Текст книги "Борьба за равновесие"

– Прости, я забылась. – Кхара откинулась на подушку. – Мне не следовало говорить тебе всё это. Забыть не прошу, знаю, что не сможешь. Когда-нибудь ты всё равно бы узнал. Смени мне повязку, голова разболелась.

Сквозь витражи Полуденной Галереи ярко светило солнце, разбиваясь на тысячи цветных бликов. День был в разгаре, тёплый, приятный день, когда так хочется просто стоять и смотреть на разбитые за Галереей цветники и оранжереи. Верховный Магнифик Теодорий вздохнул и расправил полы мантии. Он был лишён даже этого спокойного созерцания. Пару часов в день он выкраивал для почти тайных походов сюда. Здесь никто не посмеет его потревожить. Теодорий встал, слегка крякнув от прострела в спине, и медленно пошёл вдоль анфилады цветных стёкол. Мысли его были далеки от радостных солнечных зайчиков. Ему уже шестьдесят два. Время неумолимо, оно тихо, но незаметно берёт своё. Скоро он не сможет передвигаться без посторонней помощи. Скоро к нему приставят брата В Милосердии, и об уединении придётся забыть. А сколько ещё всего надо успеть сделать! Теодорий качнул седой головой и прислонился к стене отдохнуть. Вот так, даже пять минут ходьбы отдаются в спине и в ногах ноющим гулом. А он даже не знает, кого назначить преемником. Как ни печально, но достойных претендентов Верховный Магнифик не видел и даже знал, почему. Слишком много суеты и бесполезных диспутов, слишком мало настоящей работы. Марциал уже слишком высоко поднял голову, его пронзительные речи об Обратной Сути невесомым шепотком гуляют по всему Магнификату. Молодёжь может к ним прислушаться. Теодорий не допускал мысли о преследовании стихиалей (кто бы на это осмелился?), но такие настроения вредят прежде всего самой Цитаделле. В ней нет места расколу. С Марциалом надо что-то делать. Скоро кончится срок мирского послушания у последних выпускников Лектория, они вернутся, и смуты будет трудно избежать. Юность всегда порывиста, а Неистовый Марциал умеет находить слова для неокрепших умов. Мысли Теодория плавно перескочили на послушников. Он выделял среди них одного, очень серьёзного молодого человека, подвизавшегося у библиотекаря Гокка. Рилмок… так, кажется. В юноше была какая-то искра, почти невидимая, но Верховный Магнифик недаром занимал своё место. Он читал в душах людей, как в открытой книге, хотя и много дал бы за то, чтобы этот дар исчез и никогда не возвращался. Молодой человек далеко пойдёт. Возможно, когда-нибудь он станет новым Верховным Магнификом. Если, конечно, его не перехватит Марциал. Рилмок до боли напоминал Теодорию кого-то очень знакомого, но тень узнавания пролетала и исчезала в ярких бликах витражей. В любом случае, к мальчику надо присмотреться получше и оградить от марциаловой клики. Спина опять дала о себе знать. Теодорий вздохнул и медленно, стараясь не делать лишних движений, пошёл в лекарское крыло.

– Ваше Преосвященство! – Лекарь вскочил и низко поклонился, длинные волосы подмели пол. – Зачем вы так? Вам стоило позвонить…

– Тихо, Виарил. Ты же знаешь, как я не люблю это позёрство. И потом, здесь я чувствую себя… спокойно. Если ты понимаешь, о чём я.

– Да, Ваше Преосвященство, – лекарь говорил тихо, но чуткий слух мог угадать в его голосе странный звон, как будто ветерок шевелил хрустальные колокольчики. – Пожалуйста, садитесь. Я вотру вам в спину бальзам на горных колосках, а вы расскажете, чем сегодня опечалено ваше сердце. – он выпрямился и блик от окна отразился в огромных ярко-синих глазах. Лекарь казался совсем молодым, и лишь Теодорий да пара доверенных лиц знали, сколько ему лет. Эльфы живут гораздо дольше людей и старятся медленнее.

– Моё сердце опечалено грядущим расколом. Марциал слишком много себе позволяет, а я не знаю, как усмирить эту бурю.

