Текст книги "Профессорская дочка"

Глава 18

Роман

– А Марина чего не поехала? – отец неловко усаживается на переднем сиденье, не с первого раза ухватывая ремень безопасности.

– У нее пары во вторую смену.

Он кивает, я выруливаю со двора. Отсюда до кладбища недалеко, отец хотел дойти сам, но я решил заехать.

Рядом со входом небольшой ларек, где продают цветы, берем несколько живых роз и идем на территорию. Кладбище довольно старое, еще послевоенное, и как ни странно, я помню его с малых лет. Многие родные тут захоронены: бабушки, дядьки, вот теперь мама. Подхоронить в старую могилу не разрешили, пришлось покупать новый участок, цены, конечно, нехилые. Чтобы похоронить человека, нужно быть весьма обеспеченным. Хоть заранее себе место покупай, честное слово. Некоторые, говорят, так и делают.

Отец сворачивает влево почти сразу, неприметными тропами выходим к последним могилам нового ряда. За сорок дней, правда, могила мамы уже перестала быть крайней.

На похоронах и после, на девять дней, было довольно много людей, и все почему-то считали необходимым подойти со мной поговорить. Я понимаю: это своеобразный способ утешения, но честно, в тот момент только мешало. Хотелось остаться один на один, помолчать, осознать, принять.

Вот сейчас мы этим с отцом и занимаемся, молчим, он курит, щурясь сквозь дым, смотрит на мамину фотографию. Странно это все, как будто не по-настоящему. К такому нельзя, наверное, подготовиться. Был человек в твоей жизни, и вдруг нет. Некому позвонить поболтать, поругаться даже, не у кого спросить совета, не к кому приехать. И только сейчас начинаешь замечать какие-то, казалось бы, мелочи, которые обретают новый важный смысл, потому что неразрывно были связаны именно с этим ушедшим человеком.

Разбираю цветы и венки, смотрю на отца. Он, конечно, сдал, на самом деле, сильно сдал, хоть и пытается бодриться. Осунулся, глаза печальные, даже если улыбается. Затаенная грусть, так это называется? Я стараюсь не лезть в его чувства, захочет, расскажет, хотя слабо в это верю. Он привык быть сильным, главным в семье, а теперь и семьи нет, и сил, наверное, тоже. Но живет, старается, и это уже хороший признак.

– Зайдём в часовню, – коротко говорит папа, и за последние двадцать минут это первые прозвучавшие слова. Киваю, ещё чуть потоптавшись, выхожу на узкую тропинку, оставшуюся от широкой дороги.

Не знаю, почему обращаю внимание на девушку, стоящую под деревом, даже не смотрю на неё ведь, но краем глаза выцепляю что-то знакомое. А так как знакомых у меня в этом городе теперь не особенно много, поворачиваю голову.

– Завьялова? – кажется, вырывается у меня раньше, чем осознаю сей факт. Но да, это она, стоит, нахохлившись, смотрит исподлобья.

– Здравствуйте, Роман Андреевич. Добрый день, – кивает отцу.

Чуть было не спрашиваю, что она тут делает. Опускаю глаза на похоронную табличку: Завьялова Маргарита Евгеньевна, – год смерти этот.

Алевтина ловит мой взгляд, и когда смотрю на неё, хмурится.

– Соболезную, – говорю ей, девушка молча кивает.

Тянет спросить какую-нибудь глупость, типа могу ли я чем-то помочь? Звучит очень глупо, по крайней мере. Да и чем тут поможешь? Смерть близкого – это всегда глубоко личное дело каждого человека.

Потому, кивнув, двигаю дальше вслед за отошедшим отцом.

– Что за девушка? – спрашивает он, когда мы выходим на главную дорогу.

– Моя студентка, – отвечаю коротко. Он молча кивает.

В часовню не иду, пока отец о чем-то там договаривается, стою, то и дело бросая взгляд на дорогу. Почему-то не могу отделаться от мыслей о Завьяловой. Значит, она недавно лишилась матери. Утрата, которую тяжело пережить. С кем она осталась? С отцом? Есть ли братья, сестры? Что вообще у неё за семья – насколько благополучная? Не обижают ли ее?

Трясу головой, хмурясь. И чего меня заело? Отец, появившись рядом, закуривает. Молча идём в сторону выхода.

