Текст книги "Хочу быть твоей"

– Не звонила Тиме? – задала я вопрос. Катька покачала головой.

– Знаешь, я полночи думала и поняла, что бы он ни сказал, я все равно счастлива. Ведь у меня будет ребенок. Даже если Тима не захочет остаться со мной, это не так важно. Будет, конечно, тяжело, но я уверена, что счастья будет куда больше.

И она снова погладила свой живот. Я, наверное, из той категории людей, которые не понимают всего этого, пока сами не окажутся в положении. Потому что для меня это был только живот и неоформленная в голове мысль о том, что у Катьки будет ребенок. Пока что два факта не совмещались.

– Когда будешь с ним разговаривать?

– Надеюсь, сегодня. Мы два дня не виделись, он был занят.

Я уставилась в тарелку. Да уж, занят. Черт, как-то все слишком сложно. И я невольно задалась вопросом: как Тима относится к Катьке? А ко мне? Я помню, как он смотрел вчера, помню, как сильно хотел, но что это для него? Просто желание тела? Прихоть, порыв? Он меня терпеть не может, но данный факт сексу не помеха. А вот о Катьке заботится, с ней он нежный, ласковый. С ней он… живет. А со мной… То, что было со мной, ничего не значит.

У сестры зазвонил телефон, она упорхнула в комнату. Я не прислушивалась, но сразу поняла: Тима. Закурив, отошла к окну, пялилась во двор, не думая ни о чем. В голове звон и пустота. Катька вернулась в кухню.

– Я ухожу, Тима заедет через десять минут.

– Удачи, Кать, – сказала ей. Немного нервно кивнув, она снова скрылась в комнате. Я уже докурила, но продолжала пялиться в окно, пока наконец машина Самохина не въехала во двор. Голос разума твердил, что надо уйти в комнату, но какая-то неведомая сила удерживала. Тима вышел из машины, закурил и тут же поднял голову. Наши взгляды встретились. Бесконечно долгие секунды мы смотрели в глаза друг другу, а потом в кухню влетела Катька и тоже прилипла к окну, радостно махая рукой. Навалилась мне на спину, приобняв за плечи, а я думала, как же ей хорошо, потому что на нее не давит осознание того, что ее мужчина чуть не переспал с ее сестрой. Надеюсь, Самохину сейчас так же дерьмово. Я отвернулась от окна, сестра, еще раз махнув, тоже ретировалась. Вскоре дверь захлопнулась, повернулся ключ в замке, задвигая щеколду. Не выдержав, я снова обернулась. Тима стоял боком, привалившись к машине, словно почуяв мой взгляд, повернув голову, посмотрел на окно кухни. Секунд десять мы не сводили друг с друга глаз. А потом распахнулась дверь подъезда, выбежала Катька, такая ясная и счастливая, бросилась в его объятия. Гормоны у нее, по ходу, уже шалят, настроение скачет вон как. Тима ее обнял, а смотрел по-прежнему на меня. Резко развернувшись, я ушла в комнату. Упав на кровать, уставилась в потолок. Да уж, всего я ожидала от вчерашнего дня, но уж точно не такого… Надо было обойтись поездкой на кладбище, но сделанного не воротишь. В которой раз не воротишь.