Эльф чуть заметно нахмурился. Его тоже очень беспокоили проповеди Марциала, призывавшие изгнать нелюдь изо всего герцогства вообще и из Цитаделлы в частности. За себя Виарил не опасался, поймать эльфа так же трудно, как ветер в поле, но стать объектом ненависти людей его не прельщало. Он и помыслить не мог оставить Цитаделлу. Он нужен Теодорию, а потом, куда идти изгнаннику, проклятому собственной семьёй? Дружба с людьми не была в почёте у Четвёртого народа, а Виарил, изрядно помотавшись по свету в поисках приключений, взял, да и осел в главном средоточии всех людских знаний. Отец такого финта не простил и старательно проклял сына-изменника до десятого колена. Сын принял обет целибата и назло всем проклятиям стал лекарем самого Верховного Магнифика, благо тот отцовскими предрассудками не страдал, а знания Виарила о целебной силе трав превосходили все имеющиеся в библиотеке рескрипты. Магнификат поскрипел зубами для приличия, после бурных дискуссий принял нелюдь в лоно своё, и Виарил стал обладателем целого крыла в западной стене Цитаделлы, где он варил свои настойки, притирки, мази и прочие лекарские снадобья.

Виарил старательно растирал спину магнифика бальзамом. Теодорий стиснул зубы. В первое мгновение боль была адской, но её почти сразу же сменило приятное тепло, перемежающееся с неожиданным холодком. Горные колоски великолепно прогревали спину, и через две минуты Теодорий блаженно откинулся на кресло.

– Ты просто кудесник, Виарил. Почему у людей не получается так же хорошо смешивать бальзамы?

– Люди не владеют магией Ветра, – улыбнулся эльф, – а без неё не удержишь душу растения. Какой смысл жевать солому, когда есть сочная трава? Я не даю траве превратиться в солому.

– Да, Виарил, я знаю. Но каждый раз поход к тебе сродни волшебству. Я рад, что ты не уходишь от нас.

– Я не уйду, – покачал головой Виарил, и пепельные волосы упали на лоб, – моё место здесь. Скажите, что вас тревожит? Я вижу в глазах ваших тревогу и печаль. Боюсь, это не Марциал вас так расстроил.

– Ты прав, как всегда. Скоро я оставлю этот мир… Молчи, Виарил, наш век короче вашего, здесь бессильно даже твоё искусство. Я боюсь не успеть… не успеть так много! Мне некому оставить мантию, Виарил, наш дом раздирают противоречия, и марциаловы бредни – только верхушка айсберга. Мы вырождаемся, вырождаются наши знания, библиотекари и хронисты занимаются переписыванием старых книг, но никто не пишет новые! Скоро вернутся послушники. Кем они станут? Что толку со сдувания пыли с былого величия? Четыреста лет, милый мой Виарил, четыреста лет в Магнификате ничего не меняется. Мы стали похожи на сборище кумушек, перемывающих косточки каждому встречному.

– Интериор, – понимающе кивнул Виарил. В его бездонных синих глазах плескалась та же печаль, что и у старого магнифика.

– Да, Интериор. Последнее время я всё думаю, почему так случилось. Почему он ушёл от нас. Если бы… А, пустое! Когда нет Чистой Крови, чему удивляться? Всё так и застыло… Я скоро умру, Виарил, я уже смотрю смерти в глаза, а она напоследок открывает многое. Магнификату не выжить без силы Интериора, четырёхсот лет нам хватило, чтобы это понять. Мы скоро будем плодить лишь бездумных переписчиков старых книг, да полусумасшедших клириков, ни на что не годных, кроме как наизусть шпарить «Славу Создателя». Люди слабы, Виарил. Очень слабы, как ни грустно это признавать. Они верят в чудеса, в то, что стоит помолиться Создателю, и беды обойдут тебя стороной, а сами не прилагают ни малейших усилий… Герцог умён, но он всего лишь герцог. Его хватает на то, чтобы не ввязываться в бессмысленные войны и не разорять людей непомерными налогами. Да, он хороший правитель, но не более. Тёплая лужа никогда не станет горным ключом…

– Но Интериор ушёл, и его не вернуть. Вы знаете что-то, чего не знаю я? – Эльф озадаченно провёл рукой по волосам. – Вы бы не завели этот разговор просто так, Ваше Преосвященство. Я весь внимание.

