Текст книги "Когда ты будешь моей"

Глава 9

Марьяна

Я заканчиваю смену без происшествий и даже успеваю в последний момент запрыгнуть на подножку автобуса. Народу в салоне – тьма. Час пик, как-никак. Наверное, машина могла бы здорово облегчить мою жизнь, но вождение – совсем не мое. Я испытываю панику каждый раз, как только сажусь за руль. Уверена, что у меня ни черта не выйдет, и не могу себя заставить хотя бы попробовать. Автобус подпрыгивает на колдобине, меня отбрасывает на рядом стоящего мужчину. Я смущенно извиняюсь, крепче сжимаю пальцы на поручне и нависаю над парочкой студентов. Ребятам повезло с сидячими местами. Они держатся за руки и слушают музыку на одном айподе и выглядят такими счастливыми. Помню, мы с Юркой Соколовым так ездили в школу. Но в десятом классе он с родителями-дипломатами переехал в Уругвай, и все угасло, хотя мы и пытались поддерживать отношения на расстоянии. А потом у меня погиб отец, мама перенесла операцию на сердце, я поступила в медицинский и нашла подработку… На этом мои отношения с парнями закончились, так по-настоящему и не начавшись.

Тяжело вздыхаю, поправляю висящую на плече сумку и сама не замечаю, как снова уношусь в прошлое.

Размытые огни за окном редеют. Мы выезжаем на трассу. Дорогу замело, и ни черта не видно, но я все равно упрямо пялюсь в окно. От страха ломит в висках и стынет кровь в жилах. И даже моя истерика, будто скованная этим ужасом, угасает сама собой. Губы немеют, я никак не могу заставить их подчиниться, чтобы спросить, куда он меня везет?

– Поживем за городом, пока ты не одумаешься.

– Что? – переспрашиваю, как последняя идиотка.

– Говорю, поживем за городом. Дом находится в отдалении от трассы, так что не вздумай сбежать. Холод собачий. Погибнешь раньше, чем найдешь дорогу.

– Ты спятил? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Это же… это же похищение человека! Статья!

– Изнасилование, насколько я знаю, тоже, – сухо парирует Балашов, окидывая меня усталым взглядом. А я… я не знаю, что ответить этому психу! Просто не знаю.

Через час мы подъезжаем к большому одноэтажному коттеджу, скрытому между сосен. Последние метры пробиваемся еле-еле, буксуя и увязая в снегу. Дороги вообще не видно. Я уже не знаю, чего боюсь больше. Добраться, наконец, да места назначения, или застрять посреди леса, где нас никто не спасет. Я успеваю так сильно себя накрутить, что когда мы останавливаемся, и моим глазам открываются размытые пургой очертания дома, едва не плачу от облегчения. Действительно, все познается в сравнении. Сейчас пребывание здесь мне уже не кажется таким уж ужасным. Гораздо хуже было бы умереть от переохлаждения, если бы наш Джип увяз.

– Дай телефон.

– Что?

– Дай телефон. Тебе он не понадобится.

– То есть как это? Ты спятил? – в который раз ужаснулась я. – Мне будут звонить! Мама, подруги…

– Маме ответишь, если не будешь делать глупостей.

Устав от разговоров, Балашов забирает из моих рук сумку, находит телефон, сует тот в карман своей парки и только потом выходит из машины, чтобы открыть дверь мне. Ну, вылитый джентльмен! Урод моральный…

Я могу сколько угодно его ругать, но выхода у меня все равно нет. Стискиваю зубы, послушно кладу ладонь в его руку и, втянув голову в плечи, выбираюсь из машины. В лицо больно бьет ветер вперемешку с мелкой снежной крупой. Зарываюсь носом в кашемировый шарф, но и он не спасает от разбушевавшейся вьюги. Холод пробирает до костей, а ведь мы пробыли на улице не больше пары минут.

– Чего мы ждем? – не выдерживаю. – Что ты ищешь?

