Текст книги "Верная"

Глава 3

Евгения

Я упоминаю о своей стажировке в офисе Горозии не случайно. Мой отчим в курсе, что я начинала именно там. В конце концов, он сам меня туда и пристроил. Если ему передадут… точнее, когда ему передадут, о чём мы говорили с Сергеем Зурабовичем, отец наверняка задастся вопросом, почему я не упомянула об этом факте в нашем разговоре, когда оно само собой напрашивалось. Так что, да. Всё неспроста. Что ж ты волком на меня смотришь? Я, чёрт его дери, не дурочка. И отдаю отчёт тому, что делаю, что говорю… Я каждый свой шаг, взгляд, каждое своё слово держу под контролем. Неужто тебе непонятно?

– Ах да. У меня же еще ваша карта, – отмираю я и снова ныряю в сумочку.

– Какая карта?

– Зарплатная, – усмехаюсь. – Здесь ваш аванс.

– Лучше бы мои счета разблокировали, – ворчит Горозия, подслеповато щурясь.

– Не всё сразу, Сергей Зурабович. Поверьте, здесь достаточно средств на то, чтобы… эм… как-то обжиться.

Горозия хмыкает. Жестом подзывает официантку и велит ей принести счёт. Платит сам, остановив мой порыв разделить счёт поровну злым взглядом. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

У кафе нас поджидает несколько журналюг. Этого стоило ожидать. Уж больно у нас приметные машинки. Вспышка камеры слепит прежде, чем охранники оттесняют особенно настырных. Я поворачиваюсь к Горозии, злость которого чувствую так, будто она материальна. Внешне же он остается спокойным.

– Возможно, зря мы вышли, – признаю с досадой, когда мы с ним располагаемся в салоне «Мерседеса».

– Что ж теперь – не есть? – цедит он.

Наверное, это дико сложно – зная, что ты ни в чём не виноват, зная, что тебя просто сделали козлом отпущения, терпеть такое. Впрочем, пойми тут, как ему, пробейся через эту стену… Хрен ведь получится.

Остаток дороги проходит, считай, в тишине. Выпитая водка вкупе с дикой усталостью и нечеловеческим напряжением, в котором я живу вот уже несколько месяцев, наливает веки тяжестью. Находясь на грани яви и сна я, тем не менее, очень остро ощущаю его присутствие. Наши руки лежат совсем рядом. Стоит чуть пошевелить пальцами – и я смогу убедиться, так ли груба его кожа, как кажется. Но, конечно же, ничего подобного я не делаю.

Ещё через полчаса Костик сбрасывает скорость и мы останавливается возле дома Горозии. По условиям УДО ему необходимо жить по прописке. Эта квартира – единственное, что ему осталось после судов и развода. И то, насколько я могу судить, часть в ней принадлежит его бывшей жене. По моему распоряжению там к его приезду убрались и забили холодильник продуктами. Даже жаль, что не могу вместе с ним подняться и посмотреть на то, как он отреагирует на свое возвращение домой.

– С вами пойдет Иван Васильевич. Расскажет, что да как, выдаст пароль от Wi-Fi.

– Кто такой Иван Васильевич? – сощуривается Горозия.

– Ваш личный помощник и водитель в одном лице. Все свои просьбы и пожелания вы можете адресовать ему. Он вам с радостью во всём поможет.

Пальцы Горозии ложатся на ручку двери. Но вместо того, чтобы выйти, подхватив злосчастный пакет, он оборачивается ко мне:

– Что, даже девочек организует?

Меня словно током бьёт. Переглядываюсь с Костиком, что пристально на меня смотрит в зеркало заднего вида, и равнодушно, даже с некоторым недоумением веду плечом:

– Почему нет? Если нужно.

Хрен ты меня шокируешь.

Горозия хмыкает и всё же открывает дверь.

– А свой телефончик не оставишь? Вдруг мне в голову придёт какая-то идея по работе?

– Мой телефон, как и телефоны других сотрудников, вбит в память вашего в разделе «коллеги».

Сергей Зурабович, играя желваками, кивает и отходит, двигаясь стремительно, как лев. Одна машина из нашего кортежа остаётся во дворе его дома. Две других, в том числе мой «Мерседес», срываются с места и уносятся прочь.

– Сразу видно – крутой мужик, – комментирует Костик.

– Да? – не выказав никакой заинтересованности в этом разговоре, отворачиваюсь к окну.