Глава 12

Артем это наркотик. Действующее его вещество в чистом виде. Никаких примесей и модификаций. Крышу у меня сносит так, что я уже не пытаюсь ее искать. Он мой ровесник, только из другого района, и мы каждый день после школы мчим в центр на встречу друг с другом. Мы нашли место, равно удаленное от наших домов, и теперь это наше место. Мы говорим до одури, словно пытаемся наговориться на тысячу лет вперед, дурачимся, целуемся. Я исправно возвращаюсь домой в десять вечера, но это становится все сложнее, потому что физически не могу оторвать себя от Артема. То, что между нами, это даже не любовь. Это что-то большее, единение душ, если хотите. Глупые четырнадцать лет, наивные, эмоциональные, все в них ярко, все на самом пике, не принимает никаких середин. Наши отношения подобны снежной лавине, они набирают силу с каждым новым днем, становятся такими, что справятся с любой преградой, собьют ее, не заметив. Первые поцелуи, объятья, секс. Первые ссоры, глупые, никчемные, изматывающие душу. Первые примирения. А потом вторые, третьи, четвертые, бесконечный круговорот дней, состоящих из этого сладостного коктейля. Мы пьем его два года, а потом я уезжаю в Питер исполнять свою мечту – поступать в театральный институт. Артем остается, идёт учиться в местный университет. Мы знаем, что будет тяжело, но готовы к этому: быть вместе на расстоянии. Первое время корежит так, словно у меня вырезали часть сердца и мозга, я практически беспомощна, не просто морально опустошена, мне не хватает его тактильно, словно кожа горит и сохнет без его прикосновений. Рука постоянно ищет руку, шарит по одноместной пружинистой кровати, пока я сплю в комнате общаги. Только занятия спасают от невыносимого одиночества. Я звоню ему каждый день, мы говорим бесконечно, и это бесконечно мало. Но проходит время, и мы привыкаем, примиряемся с вынужденной действительностью. Каждый из нас обрастает делами и знакомыми, которые заполняют досуг. И все равно я всегда чувствую: мы вместе. Это не объяснить словами, это просто есть внутри меня.

К концу обучения я решаю: мы с Артемом должны жить в Питере. Мне возвращаться в наш город бессмысленно, там никаких перспектив. Артем относится к этой идее скептически. У него планы на развитие бизнеса, на будущую жизнь, у него родители, брат, которых он не хочет бросать. А у меня карьера, ради которой четыре года мы были вдали друг от друга. Артем семьянин, ему хочется обычной жизни, а мне голливудских грез и флёра. Мы впервые крупно ссоримся, но, как обычно, это чувство выгрызает внутренности так сильно, что быстро миримся. Артем уступает.

До лета ещё месяц, у меня выпускные экзамены, я вся в репетициях, подготовке к спектаклю, пробах, съёмках. Я ничего не понимаю, кроме того, что все это может закончиться. Артем пытается объяснить, что нужны деньги, чтобы переехать, как-то зацепиться. Я не слушаю, твержу, что все будет хорошо. Но деньги, действительно, нужны, только на то, чтобы дать на лапу, кому надо. И тогда я получу роль, которая реально двинет меня вперёд. И если Артём хочет помочь, то пусть лучше найдет деньги для этого.

Месяц летит, не идёт. Мы общаемся меньше, потому что я вымотана репетициями и пробами. Когда Артем говорит, что нашел способ достать деньги, меня это не настораживает. Наверное, потому, что он всегда был сознательным, и я не могу представить, чтобы Артем ввязался в какие-то сомнительные дела. Тридцать первого мая у нас премьера. Я как сейчас помню этот день до мельчайших подробностей. Артем сказал, что уедет на пару дней, телефон может быть недоступен, но мне не до него, предпремьерный показ забирает все силы. Я выхожу на сцену, играю, спектакль идёт. А потом… Я не знаю, что это, просто в один момент чувствую, как темнеет перед глазами, мне не вдохнуть, словно из легких выжали весь воздух, а сердце колотится со страшной силой. Я падаю в обморок на сцене прямо во время спектакля. Потом врач скажет, что это нервное истощение. Но я знаю: я почувствовала, что в этот момент его не стало. Моего Артема.

Устало потерев лицо, я вынырнула из воспоминаний. Поскорей бы уже прошел этот день, завтра забудусь на работе, набрать побольше смен, что ли? Выдохнув, я посоветовала себе уснуть и успешно справилась с задачей. Проснулась от скрежета ключа в замке. Открыла глаза, слушая, как отодвигается щеколда, распахивается дверь, снова скрежет, и тишина. Катька вернулась? Тогда чего не проходит? Быстро поднявшись, кинула взгляд на время, прошло-то всего полтора часа. Я выглянула из комнаты, Катька стояла, прислонившись к двери, закрыв глаза. От былой радости ни следа, однако трагической грусти на лице тоже не заметно.

– Как прошло? – спросила ее. Сестра, открыв глаза, усмехнулась.

– Лучше, чем могло быть, – разувшись, прошла в кухню, я за ней, – мы поехали в кафе, я сказала, что нам надо поговорить. Там же все выдала. Он, конечно, обалдел, – Катька даже рассмеялась, правда, невесело, – долго молчал, раздумывая, а потом заявил, что пока не может ничего конкретного сказать. Что ему нужно время, чтобы все осознать и подумать. Вот в общем-то и все.