– Льстец, – усмехнулся Теодорий, – ты всё перепутал. Это я хочу послушать тебя. Тебе сто восемьдесят лет. Ты должен лучше меня знать историю Пропавшего Короля и его наследства.

Виарил дёрнул головой. Он не понимал цели разговора, и это беспокоило. Старость со всеми творит странные вещи. Что задумал Теодорий?

– Интериор или Пропавший Король покинул свою резиденцию в Аквилиассе и скрылся в неизвестном направлении четыреста три года тому назад, – безмятежно начал эльф, ничем не выдавая своего недоумения, – наследников не оставил, что привело к Пятилетней войне. Затем в Аквилиассу вошёл граф Стеллан, дальний родственник Интериора по материнской линии. Убив или захватив в плен всех своих соперников, он объявил себя великим герцогом Аквилисским и Вернейским, силой не дал распасться стране на части, и, в принципе, правил довольно успешно в течение сорока лет. Титул Интериора он не принял по неизвестным причинам. Завещания Стеллан так же не нашёл, а из Аквилиассы Пропавший Король ничего не унёс. Создатель, да вы это знаете не хуже меня!

– Это – да, знаю. Но человек не может знать всё. Что говорили об исчезновении Четвёртые?

– Я не знаю, – тряхнул волосами эльф, – меня прокляли и запретили возвращаться на родину задолго до того, как у меня появились вопросы на эту тему. Но кое-какие слухи ходят.

– Да? – подался вперёд Теодорий.

– Ходят слухи, что Пропавший Король двинулся прямиком в Джайнмур.

Глава III

Кхара спала, а Рилмок всё сидел, пил вино и предавался невесёлым размышлениям. Слова Алейт о Магнификате больно ранили, он сам не ожидал, что будет так больно. Одноглазое чудовище что-то разворошило в его душе, и теперь непрошеные воспоминания не желали уходить, прячась в кружке с вином. Ему вдруг как наяву привиделась мать, худенькая измученная женщина с узким лицом и поджатыми губами, вспомнился отец, крупный, плотный, с каплями пота на широком лбу. А вот братьев и сестру из памяти вызвать никак не удавалось. Точнее, они всплывали в голове как призраки, без лиц, словно в тумане. Странно, даже имён их вспомнить не получается. Рилмок отхлебнул ещё фолтского. С тюфяка раздался тихий стон. Юноша вскочил, но, видимо, кхаре просто снилось что-то плохое. Она металась по подушке, но жара не было, и кровь больше не сочилась из-под повязок. Наверно, от переедания, злорадно подумал Рилмок. Чтобы как-то отвлечься от муторных мыслей, он достал «Историю восшествия на престол сиятельного герцога Стеллана Первого» пера самого Арчибальда Светлого, и начал читать. Сон всё равно не шёл, а жарить рыбу впрок Рилмок решил завтра.

Арчибальд Светлый в красках повествовал о том, о чём эльф Виарил рассказал Теодорию в двух словах. Герцог (тогда ещё бывший не более чем графом) Стеллан Вернейский, разгромив порядка двенадцати претендентов на опустевший трон, торжественно вошёл в Аквилиассу и объявил себя наследником Интериора. К слову, он действительно был хоть и дальним, но всё же родичем Пропавшего Короля, и тогдашний Верховный Магнифик, во избежание затяжной междоусобицы, признал Стеллана законным правителем, просив единственно не присваивать себе титул Интериора. Чем была вызвана такая просьба и почему Стеллан согласился, Арчибальд не раскрывал, но на некоторых страницах летописи попадалось выражение «Чистая Кровь», к коей Стеллан, по-видимому, отношения не имел, о чём и догадывался. Как бы то ни было, удачливый граф принял титул Великого герцога и Интерия перестала существовать.

