Текст книги "Душевная хирургия"

Сергей думал об этом все чаще, и вот однажды на рабочем столе снова появился сверток. На сей раз внутри он обнаружил только кассету. Нади в кабинете не было. Он вставил кассету в диктофон, нажал на кнопку воспроизведения и услышал голос своей старой студенческой подруги.

– Сережа, я раньше не говорила, потому что точно еще не решила, – Даша помолчала немного растерянно. – Я уезжаю. Мне предложили работу в Екатеринбурге. Хорошее место для старта, а там посмотрим.

В тот день они всей группой отмечали вручение дипломов в парке. Даша сидела рядом на скамейке. На ней была легкая белая блузка, помада стерлась, прядь каштановых волос выбилась из хвостика.

Прошло почти пятнадцать лет. Он знал, что она давно замужем и счастлива. У нее двое маленьких детей и большая собака.

Но ведь с ним она будет счастлива вдвое больше, потому что всегда любила только его! И Сергей перемотал пленку, нажал на кнопку записи и сказал дрогнувшим голосом:

– Даша, прошу, останься. Останься со мной.

В этот момент вошла помощница и сказала:

– Вас вызывают к директору.

Старик шеф никогда не делал этого раньше. Сергей понял, что все из-за двух последних административных дел, которые он проиграл. Ожидая худшего, он вошел в кабинет и застыл. За большим столом перед ноутбуком сидела Даша. Темные волосы были аккуратно зачесаны назад, пальцы бегали по клавишам. Внезапно Сергей понял, как скучал по ней, и пожалел, что потерял столько лет.

– Даша, – окликнул он. – Как я рад тебя видеть!

Она подняла на него удивленные глаза и втянула ноздрями воздух:

– Ты что, пьешь на работе?

Он вдруг осознал, как смешны и неуместны его слова. Должно быть, они теперь часто видятся, потому что женаты.

Сергей присел в кресло напротив. Не зная, с чего начать, он уточнил, какие у нее планы на этот вечер.

– Планы на вечер? Пожалуй, до 9 вечера закончить с бумагами. Потом вернуться домой, поцеловать спящих детей и поработать немного еще.

– Это мои дети? – удивился он.

Даша подалась вперед.

– Что ты принимаешь?

– Ничего. Очевидно, мои… А много детей?

Она выпрямилась и сложила перед собой руки в замок.

– Просто хочу… восполнить некоторые пробелы, – примирительно добавил Сергей. – Работа-работа… давай все бросим и проведем вечер вместе!

– Я скажу Наде, чтобы отнесла твою чашку на экспертизу. Тебе что-то подмешивают. Напомню, я ушла еще два года назад. И мы больше не проводим вечера вместе.

– Но почему ты ушла? – ошарашенно спросил он, не в силах поверить в происходящее.

– Я больше не могла выносить твои бесконечные сожаления. Что бы ты ни получал в жизни, что бы ни делал и как бы хорошо ни шли дела, ты все время находил что-то, о чем можно было бы сожалеть. Летишь в отпуск в Испанию – как жаль, что не в Италию, там лучше сыр. Устраиваешься в ведущую компанию – как жаль, что она не международная. Покупаешь машину – как жаль, что этой марки, а не другой. Женишься на одной, а…

Она смотрела на него в упор. Ее взгляд не предвещал совместного возвращения сегодня домой.

«Как жаль, что у меня нет кассеты, чтобы все исправить», – подумал он и поперхнулся.

Мальчик, которого стало меньше

Однажды родился мальчик, которого было много. Когда он смотрел на облака, лежа в траве, ему казалось, что он может коснуться пальцем неба. Летящая в небе птица не была отдельно. Он был птицей. Птица была им. Он ощущал себя чем-то большим, чем его тело. Соприкасающимся. Живущим одновременно повсюду: в водах реки, в воздухе, в бегущем по волне катере, в кронах золотых деревьев, в танцующей листве, в колющих нос снежинках. Его огромные легкие будто могли вобрать в себя весь воздух, весь мир.

Мир был трескучим, громким, безразмерным, как он сам. Мальчик спешил ощущать. Катиться с гор. Звучать. Пробовать на вкус.