– Ключ, – отвечает Балашов, одной рукой шаря под балкой, поддерживающей крышу веранды, а другой подсвечивая себе телефоном.

– Ты серьезно вообще? Привез меня черт знает, куда, и у тебя даже ключа нет?!

– Уже есть, – улыбается Демид, поигрывая зажатым между пальцев брелоком.

– Тогда открывай эту чертову дверь! Я ужасно замерзла.

Не знаю, откуда во мне берется смелость. Может быть, я просто устала бояться, находясь рядом с ним. Или сошла с ума. Это тоже все объясняет.

Дверь за спиной хлопает. Балашов дует на замерзшие красные руки и тычет пальцами в кнопки на небольшом щитке, очевидно, снимая дом с охранной сигнализации. Но мне уже все равно, чем он там занимается. И как только загорается свет, я прохожу в первую попавшуюся комнату. Из меня будто вытащили батарейки. Я без сил плюхаюсь на диван.

– Есть хочешь? Я могу что-нибудь приготовить.

– Только спать. Где я могу лечь?

– Сейчас, застелю тебе кровать.

Я даже не протестую, хотя, в другой раз, наверняка бы сказала, куда он может сунуть свою заботу. Балашов выходит из комнаты, и в то же мгновение я засыпаю.

– Девушка! Девушка, вы выходите?

Возвращаюсь в реальность, качаю головой и отступаю в сторону, пропуская к выходу влюбленную парочку:

– Нет, мне на следующей.

– Садиться будете? – звучит мне в спину недовольный старческий голос. Опять качаю головой. Прохожу поближе к двери, чтобы не мешаться.

От остановки до дома – всего ничего. Полквартала. Даже зонт лень открывать. Я натягиваю на глаза капюшон и торопливо шагаю по тротуару. Аромат отсыревшей палой листвы забивается в ноздри. В лужах отражаются желтые кроны кленов. Я смотрю под ноги, старательно обходя их, останавливаюсь у подъезда. Как у любой женщины, в моей сумке царит страшный беспорядок, ключи находятся как раз в тот момент, когда навстречу мне из укрытия машины выбегает прыткая девица. А следом за ней еще пара человек, взявшиеся будто ниоткуда.

– Добрый день. Телеграм-канал «Жизнь звезд». Скажите, вы живете в этом доме?

Я сглатываю. Капюшон скрывает мое лицо едва не до носа, но я еще сильнее наклоняю голову.

– Извините, мне некогда…

– У нас всего пара вопросов! Вы видели здесь эту девочку? – под нос мне тычут телефон, и, конечно, я узнаю «эту девочку», потому что, черт его все дери, это мой ребенок!

– Не припоминаю. Еще раз извините.

Оттесняю настырных журналюг, прячусь за дверями подъезда и от души матерюсь. Меня бьет крупной дрожью от страха за дочку. И от злости на её непутевого папашу, который, несмотря на все мои просьбы, это все допустил. Вот тебе и фотосессии в гребаном Ашане. Ну, разве я была не права?!

Набираю Балашова и плетусь вверх по ступенькам.

– Пливет, мама!

– Полинка, а ты как узнала, что это я звоню?

– По фотоглавии.

Понятия не имею, откуда у Демида взялась моя фотография, и знать не хочу, поэтому интересуюсь тем, что меня действительно заботит:

– А где папа?

– На голшке. А я узе сходила.

– Молодец, моя хорошая. Ты не могла бы сказать ему, что я звоню… – начинаю я, и тут же морщусь от громкого ора:

– Папа! Папа! Тут мама звонит!

Слышу шорох в трубке и немного хриплое:

– Да, Марьян? Что-то случилось?

Телом бегут мурашки. Злюсь сама на себя, а вываливаю это все на Демида:

– Случилось! Из-за тебя постоянно что-то случается!

Хотя нет, на него я тоже злюсь! Сую ключ в замочную скважину, открываю дверь.