Завьялова появляется почти перед нами, выныривая с тропинки. Не замечая, плетётся вперёд. Именно плетётся – иначе не скажешь, шаркает ногами по асфальту, опустив голову. Сам себя бешу, но все же поворачиваюсь к отцу:

– Подвезём её, не против? – киваю в сторону девчонки.

Он, дёрнув бровью, бросает в мою сторону внимательный взгляд, но ничего не говорит, только плечами пожимает.

Завьялову мы догоняем сами по себе, слишком медленно она идёт.

Девчонка как будто чувствует движение, резко поворачивает голову в нашу сторону.

– Вы домой, Завьялова? – спрашиваю строго.

Не знаю почему, в общении с ней у меня непроизвольно появляются эти ноты. Или наоборот, излишняя неправильная насмешливость, которой не может быть в отношениях студентки и преподавателя.

Девушка кивает, но как-то неуверенно.

– Я вас подвезу.

Она явственно теряется, кидая взгляд на отца, но не отказывается.

– Хорошо, спасибо, – добавляет тихо. Уверен, такая покладистость только из-за присутствия рядом постороннего.

Девушка усаживается на заднем сиденье, я завожу двигатель и плавно трогаюсь с места, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Сидит, нахохлившись, словно воробушек. Вот тебе и Злюка.

Первым высаживаю отца, он, махнув рукой, идёт к дому, я провожаю его взглядом. Качнув головой, сам не знаю чему, выезжаю со двора. Бросаю взгляд в зеркало, Алевтина смотрит в окно.

– Это же ваша мама? – спрашиваю все-таки. Вздрогнув, девушка переводит взгляд на меня через зеркало. Кивает. – От чего умерла?

– Рак.

Понятно. Значит, скорее всего, медленно и мучительно. Как и наблюдать подобное.

– А вы кого навещали? – задаёт девушка вопрос.

– Тоже маму. Сегодня сорок дней.

Алевтина закусывает губу, глаза приобретают жалостливое выражение.

– Она легко умерла, – зачем-то продолжаю я, – ушла во сне, острая сердечная недостаточность. Все случилось внезапно.

Алевтина, немного помолчав, спрашивает:

– Вы из-за этого вернулись?

– Да, – бросаю быстрый взгляд на неё и тут же перевожу на дорогу.

Остаток пути мы проводим в молчании, я торможу возле нужного дома, Алевтина, поблагодарив, вылезает. Наблюдаю, как она движется в сторону подъезда, заходит внутрь, не обернувшись. Почему-то чувствую тяжесть. Выехав со двора, вздыхаю. Наверное, сам себя накрутил, кладбище в принципе не располагает к веселью, вот я и… Ладно, все, надо ехать домой.

Маринка появляется, когда я, приняв душ, ужинаю.

– Привет, пап, – чмокает меня в щеку и исчезает в своей комнате. Через пять минут появляется переодетая в домашнее и присоединяется ко мне.

– Как в институте? – спрашиваю, глядя, как дочь уплетает ужин.

– Нормально. Немного тяжеловато столько пар сразу. Торчу там с утра до ночи.

– Ничего, поначалу всегда сложно. Привыкнешь, да и вас разгрузят в ближайший месяц. Твоя подруга не передумала ехать?

– Нет, все по плану, – прожевав, дочь уточняет, несколько смущенно. – Только кроме подруги будут еще два парня. Это ничего?

– Что за парни? – тут же напрягаюсь я.

Вряд ли с потока, там у них пара страшных прыщавых ботаников, значит, кто-то со стороны. Конечно, в этом ничего удивительного, Полина местная, и у нее есть друзья, просто хотелось бы знать, что они из себя представляют.

– Это ребята, которые нам делают мебель. Савва и Глеб.

Поперхнувшись, начинаю кашлять, так что дочь, обеспокоенно вскочив, хлопает меня по спине.

– Пап, ты чего? Все в порядке? – спрашивает, когда я успокаиваюсь. – На воды, выпей.

Приняв протянутый стакан, делаю несколько глотков.

– А подруга? – задаю вопрос. – Эта та девочка с твоего потока? Полина, кажется.

– Нет, Полина не любит все эти загородные веселухи. А девочка хорошая, я вас познакомлю, может, ты ее и знаешь, она учится у тебя на филфаке на пятом курсе. Алевтина зовут.