Ты слишком медленный, нужно идти быстрей, говорили они, когда ему хотелось задержаться и рассмотреть букашку в траве… У букашки был переливчатый панцирь и шесть ножек. Трава была разноцветной. Вы видели, сколько там зеленых цветов? У земли темный, выше изумрудный, а если травинку рассмотреть через солнце, то она почти прозрачная, зелено-желтыми кругами. Вечерами травинка красная, а когда в нее падает облако, она голубая и серебристая.

Рисуй правильно. Жук черный. Трава зеленая.

И он рисовал как надо.

Они много всего говорили. Нельзя так думать. Говори, как написано в учебнике, а то опять двойка будет. И он говорил. Нельзя заниматься этой ерундой, надо учить математику. И он откладывал пористый шершавый лист, карандаши и брался решать примеры.

Нее…. льзззяяя, пилила невидимая пила, нее…. льзззяяя.

Слишком долго.

Слишком медленно.

Нее… льззззя… – пила отпиливала все, что выступало за социальный трафарет.

Отрезанные кусочки улетали, как воздушные шарики, в небо. Не поймать. Было сложно представить себя бабочкой. Стало казаться глупым коснуться пальцем неба.

Эта девушка тебе не пара, говорили они. Слишком рано. Другие планы. Сначала учиться. Что с математикой? Тебе некогда заниматься этими рисунками. Ты никогда не заработаешь на этом.

Тесты, нужно сдавать тесты.

Голова кружилась от цифр. Все превращалось в цифры.

Река – в цифры. Снежинки – в цифры. Цвета – в цифры.

Ну кем ты решил стать? Микеланджело? Моне? Она же первая тебя бросит, когда ты будешь сидеть с красками, без работы…

Ее губы превращались в цифры. Ее глаза из кошачье-зеленого с крупинками кофейного – в цифры.

Правильные ответы в тесте: 1Р, 2О, 3Б, 4О, 5Т…

Нее…. льззяяя, пилила невидимая пила, повизгивая, нее…. льззяяя.

Он сдавался потихоньку, лишь бы пила перестала издавать этот звенящий, опрокидывающий звук.

Однажды это случилось, и уже ничто не выступало за границы допустимого. Но даже когда дело было сделано, и победили цифры, и у него осталось только то, что ужато кожей, звук пилы никуда не исчез. Он продолжил допиливать то, что осталось внутри.

У вас слабые легкие, говорили врачи, вы дышите только наполовину.

По вечерам, в тишине, он чувствовал в себе мальчика, а мальчик ощущал пустоту. Все кругом было слишком отдельным. Жена, дети, работа. Почему все стало таким отдельным, а он таким маленьким и чужим?

Почему-то спустя столько лет он помнил правильные ответы в том тесте: 1Р, 2О, 3Б, 4О, 5Т…

Однажды он шел через сквер весенним утром. В его руке был кожаный портфель. И вдруг в небе вскрикнула птица. Он поднял голову, и все вокруг закружилось от цвета и света. И все, что он запрещал себе видеть, все, что было отрезано, вдруг снова стало им, – так широко, так безгранично.

«Робот!», – вдруг разгадал он ответ из теста. Он сел на скамейку, глубоко вдохнул воздух, и так и остался сидеть. Портфель выпал из руки и застыл.

И мальчик снова вернул себе ширину, продолжительность, безграничность.

А они столпились над ним, пытаясь его вернуть.

Средний возраст

Все шло прекрасно. Он добился, чего хотел. Работал в банке, собирался жениться на самой красивой в мире женщине и даже подумывал над тем, чтобы купить жилье за городом. Но вот однажды утром, выключив будильник, он присел на кровати и услышал потрескивание. Хрусть-хрусть. Вчера этот звук уже доносился до него, но слабо и невнятно. Теперь похрустывание было явным. Это походило на треск яичной скорлупы, когда вот-вот вылупится цыпленок.

Звук был нелепым. Во-первых, тут не было цыплят. А «во-вторых» он еще не придумал. Некоторое время он оглядывался по сторонам, прислушивался. К дивану, звукам за окном, шкафу, к холодильнику, но звук был повсюду.

Он вышел на улицу, но звук последовал за ним. Стало понятно, что звук издает он сам. Тогда он пришел к участковому врачу в поликлинику и сказал:

– Я странно звучу.