– Так, стоп! Давай по порядку…

– У меня под домом толпа журналистов. И они расспрашивают соседей о нас с Полинкой! Не знаешь, почему мне в который раз хочется свернуть тебе шею?!

Разуваюсь, сбрасываю куртку и иду в кухню. На часах нет и девяти, а мне уже хочется нажраться!

– Откуда ты знаешь?

– Они ткнули мне под нос Полинкино фото!

С сожалением смотрю на початую бутылку вина и включаю электрический чайник.

– Дерьмо.

– По классике, сейчас я должна сказать что-то вроде: я ведь говорила, что так и будет!

– Я сейчас приеду, и мы со всем…

Прерывая речь Балашова, звенит звонок.

– Подожди! Кто-то пришел…

Несусь к двери, выглядываю в глазок и с облегчением выдыхаю.

– Если это кто-то незнакомый, просто не открывай.

– Нет. Это всего лишь Настя. – распахиваю дверь и отхожу в сторону, пропуская подругу. Киваю той в сторону кухни и уточняю в трубку: – Так что ты говорил?

– Говорил, что приеду и со всем разберусь.

– Ты окончательно спятил? Только тебя здесь и не хватает! Неужели ты не понимаешь, что твое присутствие лишь подтвердит их догадки? Это ведь очевидно!

Я в отчаянии. Зарываюсь рукой в и без того растрепанные волосы, как подкошенная, падаю на стул и поднимаю растерянный взгляд на хмурую Настю.

– И то так, – задумчиво соглашается Демид.

– Я не знаю, что мне делать, – шепчу, чуть не плача. Чайник щелкает. Я встаю, достаю чашки, с психа бахаю ими об стол, низко-низко склоняю голову и опять матерюсь. Балашов присвистывает.

– Не знал, что у тебя такой богатый словарный запас.

– Заткнись! Просто заткнись сейчас. Я и так на тебя зла так, что с трудом сдерживаюсь.

– Рано или поздно правда бы всплыла наружу. Может, просто пришло время?

– Нет! Нет, не пришло! Это ты сделал все, чтобы о Полинке узнали. Какого черта ты пошел с ней в тот магазин?!

– Я вообще много где с ней бываю! В зоопарке, на аттракционах, в кафе. Мы же не можем сидеть взаперти. Она ребенок! Мой ребенок, Марьяна. А я прячу ее, как… как какой-то грязный секрет!

– Я хотела, чтобы у нее было нормальное детство!

– И оно будет таким!

– С кучей папарацци, следующих за ней по пятам?!

Понимаю, что наш разговор зашел не туда. Запрокидываю голову, делаю шумный вдох, чтобы успокоиться. Демид тоже молчит. И слава богу, конечно. Если он станет отпираться или пытаться меня переубедить, я просто взорвусь, ей богу.

– Послушай, давай ты приедешь ко мне, мы свяжемся с Норманом, это мой пресс-секретарь, и подумаем, как нам выйти из этой ситуации.

Оставляю все попытки приготовить чай. Тру лицо рукой. Каждый раз, когда мне кажется, что хуже уже просто не может быть, жизнь преподносит мне сюрпризы.

– Я-то приеду, но как мы с Полиной вернемся домой? Как? Если тут эти люди…

– Мы что-нибудь придумаем. Хорошо? Просто вызывай такси и приезжай. И захвати какие-то вещи на первое время. Пока возвращаться домой вам точно не стоит.

– Дерьмо… – шепчу я и отключаюсь.

– Ну, и где он с ней засветился? – качает головой Настя.

– В магазине. Мы ехали домой, после работы, и он зашел, чтобы купить пива.

– Вы?! Вы ехали?

– Он просто меня подвез, – оправдываюсь по привычке.

– Такими темпами ты скоро вообще забудешь, как он с тобой поступил, – хмыкает Настя.

– Не мели чушь.

– Да какая уж тут чушь?

Вскидываю хмурый взгляд на подругу, и она послушно затыкается.

– Мне надо в душ.

– А потом?

– А потом – поеду к Демиду. Будем решать, что делать дальше.