Аквилиасса приняла нового правителя достаточно спокойно, людей волновали налоги и цены на хлеб, а не полумифическая Чистая кровь и Дар Интериора (что это за дар, Арчибальд не расшифровывал). Правление свое Стеллан начал весьма разумно, снизил налоги, выпустил из тюрем мелких сошек, а крупных казнил на главной площади в назидание. При нём в Магнификате насчитывалось более двухсот послушников, а в публичных диспутах блистали такие ораторы как Клиод и Максимилиан Кроткий. В общем, как понял Рилмок, время было хорошее. Арчибальду Светлому было чуждо пышное восхваление, писал он хоть и витиевато, но по существу, а по существу оказывалось, что мистическое исчезновение Интериора никому особо и не помешало. Искать его не искали, детей он не оставил, был и нету. Рилмок немного подивился краткости людской памяти, но Интериор исчез четыреста лет назад, и искать его на ночь глядя лекарь не собирался. Сон всё-таки подкрался к нему, и юноша растянулся на нескольких циновках на полу – тюфяк по праву занимала раненая.

Теодорий давно ушёл, а Виарил мерил шагами свою комнату, заставленную склянками со снадобьями, и тоскливо ломал тонкие пальцы. Его беспокоило здоровье Верховного Магнифика, но ещё больше эльфа тревожил интерес к Пропавшему Королю. Он скрыл от старого настоятеля почти всю правду, проговорившись только о Джайнмуре, но туда не сунется даже Неистовый Марциал. Интериор ушёл, унося с собой тайну и проклятие стихиалей, зловещий Дар, которым то ли в шутку, то ли всерьёз наградил его Создатель. Он спалил эту дрянь в огненных песках джайнов, спалил и погиб сам, потому что это место несёт только смерть. Смерть всему живому, искрящиеся дюны Джайнмура, где даже небо мутно-оранжевого цвета, как будто его расцвечивают отблески тысяч пожаров. Что сподвигло молодого правителя благословенной Интерии бросить страну и пойти спасать ненужных ему стихиалей? С помощью Дара он мог подчинить их всех, даже джайнов, но не сделал этого, а уничтожил проклятую штуковину ценой своей жизни. С его смертью исчезла Чистая Кровь. Теодорий прав, с уходом Интериора кончился расцвет Пятого народа, людей, последних творений Создателя. Бедный магнифик даже не представляет, как он прав. Но всей правды он не узнает. Даже он не поймёт этого самопожертвования во имя всех живущих в этом мире. Эльф сел и остервенело начал толочь в ступке семена волчьей гвоздики.

О том, что Рилмок посетил «Оранжевого Осла», ему напомнил громкий стук в дверь. Голос Филкиса угодливо интересовался здоровьем Рилмокова пациента и предлагал свежайшие булочки. Рилмок со стоном встал с циновок, еле распрямив затёкшее за ночь тело, и потащился прогонять настырного торговца. Юноша не сомневался, что за спиной Филкиса столпилось пол-Хельсвуде, горя любопытством и желанием воочию увидеть господина, заказавшего ведро донных уточек. Ожидания оправдались с лихвой. Филкис с деревянным лотком на ремнях стоял прямо напротив двери, а человек тридцать селян осторожно выглядывали из-за покосившегося забора. Рилмок про себя помянул Обратную Суть и попытался придать голосу побольше усталой вежливости.

– Добрый день, господин Филкис. Спасибо за визит, но моему пациенту пока ничего больше не нужно.

– Дозвольте предложить вам наши булочки, мастер Рилмок! Розали только сегодня утром их напекла, специально для хворающего господина!

– Спасибо, но у нас ещё остался хлеб. И мой господин не заказывал булочек.

Но Филкис решил идти до конца в своём желании заполучить столь богатого клиента. Он попытался бочком протиснуться в дверь, чтобы предложить булочки непосредственно будущему постояльцу, и почти отпихнул Рилмока с порога. Деревенщина за забором возбуждённо загалдела, делая ставки на то, протиснется ли Филкис, или лекарь его всё-таки вышвырнет. Проиграли все. Дверь распахнулась сама собой, Рилмок успел отскочить в сторону, а Филкис, не удержавшись на ногах, свалился прямо в лужу у крыльца, чудом не растеряв в полёте свои булочки. Громко завизжала какая-то женщина у изгороди. На пороге стояла высшая кхара в полном боевом облачении. Зелёный меч зловеще переливался у ноги. Рилмок получил дверью в лоб, но боли даже не почувствовал, заворожённо глядя на кхару. Почему-то он сразу понял, за что их народу платили такие бешеные деньги. Алейт возвышалась на крыльце, презрительно окидывая фиолетовым глазом сбившуюся в кучу чернь. Филкис, поскуливая, попытался отползти к забору, но кончик меча зацепил его за ремень, и бедный трактирщик в ужасе замер. Алейт выглядела как воплощение Обратной Сути: худая, высокая, в чёрных чешуйчатых доспехах, с жуткой перевязью на правом глазу. Сквозь растянутые в бешеной улыбке губы виднелся ряд мелких острых зубов. Меч покачивался на бедре, качая вместе с собой и немаленькую тушу Филкиса. Удовлетворённая эффектом, кхара обратилась к трактирщику с ледяной вежливостью:

– Господин трактирщик предлагали булочки? Я польщена. Меня не так часто угощают с такой настойчивостью. Пожалуй, я приму вашу выпечку. Рилмок, дай господину трактирщику монету, он почему-то не шевелится.

Рилмок ошарашенно кинул Филкису медный милльтиал, тот даже не шелохнулся. На бедного толстяка жалко было смотреть, он как-то весь съёжился, а знаменитые щёчки заливала мертвенная бледность. Селяне, почуяв возможность беспрепятственно скрыться, разбежались кто куда. Несчастный Филкис со своими булочками остался совершенно один. Рилмок неожиданно для себя развеселился и стал ждать продолжения драмы.

Кхара тем временем выудила из лотка булочку порумяней и, не отпуская Филкиса, стала её изящно обкусывать, как будто находилась на приёме у самого герцога.

– М-м-м… Замечательно. Господин трактирщик, передайте Розали или как её там, что булочки – это истинный шедевр. Давно не ела столь нежный бисквит. А ваши донные уточки выше всяких похвал. Редко удаётся в таком отдалении от столицы попробовать настоящий деликатес. Ваша кухня просто восхитительна. Мой врач тоже оценил её по достоинству. Желаю вашему постоялому двору всяческого процветания и побольше благодарных клиентов. Со своей стороны прошу впредь не беспокоить моего лечащего врача, а заодно и меня, столь бесцеремонным вторжением. Вы меня поняли, господин… э-э-э…

– Филкис, – подсказал Рилмок, от души наслаждаясь представлением.

– Благодарю вас, мастер Рилмок. Так вот, господин Филкис, вы меня поняли?

Помощник трактирщика из белого стал нежно-зелёным, как лист молодого салата. Рилмок про себя восхитился цветом. А зрелище онемевшего Филкиса проливало настоящий бальзам на душу юноши, до сих пор содрогавшегося при воспоминаниях о бесконечном тарахтении про вкус, достойный настоящего герцога. Наконец, Алейт надоело ждать ответа от мешка с булочками, и она изящным движением меча отправила толстяка в первый в его жизни полёт.

– Ну зачем вы встали? – сокрушался Рилмок, борясь с никак не уходящим смехом. – Только я стал надеяться, что раны начали затягиваться. Зачем вы устроили этот маскарад? Я бы выгнал Филкиса и так.

– Ты бы выгнал, – хмыкнула Алейт, покорно укладываясь в постель, – ты бы у него все булочки купил, чтоб он отстал, только ты эту породу не знаешь. Чернь надо почаще пугать, они будут знать своё место. Ты юноша интеллигентный, грубым словам не обучен, проку от тебя в разгоне всякого сброда мало.

– Но он не хотел ничего плохого, – возразил Рилмок, – просто предложил булочки.

– Ему не терпелось увидеть богатенького господина и предложить свои м-м-м… услуги. Я не слепая, одним глазом вижу очень даже хорошо. Тебя выводит из себя этот масляный толстяк, но ты не умеешь ставить людей на место. Не волнуйся, для этого есть я.

– Теперь в городке начнут от меня шарахаться.

– Очень хорошо. Обсчитать тебя теперь никто не решится, а я уж, так и быть, скрашу твоё затворничество. Сколько тебе ещё здесь пыхтеть?

– Полгода, – Рилмок изумлённо воззрился на кхару, – но вам незачем себя утруждать. Ваши раны заживут гораздо быстрее, и вы сможете спокойно покинуть Хельсвуде.

