Текст книги "Ignis fatuus"

Юлия Зонис, Ина Голдин
Ignis fatuus

Планета Луг, тридцать первое октября

Джек Рюноскэ сидел на корточках на вершине холма и любовался морем травы, а Марк любовался Джеком. Слово «любовался» как в первом, так и во втором случае неточно описывает процесс. Джек, возможно, любовался морем травы. Все утверждения, связанные с Джеком, носили оттенок неопределенности. Марк пытался понять, что творится у Джека в голове. И лишь море травы было именно морем травы, ромашковым, сизым, лиловым, рыжеющим к горизонту. По нему перекатывались волны. Не от ветра. Просто эта трава плясала всегда.

Марк слишком пристально смотрел на Джека и потому не успел заметить, когда на лугу появились рядовой Тосс и сержант Джеремайя. Уловив краем глаза движение, выбивающееся из общего ритма травяного прибоя, Марк резко повернул голову. Рядовой Тосс и сержант Джеремайя были уже там. Они плясали.

– Вы все умрете, – не оглядываясь, сказал Джек и выплюнул изжеванную травинку.

Колония на Экбе, пятнадцатое октября

Здоровенный мертвец был прикован к столу наручниками. Входя в комнату, Марк ожидал ощутить зловоние. В комнате и вправду сильно пахло, но совсем не отвратительно – разогретым деревом, смолою… травой. Так пахло крыльцо дома, в которым родился Марк. Дом снесло пыльным смерчем вскоре после того, как семья Салливанов перебралась в Дублин. В штате Айова пыльные смерчи проложили маршруты, настолько аккуратные, что хоть электропоезда по ним пускай.

Мертвец шевельнулся. Синевато-черное пятно тления на его щеке дернулось, как будто заключенный попытался улыбнуться. Марк подошел к столу и уселся напротив мертвеца.

– Тренсонвилл, штат Пенсильвания. Отличные там тыквенные пироги пекут.

Упоминание о тыквенном пироге можно было бы счесть издевательством, обнаружься у покойного хоть какое-то чувство юмора. Однако лицо мертвого осталось неподвижным.

– Вообще умеют пенсильванцы отмечать День Всех Святых. Я бы тебя, друг, положил в гроб и поставил у парадного. Впрочем, нет. Из гроба неудобно раздавать конфеты. Разве что проделать в крышке окошко…

Мертвец пошамкал губами и сказал:

– Мыфка фыфка любит фыр.

– Чеддер? Могу предложить тебе красный чеддер, правда, сублимированный. Или ты предпочитаешь рокфор? Извини, вонючего и с плесенью в хозяйстве не держим.

– Роскошные формы вдовы Дженкинсон внушают благоговение ее поклонникам, – живо откликнулся мертвец.

Шепелявить он почему-то перестал. Марк вздохнул.

– Твоего деда завалило в шахте. Это случилось семьдесят лет назад, в местечке Тренсонвилл в штате Пенсильвания. На его могилу родственники принесли венок из сосновых веток. Твоя мать получила компенсацию от государства, прошла курс омоложения и подалась в актрисы. Твой отец работал инженером на станции Луна-Альфа. Его звали Свен Андерсен. Он с четырнадцати лет коллекционировал записи с изображением груди твоей матери. Конкретно, ее левого соска. У него собралось ровно сорок восемь секунд видео. Левый сосок твоей матери был на восемь миллиметров шире правого. С маленькой красной родинкой наверху, примерно на три часа…

– Сейсмическая активность на шахтах в районе Экбе-13 превышает допустимый уровень.

Математики, нейробиологи, врачи и этологи уже прогнали бывшего инженера по буровзрывным работам Клайва Андерсена через все известные науке тесты. Электрическая активность в мозгу пациента отсутствовала, мертвые синапсы никак не реагировали на нейротрансмиттеры. На цифру три подопытный обращал не больше внимания, чем на смену зеленого круга и красного треугольника. Подопытному хотелось плясать. Подопытному хотелось плясать, но ни рвущийся из динамиков фокстрот, ни рэп и ни входящий в моду джанги не смогли ни на такт сбить внутренний ритм его танца. Единственное, что приковывало внимание мертвеца – это маленький паучок, трудолюбиво майстрячащий свою паутину в углу камеры. Андерсен любовался работой паука часами, но в ответ на предъявленную ему изящную сетку фракталов даже не зевнул. Покойник мог реагировать на визуальные, тактильные и прочие раздражители. Или не реагировать. Или путать звук со светом, а свет с ударом тока. То, что он сейчас вообще говорил, было удачей или случайностью.