– Угу. Все по-нашему: пожрать, выпить, а потом и бабу, – смеётся водитель. – Не мудрено. Без бабы на зоне тяжко.

– А ты в этом большой специалист?

– Ну, в армейке пришлось год помаяться.

Вот уж какую тему мне не хочется развивать.

– Кость, ты возле магазина меня выброси, ага? Я, похоже, опять Нинусе «Киндер» задолжала.

– Вы бы уже ящик купили, Евгения Александровна.

Рассеянно киваю. Может, это и впрямь был бы неплохой выход, принимая во внимание то, что мы с дочерью договорились – за каждое своё позднее возвращение домой я ей покупаю сладость. А учитывая, сколько времени мне приходится торчать на работе… Да, ящик «Киндеров» мог бы стать неплохим подспорьем. Хоть в магазин не придётся бегать, когда от усталости хочется лишь одного – налить себе бокальчик, залезть в ванну и под Шопена полежать с полчасика в обжигающе-горячей воде. После этого все косточки в теле – как холодец, которым я сегодня обедала.

Паркуемся, иду в магазин. Народу немного, но работает всего одна касса и всё равно приходится постоять. А дома меня уже ждут. Стоит мне переступить порог, как навстречу мне из гостиной выбегает Нинусик:

– Ага! Вот она, наша блудница!

– Чего? – я открываю рот. – Ты где такое слово услышала? – Не зная, плакать мне или смеяться, перевожу взгляд на дочкину няню, которая ей осталась в наследство от меня. – Катя?

Та растерянно разводит руками. Мол, я вообще ни при чём. А Ниночка, словно не замечая нашей реакции, подлетает ко мне и, обхватив за ноги, утыкается лбом в бедро.

– А я тебя всё жду и жду! Мне тебе срочно нужно кое-что показать.

Сердце сжимается от нежности. Блаженно жмурюсь и веду по медным волосам дочери пальцами.

– Нинусь, ты маме хоть поесть дай да в себя прийти после работы, – возмущается Катя.

– Но для начала расскажи, почему это я блудница? – замечаю, с облегчением избавляясь от туфель.

– Ну как же? Ты же везде блуждаешь! – прыгая на одной ноге, поясняет моя непоседа. Я откидываю голову и смеюсь:

– Это слово имеет совсем другое значение.

– Да? Как нелогично. И что же оно означает?

Озадаченно морщу лоб. Нине как всегда ловко удаётся припереть меня к стенке.

– Я тебе расскажу, когда ты чуточку подрастёшь, – навожу тумана. – А пока лучше бы тебе избегать этого слова вовсе.

Пресекая вопрос Нинуськи – «а почему?», я достаю из сумочки «Киндер». Так сложилось в нашей семье, что я не слишком балую дочь. И этот подход к воспитанию даёт свой результат – любая мелочь приводит Нинуську в восторг.

– Спасибо! Ну теперь-то ты посмотришь, как я умею? – нетерпеливо интересуется она и делает колесо. С тех пор, как моя дочь освоила этот трюк, колесо она предпочитает любому другому способу передвижения по квартире. Я широко улыбаюсь и плетусь вслед за ней.

– Вскипячу чайник, – ставит меня перед фактом Катя. Я благодарно киваю и опускаюсь на широкий диван, отделяющий гостиную от зоны кухни. Следующие минут пятнадцать Нинуська развлекает меня своими танцами. Она довольно высокая для своего возраста, и может потому, а может, по какой-то другой причине, грациозности в ней примерно столько же, сколько и в новорождённом жеребёнке. Зато её отсутствие компенсирует завидный энтузиазм. Уж этого добра в моём чаде с избытком. Трудно найти более упрямого и неунывающего ребёнка.

– Великолепно! – с восторгом резюмирую я, когда Нина останавливается, чтобы перевести дух, и тут же, исподтишка на неё напав, затаскиваю к себе на диван и щекочу, щекочу… Нинуська смеётся, и я тоже смеюсь – запыхавшись, она сопит, как возмущённый ёж. Касаюсь носом взмокших медных прядей, налипших ей на лицо, делаю глубокий вдох. Младенцем она пахла совсем иначе. Как же быстро уходит время! Кажется, что я за ним совершенно не успеваю и упускаю что-то по-настоящему важное.

– Нинусь, – шепчу я, – а давай бросим всё и рванём куда-нибудь на край света?