Катька развела руками, я вздохнула. Да уж, ни то, ни се. Ну в чем-то его можно понять, такого поворота в своей жизни Самохин точно не планировал. Интересно, к какому решению придет?

– Он тебя упрекал?

Сестра покачала головой.

– Мне кажется, Тима так растерялся, что просто перестал соображать, не зная, как реагировать. Так что, возможно, все еще впереди.

Мы немного помолчали.

– Может, он поймет, что ты его большая удача, и вы будете жить долго и счастливо, – улыбнулась я.

– Посмотрим, – Катька, вздохнув, взглянула на меня, – ну а ты, Вика?

– Что я?

– Тебе нужно кого-то найти, нельзя жить прошлым, как бы больно ни было, жизнь продолжается.

Сестра даже не догадывается, насколько сейчас не в тему разговоры по душам.

– Все будет хорошо, – ответила я, чуть не морщась. Заладила, как болванчик, ещё бы сама верила в то, что говорю.

Разговор зашел в тупик, я ушла к себе. А ночью, когда Катька крепко уснула, аккуратно взяла ее телефон и записала номер Тимы. Легла в кровать, раздумывая, полночь – это слишком поздно, чтобы писать сообщения? Добавила его номер в мессенджер, Тима оказался в сети. Немного поколебавшись, написала:

«Надо поговорить. Вика».

Надеюсь, поймет, кто, может, у него там прорва Вик, желающих пообщаться. Я скривилась, но тут телефон завибрировал. Рука дрогнула, и я разозлилась на себя. Тима написал лаконичное «когда?».

«Завтра после моей смены?»

Пару минут пялилась в экран, ожидая ответа. Наконец, он пришел: «Договорились».

Я выдохнула, продолжая злиться. Как девица перед свиданием, честное слово. Мой разговор вообще ничего общего не имеет с этим, а все равно нервничаю. Черт, и ведь завтрашний день буду, как на иголках.

Так оно и вышло, благо, день выдался ударный, народу было много, но я то и дело поглядывала на часы. И думала, такая ли уж это удачная затея?

После смены, быстро собравшись, покинула ресторан одной из первых. Чуть ли не бежала до остановки, машина Тимы стояла на том же месте, что в прошлый раз. Оглядевшись по сторонам, я юркнула в салон, мы тронулись с места. Чувствовала себя неловко, потому что сразу вспомнила, как мы на заднем сиденье… И кажется, даже покраснела. Покосилась на Тиму, он молчал, глядя на дорогу. Ну правильно, я же позвала на разговор, значит, начинать мне придется. Невольно рассматривала его профиль, впервые, наверное, подумав, что у него за плечами целая жизнь. Сколько ему, лет тридцать шесть-тридцать восемь? Пятнадцать лет назад я только в школу пошла, а ему было столько, сколько мне сейчас. Интересно, он вообще местный? А если приехал, то откуда и почему выбрал наш захудалый городок? Сколько у него было женщин? Любил ли он? И сразу вспомнилось, как Катька рассказывала про ночные бормотания об Ангеле… Что у него за багаж в прошлом? Что пережил этот мужчина, всегда серьезный и задумчивый? Кажется, он даже не улыбается никогда. Мне вдруг нестерпимо захотелось узнать о нем все, начиная с любимых детских игрушек и кончая тем, о чем он думает прямо сейчас. Это было странное иррациональное желание, сродни импульсу, вырвавшемуся из самых потаённых уголков сердца, куда путь был собственноручно замурован два года назад. Это желание пугало, как пугало и другое: хотелось коснуться его щеки, увидеть глаза, смотрящие на меня, вдохнуть запах волос. Разве бывает вот так? Мы ведь совсем не знаем друг друга, виделись-то несколько раз…

Машина затормозила на светофоре, и я пришла в себя. Ничего себе занесло, колбасит будь здоров. А я была уверена, что смогу сохранить равнодушие. Ладно, это только мысли, надо собраться и сказать то, что хотела. Глубоко выдохнув, спросила:

– Решил что-то насчет Катьки?

Тима, тут же нахмурившись, бросил быстрый взгляд.