Марк всмотрелся в лицо мертвого. Так бредут сквозь доходящую до груди вязкую жидкость: тяжело, очень тяжело и, главное, бесполезно. Как и в прошлый раз, как и в двадцатый раз до этого, после первых шагов Марк наткнулся на скользкую пленку – вроде стекла или внутренностей огромной рыбины. За пленкой ощущались глухие удары, биение чужого и абсолютно чуждого пульса. Если бы можно было пробить преграду, разрезать или перехватить нить, связывающую марионетку с кукловодом… Нет. Телепатия оказалась не сильнее физики и биологии, и Салливану остались лишь бессмысленные фонемы. По-честному, ему следовало бы признать поражение, составить рапорт и убраться прочь с Экбе. Только Марк не привык проигрывать. Он мог прочесть любого. Если в трупе осталось хоть что-то от бывшего инженера Андерсена, сына Свена и Лолиты Андерсен, Марк вытащит это на поверхность.

 
– Две маленьких птички,
Сидят на стене.
И одна из них
Свалилась во сне.
И вся королевская конница,
Вся королевская рать
Учит тех птичек
Пшеницу не воровать[1]1
  Здесь Марк ухитрился смешать целых три английских детских стишка.


[Закрыть].
 

Бывший инженер Андерсен приподнялся со стула. Наручники соскользнули с его крупных кистей, будто смазанные маслом. Не обращая внимания на пронзительный вой сигнализации и на метнувшегося к двери Марка, мертвый проплясал прямиком в угол, снял со стены паучка и аккуратно раздавил между большим и указательным пальцами. Зеленый болотный огонек, ignis fatuus, все это время висевший над головой мертвеца и придававший его плоти травянистый оттенок, мигнул и вспыхнул ярче. Марк пулей вылетел из комнаты и так и не увидел, присоединился ли к пляске мертвый паук.

Планета Луг, тридцать первое октября

– Вы все умрете, – сказал Джек.

Пляшущие в траве морпехи с холма выглядели маленькими, хотя каждый из них был как минимум на голову выше Салливана. Разреженный воздух улучшал видимость, отчего черные дырки во лбу обоих морпехов казались еще более четкими. Обоих расстреляли за дезертирство. Редко кто не дезертировал бы, поглядев на пляски мертвых шахтеров на Экбе. Там, в отличие от планеты Луг, не было никакого разнотравья. Были отвалы пустой породы, вагонетки, серенькое с рыжиной небо над котлованами, все в угольной дымке. Уголь внизу, уголь вверху. В нижнем угле Плясуны протоптали ровные, словно циркулем вычерченные круги. Черные антрацитовые дорожки, до блеска отполированные сотнями ног в шахтерских ботинках. Сила тяжести на Экбе в полтора раза меньше земной, и ботинки подковывали свинцом. Р-раз – четыре десятка левых ног ударяют о замусоренный грунт. Руки пляшущих лежат на плечах соседей, танец слегка напоминает греческий сиртаки, но ритм кажется замедленным и одновременно рваным – словно мертвые с натугой выплевывают одно длинное, тягучее слово. Два – четыре десятка правых ног утыкаются в землю, и в небо взвиваются новые облачка угольной пыли, делая его чуть более черным. Уголь, бесполезный хлам, бесполезный всюду, кроме этой нищей системки. Скоро здесь не будет никакого угля. Дымка в небе складывается в узоры, отдаленно напоминающие фракталы и, опускаясь под собственной тяжестью, нежно целует землю. В местах поцелуев земля разжижается, сначала подергиваясь масляной пленкой, а затем превращается в туман. Туман скрывает танцующих…

– Тебя не пугает смерть, инквизитор?

Джек усмехался. Марк пожал плечами.

– Все когда-нибудь умрут. И, пожалуйста, не называйте меня инквизитором. Вы ведь знаете – я нейролингвист. Специалист по невербальным коммуникациям.