Катя оборачивается, так и не донеся до стола блюдо с пирогом, и удивлённо вздёргивает брови. Знаю-знаю, неожиданно! И необдуманно тоже…

– Ну ты что мам? Мы ведь это уже обсуждали. Я не могу. У меня репетиции и Толик.

Аргумент. У моей дочери, в отличие от меня самой, с личной жизнью полный порядок. Но кое в чём мы с ней всё-таки совпадаем. Если верить Кате, нас магнитом притягивают бедовые парни. Толик – как раз такой. Бедовый. Даже его матери трудно вспомнить, какую кость он ещё не ломал, и где у него нет шрама. Неприятности следуют за Толиком по пятам. И, как ни странно, делают его ещё более привлекательным в глазах подружек по песочнице. Прибавьте к этому симпатичную мордашку, белобрысый, дыбом стоящий ёжик волос, шрам, пересекающий бровь, – и вот уже перед вами главный сердцеед на районе.

– Как он поживает? – улыбаюсь я.

– Ой, мама, Толик как Толик, – не по-детски обречённо вздыхает Нина, отчего мы с Катей смеемся так долго и громко, что начинают болеть животы.

– Ну и чего смешного? – хмурится Нина.

– Ничего. Это мы так… Топай уже в ванную. Я тоже хочу помыться.

Смыть с себя этот день. Его липкость и ароматы.

Нинуська уходит. Я помогаю Кате убрать со стола. Ей уже нелегко одной справляться и с хозяйством, и с моей непоседливой дочкой. Но когда я пытаюсь представить кого-то другого на её месте, всё во мне тому начинает противиться.

– Кать, может, все же наймём тебе помощницу?

– Ни за что, – хмурит она седые брови. – Или тебе что-то не нравится?

Катя не может скрыть беспокойства в голосе, как ни старается. Я трясу головой:

– Нет, что ты. Просто дел ведь у тебя – вон сколько. Может, всё-таки посмотришь кандидаток?

– Нет, – упрямится. – Молодые – все безответственные. Ничего не могут.

– Ну, как знаешь. А я сегодня, между прочим, холодец ела. Помнишь, ты давно-давно готовила на Рождество?

– И где ж тебя холодцом кормили?

– А, в забегаловке одной… Вкусный был. Кать…

– М-м-м?

– А ты чего со мной больше на украинском не говоришь?

– Так ведь Александр Николаич всегда на это злился. Я так боялась, что он меня выгонит с волчьим билетом, когда ты стала на суржике балакать. Помнишь? И что тогда? Совсем бы ты одна-одинёшенька без меня осталась.

– Ты уже давно не работаешь на Александра Николаевича.

– Отвыкла! – Катя машет рукой, а я и хотела бы что-то добавить, да из ванны выскакивает Нинуська и снова заполняет собой весь эфир. Что хорошо, с появлением дочери одиночество мне больше не грозит. Тут хоть бы полчаса урвать для себя любимой. Я ведь совершенно чокнутая мамаша, которая больше всего в жизни боится чего-то там недодать, как недодали мне в свое время. Но также выдержать баланс, не став этакой душнилой. Вроде пока получается.

Уединившись в ванной, стаскиваю с себя одежду. Бросаю в корзину, погружаюсь в обжигающе горячую воду. Телефон на всякий случай кладу на небольшой круглый столик, приставленный к ванне – банальная перестраховка. Я не думаю, что отчим потребует от меня отчёта уже сегодня. Горозия, кем бы он ни был, не входит в круг его первоочередных интересов. Тут не стоит питать иллюзий. Впрочем, это также не означает, что меня не подвергнут допросу в самом ближайшем времени. Как только у папеньки появится свободная минута. Например, за завтрашним обедом. Есть у нас в семье такая идиотская традиция – раз в неделю собираться за одним столом, будто мы охренеть какие дружные ребята. Почему-то мне кажется, что в такие моменты отчим представляет себя потомственным дворянином. Хотя никаких дворян у него в роду, конечно же, не было. Может, этот факт и не дает ему покоя, не знаю. Понимаю только, что нормальному человеку без комплексов не нужны помпезные замки, «Ролс-Ройсы» и эти показательные обеды на огромной лужайке, спроектированной специально приглашёнными из Лондона умельцами.