– Мне лень. У тебя очень тихо и уютно, для поправки здоровья самое то. Тебе неприятно моё общество? Понимаю. Я вчера наговорила гадостей, наверно, сказались царапины и фолтское красное. Если ты попросишь, я немедленно уйду.

– Нет! – Рилмок сам удивился, как громко он крикнул. – Останьтесь, пожалуйста! Я совсем не обижаюсь. Мать говорила, я вообще не умею обижаться. Не уходите, мне так о многом надо у вас спросить!

– Почему я не удивлена. Налей мне вина и поговорим. Или нет, сначала ты зажаришь всю ту прорву рыбы, что всучил тебе этот торгаш. Я объясню, как надо правильно готовить…

Теодорий устало опустился в кресло. Предстоял трудный день. Скоро пора будет идти принимать исповедь у Старших братьев, а Марциал, как это не прискорбно, входит в их число. Опять слушать исполненные фанатичного гнева речи о засилье нелюдей, смотреть в покрасневшие от накала глаза, видеть злобно сжатые пальцы. Нет, его время уходит. Он не сможет противостоять этой волне ненависти. Бедные мальчики, они вернутся в разворошённое осиное гнездо. И бедный Виарил, ему наверняка придётся уйти. Эльф не сможет терпеливо сносить нападки беснующегося клирика, он молча соберёт свои травы и покинет Цитаделлу. Да, это произойдёт только после его смерти, но час близок. И некому вручить мантию, совсем некому… Будь Рилмок постарше… Никто не поймёт, если он назначит своим преемником желторотого юнца, даже самые преданные, а Марциал его сожрёт живьём и не поперхнётся. Нет, Рилмока он не подставит под такой удар. Почему он всё время думает о нём. Мысли Теодория вращались то вокруг пропавшего Интериора, то вокруг юного помощника библиотекаря, и магнифик не мог найти между ними точек соприкосновения. И Виарил говорил как-то странно, он что-то скрывает, но зачем? Чем ему, Теодорию, может повредить знание четырёхсотлетней давности? Если Интериор и правда ушёл в Джайнмур, то на нём и на его наследстве можно ставить точку. Из Джайнмура не возвращаются, другое дело, что туда и не уходят. Это немыслимо чисто географически. Надо пересечь всю Великую Аквилию, миновать Подлунный Хребет, что само по себе было чем-то невиданным, чтобы потом окунуться в жар Джайнмурских пустынь. Никто в здравом уме таких путешествий не совершал. Был ещё обходной путь по Коралловым морям, но тамошние вечные шторма так же отбивали охоту к путешествиям. Нет, скорее всего, Интериор сгинул где-то в отрогах Подлунного Хребта, не добравшись до Джайнмура. И какая разница, как он погиб? Чистую Кровь не вернуть, а с ней и надежды на процветание Магнификата. Нет, Рилмоку не надо быть Верховным Магнификом. Пусть им станет Юлиус или Мирий, тихие, невзрачные мышата. Он, Теодорий, умрёт, и с ним умрёт эпоха. Дальше только закат. Уйдёт Виарил, задохнётся в пыли фолиантов Рилмок, может, и Марциала хватит удар от избытка энергии. И Магнификат станет прибежищем пылевых мошек да крыс, что придут грызть пергамент. Так и надо, пусть так и будет…

– Сначала добавь щепотку волчьей гвоздики и только потом обваливай в муке, тогда жареная рыба может храниться значительно дольше, – Алейт нудно перечисляла операции, необходимые для приготовления идеальной жареной рыбы, – нам это есть две недели как минимум, ты что, хочешь запороть всё блюдо?

– Я уже озверел эту рыбу чистить, – сообщил Рилмок, – и вообще, я для вас старался. Я думал, кхары любят рыбу.

– Очень любят, – кивнула кхара, – но не абы какую. Абы какую ты съешь в «Оранжевом Осле». Люди вообще понятия не имеют о правильном приготовлении рыбы. Вы её жарите в каком-то безумном масле или пропитываете дымом от дров. Запомни, Рилмок, рыба не терпит суеты и поверхностного отношения. Мы будем жарить рыбу на углях. Повороши огонь, он скоро погаснет. Так вот, обваливаем в муке и сверху посыпаем сухим беличьим укропом…

– Я скоро с ума сойду, – пожаловался Рилмок, – может, уже кинем на решётку?