Две недели ушло на то, чтобы исключить артрит, шейный остеохондроз и прочие неприятности по списку в большой энциклопедии болезней.

И вот, когда выяснилось, что он совершенно здоров, появилось Оно. Яйцо. Вокруг всего его тела. Сквозь мутную белесую пелену перед глазами он смутно различал в зеркале свое чудовищное отражение.

В ужасе он выбежал из дома, поймал такси, доехал до поликлиники и, задыхаясь, ворвался в кабинет доктора. Полураздетая женщина ойкнула.

– Доктор, я внутри яйца! – закричал он.

Наконец видавший виды терапевт сдался, выдал успокоительное и направил к психотерапевту.

– Вы правда не видите Его? – в недоумении спрашивал мужчина, лежа на кушетке в уютной комнате.

– Правда, – ответил психотерапевт, а затем спросил, – Когда впервые услышали это потрескивание?

– Я просто сидел на совещании. Мы говорили о продвижении банковских продуктов. И я впервые отвлекся. Задумался о том, как мне надоело все это слушать.

– А что бы вы хотели слушать?

– В 20 лет у меня была своя рок-группа. И я внезапно услышал песню, она просто зазвучала в моей голове. И тогда я услышал этот звук скорлупы, хрусть-хрусть.

– Почему вы работаете в банке?

– Мне много платят.

– Зачем вам много денег?

– Чтобы пользоваться хорошими вещами, купить красивый дом, путешествовать.

– Что вы делаете в путешествиях?

– Работаю.

– В доме?

– Работаю.

– Так зачем вам много денег?

– Чтобы работать.

Дни шли, яйцо не исчезало. Он сходил с ума, сидя на совещаниях, идя по улице, за рулем автомобиля. Оно мешало ему жить и все больше отделяло от привычного мира. Он перестал целовать свою невесту. Перестал слушать про банковские продукты. Перестал строить подчиненных и следить за дисциплиной. Перестал предлагать светлые идеи начальству. Нервы сдавали.

И тогда он купил электрогитару. Это было спонтанное решение. Но едва он доехал до дома, расчехлил инструмент, коснулся пальцами струн… как понеслось. От Металлики до Вивальди.

– Брось меня, – сказал он в тот вечер по телефону самой красивой в мире женщине.

И она его бросила. Приехала, разбила все тарелки, обняла и бросила.

И тогда он сел на диван. Сыграл все свои песни; он помнил их как сейчас. В ту ночь шел за окном дождь, голос простуженно хрипел, и родилось где-то под ребрами что-то новое, затрепыхало, заставило замолчать, остановиться и… он взял лист бумаги, огрызок карандаша и стал писать слова. Они приходили сами, рифмованными строчками, скакали по нотам, замирали и взрывались. И, наконец, когда догорели на улице фонари, дождь закончился, и рассеялась ночь, он, усталый и расслабленный, взял трубку и набрал номер. Спустя пятнадцать лет и двадцать гудков, голос ответил:

– Какого черта?!

– Я написал новую песню, – сказал он. – Давай соберем всех в гараже.

И после этого он почувствовал невероятную усталость – она была телесной, тяжелой, но мягкой и приятной, как одеяло. И он уснул прямо на диване среди листков исписанной бумаги. Даже нарастающий хруст вокруг тела уже не раздражал и не отвлекал, как прежде.

Проснувшись, он впервые за два года взял отпуск и выключил рабочий телефон. Свободное время и тишина были непривычны. Теперь они всей группой снова собирались в гараже и репетировали каждый вечер. Строили планы. Вспоминали. Смеялись над глупыми и хорошими шутками. Он пел. И где-то внутри тоже что-то пело. Однажды в гараж пришла она, самая красивая женщина в мире. Он обнял ее, спел. Она сказала, что может бросать его по гибкому графику, если его это вдохновляет.

Тот день был смешным и счастливым. И наутро, когда он проснулся, голова была необыкновенно ясной. Он взглянул на себя в зеркало. Яйцо исчезло.