– Ты специалист по допросам. Не стоит стесняться. В мои времена твоя профессия была в цене. Ты пользовался бы ба-альшим успехом.

И, после паузы, совсем уже непонятно закончил:

– А, может, еще и будешь.

Марк мог бы поинтересоваться, какие именно времена имеются в виду, но сдержался. Ответа он бы все равно не получил, а личное дело Джека успел изучить вдоль и поперек. Если верить этому документу, Джек родился тридцать пять лет назад в префектуре Шинагава, Токио. Еще в файле утверждалось, что Джека Рюноскэ расстреляли, но не за дезертирство, как тех двоих, а за убийство и шпионаж. И случилось это не на Экбе, а на Риньете, в двадцати световых годах дальше от Земли. А за день до того, как Марк спешно покинул Экбу, пришли разведданные с Талассы и с Гектора, от которых до Земли вообще рукой подать. Кольцо Плясунов сжималось, и именно поэтому у Марка Салливана, нейролингвиста и инквизитора, не осталось такой роскоши, как право на сомнение.

Колония на Экбе, пятнадцатое октября

Пока разбушевавшегося инженера Андерсена ловили грависетью, Марк вышел на свежий воздух покурить. Подмораживало. Иней блестел на верхушке пятиметровой стены, отделяющей базу от всей остальной планеты. Иней колко поблескивал в свете прожекторов, и неожиданно Марку захотелось подняться на сторожевую вышку и посмотреть, что же творится там, снаружи. Он знал, что не увидит ничего, кроме клубящегося тумана и мерцающих в нем огоньков. Шахты и завод по переработке руды давно исчезли, их проглотила едкая слякоть, с каждым днем подползающая все ближе к базе. Отправленные туда команды роботов-пехотинцев и платформы с нафтой исчезли навеки, вакуумные бомбы не взорвались, а ядерная бомбардировка доказала свою неэффективность еще на Риньете. Ни электромагнитные волны, ни гравитационный пресс не остановили Плясунов. Все проваливалось в эту туманную взвесь, как в черную дыру – и хорошо еще, что дыра не выплевывала армейские сюрпризы обратно.

Салливан сплюнул кислую от табака и кофе слюну, передернул плечами и уже шагнул к забору, когда сзади хлопнула дверь. Марк обернулся. Полковник Питер Нори, начальник разведки базы – а, проще, командир летучего егерского отряда, до недавнего времени занимавшегося отловом мертвецов.

Полковник зябко поежился и тоже вытащил из кармана сигареты. Вспыхнул оранжевый огонек, и в его свете морщины, бегущие от носа Нори к уголкам рта, показались особенно резкими.

– Как вы думаете, капитан, что они делают?

Марк сдержал усмешку. Военным он не был, но вместе с заданием получил все необходимые удостоверения. Понятно, среди армейских лучше выглядеть своим. Другое отношение. В ордене его чин равнялся, пожалуй, лейтенантскому – вот такое получилось неожиданное повышение.

– Кто, Плясуны?

Полковник кивнул.

– Что они делают, как раз очевидно. Они терраформируют.

– Терраформируют?

Нори покачал головой и раздраженно добавил:

– Так у вас в штабе называют это?

Полковник ткнул пальцем в сторону изгороди. Марк коротко взглянул туда, где над блестящей кромкой стены туманное облако жрало звезды.

– Мы строим купола и сажаем оксигенный бамбук. Они выдергивают из земли наших мертвецов и пускают их в пляс. На первый взгляд, ничего общего, но если бы на это смотрел кто-то выше и их и нас… в сущности, та же возня.

Тут Марк хмыкнул, и армейский немедленно ощетинился.

– Вы видите в ситуации что-то смешное?

– Да нет, просто вспомнил. Мой отец был палеоэтнографом… редкая сейчас профессия. Они с дедом спорили часами. Отец утверждал, что во всех дедовских побасенках о Маленьком Народце есть зерно истины. Что, мол, это эхо от эха воспоминаний о цивилизации, предшествовавшей человечеству и благополучно вымершей. Деда, а он был историком литературы и фольклористом-любителем, от такого прозаического взгляда на тайны фейри чуть кондрашка не брала. В ход шли Эннис, Бриггс и Крофтон Крокер, а однажды дед даже запустил в папашу бутылкой виски…

– И что же?