– Ну-ну… Удачи.

– Издеваешься?

– Нет. Просто не понимаю, что тут можно решить. Вряд ли вас теперь оставят в покое.

– Спасибо! Подбодрила.

Выхожу из кухни, плетусь к гардеробу, чтобы взять чистую одежду. Настя идет следом.

– Ну, извини, Марьян. Кто, если не я, тебе скажет правду? Уж точно не твой мудак.

Я замираю, потом стаскиваю с полки джинсы, простую черную водолазку под горло и говорю:

– Он не мой, Настя. Если ты забыла.

– Звучит так, как будто ты об этом жалеешь.

Молчу. Просто глотаю готовые сорваться с языка колкости. Когда дело касается Балашова, Настя превращается в такую мозгоклюйку! Бесит…

– Меня Димка пригласил на выставку хризантем, – замечаю, чтобы отвлечь подругу.

– Серьезно? И ты пойдешь?

– Почему нет? Он, вроде, отличный парень. Нет?

– Говорят, он спал с Ирмой из реанимации. Помнишь, у них такая темненькая?

– Ага. Ну, спал и спал. Он же не монах, Насть. Или мне теперь забить на его ухаживания?

– Да нет. Почему сразу забить? Я же просто так сказала… Чтобы ты имела в виду. А то мало ли, как они с ней расстались. Еще начнет строить козни.

– С чего вдруг? Мы все вроде взрослые адекватные люди.

Достаю небольшую спортивную сумку и начинаю складывать в неё вещи.

– И где ты думаешь пересидеть?

– Неверное, у мамы, – пожимаю плечами, – а там глядишь, и все уляжется.

– Ладно… Жаль, конечно, что все так вышло. Я думала, мы сходим куда-нибудь, посидим. В Мармеладе какая-то новая программа…

– Я переезжаю за город, а не на Луну. – Бросаю сумку и обнимаю Настю. Люблю ее, несмотря ни на что. – Ты можешь к нам приехать. С ночевкой, хочешь? Закажем пиццу, посидим девочками? Ммм?

– Вот ты специально? Я же на диете! – возмущается Настя, но я вижу, что мое предложение ей по душе.

– Ты и без всяких диет у меня красавица, – улыбаюсь я. – А теперь топай, мне собираться надо. И привет родителям передавай!

Глава 10

Демид

На моих часах девять утра, а в Нью-Йорке третий час ночи. Для звонков – не лучшее время, но кого это волнует, ей богу? Уж точно не меня. Я плачу своим людям столько, что могу к ним обращаться в любое время. Что и делаю, если придется.

– Джонс!

– Привет, Норман, – перехожу на английский и вскрываю пачку сухого завтрака.

– Привет, чемпион.

– Мне нужна твоя помощь. Пресса пронюхала, что у меня есть дочь. Нам нужно подумать, как выйти из этой ситуации с минимальными потерями для малышки.

– Дочь? Ты сказал «дочь»?! Кто-то опять пытается повесить на тебя своего ребенка?

Смеюсь, наливаю молоко в тарелку и подмигиваю сидящей за барной стойкой Полинке.

– Нет. Ничего подобного. У меня действительно есть дочка. Полина. Ей три. Я не афишировал эту информацию по просьбе матери девочки. Она не публичный человек. В общем, долгая история…

– Одну секунду.

Буквально вижу, как Норман выбирается из постели и гуглит последние новости. Не знаю, успели ли они докатиться до Америки. Наверное, да. В эру интернета информация распространяется со скоростью лесного пожара.

– Слушок пошел. Но серьезные медиа его еще не подхватили. Дерьмо! Не скажешь, почему я узнаю о таких вещах последним?!

– Так уж вышло, – философски пожимаю плечами. – Если тебе полегчает – о Полине не знает никто.

Ставлю молоко в микроволновку. Достаю чашу блендера, засыпаю в нее протеин, добавляю молоко, банан и замороженные ягоды для цвета. Завтрак чемпионов.