Интересно, а чем сейчас занят Горозия? Может, тоже, как и я, отмокает в ванне? Или же он решил проверить исполнительность Ивана, поручив найти ему шлюху? Будто желая смыть с себя эту мысль, я с головой ухожу под воду. Плевать. Мне на всё плевать. И всё же… Интересно, какую женщину он выберет, чтобы покончить со своим вынужденным целибатом?…

Глава 4

Серго

Я застываю на пороге собственной квартиры, будто опасаюсь, что внутри притаился какой-то хищник. Может, так оно и есть. Воспоминания – те ещё шакалы. Уж мне ли не знать, как они исподтишка вгрызаются в тело и не отпускают, сколько ни бейся. И всё ж у этих зверюг нет цели убить свою жертву, их задача – сделать её жизнь невыносимой. Поэтому, окончательно измотав бедолагу, воспоминания-шакалы вытаскивают зубы из плоти и растворяются в свете дня. Всё ж шакалы – преимущественно ночные звери.

Делаю глубокий вдох, ожидая, что на меня обрушится вонь запустения. Но ничего подобного не происходит. Пахнет хорошо, хоть и незнакомо. Какой-то полиролью и свежестью. Переступаю порог. Щёлкаю выключателем.

Здесь всё по-прежнему роскошно, сказывается вкус моей бывшей. Кажется, вот сейчас навстречу мне выбежит Нико и с криками «Папа! Папа!» бросится мне на шею. Ему теперь двенадцать. А когда меня из этой самой квартиры забрали, Нико было, соответственно, шесть. Чем он жил всё это время? Кем он стал?

Веду пальцами по полке для мелочи – ни пылинки. Кто-то позаботился о том, чтобы мне не пришлось убирать. Так трогательно.

Оборачиваюсь к следующему за мной по пятам водителю. Он захлопывает дверь. Ах, да… Вот и изменения. Дверь-то новая. Маски-шоу ко мне ворвались с огоньком. Даже не потрудившись позвонить, они сходу начали срезать дверные петли болгаркой. Шум стоял адский. Это всё, что я помню отчётливо: шум и перепуганные лица домашних. Остальные нюансы той ночи почему-то поблёкли и вытерлись из моей памяти, хотя сколько тут прошло? Не так уж и много, в общем-то. Хотя, конечно, как посудить.

– Вы можете быть свободны. А я, пожалуй, здесь осмотрюсь и прогуляюсь, – смотрю на водилу искоса. Ну, давай. Давай, скажи, что я не имею права.

– Хорошая мысль. Только постарайтесь оставаться в черте города, выезжать за его пределы вам нельзя по условиям УДО.

– Я помню.

– Хорошо. Вот тут на полке пароль от Wi-Fi. Мой номер вбит в вашу телефонную книгу. Звоните в любой момент. Есть желание куда-то поехать завтра?

– Я ещё не думал об этом. Если что – наберу.

Иван уходит, я разуваюсь и падаю в гостиной на диван. Wi-Fi мне сейчас и на хрен не нужен. В телефоне нормальный мобильный интернет и пока его более чем достаточно. Тру лицо ладонями. Так странно. Я думал, что буду чувствовать себя лучше. Но… Похоже, состояние узника не зависит от размеров его клетки. Толку, что моя расширилась на целый многомиллионный город? Впрочем, есть в этом и свои преимущества. Комфорт… Я веду ладонью по шёлку, которым обит диван. И снова почувствовав жар, наконец, избавляюсь от осточертевшего свитера. Подумав, стягиваю с себя и остальную одежду. Не жалея, выбрасываю в мусор. Корзина стоит на прежнем месте под мойкой. Всё вообще по-прежнему, да. Я упоминал… Только пусто. Во всех смыслах.

– Куда-то спешишь? – всплывает в памяти.

– Да. Меня дома ждут.

Интересно, кто?

Залезаю под душ. Блаженно морщусь, потому что вода действительно горячая. На зоне считается большой удачей, когда та хотя бы не ледяная. Долго стою под упругими сильными струями, не потрудившись намылиться. Кайф ведь… Чистый кайф. Спустя какое-то время беру флакон с гелем для душа. Выливаю на новенькую, весёлого ярко-жёлтого цвета мочалку, с остервенением принимаюсь себя тереть… И только тогда понимаю, что этот гель – тот самый, которому я отдавал предпочтение в своей прошлой жизни. Подношу мочалку к носу и делаю глубокий вдох. Всё верно. Не ошибся. И марка та же. Можно было бы предположить, что флакон сохранился ещё с тех времён, но это глупо. Тем более что он полон – я специально проверил, взвесив в руке.

Сложно представить, кому и на какой чёрт понадобилось вникать в такие детали. Я быстро домываюсь, растираю бледное тело шикарным банным полотенцем и выхожу, обмотав бёдра.