– Ты об этом говорить хотела?

– Не совсем… Я понимаю, что не имею никакого права лезть к тебе с советами, просто… Не бросай Катьку. Думаю, она именно та, кто тебе нужен.

Тима, продолжая хмуриться, свернув на обочину, остановился.

– Она тебя просила со мной поговорить? – он повернулся в мою сторону, и я уставилась на свои руки. Смотреть ему в глаза было физически невыносимо.

– Нет. Думаю, Катя расстроится, если узнает. Я понимаю, что она поступила не очень хорошо, но… Ребенка она однозначно оставит. И если ты на ней женишься… Катька будет идеальной женой, вот увидишь. Да ты и сам знаешь это.

Ну вот, сказала. Теперь осталось дождаться его ответа. Давно мне не было настолько неловко, аж ладони вспотели. Тима молча достал сигарету, отбросив пачку в сторону, закурил. Я последовала его примеру. Молчание затягивалось. А если он так ничего и не скажет? Просто отвезет домой, и все? Ну рано или поздно я узнаю о его решении.

– Порыв я оценил, – вдруг сказал Тима, глядя вперёд и выдыхая дым, а я подумала некстати, что он сейчас выглядит чертовски привлекательно. – Только в тебе говорит по большей части совесть и юношеский максимализм.

– То есть? – нахмурилась я.

– Тебе стыдно, – пожал он плечами, – ты хочешь все исправить, а молодость любит действовать масштабно.

Мне прямо выругаться захотелось. Отчасти потому, что он был прав. Но еще потому, что говорил так спокойно и равнодушно. Для него это был просто неудавшийся секс, который ничем не отличался бы от секса с случайной девицей, склеенной в баре того же клуба. Ну разве что он не встречается с ее сестрой. Но Тима мужчина, у них свое отношение к изменам, может, для него это вообще норма? Господи, о чем я думаю?

Мы снова выехали на дорогу, остаток пути прошел в молчании, я начинала жалеть, что решилась на эту встречу, никаких плодов она не принесла, зато я чувствую себя дерьмово.

Тима тормознул за квартал от дома, как и в прошлый раз.

– И все-таки подумай, – сказала я, – она будет идеальной женой.

Тима усмехнулся.

– Не всем нужны идеальные.

А я закусила губу, переставая его понимать. Может, он просто надо мной издевается? Надо было уходить, я медлила, глядя в окно, пока вдруг не почувствовала его пальцы на лице. Сердце ёкнуло, по телу побежали мурашки. Он мягко освободил мою губу от захвата зубов.

– В кровь искусала, – сказал, глядя на меня, я кивнула, не сводя ответного взгляда, не чувствуя солоноватый привкус во рту. И когда он убрал пальцы, случайно проведя ими по губам, я поняла: надо не просто уходить, надо бежать.

– Пока, – бросила, выскакивая из машины.

Домой шла в растерянных чувствах. Ничего не добилась, ничего не поняла. Не стоило мне лезть, только хуже сделала. Я должна вычеркнуть его из своей жизни раз и навсегда. Сказать это было проще, чем сделать.

Глава 13

А на следующий день в ресторан пришел друг Тимы, с которым он обедал в прошлый раз. Сел за мой столик, я с улыбкой отправилась к нему.

– Добрый день, – положила открытое меню, мужчина театрально сложил на груди руки.

– Я чуть с голоду не умер, ожидая, когда кончатся ваши выходные.

Я улыбнулась ещё шире, давая понять, что оценила шутку.

– Тогда вам придется заказать двойную порцию, – ответила ему.

– Я бы предпочел сразу десерт.

Интересно, это он сейчас намекает на меня? Или я стала во всем видеть скрытые смыслы? И все же ответила, хотя это несколько нарушало субординацию:

– Перед десертом нужна прелюдия как минимум из трёх блюд. И кофе.

Мужчина, вздернув бровь, разглядывал меня с интересом и улыбкой на губах. Вообще-то я шутила, уверенная, что он это понимает. А он понимал, потому как перешёл непосредственно к заказу. То есть я думала, что понимал, пока вечером, выйдя на остановку, не обнаружила возле нее машину и ее владельца. Поначалу растерялась, подумала, вдруг он не меня ждёт, но сомнения быстро отпали.