– А то, дорогой мой Нори, что наши зеленые огоньки – рядовой состав, если я не ошибаюсь, окрестил их светляками – так вот, они как две капли воды похожи на уилл-о-уиспы, болотные огни из дедовских рассказов.

– Вы хотите сказать, что мертвяков заставляют плясать феи?

– Нет. Я хочу сказать, что все в этом мире – только вопрос терминологии.

Полковник снова поежился, но на сей раз не от холода. Он пристально уставился на Марка поверх затухающего сигаретного огонька.

– Я знаю, Салливан, кто вы такой.

– И кто же я, по-вашему, такой?

Неожиданно полковник ухмыльнулся.

– Наш новый клиент называет вас инквизитором.

– Новый клиент?

– Ага. Старого мы слегка повредили сетью. Но этот типчик что-то особенное. Он вам понравится.

Нори сделал паузу, ожидая, что Марк проявит любопытство – однако Марк любопытства не проявлял. Военный разочарованно скривился и договорил:

– Над этим субъектом нет никакого огонька. И он вполне вменяем.

– Ого, что-то новенькое.

На самом деле, никакого оживления Марк не испытывал, но энтузиазм воякам по душе. Нори довольно хмыкнул.

– И еще какое. Начать с того, что он заявился к нам сам и сначала потребовал сигарет, а затем вас.

Джека Рюноскэ расстреляли на Риньете за военный шпионаж и убийство вышестоящего офицера. Формулировка заставила Марка улыбнуться. Можно подумать, что убийство низшего по чину – пустяк, не стоящий трибунала. Итак, майора Джейкоба А. Рюноскэ расстреляли, честь по чести, и похоронили на военном кладбище в Асунсьоне. Через три дня на планету явились Плясуны, и кладбищенская земля зашевелилась. Через четыре дня Джека засекли с отплясывающими мертвецами. Через пять танцоров обработали напалмом. Останки идентифицировали, и, что самое интересное, Джек Рюноскэ среди них обнаружился. А еще через два месяца покойный майор Рюноскэ заявился в лагерь морпехов на Экбе и потребовал пачку сигарет. Он курил «Мальборо».

Шагнув за вторую дверь, Марк столкнулся со взглядом черных, чуть по-восточному раскосых глаз. На сидевшем за столом не было наручников. Бледное с желтизной, острое лицо, в котором гэльская кровь явственно преобладала над японской. Он показался бы живым, если бы не синеватые тени на щеках и не медицинский рапорт, который передал Марку полковник. Рапорт, кстати, однозначно подтверждал, что их гость – тот самый Джек Рюноскэ, расстрелянный убийца и предатель.

Марк сделал еще шаг. Его не встретила ни привычная уже водяная вязкость, ни рыбьи кишки, ни чужой застекольный гул. Но и яркого цветения эмоций, жужжания беспокойных мыслей тоже не было. Салливан услышал шорох, шелест, подобный шелесту сухих осенних листьев. Шаг. Скрежет льдинок по торфяной кровле, поскребывание голых ветвей под ветром… Шаг. Марка потянуло вперед, туда, где мигал и манил огонек в окне заброшенного дома…

Глуховатый голос разбил иллюзию вдребезги. Обескровленный свет камеры резанул по глазам.

– На твоем месте я бы не стал этого делать, Салливан, – мягко проговорил сидевший за столом человек. – Оттуда можно и не вернуться.

– Откуда вы знаете мое имя? – глупо спросил Марк.

Это был первый глупый вопрос, заданный им за очень долгое время – первый, и отнюдь не последний.

– Я знаю многое, инквизитор, – спокойно ответил тот, кто назвался Джеком Рюноскэ. – Многое, хотя и не все. А чтобы ты мне поверил, я кое-что тебе покажу.

Рюноскэ нагнулся и вытащил из-под стола обыкновенную тыкву. В боку тыквы было прорезано маленькое окошко, и в оконце этом мигал огонек – уголек или свеча.

– Я поражен и очарован, – угрюмо сказал Марк. – Как вам удалось это сюда протащи…

И осекся. В глазах смотревшего на него человека мерцали зеленые огоньки.