– Не торопись. Да уйди ты от рыбы, видеть уже не могу это надругательство!

– Вам нельзя вставать.

– Мне всё можно, а что нельзя, за то отвечу перед Создателем, и только перед Ним. Уйди от рыбы, сказала! Вообще не прикасайся к ней, как же вы, люди, всё портите…

Через два часа, истекая потом, Рилмок упал на циновку. Жарка рыбы его доконала. Казалось, весь дом пропитался этим запахом, а от беличьего укропа хотелось чихать. Алейт же была очень довольна своим шедевром и уминала уже пятую рыбину. Рилмок вяло пошевелился и всё-таки сел на стул. Голова кружилась. Единственное, что он вынес из ужаса приготовления рыбы, это то, что мужчинам на кухне не место, а лучшая пища – это копчёная свинина.

– Ты хотел о чём-то меня спросить, – Алейт плеснула себе вина и растянулась на постели. – Я тебя слушаю.

Рилмок немедленно пришёл в себя, пододвинул стул, схватил лист бумаги и перо и с придыханием сказал:

– Расскажите мне о кхарах!

– Тебе с момента Творения или как? – в фиолетовом глазе пробегали весёлые искорки.

– Как-нибудь!

– С ума сойти, вот это жажда знаний, – Алейт кое-как села на тощем тюфяке. – Ладно, начну с себя. Меня зовут Алейт кхар'Линдаат, что означает Алейт из рода Линдаат, что в топях Линдэ. Это почти в самом центре Кхаридана. Чем ближе к Кхар-ад-Дану, тем более уважаемые роды могут там жить. Мой род весьма уважаемый. Правда, я давно там не бывала, но, думаю, ничего не изменилось. В Кхаридане практически ничего не меняется уже много веков. Да, как ты уже понял, я из высших кхар. Существует тринадцать родов, мой первый, ха-ха. Кхар-даон, глава всего Кхаридана, происходит как раз из рода Линдаат. Высшие кхары, ну… это как ваши герцоги и графы. Аристократия, так сказать. Но есть и пара отличий. Мы непохожи на простых кхар, ловцов жемчуга или донных уточек. Мы либо правим Кхариданом в Совете Дельты, либо становимся наёмными охранниками. Что, ты удивлён? Все телохранители ваших богачей происходят из тринадцати родов высших кхар. У нас есть наши мечи, наши доспехи и наше искусство. С ним надо родиться, Рилмок. Ловцы жемчуга с ним не рождаются.

– Но почему?.. Почему вы пошли на службу к людям? Это так…

– Странно? Нет, ничего странного в этом нет, но объяснять мне придётся долго. Создатель связал Первых и Последних нерушимым договором, по которому сила Первых поддерживает силу Последних. Не могу объяснить точнее. В общем, если высшие кхары не желают сидеть в Совете Дельты, они вольны наняться охранять кого-нибудь из людей. Так повелось со времён Интериоров, ну, то есть мы охраняли Интериора и его семью. Потом, когда последний Интериор исчез, мы просто стали охранять богатых людей, способных заплатить за наши услуги. Так происходит и по сей день.

– А… этот договор, он как-то связан с Вердиктом Четырёх?

– Где ты набрался этой чуши? – Алейт нахмурилась. – Вердикт Четырёх был оглашён, когда и людей-то не было. И вообще, Вердикт – это история столь давняя, что говорить о ней смысла нет. – Было видно, что упоминание Вердикта сильно разозлило кхару. Она немного поморгала здоровым глазом, потом глотнула вина и кисло продолжила: – Тебя ещё что-то интересует?

Рилмок понимал, что разговор сломался, но не утерпел:

– Госпожа Алейт, я понимаю, это бестактно… Но кхары лучшие воины этого мира, так?

– Не исключено.

– Госпожа Алейт, кто… кто вас ранил?

Кхара молчала. Молчала долго, Рилмок уже тридцать три раза пожалел о своём вопросе. Он испугался, что тоненькая ниточка доверия между ним и странной жительницей Дельты сейчас разорвётся навсегда, и Алейт просто встанет и уйдёт. Но она не ушла.