Звонок

– Я так больше не могу, – сказал человек в трубку и сел на стул. Он выглядел очень уставшим. Его одежда была немного неряшливой, локти пиджака потерты, сорочка в мелкую клетку истончилась. В темных волосах пробивалась седина. В межбровье засела глубокая складка. Под глазами были темные круги.

– Что вы хотите? – услышал он спокойный мужской голос в трубке.

– Мне сказали, что если я позвоню по этому номеру, мне помогут.

– Вы плохо выглядите. Почему не позвонили раньше?

– Мы же говорим по телефону, как вы догадались…

– Вы хотите всему найти объяснение. Но я просто вижу вас и все. Так какое у вас желание?

– Я просто сейчас скажу, и мое желание исполнится?

– Конечно.

Уставший мужчина немного помолчал, а затем нерешительно спросил:

– Почему вы не спросите сначала, что у меня стряслось?

– Ну началось… – вздохнул голос в трубке.

– Я так несчастлив. Я работаю менеджером в одной компании, меня постоянно третирует мой начальник – он недоволен то низкими продажами, то моим единственным костюмом, то грустными глазами. Зарплату задерживают на два, а то и три месяца.

– Почему вы не найдете другую работу?

– У вас все слишком просто. Должно быть, вы оторваны от жизни. Но реальная жизнь сложнее. Работу найти совсем не просто в моем возрасте. Кроме того, здесь я могу немного отвлекаться. Иногда пропускать, а то и недельку пожить на даче, сказавшись больным. Но, оказавшись на даче, я понимаю, что вместо нее хотел бы просторный дом с бассейном в Калифорнии и свой частный самолет. И красивую жену, лучше двух. Но я знаю, что деньги – большое зло, самолеты разбиваются, а от женщин, особенно двух, одни проблемы.

– Так чего вы хотите?

– Я хочу быть счастливым. Но я знаю, что все время счастливым быть невозможно, да и вредно. Это тормозит человека в развитии.

– Никогда о таком не слышал.

– Так у вас есть желание?

– Мне нечем за него заплатить.

– Я не спрашиваю оплату.

– Но я буду чувствовать себя должным.

– У меня вторая линия.

– Одну минуту! Подождите. Будьте добры, просто красивую жену. Блондинку или брюнетку. Как же выбрать…

– Может, с двумя головами?

– Пожалуй, это неудобно. Ладно, обойдусь без жены. Просто другую работу с высокой зарплатой. Но, с другой стороны, тогда мне придется все время работать. И, может, даже руководить людьми. А я их боюсь. Ладно. Тогда просто дом.

– Где?

– Просто дом с бассейном. В Калифорнии. Но я не знаю английский. И там не будет красивой жены. И это потребует больших расходов. И у меня не будет работы с высокой зарплатой, чтобы это оплатить.

Он что-то еще взволнованно говорил, пока не понял, что в трубке слышит только тишину. Мужчина снова набрал нужный номер и услышал автоматический ответ: «Абонент Бог временно недоступен».

Нихтер

Старый Нихтер жил посреди пустоты. По утрам к нему приходил почтальон. Звонил в дверной звонок, которого не было, и заходил сказать, что писем все так же нет. Нихтер благодарил, спрашивал о погоде.

– Сегодня дождь, – с готовностью рассказывал почтальон.

– Значит, солнца нет, – отвечал Нихтер. Он поднимал брови, кряхтел, кивал, ведь он был большим специалистом по части того, чего нет. Почтальон задерживался ненадолго. Они были почти друзья.

Нихтер учтиво извинялся:

– Видите ли, у меня по такому случаю даже нечего предложить вам к чаю. Нет ни конфет, ни мармелада, ни пряников. Нет даже молока. Да и чая, в сущности, тоже нет.

Свой талант замечать то, чего нет, Нихтер ощутил в себе еще в детстве. Однажды ему подарили на Новый год огромную армию оловянных солдатиков. Но не они захватили его воображение. Мальчика потрясло, что у солдатиков нет ружей. Это отсутствие стало занимать весь его ум. Бабушка, которая две недели назад чуть не отморозила пальцы на ногах, стоя за дефицитным подарком в очереди, внимательно смотрела на внука. Его беспокойство нарастало. Бабушка все сильнее сводила брови. А потом солдатики куда-то пропали.