Пятнадцатое – тридцатое октября, планеты Экбе – гипертуннель – Луг

Когда они вывалились из безвременья червоточины и в глаза ударили звезды – о, эта искрящаяся, избыточная щедрость торможения, белый свет в конце туннеля, рассыпающийся на отдельные огни – так вот, Марк думал о Флоренции. О свинцовом течении реки Арно, о брусчатке мостовой и стершихся от времени клыках бронзового вепря. Марк редко вспоминал своих родителей. Они погибли, когда плазменная бомба превратила дублинский супермаркет в озеро кипящей лавы. А семилетний Марк очень удачно потерялся тогда, очень удачно его ладошка выскользнула из твердой ладони отца, и крутящаяся стеклянная дверь – дань позапрошлому веку – очень удачно вынесла его на улицу. Потом-то Салливан осознал, что никакой это не было удачей. Просто впервые проснулось его верхнее чутье, уловило оттенок тревоги, суетливые мысли человека в желтой куртке, спешащего к выходу… делайте покупки в сети, господа.

Марк думал о Флоренции. У мальчика было два наставника, черный и белый, ангел на правом и бес на левом плече. Отец Франческо и тот, кто впоследствии стал генералом и епископом ордена, Антонио Висконти. Отец Франческо говорил: «Твоя жизнь будет очень тяжелой, бамбино. По природе ты не можешь доверять людям, это очень сложно – доверять, когда вслух говорится одно, а внутри шепчут совсем другое. И все же ты постарайся». Висконти говорил: «Я хочу узнать, на что ты способен. Дай мне лучшее, что у тебя есть. Не думай о границах. Их нет».

Марк оказался способен на многое.

– Кофе? – предложил он Джеку после того, как первая оторопь прошла, а мертвецкие огоньки в глазах допрашиваемого притухли.

– Лучше еще сигаретку… Начальство твое, этот, с бульдожьей мордой…

– Полковник Нори.

– Он. На одну только пачку расщедрился. Скотина. Пожалел покойнику табачку.

Марк полез в карман за пачкой, вытащил ее, провертел в руке – ноздри Рюноскэ хищно дрогнули – и как бы невзначай засунул обратно в карман.

– Сначала ответьте мне на один вопрос.

Покойник расхохотался. Он ржал, закинув голову и дергая острым кадыком, откинувшись на спинку стула до того, что стул опасно балансировал на двух ножках. Так же резко оборвав смех, Рюноскэ с грохотом опустил стул на все четыре ноги и заявил:

– Узнаю черта не по рогам его, а по любезной манере. Давай свой вопрос.

– Почему вы не танцуете, как остальные?

– Отчего же? Танцую, – Джек вдруг легко вскочил со стула, крутнулся и двинулся через камеру, отбивая резкую щелкающую чечетку.

Прежде, чем Марк успел вызвать охрану, Рюноскэ замер, сунув руки в карманы и чуть отставив назад левую ногу. Постоял так, будто вслушиваясь во что-то, лихо хлопнул ладонями над головой и завертелся в обратную сторону. Отстучал каблуками простенький ритм, который тут же намертво засел у Салливана в голове.

Марку пришли на ум пьяные и дымные вечеринки у деда – тот, накачавшись виски, выплясывал что-то подобное. Ирландский степ, древний, как скалы Эйре. Поразительно живой танец по сравнению с тупым и мервым сиртаки. Слишком живой. Будь старик поспокойней, его бы не хватил удар и Марк не очутился бы в католическом приюте, а затем и во флорентийской спецшколе. Жизнь пошла бы иначе… впрочем, чушь. Таких, как он, орден вытаскивал и из самой глубокой дыры графства Клэр. Однако, как чертяка танцует…

Марк ощутил, что его тоже тянет в пляс.

Эге…

Первый ментальный блок волна степа смела, как прилив сметает мелкую гальку. Второй дал Марку достаточно времени, чтобы вцепиться в подлокотники кресла.

Чечетка зачастила, стала истеричной, будто пляска святого Витта – и резко смолкла.

Джек остановился в углу и смотрел оттуда на Марка, чуть склонив голову к плечу – оценивающе и даже уважительно.

– Умеешь, инквизитор. Но это я только так, разминаюсь.

– Вы не ответили на вопрос, Джек. Я спросил, отчего вы не танцуете, как остальные.