– Я решил, не стоит медлить с основными блюдами и кофе, – улыбнулся мужчина, подойдя ко мне. Вот же… И что делать? Интересно, они с Тимой близко общаются? А то ещё ляпнет, что окучивает официантку, того удар хватит… Или не хватит. В том, что происходит у Самохина в голове, я уже не пыталась разобраться.

– Я даже вашего имени не знаю, – улыбнулась в ответ.

– Антон. Вы Виктория, я знаю, победа, притом безоговорочная.

– А вы позер, – сказала добро, он, кажется, не обиделся, рассмеялся.

– Так как насчёт чашки кофе в компании самого обаятельного позера этого города?

Я только головой покачала, не сумев сдержать улыбки. А он милый. И совершенно меня не интересует как мужчина. Зато интересует как человек, который может рассказать что-то интересное о Тиме. Это злило, но я ничего не могла поделать. Самохин завладел моими мыслями, сам того не ведая и совершенно против моей воли.

И потому я согласилась на кофе, который мы пили в уютной кофейне неподалеку. Антон был мил, много шутил, я улыбалась, даже расслабиться удалось, что в последние дни случалось редко. Официантка принесла кофе и спросила:

– Не желаете творожный десерт?

– Запеканку? – пошутил Антон, а я быстро нахмурилась, тут же возвращая себе безмятежный вид. Девушка улыбнулась.

– Не совсем, это…

– Не надо, спасибо, – перебила её, она, немного растерявшись, кивнула и ушла. Антон посмотрел на меня, опять вздернув бровь.

– Чем тебе девушка не понравилась? Или все дело в запеканке?

– Точно, – я постаралась искренне улыбнуться, – не люблю запеканку.

– Переела в детстве?

– Вроде того, – я перевела тему, но мысли текли в другую сторону. Наверное, я просто дура психованная, раз меня можно растормошить подобными вещами. Чуть где заденет отголоском прошлого, так бомбит со страшной силой. Подумаешь, творожная запеканка… Но я действительно ее ненавижу. Или не ее?

Антон отвёз меня домой, я попросила высадить за квартал, не желая светиться перед соседями.

Катька еще не спала, читала, когда я зашла в квартиру.

– Чего так поздно? – спросила меня.

– С девчонками заболтались.

Она кивнула, мы немного помолчали, Катька – лёжа в постели, я – стоя в дверях. Осматривала комнату, думая о том, что всего-то несколько месяцев назад не стало матери, а такое ощущение, что ее тут никогда не было. Катька полностью обустроила комнату под себя, получилось мило. Но факт того, что не осталось памяти о маме, казался странным. Даже у меня в комнате висит на стене фотография, где мы втроём.

– Ты вспоминаешь мать? – спросила, повинуясь странному порыву. Такого вопроса Катька точно не ожидала. Даже как-то смутилась, пожимая плечами.

– Иногда.

Иногда? Странный ответ, учитывая, что мамы нет всего ничего. Ладно, я-то не лучше. Хотелось спросить: ты ее любила, Кать? Но я не стала, понимая, что в ее положении нервничать не стоит. Потому, кивнув, молча вышла из комнаты.

Легла на диван, разглядывая пятно на потолке, доставала сигарету и вспоминала. Помимо воли опять погружалась в прошлое, которое надо было бы оставить, но за которое я со странным упорством цеплялась.

Мне шесть, я вылавливаю в жидком клейком супе макароны-звёздочки. Мать легонько даёт подзатыльник, приказывая есть. Как всегда ставит перед сестрой творожную запеканку.

– Я тоже хочу, – говорю я.

– Ешь суп, – отрезает мать, – у Катеньки недостаток кальция, ей нужно правильно питаться.

Я смотрю на сестру, она с трудом запихивает в себя ложку с запеканкой. Смотрю, не отрываясь, пока не получаю ещё один подзатыльник, и начинаю быстро доедать свой суп. Соскочив со стула, мою тарелку с ложкой и иду в комнату. Катька появляется через пять минут.

– Прости, я бы тебе оставила, но не было возможности.

