ученик», в самом высоком смысле этих слов. Каждый пациент начинает чувствовать себя учеником, соавтором психотерапевта в сложном процессе самопознания, и тогда исчезает опасность «мифологизации» личности психотерапевта – приписывания ему сверхъестественных, чудодейственных качеств, уходит слепое подчинение его воле, снимается термин «больной», поскольку каждый сам становится ответственен за свое выздоровление. Не случайно рассказ о выздоровлении Яблоньки построен на описании действий самой Яблоньки. Она сотворила себя сама с нашей помощью: мы были и Садовником, и Колышком.

Федор Дмитриевич Горбов

Предвосхищая трудный путь борьбы с недугом, Наташа словно предвидит и свой блестящий успех как награду за приложенные усилия:

«…Была Яблонька маленьким скрюченным деревцем, а стала крепкой стройной Яблоней с пышной кроной… Только очень наметанный взгляд мог заметить на ее ладном стволе следы бывших искривлений. Садовник перевез ее в городской сад. Там она вскоре стала давать такие прекрасные плоды, что их посылали в подарок людям в другие города… Яблоня очень подружилась с другими садовыми деревьями. Это была веселая, дружная компания, к тому же объединенная одной целью – приносить людям пользу».

Именно в упорстве Наташи, ее желания выйти на свободное общение, «выпрямиться», мы увидели ее большую личную заслугу. Вот почему и выдвинули кандидатуру этого подростка на Международный конкурс «Дитя достижений», объявленный в Великобритании. Мы писали в Лондон: «Твердо веря в свое излечение, эта маленькая девочка не ждет помощи от добрых волшебников, которые могут сотворить чудо и подарить речь. Маленькое чудо живет в ней самой! 14-летнее существо обладает огромной силой воли, самостоятельностью и целеустремленностью; она добра и честна, тянется ко всему прекрасному и солнечному; не по-детски умна и рассудительна! На примере сказки “Яблонька”, сочиненной Наташей, а также многих рисунков, можно убедиться не только в ее замечательных способностях, но и в умениях анализировать свой недуг, искать причины и возможные пути его излечения».

А в феврале 1989 года Наташа У. давала многочисленные интервью представителям прессы и телевидения Англии, став первым призером Международного конкурса «Отличившиеся дети Европы». С кем бы ни общалась Наташа в Лондоне в течение пяти дней, ее отличали скромность и естественность, обаяние и юмор, а главное – неиссякаемая потребность помогать всем тем, кто нуждается в человеческом участии и сочувствии. В большом зале лондонского Гилд-Холла, где проходила церемония награждения, было 150 детей в возрасте до 16 лет. «Я счастлива», – говорила Наташа, получая международный приз, говорила громко, уверенно и радостно. Как писал один из корреспондентов Агентства печати «Новости», «эта веселая черноволосая девочка была на равных со взрослыми и в сложных философских беседах и спорах».

Таким образом, «авансированное доверие» (по А. Макаренко), оказанное Наташе, было полностью оправдано: девочка вылечилась, избавилась от своего недуга – заикания, но главное – развилась и бесконечно выросла личностно, ничуть не возгордилась своей победой, оставшись скромной, достаточно самокритичной. «Я — случай, – говорит она. – Победила вся группа и, прежде всего, — мой врач, учитель, наставник, моя вторая мама!»

* * *

Таким образом, говоря о пропедевтическом этапе в нашей методике, необходимо подчеркнуть, что именно здесь рождающееся состояние творчества дает возможность пациентам преодолеть «зацикленность» на своих сверхзначимых проблемах, увидеть себя и мир по-новому. Все это служит условием постепенного разрыва порочного круга заикания. Здесь у пациентов формируется установка на так называемую «интрагенную активность», влюбленность в сам процесс работы, глубокое погружение в него, и в этом, по нашему мнению, есть начало самолечения.

На пропедевтическом этапе создаются условия для раскрытия индивидуальности и неповторимости каждого пациента, выражающиеся в особой перестройке потребностно-мотивационной сферы, расширении кругозора, возникновении новых ценностных ориентаций, интересов, изменении личностной направленности. Это способствует и свертыванию так называемого «выжидательного периода» в лечении.

Опосредованность воздействия на пропедевтическом этапе моделирует ситуацию индивидуального сотворчества и делает возможным совершение пациентами многих самостоятельных «открытий» нравственного, психологического, эстетического и даже научного плана.

Еще раз подчеркнем, что особое психологическое значение на пропедевтическом этапе имеет возникающий резонанс психических состояний психотерапевта и пациента, заключающийся в творческой работе пациентов, потенциируемой психотерапевтом, и в творческом росте самого психотерапевта, потенциируемом пациентами («творчество по творчеству»). Это мы видим в письмах и работах пациентов о завершении подготовительного этапа:

Сеансы эмоционально-стрессовой психотерапии в 1986, 1988, 1993 гг. проводились на сцене Театра на Таганке

«Финиш подготовительного этапа привел меня в светлое, праздничное, активное и убедительное состояние. Течение реки времени привело к перелому невозвратимо. Дать это настроение, нетерпение к переменам, сосредоточение на них, наверное, и есть главная задача заданий, анализов, тестов, которые я выполнял» (Ю.А., 19 лет).

«Запали в душу такие слова Элизы: когда ребенок попадает в чужую страну, он быстро начинает говорить на чужом языке и забывает свой. Я тоже хочу быстрее попасть в Вашу прекрасную “левитановскую” речевую страну…» (Ж.С., 26 лет).

«Я, пожалуй, впервые поймала себя на мысли парадоксальной: я не жалею о своей болезни. Она помогла мне встретиться с Вами, поверить в возможность превращения в прекрасного лебедя. Однако Вы дали мне не только одну веру, но и способ, при помощи которого эта вера станет реальностью. Слова благодарности прозвучат бледно. Уверена, что лучшей благодарностью будет моя полноценная речь» (Г.И., 22 года).