Обед давно утрясся, хотя я поел достаточно плотно. Мелькает мысль заказать доставку – рекламные проспекты с контактами предусмотрительно оставили на журнальном столике, но я за каким-то хреном прусь к холодильнику и дёргаю на себя ручку. Чего тут только нет! Сыры, колбасы, балык. Какие-то рулетики, яйца, бекон. Зона свежести забита под завязку овощами, в ещё одном контейнере – фрукты. Достаю всё, что могу за раз унести. Тянусь к разделочной доске и на всякий случай – ну мало ли, чем чёрт не шутит? – открываю винный холодильник.

– Бинго.

Небогато, но пару бутылок кто-то заботливый для меня все ж купил.

У меня незнакомо щекочет в носу. С остервенением растираю двумя пальцами переносицу – вдруг поможет? И как Золушка, которая боится, что вот-вот её карета превратится в тыкву, принимаюсь жадно есть всё, что успел достать. Засовываю в рот кусок изумительного хамона, ломоть сулугуни, откусываю помидор… Выдвигаю ящик – память услужливо подбрасывает нужные координаты, – достаю штопор. Минута – и бутылка великолепной «Хванчкары» открыта. Пью прямо из горла. И снова набиваю рот балыком. Наевшись досыта, подхватываю бутылку и отправляюсь в пеший тур по квартире. В нашей с Викой спальне не задерживаюсь, а вот в комнате сына сползаю по стене на пол и смотрю, смотрю… На брошенные игрушки… На лего, установленную на специальном столе железную дорогу – мой подарок Нико на пять лет. Почему Вика их не забрала при переезде? В носу опять возникает то странное чувство покалывания.

Я поднимаю задницу с пола и шагаю к шкафу. Штаны, шорты, майки… Школьная форма с логотипом одного из крутейших столичных лицеев. Нико как раз пошёл в первый класс, да… Сгребаю майку и подношу к носу. Нет… Ничего. Пахнет залежавшейся тряпкой. Тут запустение чувствуется. Хотя и в этой комнате тоже навели марафет и даже вымыли окна – вон как они сверкают. Огромные, от пола до потолка, с видом, который стал тем самым решающим доводом, подтолкнувшим меня купить квартиру именно здесь. Теперь же мне кажется, что дом стал бы гораздо более разумной покупкой. По крайней мере из дома я мог бы выйти в сад, чтобы не чувствовать своего одиночества так остро. Здесь же я будто золотая рыбка в аквариуме.

Взгляд останавливается на фото в рамке на тумбочке в изголовье кровати. На ней я и Вика с новорождённым Нико. Интересно, я бы чувствовал себя лучше, если бы она меня дождалась? Да ну. Бред какой-то. Я и женился-то на ней по залёту. Казалось, почему бы и нет. Тридцать два уже, вроде самое время остепениться. А тут девочка подходящая. Из хорошей семьи. Отсутствие каких-то пылких чувств я не считал таким уж аргументом «против» хотя бы потому, что дожив до тридцати двух так ни разу и не влюбился. В общем, сыграли свадьбу и зажили. Ну так… Ни плохо, ни хорошо. Я работал как проклятый, так что земля подо мной горела. Блядовал, чего уж скрывать. А Карина вела тот образ жизни, к которому привыкла, имея витрину в виде успешного мужа и умницы-сына, что позволяла ей поддерживать свой статус среди подруг. Я очень хорошо понимал, что нас держало вместе, и не питал иллюзий. Поэтому, когда случилась вся эта заваруха, я, облегчая ей выбор, сам подал на развод. И ни разу об этом не пожалел. Другое дело – Нико… Позвонить бы ему. Узнать номер наверняка будет не трудно. Но что сказать? «Привет, сын, я твой папа. Вот, откинулся с зоны»? Да чтоб его!

Выхожу из детской, от души шандарахнув дверью. Замираю у высокого зеркала в коридоре, впервые за много лет увидев себя в полный рост. Самопроизвольно с губ срывается свист. А я здорово раскачался на зоне. Пожалуй, не влезу ни в один свой костюм. Кстати, о них. Иду в гардеробную. Та больше чем наполовину пуста. Раньше основную её часть занимали наряды Карины. Теперь же здесь преимущественно моё барахло. И только парочка каких-то пёстрых платьев. Очевидно, давно вышедших из моды.