Я смотрю исподлобья, как она проходит к письменному столу, как достает учебники и тетрадки. Она все время учится, как будто в мире нет ничего другого кроме этих книг. Мать заглядывает в комнату и, хотя я сижу на диване, все равно говорит:

– Не мешай Кате, ей надо заниматься, скоро в пед поступать.

Мать уходит, я спрашиваю сестру:

– Тебе, что, правда, так нравится учиться?

Катька неловко вжимает голову в плечи, не поворачиваясь. Отвечает не сразу.

– Конечно.

Я ей не верю. Мать снова заглядывает.

– Я же сказала тебе не мешать, Вика! Иди погуляй. Катюш, – обращается к сестре, – зажги лампу, глаза испортишь.

Я выхожу на улицу, сажусь на край песочницы и пинаю носком песок. Я не верю Катьке. У нее не горят глаза, и у мамы не горят. А значит, что-то с ними не так.

– Вика, – кричит мать с балкона, – не тупи носки, я тебе, что, королева, каждый год новые ботинки покупать?

Я вздыхаю и закрываю глаза, кладя голову на колени.

Мне пятнадцать, я учусь в десятом классе и планирую поступать в театральный институт. Мать об этом не знает, но Теме я рассказала. Он, конечно, меня поддерживает. Он всегда меня поддерживает. Я возвращаюсь из школы с Катькой, она тащит пакет с тетрадями, я иду рядом, пиная камушки. Вообще-то матери плевать, когда я появлюсь, она поставила одно условие: чтобы я в подоле не принесла, а так делай, что хочешь. И я делаю. Правда, все мои «что хочешь» – это Артем. А с Катькой так совпало, что мы вместе вышли из школы. Она в дурацком костюме, который ей совершенно не идет. В школе Катьку за глаза называют вешалкой, потому что она высокая и худая. А одежда на ней всегда какая-то неподходящая. Возможно, потому, что главным Катькиным модельером является мать. Только после ее одобрения сестра что-то себе покупает. Я в свободное время подрабатываю, но матери об этом не говорю, чтобы иметь карманные деньги. А иначе она все заберет. Вон Катька ей отдает почти весь заработок. Да и на что он ей, когда сестра из дома носу не кажет, сидя за своими книгами и тетрадками?

Мы идём молча, жарко, я в одной футболке, стянув кофту, подвязала ее на пояс. Сестра продолжает потеть в своем уродском костюме.

– Говорят, ты урок прогуляла? – спрашивает Катька. Я кривлюсь.

– Я уже отработала прогул. Только матери не говори.

Она кивает, оглядывая меня с какой-то печалью в глазах. Мы останавливаемся перед поворотом во двор.

– Ну я пошла, – говорю ей, Катька снова кивает. Словно хочет что-то сказать, но молчит. Потом все же решается.

– Этот твой парень… Он хороший мальчик? Он тебя не обидит?

– Он лучше всех, Кать, – серьезно говорю я, она закусывает губу.

– Ты во сколько придешь домой?

Я усмехаюсь.

– А кого это волнует? Даже если я вовсе не приду? Мать не заметит.

– Это волнует меня, – сестра не пытается спорить с моими словами, потому что знает: так и есть. Время детских сказок о том, что мама просто устала, потому так сердита, прошло.

– Не переживай, Кать, со мной все будет хорошо, – я зачем-то чмокаю ее в щеку, она снова кивает.

– Знаешь, у тебя прямо глаза горят, – говорит мне. Я внимательно смотрю на нее, и махнув рукой, ухожу. Знаю, она смотрит вслед. И мне почему-то сейчас ее безумно жаль. Она словно связана невидимой нитью, которая не выпускает ее за отведенные границы. И глаза у нее не горят. По-прежнему не горят.