Талант Нихтера рос. В конце лета мальчик тонко подмечал, что стали замолкать птицы. Зимой остро ощущал, что нет тепла.

Он учился, кажется, в седьмом классе, когда однажды высокая и тонкая, как молодое дерево, учительница, прошелестела, войдя в класс, и сказала ласковым голосом, что девочки Терезы больше не будет. И тогда все существо Нихтера сосредоточилось на этом. Отсутствие одноклассницы вдруг проявилось, разрослось и стало очевидным. Ее место рядом с ним за партой опустело. Терезы не было. Он не помнил ни цвет ее глаз, ни какой формы были ее пальцы, ни звук ее легкого дыхания, когда она записывала за учителем. Его поразило ее исчезновение, и он вдруг увидел, что это отсутствие очень широко. Не все люди и предметы оставляют после себя такое широкое отсутствие.

Нихтер бесконечно рос. Он был высок, остроплеч и нескладен. Нихтер учился на философском факультете и специализировался на бытии, которого нет. О том, чего нет, он защитил докторскую, и до преклонных лет преподавал студентам, которых тоже почти никогда не было на его лекциях.

Профессора Нихтера считали чудаком. Плавая в море, он непременно отмечал, что нет под ногами дна. Игра в шахматы совершенно ему не давалась. Стоило ему потерять одну фигуру, как она начинала занимать все его внимание. Мысленно он представлял, как сходил бы ею, если бы она еще была. И тогда совершал какую-нибудь глупую ошибку. Он считался плохим игроком в шахматы.

Жена давно ушла. Он часто подмечал, что в супе нет соли, в шкафу – нужных вещей, на деревьях – листьев, в новостях – здравого смысла. Однажды он позволил себе заметить, что у жены нет прически. Она была готова поддерживать беседы об отсутствии и даже кое-как приспособилась к тому, что мира нет, но в тот день почему-то рассердилась не на шутку. Уже пятьдесят лет в шкафу не было ее вещей. Изредка деревянные вешалки, задеваемые его неловкими руками, покачивались в пустоте шкафа.

Нихтер жил один. В последние годы единственным, кто заходил к нему, был почтальон. Однажды почтальон спросил:

– О чем те письма, которых у меня для вас нет?

Нихтер только пожал плечами. Если бы на все вопросы было так легко дать ответ… Всем своим существом, всем своим сознанием он всю жизнь обвивался вокруг этого густого невидимого чего-то, чего у него не было. И чего ему не хватало.

Однажды ему приснился сон. Во сне он был ребенком. Он сидел на полу с игрушками, и в комнату вошла она. Эта женщина. Где он мог ее видеть? Знакомое лицо, теплые руки. Она дала ему солдатика с ружьем. И исчезла. А он водил пухлыми ручками по воздуху, пытаясь ухватить то, что поймать невозможно. Аромат, мимолетное ощущение, короткий взгляд. Губы учились произносить «ма-ма». Но его голос никто не слышал. Этого мира уже не было. Никто не взял маленького Нихтера на руки, чтобы подтвердить, что он существует.

Нихтер был из тех детей, которых не обнимали. Бабушка варила ему правильную кашу, одевала в тщательно отглаженную одежду, стригла и причесывала гладко волосы. В этой причесанности и гладкости бытия не было объятий. Спрашивать о родителях было нельзя. У них не было ни имен, ни лиц. Они отсутствовали целиком. Так же, как темной ночью полностью отсутствует свет. Ты знаешь, что во вселенной солнце продолжает светить, но вынужден принимать темноту. Из этой темноты во сне смутные образы родителей иногда приходили к нему, будто заглядывали через замочную скважину. Так было и в этот раз.

Проснулся он от грохота за окном. Начиналась гроза. Старик сделал себе чай и пошел в кабинет, чтобы продолжить писать десятую главу монографии «Бытие, которого нет». Но что-то не давало ему покоя, мысли его блуждали по квартире. И вдруг он вспомнил про кожаный чемодан, который он никогда не открывал. Чемодан просто появился, как мысленный слайд, и завис.