– Ну, нашла коса на камень, – осклабился Рюноскэ. – Я понимаю, это такая игра. В нее очень любят играть люди в черных плащах поверх белых ряс. Они называют себя псы господни, хотя, в сущности, они просто-напросто псы.

У предателя и убийцы были желтые крупные зубы, и из пасти несло трясиной и табаком. Салливан утомленно прикрыл глаза. Сдается, ему попался еще один инженер Андерсен, только вместо роскошных форм вдовы этот зациклился на доминиканцах. Марку захотелось запустить в стенку чем-то тяжелым. Еще минуту назад казалось, что впереди забрезжило решение – но нет, все тот же тупик.

– Я не пляшу, как остальные, – раздалось над головой Марка, – потому, что вижу свет.

Салливан отнял руку от лица и изумленно посмотрел на заключенного. Тот сидел верхом на стуле, опираясь в спинку костистым подбородком. В правой руке его покачивалась лампа. Сквозь верхнюю часть тыквы продета была ржавая проволока, и Рюноскэ качал лампу на этой проволоке, и казалось, что мигающий внутри огонек сейчас погаснет – но огонек не гас.

– Я вижу, куда идти. А они не видят никого и ничего. Они в темноте. Тебе приходилось бывать одному в темноте, инквизитор? Ты знаешь, как это страшно? Слякоть, ночь, небо затянули тучи, ты идешь по болоту, вытянув вперед руки – ты щупаешь воздух впереди себя, и нет там ни черта, в этом воздухе, и тебе кажется, что ты всегда будешь идти в темноте. А потом впереди мелькает огонек. Зеленый болотный огонь, вы называете его ignisfatuusили светляком. Ты идешь на огонь, и он заводит тебя в трясину.

Марк напрягся. В этом что-то было. Он собрался, как зверь, почуявший верхним нюхом след. Слабый, совсем слабый – однако верный.

Рюноскэ не зря назвал Марка инквизитором. Люди не приносили утешения, и с некоторых пор Марк Салливан, следователь и палач ордена, решил, что его интересует только истина.

Мертвецы в грузовом отсеке, опутанные грависетью и скованные наручниками, молчали, как и положено молчать мертвецам. Молчали звезды, молчало приближающееся лицо безлюдной планеты Луг. И вот, когда молчание стало совсем уже нестерпимым, заговорил Джек.

– Хотите, Марк, я расскажу вам историю о самом одиноком парне на свете?

Марк подумал и ответил:

– Хочу.

– Мой папаша, – начал Рюноскэ, – да унесет черт его душу прямиком в ад, был наполовину ирландцем. Мы с матерью уехали в Токио, но он притащился за нами и попытался наладить семейную жизнь. В тот год, пока мать, наконец, не опомнилась и не выдворила его из страны постановлением суда, он организовал нам веселый праздник. День Всех Святых. Всюду развесил паучьи сети и роботов-пауков, которые прыгали мне на голову и вцеплялись в волосы. Весело до усрачки. А еще он рассказал про Джека – Тыквенную Голову. Был такой парень в Ирландии, хитрец, пьяница и вор, который до смерти достал своих односельчан. Наконец соседям надоели его долги и проделки, и они решили основательно поколотить Джека. Только тот успел смыться и добежал аж до церкви, где и встретил Дьявола. Дьявол был при полном параде, в чудном камзоле, со свитой из болотных духов и огнеглазых бесов, в общем, все как полагается. «Привет, Джек», – сказал Дьявол. – «Думаю, самое время мне забрать твою грешную душу в Ад». «Это так, господин», – смиренно ответил Джек. – «Да только не лучше ли тебе для начала прибрать души всех тех уродов, которые за мной гонятся? Давай-ка ты обратишься в фальшивую монету, и с помощью этой монеты я заплачу соседям долги. А потом ты оп! – и исчезнешь, и добрые жители моей деревни все передерутся и перережут друг друга, решая, кто же из них вор». Дьяволу этот план очень понравился. Он мигом перекинулся в серебряную монету…

Марк усмехнулся.

– Чего лыбишься?

– Так. Слышал эту байку от деда. Старичок был не дурак травить побасенки, особенно в подпитии.

– И что же ты слышал?