– Я не знаю, кто меня ранил. – Голос её звенел, как струна. – Мне тоже ОЧЕНЬ интересно это узнать. Интереснее, чем тебе, во всяком случае.

– Я не хотел вас обидеть…

– Ты не обидел. Всё, туши свет, давай спать.

Старый кхар сидел, согнувшись, в небольшой лодочке из плотных листьев баунума. Лодочка почти незаметно колыхалась посреди чёрного, глянцевого озера идеально круглой формы. Вода в озере была практически неподвижной, ни одна рыбёшка не выскакивала на его поверхность, ни одна водоросль не змеилась по плотному гладкому дну. Если у кого-либо возникло бы желание посмотреть в эти воды, безумец не увидел бы отражения звёзд и луны – воды Кадын-Кее не отражали ничего. Только чёрная блестящая вода, ни холодная, ни горячая.

Старый кхар знал это озеро, священное озеро Кхаридана, место, куда ни один кхар не имел права входить, только он, старый Кхарт, Кхар-даон, последний из Высших, помнящий Великую Войну, старейшина Кхаридана. Он был стар, очень стар, белая кожа истончилась до прозрачности, жабры ещё сильнее выдавались по бокам горла, а многорукий спрут на затылке, символ власти, уже почти никогда не шевелил щупальцами. Глаза Кхарта, сиреневые, почти прозрачные, видели многое на той земле. Он не всегда сидел затворником в Кхар-ад-Дане. Но это тоже было очень давно.

Он окунул костистую руку в чёрные воды. Редко, крайне редко воды Кадын-Кее озарялись нездешним светом, и в них можно было увидеть картины прошлого, настоящего, а, возможно, и будущего. Видения всегда были краткими, но очень чёткими. Кхарт помнил их все. Трудно запутаться. Кадын-Кее озарялся ровно четыре раза. По одному за каждую тысячу лет. Возможно, поэтому иные народы считали кхар лишёнными магии. Когда магия снисходит сама, да ещё и так редко (даже по меркам долгоживущих кхар), трудно до конца поверить в её существование.

Сегодня Кхарт приплыл на чёрное озеро, снедаемый странным предчувствием. Он никому не сказал о своём путешествии. Из Кхар-ад-Дана до озера неделю пути по извилистым протокам, вязким болотам, окутанным дрожащими испарениями, и множество незаметных омутов преграждает дорогу непосвящённому. Кхарт знал этот путь наизусть. Когда рассеялся последний зыбкий туман, его лодочка плавно выпорхнула на чёрную гладь, неподвижную и необитаемую. Он склонился над глянцево блестящей водой. Он ждал.

Прошёл день, а может быть, неделя или месяц. Кхарт не считал. Кадын-Кее была спокойна и черна, ничто не тревожило её нездешнюю гладь. Старый кхар прикрыл глаза и начал петь на древнем языке, первом языке этого мира. Слов не было слышно, да и неудивительно. У человека, случись ему стать невольным наблюдателем, вскоре разболелась бы голова, а волосы на теле встали дыбом. Кхар пел на вечном языке обитателей глубин, которые немы для всех, кто живёт на суше. Где-то далеко, в водах Вечного Океана, отозвались на его песню огромные горбатые киты, маленькие рыбки рек и речушек попрятались в зарослях водной пшеницы, завороженно слушая. Песня звучала. И озеро откликнулось.

Внезапно, как от вспышки, вода резко побелела и на её поверхности ясно проступили две фигуры: длинный тонкий силуэт высшей кхары с повязкой на глазу и щуплая фигурка человека, видимо, молодого мужчины. Они медленно приближались, и вскоре Кхарт смог рассмотреть их лица. Кхарой оказалась Алейт, несчастная высшая, потерявшая смысл жизни, а неизвестный человек стал при ближайшем рассмотрении молодым шатеном с неуловимо знакомыми чертами лица. Кхарт сощурился, пытаясь узнать незнакомца. Фигуры все ещё неторопливо приближались и в какой-то момент Алейт оказалась за левым плечом человека. Кхарт вздрогнул и пристальнее вгляделся в отражение. Он узнал, ему показалось, что он узнал… нечто, давно забытое, давно ушедшее и успевшее стать легендой. Моргнул – и воды Кадын-Кее отливали прежней равнодушной чернотой.