Маринка хлопает глазами, глядя на меня, а я мысленно матерюсь. Какого вообще черта? Чем думала Злюка, когда соглашалась на подобную затею? Да еще этих двух лбов с собой потащила! Она считает, мне другой радости нет, как терпеть их компашку, от которой я так усердно пытаюсь избавиться с самого нашего появления в этом городе?

Глава 19

Сегодня я не опаздываю и одета более чем нормально, так что придраться ко мне при всем желании нельзя. Надела джинсы и бадлон, под который нацепила хлопковый топ. Терпеть не могу бюстгальтеры, если честно, а грудь у меня не такая уж большая, чтобы их надо было носить. Но из-за тех слов Гордеева постоянно об этом думаю. Как и о самом мужчине. Странно, вчера на кладбище мне он показался другим, более мягким, что ли, понимающим. И хотя все так же бескомпромиссно предложил довезти до дома, это не раздражало. Возможно, из-за места, кладбище все-таки. Не знаю.

Странно, что Марина ни разу не говорила о смерти бабушки, если вдуматься, она мало что рассказывает о своей семье, хотя о себе как раз много. Но в основном парням. Наше с ней общение весьма условное, потому я чувствую себя не очень уютно рядом с девушкой.

Третьей парой сегодня первый семинар у Гордеева. Почему-то волнуюсь, слыша звонок. Интересно, как будет проходить занятие? Карина сидит на первой парте перед учительским столом, ее декольте я заценила еще с утра. Надеюсь, она не подумала, что я тогда специально шастала в такой кофте, чтобы произвести впечатление на Гордеева, и не решила взять метод на вооружение.

Семинар у нас по Набокову, этого автора я люблю, и читала в принципе вне курса литературы. На сегодня «Защита Лужина», от этой книги я была под большим впечатлением.

Роман Андреевич входит через пару минут после звонка, сегодня на нем джинсы и светлая рубашка, я вижу, как его провожает взглядами большая часть девушек.

– Ну что, добрый день, – Гордеев улыбается, – садитесь, начнем. Сегодня у нас «Защита Лужина» Набокова. Как вам книга, понравилась?

Раздается нестройное мычание, за которым сложно расслышать хоть какой-то конкретный ответ.

– Шумилина, – обращается к одной из девушек. – Как по-вашему, о чем эта книга?

– Ну… О бегстве от реальной жизни, о том, как человек уходит в фантазию и живет ей.

– Хорошо. Карина, вы что скажете?

Девушка тут же выпрямляется и начинает щебетать:

– Книга о том, как трудно выйти в метафизику, минуя реальность.

Гордеев, вздернув бровь, кидает на нее насмешливый взгляд.

– Ладно. Давайте дальше. Завьялова?

Я вдруг понимаю, что он ко всем, кроме Карины, обращается по фамилии, а ее вот выделил, назвав по имени. Значит ли это что-то? Например, что на самом деле она ему интересна, просто из-за социальных запретов он не может на нее смотреть как на женщину?

– Ау, Завьялова, – слышу насмешливый мужской голос и прихожу в себя. – Вы там заснули, что ли?

Вокруг посмеиваются, я начинаю краснеть. Сжав на мгновенье губы, произношу:

– Мне кажется, как и в принципе во всем творчестве автора, этот роман повествует нам не столько о том, как человек живет, сколько о том, как он умирает.

Ловлю внимательный взгляд Гордеева и сбиваюсь.

– Продолжайте, Завьялова, – вроде ободряюще, но при этом как будто насмешливо, говорит он.

– Весь этот уход героя от реальности, погружение его в свой мир, выстроенный на защите от любых бед… Когда в финале герой погибает, его смерть кажется такой нелепой и при этом максимально сосредотачивает все высказанные мысли книги. Смерть – своеобразный уход от реальности, который наконец состоялся.

Замолкаю, чувствуя, как от волнения горят щеки. Не люблю выступать на людях, а сейчас такое ощущение, что я оказалась на сцене.

– Интересная точка зрения, – говорит Гордеев, – спасибо, Завьялова. Кто-нибудь еще поделится своими мыслями?