Нихтер решился. Он тяжело поднялся со стула и дошел до кладовки. Чемодан десятки лет пролежал в самом углу. Он засох и скукожился, словно старый забытый сухарь. Все, что осталось от бабушки. Прикосновение к чемодану обдавало холодком. Скованные артритом руки распечатывали его секреты. Внутри на клетчатой потертой подкладке лежало незнакомое платье в горох, пара старомодных туфель с невысокими каблуками, шкатулка с серебряными серьгами, кулоном и тремя старыми монетами. В кармашке сбоку хранился небольшой сверток. Неторопливо Нихтер достал его и долго разворачивал бумагу. Наконец с изумлением он увидел внутри черно-белую фотографию, с которой на него смотрели они. Молодые родители. Он и не знал, что у него глаза, как у отца, а улыбка, как у матери. На обороте почти выцвели, но все же угадывались их имена и даты жизни. Ему было двадцать шесть, ей двадцать один. Расстреляны такого-то числа. Одна дата смерти, написанная бабушкиной рукой. Он прочел их (а значит и его) настоящую фамилию, которую нельзя произносить. Как так вышло, что они остались молодыми, а он уже так стар? Их просто стерли, как карандашную надпись ластиком с бумаги. Нихтер смотрел на фото, жадно впитывая изображения, словно долго пролежавшая на берегу рыба воду.

На самом дне чемодана, в самом уголке, лежал притаившийся солдатик с ружьем. Нихтер взял его в руки и содрогнулся, поняв, что в ружье этом, должно быть, не хватает двух патронов.

Голова закружилась. Мир был проявлен. Нихтер так и сидел много часов с фотографией в руках перед чемоданом, нарушившим оболочку пустоты. И просто дышал. Через открытые окна в квартиру ворвался свежий воздух, какой бывает только после грозы.

Внезапно он вздрогнул от пронзительного звука. Звонили в дверной звонок, которого никогда раньше не было. Нихтер открыл дверь, там стоял почтальон с отверткой в руках.

– Я тут подумал, – сказал он. – Хорошо ведь, когда звонок есть. Может, и письма когда-то будут.

Нихтер улыбнулся своей мягкой улыбкой. И вдруг немного неловко спросил:

– Хотите чаю?

Ариэль

Однажды, когда она еще была ребенком, на корабле случился взрыв. «Измена!» – кричали мама, подруга мамы, две тети, бабушка и прабабушка. Спасаясь, отец запрыгнул в шлюпку с небольшими припасами, стремительно заработал веслами и исчез за линией горизонта.

А шестилетняя девочка во время взрыва выпала за борт. Она еще не умела плавать. Барахталась в воде, звала на помощь, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание, но на корабле ее не замечали. Там кипела жизнь. Слышались возгласы: «Предатель! Обманщик!» и что-то нецензурное.

Устав барахтаться, девочка пошла ко дну. Кислород в легких еще оставался. Пузырьки воздуха выскакивали из ее носа и проделывали долгий путь из самой толщи к поверхности воды. Вынырнув, они растворялись в воздухе. И никто уже не смог бы поймать и увидеть ее последний выдох.

Пузырьки на поверхности воды перестали появляться. Девочка оставалась на дне. Она подумала: так вот она какая, смерть. Вокруг рыбы и тишина. Нога запуталась в водоросли под названием «Мужчинам доверять нельзя», а руку оплетало ядовитое растение под названием «Я не могу ничего изменить». Теперь девочка не могла двинуться с места.

Шли годы. Девочка росла. Оказалось, что на дне не так уж плохо. Она научилась видеть в темноте и играла с ракушками. В шорохах научилась различать рыб и давала им имена. Иногда по ночам океан становился волшебным: планктон начинал светиться, и вокруг все озарялось захватывающим дух сиянием. В одну из таких ночей девочка увидела, что к ней плывет огромная косатка.

– Так ты живая или мертвая? – спросила косатка, которая еще не видела такого чуда в водорослях.

– Я что-то сама не пойму. Кислорода нет, а я есть, – ответила повзрослевшая девочка.

– Да, странно. Что же ты не вынырнешь отсюда на поверхность и не проверишь, жива ли?

– Не могу. Я привязана водорослями.

– А рука свободная тебе на что? Развяжись.

Но девочка покачала головой.

– Я уже привыкла. Тут тоже неплохо.