– Окей-окей! Ладно… Только не говори мне, что вы не хотите давать прессе комментариев.

– Давай так. По-твоему, насколько они нужны?

– Пока мы не понимаем масштабов происходящего, об этом трудно судить. Думаю, нам стоит выждать несколько дней. За это время мы подготовимся. Напишем короткий пресс-релиз и обдумаем, как будем действовать, если ситуация накалится.

– Окей. Действуй.

– А вы? Давай только без самодеятельности, ладно?

– Заметано.

– Демид!

– Да?

– Твое отцовство могут вычислить по официальным каналам?

– Да, я записан отцом ребенка.

– Хорошо. Мы это учтем.

– Набирай, если что. Я тоже на связи.

Я сбрасываю вызов. Растираю рукой затекшую шею.

– Готова? – спрашиваю Полинку, прежде чем нажать на блендере кнопку «пуск». Она трясет головой, я включаю прибор и достаю молоко для дочки из микроволновки. Мы успеваем позавтракать до приезда Марьяны. Звонок в дверь звенит неожиданно громко. У меня практически не бывает гостей, и я отвык от этого звука.

– Мама-мама! – орет Полинка, проворно слезает с высокого стула и мчит впереди меня к двери. Открываю. Полинка бросается в объятия матери, словно не видела ту минимум год.

– А ты почему не в садике? – вздыхает Марьяна, приглаживая растрепанные волосы дочки.

– Мы плоспали.

– Не может быть.

Марьяна бросает на меня хмурый взгляд и наклоняется, чтобы снять ботинки. Похоже, она опять меня избегает, а ведь я думал, что мы оставили это в прошлом. Дерьмо. Отступаю на шаг. Марьяна медленно выпрямляется и оглядывается по сторонам:

– Ты сделал ремонт?

– Еще в прошлом году, – пожимаю плечами. Коридор достаточно просторный, в нем полно места, света и воздуха. Но мне все равно нечем дышать. Сглатываю, сжимаю и разжимаю кулаки. Я ведь действительно верил в то, что между нами все изменилось! После того, как она кончила у меня на языке… Что еще мне было думать? Что еще мне, мать его, надо было думать?! Я поплыл, как последний дебил. Нафантазировал себе всякого. И только теперь понимаю, каким же был дураком.

– Проходи. Будешь завтракать?

– Нет.

– Кофе? – не сдаюсь я.

– Да, пожалуйста.

Мы такие показательно вежливые друг с другом, что от этой неискренности сводит зубы. И, думаю, не только у меня. Лишь Полинка весела и жизнерадостна. Скачет по коридору вприпрыжку.

– Марьяна, что происходит? – не выдерживаю я.

– Понятия не имею. Я возвращалась с работы, когда на меня налетели репортеры…

– Я не об этом!

Марьяна вздрагивает. Ведет пальцем по столешнице и, не глядя на меня, шипит:

– Не смей на меня орать! Ты пугаешь меня…

– Бред! Ты знаешь, что я никогда тебя не обижу! Больше нет…

Мне совершенно не хочется ругаться в присутствии дочери. Я оглядываюсь на нее, но, к счастью, Полинке совершенно не до нас. Она сидит на полу и старательно стягивает платье с новенькой куклы Барби. Понятия не имею, зачем Полинка каждый раз их раздевает. Она даже не пацан.

– Я не хочу это обсуждать, Демид!

– Но нам нужно это сделать. Так не может больше продолжаться!

– Не понимаю, о чем ты.

– Черта с два ты не понимаешь!

Злюсь! Злюсь так, что с трудом сдерживаюсь. Чувствую себя преданным и использованным. Не потому, что наш секс – это всегда игра в одни ворота. Тут в другом дело… Меня бесит, что она играет на моих чувствах. Сознательно и искусно. Сначала подпускает к себе, манит несбыточным, а потом идет на попятный, отвешивая мне пинка под зад. Когда это случилось в первый раз, я еще мог поверить в случайность. Но дважды… Нет уж, увольте.