Нахожу тонкие треники, самую широкую футболку, одеваюсь и выхожу на улицу. Здесь, вне стен, одиночество даже в кайф. Брожу по вымершим дорожкам парка, заглядываю в витрины закрывшихся после полуночи ресторанов, вдыхаю пустоту улиц, тишину уснувших дорог. Торможу у метро. Я бы сейчас с радостью проехался в пустом вагоне, но метро уж давно закрыто. Фонари заливают яично-жёлтым темноту аллей, ветви старых могучих деревьев плетут над головой затейливое кружево. Я блуждаю в колышущихся тенях, которыми оно устилает мой путь, и гоняю мысли по кругу.

– И знаете, я ведь даже в вашем офисе успела отметиться… Я у вас стажировалась.

– Правда?

– Целых три месяца.

– Не помню…

Зачем я у неё спросил про шлюх? Чего этим добивался?

В окутавшую меня тишину врываются тихие голоса, шёпот, шорох… На скамейке чуть в стороне целуется парочка. Девица в позе наездницы сидит на парне. Одна его рука на её бедре, вторая – запуталась в волосах. Я замедляюсь, не в силах оторвать от них взгляда. Вот она – нормальная беззаботная жизнь. Не знаю смогу ли я теперь так же…

«И знаете, я ведь даже в вашем офисе успела отметиться…» – опять её голос.

Нет, конечно, всё правильно. Об этом нужно было упомянуть. Откуда ей было знать, что со мной эти слова сделают? Сколько выпустят наружу никому не нужных воспоминаний.

То, что нам в офис сосватали дочь Воскресенского, просто не могло пройти незамеченным. Я к тому моменту уже понимал, что меня хотят слить. Только не понимал ещё, каким образом. Поэтому каждый новый человек в моём окружении попадал под самое пристальное внимание. И, конечно, может Женя того и не замечала, но я стал присматриваться к ней буквально сразу же.

Первая мысль – какая она некрасивая. И дело тут даже не в её угловатой фигуре, со всех сторон больше напоминающей доску, не в чертах лица, по отдельности вроде бы даже красивых, а в каком-то общем впечатлении, которое она производила, когда смотрела на тебя этими своими водянистыми глазами. Я одно время даже думал, что её спецслужбисты натаскивали. Ведь через эту водянистую гладь невозможно было пробиться. Она держалась ото всех в стороне. Была вежливой, но закрытой. В сплетнях не участвовала, на обед с другими не ходила. Она не пыталась понравиться или как-то иначе вписаться в коллектив. Казалось, ей было вообще похеру, что он ней подумают. Так, словно она не планировала задерживаться здесь надолго.

Конечно, я не верил, что ей в игре против меня отводилась центральная роль, но что какая-то роль отводилась – не сомневался. А там ведь помните, как говорят? Держи друзей близко, а врагов ещё ближе… Я полагал, что смогу разузнать нечто такое, что позволит мне выиграть время, и меня совершенно не волновали методы, к которым для этого придется прибегнуть.

И вот теперь – сюрприз-сюрприз… Она аж целая моя заместительница.

Хожу долго, пока не начинают гудеть ноги. Город просыпается. Навстречу мне едет первый трамвай. Наверное, зря я всю ночь прошатался. На этот день у меня куча планов. Начиная от посещения врача и закачивая походом по магазинам, потому что я не доставлю удовольствия своим врагам видеть меня не в форме.

С жутким скрежетом вверх поднимаются жалюзи на окне киоска с прессой. Шесть лет прошло, а он всё так же стоит. Невольно бросаю взгляд на выстроенные в ряд журналы. На одной из газет замечаю свою довольную морду шестилетней давности. Видно, новости о моем освобождении не один день занимают умы журналюг.

Гашу в себе желание скупить все газеты подчистую, чтобы их никто не увидел. Потому что это бессмысленно – в сети миллион моих фото, оттуда их точно не выкорчевать. Да и карточку, что мне вручила Евгения Александровна, я не удосужился сунуть в карман. Хотел бы купить – так оплатить не чем. К чёрту!

Возвращаюсь домой, низко-низко опустив голову. Повсюду камеры, а журналюги в поиски сенсаций не поленятся поднять и их. Чувствую себя загнанным зверем, но по силе это и близко не такие эмоции, как те, что мне пришлось испытать шесть, нет, пожалуй, семь лет назад, когда земля под моими ногами задрожала. Ещё не сильно, но уже тогда я уловил то призрачное и пока необъяснимое ощущение надвигающегося конца. И начал к нему готовиться…