Тогда косатка плюнула в ее сторону книгой и уплыла. Девочка поймала плывущий подарок и прочла название. Книга называлась «Как взять жизнь в свои руки». Девочка читала книгу, как фантастический роман. Свобода, выбор… на дне все это казалось волшебной иллюзией, в которую можно было поверить лишь на миг.

Так прошло еще несколько лет. Однажды из дремоты ее вывел шум где-то там, наверху. И спустя несколько мгновений на дно спустился молодой мужчина.

– Ты кто? – спросила она, когда борьба за жизнь закончилась, и он немного пришел в себя.

– Я только что развелся с женой.

– Наверное, ты ей изменял.

– Никогда. Меня просто выбросили за борт.

– Не верю.

Он помолчал, а затем спросил:

– Как тебя зовут?

– Не помню.

– Тогда я назову тебя Ариэль.

– Почему?

– Ты красивая, как русалка.

Она улыбнулась, а потом на ее лице отразилось недоверие, и она сказала:

– Неправда. Тут темно, почти ничего не видно. Ты не мог разглядеть. Верно говорят, что мужчинам доверять нельзя.

– Давно ты тут?

– У меня нет календаря.

– Мы можем попробовать выплыть, если ты хочешь.

– Я связана водорослями.

– Ладно. Тогда я поплыл.

– Куда? Ты что, оставишь меня тут одну? Я тут умру без тебя.

Он засомневался и решил еще немного посидеть с ней, вдруг образумится. Но водоросль под названием «Ничего не поделаешь» уже связала его ноги.

С тех пор все время они проводили вместе. На дне Ариэль показала ему все свои ракушки, прочла ему свою единственную книгу. Мало-помалу между ними появилась привязанность. И вот уже рыбы спели им свадебный гимн.

Однажды водоросль ослабила хватку, и он сказал:

– Попробую отвязаться и сплавать наверх, на разведку.

– Нет. Ты меня бросишь.

– Как это?

– Мы женаты. Видишь эту водоросль между нами? На ней написано: «Привязанность и контроль».

Сначала он пытался ее переубедить. Потом сдался. По ночам пытался перегрызть водоросль.

– Что ты там делаешь?

– Ужинаю, дорогая, – бормотал он с водорослями в зубах.

– Вечно холодильником по ночам гремишь.

Сколько ни грыз, ничего не помогало. Водоросль слишком быстро росла.

Как-то их навестила косатка. Угостила планктоном и крабами.

– А пива нет? – спросил муж.

– Тебе лишь бы пить, – буркнула Ариэль мужу, а косатке сказала, – Ты надолго своего косатика оставляешь. Как бы он от тебя не уплыл.

– Вот не надо с больной головы на здоровую, – отмахнулась косатка. – Не уплывет, – и выплюнула еще одну книгу: «Счастливый брак и мир из двух свобод».

– Где ты их берешь, эти книги?

– Люди сердятся, когда читают такое, и бросают книги за борт, – усмехнулась косатка и уплыла.

Книгу Ариэль читать не стала и положила подальше от глаз. Но словосочетание «счастливый брак» не давало ей покоя.

– Ты счастлив? – спросила она однажды.

– Конечно, – соврал он.

– Я тоже, – сказала Ариэль, сглотнув слезы.

– Там, наверху, сейчас бегут волны, – прошептал он. – Над ними кружат чайки в поисках рыбы. Искры солнца рассыпаются по океану, накаляют воздух, но легкий освежающий ветер не дает ему застояться. По волнам идут белые корабли. На них можно объехать весь мир… Я хотел бы увидеть его с тобой, но нас удерживают эти глупые водоросли.

Ариэль посмотрела на него. В ее голове все еще был осколок того взрыва, после которого она упала с корабля. Но сегодня она ощущала в себе что-то другое. Желание верить поднимало голову. Она чувствовала надежду. И что-то еще. Ариэль хотелось наконец уже освободить и почесать свою связанную ногу. И тогда она достала из кармана нож и обрезала водоросли.

– Он все это время был у тебя?! – воскликнул муж.

– Конечно, – улыбнулась она и поцеловала его. А потом они стали медленно подниматься со дна, чтобы там, на поверхности, сделать глоток воздуха и всей грудью ощутить, что они еще живы.