Фокус внимания смещается с меня на остальных, я выдыхаю. И чего так разволновалась? Я ведь читала книгу и критику. Наверное, потому, что высказала именно свою точку зрения, и было интересно посмотреть, как на нее отреагирует Гордеев.

За пару я получаю отлично. Конечно, оценки у нас по сути условные, но все равно приятно.

Гордеев отпускает нас за пару минут до звонка, добавляя:

– Завьялова, задержитесь.

Застываю, часто моргая. Ловлю на себе взгляды, Карина смотрит недружелюбно. Напрягаюсь, потому что не вижу причины для такой задержки. Собрав вещи, жду, пока все уйдут. Когда за последней девушкой закрывается дверь, подхожу к первой парте и замираю, держа в руках лямки рюкзака. Гордеев поднимается, складывая руки на груди, присаживается на край своего стола, разглядывая меня.

– Я правильно понимаю, что вы собираетесь поехать с нами на выходные на Оку? – спрашивает вдруг, я снова теряюсь. Что-то меня смущают интонации, с которыми произнесен данный вопрос.

– Ну… да, – произношу в итоге, – вы же не против, так? Марина сказала, что вы не против, – на всякий случай быстро добавляю, потому что Роман Андреевич явно недоволен.

– До вчерашнего вечера я даже не догадывался, что это будете вы, да еще и эти ваши друзья.

Растерянно хлопаю глазами.

– То есть как… – начинаю бормотать, теребя лямки. – Марина сказала, что вы не против.

Морщусь – повторяю одно и то же.

– Скажите, Завьялова, а что вас побудило согласиться? Я не замечал, что вы с моей дочерью такие уж близкие подруги.

Я молчу. Прокручиваю в голове варианты ответов, и они все кажутся какими-то глупыми. Сейчас я и сама не понимаю, почему согласилась.

– Я просто подумала, что отправлять с вами ребят – не самая лучшая идея, – произношу в итоге. – Вдруг вы не поладите.

Роман Андреевич пару секунд рассматривает меня в удивлении, потом усмехается, качая головой.

– Естественно, мы не поладим, Завьялова. А вы, значит, планировали их прикрывать грудью?

Я почему-то обхватываю себя за плечи. Мужчина скользит по мне быстрым взглядом и снова возвращается к лицу.

– Так что, Завьялова?

– Я могу не ехать, если вам настолько претит мое присутствие, – выдаю зло, – мне просто не хотелось, чтобы произошел конфликт. Я могу идти?

Не дожидаясь ответа, делаю шаг в сторону двери.

– Я вас не отпускал, – слышу в спину, закрыв глаза, выдыхаю. Так, только спокойствие.

– Что еще? – спрашиваю, повернувшись. Гордеев как раз берет в руки свою записную книжку и смартфон.

– Можете ехать с нами, я не против, – говорит, проходя мимо меня к двери. Покидает аудиторию, а я так и стою, открыв рот. Вот что это сейчас было?

До конца учебного дня пребываю в подвешенном состоянии. То хочу позвонить Марине и отказаться от поездки, то поехать назло Гордееву, который тут учинил мне разговор по душам с непонятной целью. Хотел показать, что на самом деле не горит желанием, чтобы я ехала? И уступает только ради дочери? Ну спасибо, показал. Так и хочется поехать и что-нибудь отчудить такое, чтобы он злился, пыхтел и ничего не мог сделать.

Короче, я так и не решила, что делать, а после учебы стало не до того: нужно было подготовиться к ужину с отцом.

Честно сказать, мы виделись-то с момента начала маминой болезни всего несколько раз. И дочерью для него я стала только пять месяцев назад, когда, можно сказать, не то что пришла знакомиться – свалилась на голову просить денег на лечение матери.

Глава 20

Каждый раз при входе в этот дом, испытываю неловкость. Вроде как прихожу в чужую семью, вторгаюсь в нее, хотя меня и позвали. После смерти мамы отец вознамерился наладить со мной общение. Это затруднительно для нас обоих, но он, кажется, старается. А я вот нет, но обещала маме, потому и стою перед домофоном, набирая нужный номер квартиры.

– Это Аля, – произношу, услышав отцов голос.

– Заходи.

