Текст книги "Лежачий полицейский"

Глава 12

Как только за мамой закрылась дверь, я осторожно выглянула в окно – удостовериться, точно ли она ушла. Ага, вон ее фигура к остановке движется. Значит, можно приступать.

Обшаривание квартиры заняло почти три часа без малого. Нашлись мои детские рисунки, моя коса, состриженная в десять лет, мои смешные младенческие фотографии, где я щеголяю голой упитанной попой. Слово «нашлись» не совсем уместно. Просто весь этот ясельный антиквариат аккуратно был сложен вместе с фотоальбомами на полочке. У мамы все по полочкам, в строгом порядке, без микрона пыли.

Признаюсь, я с детства не лазила по недрам родительских шкафов. Вот когда была маленькая – случалось. После Нового года азартно перерывала все закоулки квартиры, даже в кастрюли заглядывала. Так надеялась отыскать еще один подарок от Деда Мороза. А лучше – несколько. До сих пор помню жгучее разочарование, когда к вечеру первого числа становилось понятно, что ничегошеньки Дед Мороз не смыслит в психологии маленьких девочек.

Маму мои поиски сильно раздражали.

В четвертом классе я подралась с соседским мальчишкой, который доказывал мне, что никакого Деда Мороза нет. Рыдала как умалишенная. Пока в углу стояла. Наказанная за рукоприкладство.

Обыск родительской вотчины принес сплошное расстройство. Правы были мои подруги, утверждающие, что мама плохо одевается. Такое все дешевое, заношенное. Особенно нижнее белье. Я б такие трусы ни в жисть не надела. Такими трусами из мужиков делают импотентов. А лифчики! Караул. Лямки крученные-перекрученные от старости. А я-то думаю, почему у нее грудь такая бесформенная. Нет, это не нижнее белье, а верх ветхости. Так руки и чешутся выкинуть хлам этот в помойку. Желательно подальше, чтоб бомжихи не смеялись.

Странно, а мне покупает все лучшее.

На папиных полупустых полках красовалась яркая нарядная коробка. Естественно, я сразу сунула в нее нос. Внутри под тонкой шуршащей бумагой покоился черный кружевной сексуальный гарнитур. Женский. Трусики, лифчик на косточках, пояс и чулки. Сначала я обомлела – неужто папаша наряжается. Вообразила его нескладную фигуру в кружевах. Окаменела от ужаса. Потом решила, что он для любовницы купил и запамятовал подарить. Хотя вряд ли – белье надеванное. Только потом до меня доперло. Он маме выдавал эту красоту в те дни, когда…

Я расплакалась.

Да насрать сто куч, чем она там на стороне занимается. Пусть хоть голая по сцене скачет. А вот как папаня, жмот поганый, вернется – сама его взашей выгоню. И глаз подобью.

Глава 13

Утром, ближе к полудню, когда завтрак был съеден, а в голове появилась некоторая ясность, у меня созрел генеральный план.

Проживя с мамой бок о бок столько лет, я ни разу всерьез не задумывалась, что она не только принеси-подай, а человек. Глупо сказано, она не только человек, она женщина. Блин, еще хуже звучит. В общем, с ней что-то не в порядке, а я сижу сложа руки и за свою жизнь ничего для нее не сделала. Впрочем, если задуматься, то я вообще ни разу ничего не делала этакого. Звучит еще грустнее. Хорошо было тем, кто воевал с фашистами. У них что ни день – сплошной подвиг, а мы тут вошкаемся как сволочи. Правда, на ниве настоящего геройства приоритет принадлежит мужчинам, но тут уж я ничего не могу поделать, что выросло, то выросло.

Машинально приговорив несколько конфет, я загоревала. Так можно всю жизнь прозябать в мелочных заботах, а кто-то тем временем спасает малышей из горящего дома и отдает свою жизнь на благо отечества. От пафосности последнего умозаключения мне стало тошно. Пришлось снова кипятить чайник, надеясь, что чашка кофе заставит мозги работать в нужном направлении. Отпив глоток, я уверилась: надо быть проще, хочешь быть героем – геройствуй.

Итак, мне захотелось свернуть горы, совершить подвиг. Или хоть какой-то стоящий поступок, который позволит мне уважать саму себя. Черт, снова получается, что я для себя стараюсь.

В этот раз все будет иначе – поступок будет всецело посвящен маме. Я деликатно выясню, чем она занимается. Пойду работать. Вызволю ее из кабалы. А потом мы заживем счастливые. Понятное дело, когда-нибудь я выйду замуж. Надеюсь – за Игоря. Мама поймет, что мне помощь больше не нужна. Тогда она снова вернется на работу, и ее кошмарный сон закончится. Еще бы неплохо показать ее психоаналитику. Что-то с ней не в порядке. Не может женщина впадать в добровольное рабство, отказываясь ради мужа от своей индивидуальности. Еще лучше – попутно прибить папашу, но такой расклад был отвергнут в силу откровенной его криминальности.