Мне двадцать два. Я три месяца как вернулась после более чем года отсутствия. Катька сообщила новость: у матери рак печени с метастазами. Распространяется быстро, остановить невозможно, ей осталось несколько месяцев. Узнали около месяца назад, мать отлежала в больнице, вернулась домой. Она уже сейчас похожа на скелет, худющая, кожа неестественного цвета, желтая. Ей вырезали куски органов, но это не помогло, болезнь прогрессирует. Мать в основном лежит, Катька за ней ухаживает. Я вижу, что сестра забита пуще прежнего, на ее голову сыплются проклятья и жалобы. Меня мать не замечает в упор, хотя я помогаю, вожу в туалет, готовлю, кормлю. Катька ходит по квартире тенью, словно это не мать, а она умирает, вымотанная, усталая. Боится заглянуть в комнату. Мать проживает еще три месяца, а потом умирает в больничной палате. Врач говорит, что при такой стадии это даже большой срок. Катька кивает, слушая его. Я бросаю на нее взгляд и застываю. Потому что вижу: сквозь километры боли и усталости ее глаза горят. Мне даже кажется, что уголки ее губ порой растягиваются в улыбке. Но я убеждаю себя: это глюки, нервы, стресс, что угодно.

Только вот дальнейшие события кричат о другом. Со смерти еще не проходит сорок дней, а комнату мамы не узнать. Катька выбрасывает диван, все личные вещи летят в коробку без разбора, нужны или нет. Коробка ставится на шкаф в прихожей. Катька переклеивает обои, перевешивает шторы, влезая в долги, тратит деньги на ремонт. Благо, у матери были сбережения, хватило, чтобы похоронить, точнее, почти хватило, кое-какую сумму пришлось занять. Но сестре плевать на деньги, она умеет жить на минимум, мать научила. Уродские костюмы отправляются на помойку все разом, она меняет стрижку, стиль, она даже плечи распрямляет, кажется. Я почти уверена, больше никому не приходит в голову называть ее вешалкой.

Я работаю официанткой и никак не комментирую происходящее. Делаю вид, словно ничего не замечаю. По отношению ко мне Катька не изменилась, и то ладно, надеюсь, моя смерть ее бы так не осчастливила. Я гоню эти дурацкие мысли из головы, стараясь не думать о том, что я, кажется, вовсе не знаю, что в душе у моей сестры.

Я протяжно выдохнула. Вот почему пропустила появление Самохина, не успела узнать, изучить новую Катю, чтобы заметить: в ее жизнь пришел мужчина. Интересно, увидь он ее до смерти матери, обратил бы вообще внимание? Я поморщилась. Как же так выходит, что все равно возвращаюсь к мыслям о нем? Дурацкое, непривычное состояние. И вообще, все у меня в жизни по-дурацки, неправильно. Сначала я сгубила Артема, вынудив заняться поиском денег незаконным путем. Потом решила сгубить себя и нарвалась на Влада. Дура глупая. Убегала ведь из Питера без оглядки, только на словах казалась такой крутой, а на деле… Не очень-то хотелось остаться в той жизни, можно подумать, тут лучше… Тут Катька, она меня любит. А если точнее, она без меня не может. Я не имела права бросать ее после смерти матери, то, что она уже встречалась с Самохиным, даже в какой-то степени удача. Ведь сестра совсем не умеет жить одна. Она привыкла, что рядом есть кто-то, кто ее направит, скажет, что делать. Мать всю жизнь говорила, что Катька ее отрада и единственная опора в старости, что она ее для себя родила. Родила для себя и вырастила тоже для себя, вот та в тридцать пять и оказалась совершенно не приспособленной к жизни.

Снова выдохнув, я потерла лицо руками. Понять Катьку можно, она хочет успеть запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Для нее это – быть с Тимой и родить ребенка. Потому и перестала предохраняться. Глупо как, неужели всерьез считает, что он останется ради ребенка, если не любит ее? Или хватается за любую возможность?

Я не имела и не имею никакого права разрушать ее мечту. Она слишком долго ждала этого и, откровенно говоря, если бы мама не заболела и не умерла так рано, могла и вовсе не дождаться. Цинично звучит, конечно, но… У меня было счастье, я его уничтожила, и не могу сейчас поступить так же с счастьем сестры. А это значит, что нужно вычеркнуть Тиму и все случившееся из своей жизни, стереть вообще все и начать сначала. Он будет просто мужчиной Катьки, а я ее сестрой. Буду работать официанткой, копить деньги, а потом уеду жить куда-нибудь подальше… К Индийскому океану, например. Таки постигать гребанный дзен. Там не будет никого, только я. Новая жизнь с чистого листа.

Я и впрямь в ту ночь думала, что у меня получится. Только оказывается, одного желания было мало, потому что вокруг находились те, кто уже вел вокруг меня свою игру.