Тяну на себя тяжелую дверь, поздоровавшись с консьержем, иду в сторону лифта. Папа живет в старом городе, в сталинских домах с высокими потолками и лепниной. Таких в городе немного, и квартиры в них стоят дорого. Отец получил ее от своего отца, ученого, работавшего над серьезным государственным проектом.

Папа встречает меня на пороге, открыв дверь. Улыбаюсь, оправляя платье.

– Ты красавица, – говорит мне, обняв, мы вместе проходим внутрь.

Кристина, жена папы, встречает меня с не самой искренней улыбкой, я знаю, что не очень ей нравлюсь. Она мне тоже, нервная и взбалмошная, оставляет неприятное впечатление. Хотя безусловно красива, чем-то напоминает Мэрилин Монро, кукольное личико и отличная фигура. Кристина на шестнадцать лет младше отца, сейчас ей около сорока, но выглядит она все равно отлично. Я, даже несмотря на молодость, чувствую себя рядом с ней золушкой-замухрышкой.

– Кушать хочешь? – спрашивает папа, качаю головой.

– Чаю выпью.

За столом возникает неловкая пауза. Пью чай, пытаясь придумать тему для разговора.

– Расскажи, как в институте? – просит отец.

– Неплохо. Договорилась с деканом, она ко мне хорошо относится, помогает со сдачей хвостов.

– Я могу посодействовать…

– В этом нет необходимости, правда. Спасибо.

Он кивает, я тоже, снова воцаряется тишина, слышно только, как звякают чашки о блюдца.

– Как Черногория? – задаю вопрос, чтобы прервать неловкость.

– Хорошо, – откликается отец. – Красивая страна. Кстати, Кристина беременна.

Поперхнувшись, выплевываю чай назад в чашку. Новость слишком неожиданная, но я все равно реагирую неадекватно. Откашлявшись, произношу, не глядя им в глаза:

– Извините. Поздравляю.

Боже, какой стыд и бред.

Кристина встает и уплывает из кухни. Отец, проводив ее взглядом, поправляет дужку очков, говоря:

– Я понимаю, что мы уже не молоды, и новость тебя, наверное, удивила…

– Нет-нет, дети – это здорово, правда. Просто все это очень неожиданно.

– Кристина будет наблюдаться всю беременность, все-таки возраст… Будем надеяться, все будет хорошо.

– Да, конечно.

Снова возникает пауза. Не знаю, что сказать. Вроде бы надо порадоваться, но внутри какое-то странное чувство. Словно меня опять прокатили. У них не было детей, не знаю, по какой уж причине. И отец явно проявил ко мне интерес, потому что, кроме меня, выходило, он никого не породил. Теперь породит.

– Просто хочу, чтобы ты знала, – снова начинает он, я поднимаю глаза. – Если бы твоя мать рассказала, я бы не бросил тебя. Ты для меня дорога, Аля. Ты ведь моя дочь. И я хочу, чтобы ты стала частью моей семьи.

Это невозможно. И если отец этого не понимает – то это только его трудности. Вдруг налетает обида, в горле встает ком. У меня могла остаться моя семья. Моя мама, если бы он тогда захотел помочь. Отец словно читает мысли.

– Аля, – кладет свою руку на мою, я сдерживаюсь, чтобы не выдернуть ладонь. – Даже если бы я тогда нашел деньги… Это бы ее не спасло.

Наверное, он прав. Точно прав, я и сама это знаю, врачи говорили, что шансы очень маленькие даже при успешной операции. И все равно они были – хоть и маленькие. А теперь их нет. И мамы нет.

Не выдерживаю, вскакиваю, глаза уже на мокром месте, стерев набежавшие слезы, выбегаю в прихожую.

– Аль, – растерявшись, отец выходит следом, наблюдает, как я обуваюсь.

– Не надо, – выставляю вперед ладонь. – Я пойду, ладно?

Он молчит, потупив взгляд, Кристина так и не возвращается, и хорошо. Выскакиваю на лестничную клетку и бегу по ступеням вниз, перескакивая через одну. Глупая обида душит горло. На улице быстро иду из двора, судорожно продолжая всхлипывать. Черт, я ведь обещала себе, что не буду плакать, что буду сильной. И вот такой простой разговор – а я вся в слезах, сбежала, как идиотка, показав себя слабой и неуравновешенной. Похлеще Кристины. Ей теперь все можно, она же в положении.