– У твоего Джека в кошельке был серебряный крестик. Дьяволу рядом с крестом резко поплохело, и он взмолился о пощаде. Джек согласился отпустить его только после того, как нечистый обещал оставить его душу в покое.

Рюноскэ неприятно улыбнулся.

– Вот, значит, как это теперь рассказывают.

– А что, есть другие версии?

Словно не расслышав вопроса, Рюноскэ напряженно всматривался в бледное лицо планеты. Та уже растопырилась на половину обзорного экрана, и под облаками стали различимы контуры единственного континента. Береговая линия напоминала распростершего крылья орла – или ворона, если на то пошло.

– Вороны любят кладбища, – ни к селу, ни к городу заявил Джек. – Ты заметил – вроде и нечем там поживиться, а вороны так и норовят обсесть кладбищенские елки.

– Там разрытая земля. Червяки.

– Червяки. Да. Вот послушай, как все было на самом деле.

– Светляки.

На Экбе содержание кислорода в воздухе превышало двадцать процентов, и люминофор на стенах быстро выгорал. Флуоресцентная лампа под потолком нервно помаргивала, реагируя на всплески электромагнитного излучения из-за изгороди. По чести, давно пора было эвакуировать эту базу, пока и ее не сожрал зарождавшийся за периметром чужой мир.

– Что вы знаете о светляках?

Рюноскэ качнул лампу в последний раз и аккуратно поставил ее на столешницу.

– Были раньше такие штучки на транзисторах. Они назывались приемниками. Бывало, подкрутишь ручку и слушай музычку. А еще лучше – хватай первую же сисястую телку в баре и пускайся в пляс.

Марк пожал плечами. Ничего нового странный мертвец ему не сообщил.

– Мы знаем, что светляки передают сигнал Плясунов. Мы пытались его погасить, перехватить, модулировать. Даже ловили что-то на инфразвуке, но оно тут же… ускользало.

Неприятное воспоминание о рыбьих кишках заставило Салливана поморщиться.

– Говорила овечка с волком…

Марк вздернул голову и угрюмо уставился на Рюноскэ. Тот, похоже, искреннее забавлялся.

– Чему вы радуетесь, Джек? Вас не пугает мысль о гибели человечества?

– Да я сам кого хочешь напугаю, – ответил Джек.

– Дьявол, говорю, перекинулся в серебряную монетку, но ни в какой кошелек он, конечно, не полез, поскольку был не дурак. Очень не дурак этот самый дьявол…

Ворон распростер крылья на весь обзорный экран. Его белая облачная манишка вскипала на севере грозовыми фронтами, а на юге дымка была нежна и прозрачна. Джек ткнул пальцем в экран, и кораблик послушно нырнул по широкой дуге к югу.

– Джек пошагал в деревню, где его уже поджидали односельчане с хорошими такими вилами. Джек шел и думал, а думал он о том, какой он ничтожный, Джек, человечишко, и что хорошо бы закинуть монету в колодец, и о том, что в кошельке его лежит крест. Не серебряный, конечно. Деревянный. Но и того бы хватило. И задумался Джек так глубоко, что и не заметил, как уткнулся прямиком в кулак Рыжего Вилли. А Вилли работал в кузне, и кулачищи у него были, что твои кувалды. В общем, Джека знатно измордовали. И, понимаешь, ему стало обидно. Не за то, что его отколотили. Нет. Но, понимаешь, вот заходишь ты в пивнушку. Там сидят все эти… со знатными кулаками. Рожи красные, пиво рекой течет. А ты весь синий, трясешься, как припадочный, у тебя сушняк второй день, и тебе бы стакашечку пропустить… один стаканчик. И в падлу просить, но губы уже сами, проклятые, в трубочку складываются и ноют: «Люди добрые, соседи». И вот встает такой кузнец. Встает, ширинку расстегивает и ссыт в пивную кружку. Щедро так ссыт, потому что пинт десять уже вылакал. И говорит тебе, душевно так: «Слышь-ка, Джек. Ты вот то, что в кружке, выпей – и тогда, так и быть, будет тебе рюмашечка за мой счет». И все ржут. Как они ржут. Они умеют ржать… И вот лежит этот самый Джек, в юшке и блевотине. Соседи над ним хлопочут. Особенно кузнец и особенно по ребрам. И думает Джек: «А и вправду – пошли вы все к дьяволу». И достает монетку. И отдает ее… ну, допустим, кузнецу. И встает, кое-как кровь утирает и хромает себе прочь. И назад не смотрит.