Девочка и ангел

– Это все потому, что ты не веришь в чудеса, – сказал Ангел.

– А разве они существуют? – спросила Девочка.

– Конечно. Помнишь, как несколько лет назад тебе ужасно нужна была работа. И один старый друг позвонил тебе и спросил, не хочешь ли ты поработать в одной небольшой фирме?

– То есть это была не случайность… – удивилась она. – Я пришла на собеседование, и в тот же день меня взяли на работу.

– И это происходит на каждом шагу, просто нужно уметь замечать чудеса в твоей жизни.

– Пожалуй, что так, – кивнула она, запивая печенье горячим чаем и кутаясь в плед.

– А помнишь, как однажды к тебе подошел он…

– Он?

– Он.

– Чтобы вы встретились на той улице, я сломал его будильник, а потом облил его рубашку кофе, а потом у него заглохла машина, и ему пришлось ловить такси, а там уже стояла ты. И вы поехали на одной машине… Но ты даже не взглянула на него. Так что чудеса случаются. Только нужно уметь их замечать.

– Я его совсем не помню, – сказала печально Девочка. – Жаль, что и тебя придумала я сама.

Ангел вздохнул и полетел собирать пробку на трассе, чтобы тот самый человек поехал по в объезд, увидел супермаркет и остановился бы купить кофе. А у нее как раз закончатся спички, и она пойдет в магазин. Может, эта упрямая девочка когда-нибудь поверит в чудо и поймет, что для каждой упрямой девочки найдется свой упрямый Ангел.

А за окном летел в тишине первый снег.

Однажды бог пришел увидеть этот мир

На киностудии утро началось после трех пополудни. Растрепанный сценарист презентовал идею нового фильма. Лысеющий режиссер в модных ботинках сидел в кресле и курил модные сигареты, продюсер вальяжно прогуливался по кабинету, студент-ассистент записывал и кивал.

– Он с виду обычный парень, – вещал сценарист. – Работает в офисе, водит машину, носит ботинки и ест на обед суп с фрикадельками. Каждое утро он встает, чистит зубы, принимает душ. Ужасно устает на работе. Попутно получает второе высшее. И потом он вдруг понимает, что все пустое, что он застрял в сансаре. И что нужно срочно вырваться из этого круга. Он покидает привычный мир, не взяв с собой ни денег, ни одежды. День за днем, месяц за месяцем он сидит под городским мостом (под деревом сидеть у него нет возможности, ведь в городе вырубили все деревья). Он сидит несколько лет под мостом и смотрит на воду канала, ест червей, мух и газонную траву. И иногда снег… Вдали от людей и земных благ он постигает истину, отрешившись от поиска земных наслаждений и связанных с ними страданий. Достигнув просветления, Он выходит из-под моста и начинает читать проповеди на Воробьевой горе и творить чудеса. Но его принимают за фокусника, шумно аплодируют. И не слушают, что он говорит.

Потом ассистент разлил коньяк, и они поговорили про духовную жизнь, про оторванность человека от главных смыслов, коими наполнена жизнь.

Вдруг маленькая ассистентка Машенька с розовыми волосами забежала в кабинет и прервала разговор:

– Тут, такое дело, Бог пришел!

Все расхохотались.

– Ну зови, – оживился заскучавший было режиссер.

И тогда в кабинет вошел Бог. Он выглядел совершенно, как хиппи. С длинными волосами и лучистыми глазами. Кожа его была загорелой, а одежда легкой, хотя на улице стоял декабрь.

– Вы, должно быть, прямиком с Гоа, – сказал режиссер.

– Нет, сегодня еще там не был, – ответил Бог.

Перед этим он сидел в приемной режиссера несколько часов. Секретарь, оценив его как малозначимого персонажа, не стала предлагать кофе. Но он терпеливо ждал, и когда пробегала ассистентка, она вдруг запнулась за провод, упала, выронила из рук кипу бумаг и принялась со вздохами все собирать. А Бог сел рядом с ней и помогал.

Благодаря этой случайности, Он оказался в этом кабинете, где вершились судьбы кино. Этому терпеливому посетителю киностудии действительно повезло, потому что попасть на встречу с известным режиссером порой куда сложнее, чем отправиться к Богу.