Слезы застилают глаза, не могу успокоиться, бросаюсь на пешеходный переход, часто моргая, чтобы слезинки стекли по щекам, дав возможность видеть. И в следующий момент слышу визг тормозов. Охнув, поворачиваю голову и замираю, глядя, как на меня мчатся огни автомобиля.

Всегда думала, что у меня хорошая реакция, что в случае опасности смогу собраться и среагировать, но сейчас все эти мысли не оправдываются. Потому что я продолжаю стоять, словно меня парализовало. И только в последний момент, когда визг тормозов заполняет собой все пространство, как и свет огней, я словно прихожу в себя и отпрыгиваю в сторону. Машина также пытается избежать столкновения, выруливая вбок.

Чувствую, как меня ударяет в бедро, падаю на колени. А через мгновенье наступает тишина, только пульс стучит в висках. Смотрю в темный асфальт под ногами, тяжело дыша. Еще через секунду слышу отборный мат, толстый здоровый дядька подскакивает ко мне и начинает обкладывать со всех сторон. Это немного приводит в чувство.

– Цела? – спрашивает зло, когда я поднимаюсь.

Не успеваю ответить, потому что он тут же продолжает обкладывать. Стою, пытаясь прийти в себя, когда слышу за спиной голос:

– А ну замолчи.

Узнаю его в то же мгновение, расширяю глаза, но обернуться не успеваю, меня разворачивают руки, легшие на плечи.

– Ты кто такой? – все ещё с напором, но уже куда меньшим, спрашивает мужик.

Гордеев только посылает ему уничижительный взгляд, тут же возвращая внимание мне. Проводит руками по плечам вверх, останавливает их на моем лице, вглядываясь в него.

– Цела? – спрашивает с тревогой в голосе, я едва заметно киваю.

– Ногу ушибла, но ничего, нормально, – произношу, не сводя с него глаз.

– Ну слава богу, – выдыхает Роман Андреевич, прижимая меня к себе.

Происходящее кажется мне все более фантастическим, но я не пытаюсь вернуться в реальность. Вместо этого прижимаюсь к мужчине, утыкаясь носом в его грудь, вдыхаю приятный запах туалетной воды. Рука Гордеева ложится мне на спину, и от этого прикосновения становится горячо.

– Слушай, мужик, – слышу голос того, кто меня сбил, – давай разберёмся. Я чуть в аварию не попал сейчас.

– Ну не попал же, – резонно замечает Роман Андреевич, – к тому же девушка шла по пешеходному переходу в момент столкновения. Светофора нет, так что формально…

– Да она не шла, – почти взвизгивает тот, – она бросилась мне прямо под колеса!

Вообще-то он прав. Словно пытаясь скрыться от постыдной правды, я вжимаюсь в горячее мужское тело ещё сильнее, цепляясь пальцами за рубашку. Чувствую, как Роман Андреевич напрягается, а потом быстро достаёт бумажник.

– Возьми и вали отсюда.

Мужик, продолжая что-то ворчать, садится в машину. Чувствую, как Гордеев осторожно отстраняется.

– Пойдём в машину, – говорит мне, я, кивнув, начинаю движение, морщась от боли.

Бок все же нормально шарахнуло. Но это полбеды, уже в салоне замечаю, что на колготках в районе коленей две большие дырки, а сами колени разбиты и кровоточат. Нелепо пытаюсь прикрыться, но Роман Андреевич, конечно, сразу замечает всю эту красоту.

– Ох ты, – качает головой, – надо обработать. Снимайте колготки, я принесу аптечку.

Он снова вылезает из машины, не дав мне сказать ни слова. Краснея и чертыхаясь, стаскиваю колготки и запихиваю их в сумочку. Сердце отчего-то стучит, как сумасшедшее.

Гордеев возвращается с аптечкой. Открыв, достаёт перекись и вату.

– Давайте я сама, – произношу неловко.

После моих чересчур тесных объятий смотреть на мужчину стыдно. Надеюсь, он спишет это на стресс. У него уже есть опыт с падающими на голову книгами. Знает, что я веду себя неадекватно.

– Завьялова, вы можете хоть когда-нибудь не перечить? – усмехается мужчина, ответить я не успеваю, потому что он подхватывает мои ноги, и, развернув меня, кладёт их себе на колени.