– Я приехала, чтобы решить вопрос с прессой.

Марьяна все же поднимает взгляд, и то, что я в нем вижу, заставляет меня выдохнуть и притормозить. Задуматься о том, не мог ли я ошибиться. Она растеряна. Она так растеряна, что кажется, еще чуть-чуть, и сбежит от меня, роняя тапки. Выдыхаю и отступаю в сторону.

– Да. Я уже обсудил ситуацию с Норманом…

– Уже? Но… как? Я ведь хотела принять участие в разговоре! Меня это тоже касается! – заводится Марьяна.

– В этой ситуации действовать нужно было оперативно.

– Ладно, – Марьяна нерешительно соглашается. Я вижу, как в ней борются здравомыслие и обида. Первое побеждает. – Выкладывай, что вы решили.

Ставлю перед Марьяной чашку ароматного кофе и рассказываю ей все, как есть. Она задумчиво трет лоб, иногда хмурится, иногда, соглашаясь, кивает.

– Пресс-релиз – это…

– В нашем случае – что-то вроде официального комментария для прессы. Во избежание кривотолков. Ты же знаешь, как это бывает.

– Нет, Демид! Я не знаю. И знать не хочу. Но теперь ведь ничего не изменишь…

Марьяна встает со своего стула и подходит к окну. Она выглядит опечаленной. Да, пожалуй, это наиболее подходящее слово. Иду следом. Становлюсь за спиной. Марьяна медленно оборачивается.

– Ты выглядишь уставшей.

– Я после дежурства, Демид.

Киваю. На бледном от беспокойства лице круги под глазами кажутся особенно яркими. Протягиваю руку.

– Что?

– Пойдем. Я постелю тебе в гостевой.

– Я не собираюсь у тебя оставаться.

– Но хотя бы отоспаться после работы ты можешь?

– Лучше я это сделаю у мамы… – вяло протестует Марьяна.

– Да брось. Вдруг она не одна?

Марьяна морщится. Она явно не в восторге от личности ухажера матери, хотя мне он показался нормальным мужиком. Да и Полинке Воронов тоже понравился. С другой стороны, наверное, иначе быть не могло, учитывая какую роль тот сыграл в ее прошлом. Марьяна до сих пор остро переживает то, что случилось.

– Ладно. Пойдем. Мне нужно всего пару часов, чтобы прийти в себя.

Киваю. Толкаю дверь в пустующую спальню, захожу внутрь и сдергиваю покрывало. К счастью, кровать застелена. Я не зря плачу домработнице. Марьяна топчется у порога. Поверить не могу, что она до сих пор меня боится, но это так.

– Пойду, принесу сумку, – бросаю сухо и отступаю к двери. Я тоже не железный. У меня тоже есть пределы. И когда Марьяна начинает в страхе озираться по сторонам, она, сама того не замечая, испытывает их все сразу.

Неужели так будет всегда?

Сумка Марьяны валяется у двери. Я подхватываю ее и перед тем, как вернуться в спальню, заглядываю к дочке, но не нахожу ее у телевизора. Внутренне напрягаюсь, хотя и понимаю, что, скорее всего, она просто пошла за Марьяной. Так и есть. Полинка в гостевой. Стоит над спящей матерью, как приведение.

– Эй, – зову тихонько.

– Мама спит?

Перевожу взгляд на Марьяну. Она действительно спит, по-детски подложив руку под щеку. И усталость здесь ни при чем. Кажется, она может уснуть вообще, где угодно.

– Спит. Давай не будем ее будить, – легонько тяну Полинку за руку, а сам как будто не здесь. Память вновь утаскивает меня в не такое уж и далекое прошлое.

Я отхожу на какие-то пару минут. Чтобы включить отопление на полную мощность, да приготовить постель для Марьяны. Быстро возвращаюсь в гостиную и замирю на полпути. Она спит, свернувшись калачиком на широком диване. Но ее сон беспокойный. Глазные яблоки бегают под тонкими голубоватыми веками. Лежащие на щеках ресницы дрожат, между бровей залегла тревожная складочка, и даже сон не сможет стереть с ее лица тревогу.