Марк, сощурившись, вглядывался в лицо Рюноскэ. Если этот человек и вправду верил, что говорит о себе – он совершенно чокнутый, и миссия их, скорее всего, обречена. Но от Рюноскэ не тянуло безумием. Было то же, что и в первую минуту, там, на Экбе – шелест осенней листвы, тоскливая песня болот, изморось на сухих и ломких стеблях. Неожиданно Салливан вспомнил, что так пахло. Этой безнадегой несло от дедовского дома, что в старом городишке Фанор на западном побережье Ирландии. С одной стороны от дома хрипело вечно хмурое море, а с другой раскинулась серая пустошь с холмами. Вечерами, разведя огонь в очаге (да, вот он, запах торфяной гари), дед всегда закрывал ставни выходящего на пустошь окна. «Зачем, деда?» – спрашивал Марк. «Затем, чтобы жители болот не тянулись на наш огонь», – отвечал дед.

Марк положил подбородок на сцепленные кисти рук и уставился прямо в глаза Джека. Тусклые черные глаза без малейшего проблеска бесовских огней.

– Вы сами пришли ко мне. Принесли свою дурацкую тыкву. Значит, вам есть что сказать. Вы знаете, как договориться с Плясунами?

– Все дело в том, что тебя неправильно учили, Марк.

Впервые Рюноскэ назвал его по имени.

– Ты похож на глупую девчонку, которой сказали, что можно договориться с маньяком. Девке внушили в школе, что в любом деле можно достичь компромисса. Достаточно мило улыбнуться, слегка раздвинуть коленки и упомянуть любимого котенка, добрую старенькую бабушку и какой-нибудь там Звезднополосатый Флаг. Девка не понимает, что один запах ее подмышек сводит маньяка с ума.

– Вы хотите сказать, что поговорить с ними можно – они просто не станут слушать?

– Я хочу сказать, что бесполезно трепаться с маньяком, когда у тебя так вкусно пахнут подмышки.

Марк скривил губы. Его в школе учили совсем другому, но…

– Я понял вашу мысль, можете не продолжать. Что же вы предлагаете?

– Где моя сигарета?

Марк вытянул одну сигарету из пачки и кинул Джеку. Тот ловко перехватил подачку. Если бы Рюноскэ был жив, при легком нажатии на фильтр сигарета бы зажглась. Но, судя по всему, на мертвецов сенсор не реагировал. Джек поднес свою тыкву к лицу и умело прикурил, и только затем ответил:

– Я могу тебе помочь. Так получилось, что у меня есть собственный приемник. И на нем играет совсем другое радио… Надо только слегка подкрутить ручку настройки.

– Вы можете заглушить Плясунов? Сбить их ритм?

– Я могу его перестроить, – сказал Джек. – Тебе понравился мой танец, Марк?

Людям нужно доверять, говорил отец Франческо. Люди – это источник информации и больших неприятностей, утверждал будущий генерал Висконти. Люди – это марионетки, шептало Марку отражение в зеркале, особенно по утрам, когда он просыпался в одиноком гостиничном номере – на Земле, на Луне-2, на Висле и Терре. Люди – марионетки, а ты – кукловод. Шепот отражения утешал, но здесь, на Экбе, он сделался противен Марку. Может быть, потому, что за пятиметровым забором миром заправляли куда более искусные кукловоды.

Самым сложным было заставить себя поверить Джеку.

По части веры Марк никогда не числился среди лучших учеников, хотя и преуспел во всем остальном.

И сейчас, глядя на серощекого – мертвого – человечка с нелепой тыквой, в маленькой комнате, где свет мигал и тускнел с каждой минутой, Марк принялся считать. Это всегда помогало.

Раз – Джек Рюноскэ врет. На самом деле он агент Плясунов. Доверившись ему, Марк погубит и человечество, и себя… Да нет, и так все погибнет. За оставшееся время им не расколоть код Плясунов, они даже не могут найти нужную частоту.

Два – Джек Рюноскэ несет околесицу. Это станет печальным концом быстрой и успешной карьеры Марка, но какая сейчас, к черту, карьера?