Опускаюсь на пол. Веду рукой ото лба к затылку. Наверное, до этого момента я до конца не понимал, что делаю. Осознание приходит постепенно. Легкой паникой, разливающейся за грудиной, страхом за неё… за нас. Жалостью, что все так получилось. Мне действительно страшно. От того, что я понимаю – не отпущу. Чего бы это ни стоило. Терять мне уже нечего. А ставки слишком высоки. Может быть, если этот ребенок родится, я сумею справиться с собственными демонами и выбраться из дерьма. Может быть… В этом смысле мое желание, наверное, эгоистично. Но мною движет не только оно одно. Я действительно хочу этого ребенка. Скоро мне стукнет тридцать пять. Я многого достиг в этой жизни. Но моя главная мечта до сих пор не осуществилась. Меня никто и никогда не любил так, как мне того бы хотелось. Бескорыстно, преданно, фанатично… Так, как я умел любить сам.

Несмело касаюсь пальцами ее руки, покоящейся на животе. Он еще абсолютно плоский, и даже не верится, что где-то там зарождается жизнь. Но она зарождается… уже шесть недель как. Прямо сейчас у нашего малыша возникают первые связи между нейронами, и начинает развиваться головной мозг. Я знаю, что пока он ничего не слышит, но все равно, склонившись над животом, шепчу:

– Я люблю тебя и никому не дам в обиду. А она… она тоже тебя полюбит.

По крайней мере, я на это надеюсь. Ребенок нуждается в матери. Кладу руку на живот Марьяне и сглатываю. Меня переполняет нежность. В горле собирается ком. Мне нужно заняться делом. Придумать какой-нибудь план. Но вместо этого я не могу себя заставить оторваться от них обоих. Сижу так еще некоторое время. И лишь звонок телефона заставляет меня подняться. Вырубаю звук и на цыпочках выхожу из комнаты. Звонит Дик. Мой менеджер. С тех пор, как меня дисквалифицировали, мы по уши в дерьме. Меня лишили титула, трех поясов и гонорара за бой. И ко всему прочему оштрафовали. Но в этой ситуации был и один жирный плюс. Если я буду паинькой, к завершению срока дисквалификации ко мне выстроится очередь из желающих вызвать меня на поединок. Собственно, мои ребята уже ведут переговоры… От меня же требуется не так уж и много. Держать себя в форме и под контролем. С первым – никаких проблем. А вот второе дается мне с большим трудом. Я стараюсь только ради этого нарождённого малыша. Если с ним что-то случится… Нет, об этом лучше не думать.

Заканчиваю разговор с Диком и иду в кухню. Метель утихла, но снег валит, не прекращая. Подхожу к огромному, во всю стену, окну и замираю в восхищении. Вид открывается просто сказочный! Жаль, что эта сказка не про мою жизнь… Очень жаль.

– Папа! Папа!

– Что, моя хорошая?

– Тинифон!

– А, черт…

Достаю трубку из кармана, прикладываю к уху.

– Я составил короткое заявление для прессы. Глянь в почте. Если что-то нужно добавить – пиши.

– Хорошо. Дам ответ через пару часов. Нужно, чтобы с этим всем ознакомилась мать Полинки.

– Отлично. Ты должен ей объяснить, как сейчас важно действовать сообща.

– Марьяна это понимает.

– Надеюсь. Любая самодеятельность будет только мешать. Я должен знать что-нибудь еще?

Веду по голове рукой. Вообще-то может вылезти все, что угодно. Если Марьяна решит взбрыкнуть и отомстить мне – лучшего шанса у нее не будет. Потому что именно сейчас к ней будет приковано внимание мировой прессы, но… Я не верю, что она пойдет на это. Только не сейчас. Только не после того, что случилось!

– Нет, Норман. Ничего такого. Бай!