Такой вот вполне выполнимый план. Неплохо, правда?

Я – молодец.

Для начала пришлось поделиться своими гениальными идеями с Игорем. Он одобрил. Но предложил для очистки совести сначала попробовать поговорить с мамой по душам.

Совет оказался невыполнимым.

– Мама, я уже выросла. Значит, мы может быть откровенными?

– ?

– Я про то, что твое поведение меня беспокоит.

– ?

– Не делай бровки домиком, морщины на лбу появятся. Я знаю, что ты почти каждый день куда-то уходишь.

Снова молчит, чуть улыбаясь.

– Я видела тебя в аэропорту!

Мой козырь не произвел ожидаемого впечатления.

– Ты живешь двойной жизнью. – Сама понимаю, что прозвучало патетически. – Я хочу тебе помочь!

– ?

– Ну, ответь, наконец, где тебя носит? Может, ты в секту вступила? Мы тебя вытащим.

Сложенные в замок руки подпирают подбородок. Внимательный взгляд, от которого мне хочется укрыться, например, под столом.

– Я не вступила в секту. До этого разговора я была уверена, что мне ничего не угрожает.

– Ты скрытная…

– Да. И впредь прошу не совать нос в мои дела. Тогда все будут счастливы.

– Ага. Особенно папа.

Мама усмехается.

– А тебе его так жаль?

Честно говоря – нет. Но так хочется выяснить, в чем тайна мадридского двора.

– Ты просто избалованная девочка, не уважающая мое право на свою жизнь.

– Почему ты с отцом не разводишься?

– Жду.

– Когда он сам уйдет?

– Так будет лучше. Для всех.

– А почему? Я бы такого гада и дня терпеть не стала.

– А тебя никто и не заставляет. Как отец он был неплох. Это раз. Два – ты уже взрослая и понимаешь необходимость в сексе. А в моем возрасте секс важен для здоровья. А три – если он уйдет сам, то, скорее всего, не будет делить твою квартиру. Хотя и это не важно.

– Еще бы. Ты тогда его мамаше, бабушке то есть, из комнаты в коммуналке трешку выменяла. А почему «не важно»?

– Нервы важнее. Ты что, своего папу не знаешь?

Я сделала пробежку по кухне, по пути бессмысленно переставляя посуду с места на место. Мне пришло на ум, что инициатива разговора остается за мамой, потому что я отчего-то робею.

– Значит, не скажешь, откуда у тебя машина?

Мамина улыбка перестала быть приятной.

– Последний раз говорю, хочешь жить спокойно – забудь.

– Ты – проститутка?

Мамино лицо каменеет. Над верхней губой появляются мелкие капельки влаги. Прищур глаз не предвещает ничего хорошего.

– Если не проститутка, то кто? Наркокурьер?

– А говорят, что дураки живут только в соседних парадных.

Жесткий взгляд на хищном лице. Минута – и передо мной прежняя мама, излучающая всем своим видом безмятежное добродушие.

– Твои фантазии звучат по меньшей мере глупо. Я очень прошу тебя – забудь.

Хрен я теперь забуду. Ее ослиное упорство навело меня еще на одну мысль. Наверное, мама все-таки работает наркокурьером. А по совместительству проституткой. Иначе как объяснить такую перемену в ее лице от моего последнего вопроса?

Теперь, пока не узнаю, не успокоюсь.

Я ее спасу.

Я такая!

Глава 14

Есть мнение, что после сытного обеда полагается поспать. Опустошив сковородку с немыслимо вкусными курячьими грудками, запеченными в чем-то ароматном, я прилегла наращивать жирок. Говорят, что от такого режима может подрасти грудь, а мне ее в последнее время не хватает. Игорь всегда делает стойку, когда по улице дефилирует обладательница баскетбольных мячей, не стиснутых лифчиком. Он с пеной у рта доказывает, что совершенно равнодушен к таким роскошествам природы, но его навостренный вид говорит об обратном.

Ему также приятен вид округлых упругих поп, длинных ног, узких талий и крутых бедер. Но как достичь такого сложного результата, ума не приложу. Получается, надо много есть, одновременно потея в тренажерном зале. Пока я твердо уверена в пристрастии Игоря к моему лицу, ногам и длинным волосам. Претензий к попе тоже не было, поэтому буду отъедаться в целях отращивания груди.

В сон клонило. Но поспать не удалось.

На лестничной площадке гомонили возбужденные соседки, которых я с детства звала «тетями». Баталия происходила непосредственно под дверьми. А они, как известно, не бетонные.

Вторая попытка уснуть тоже не привела ни к чему.

Голос тети Любы, соседки с первого этажа, скрежетал по тишине, словно гвоздь по стеклу – результат так себе, а слушать противно. В свободное от домашних дел время она славилась военными действиями, направленными на поиск собачьих какашек на прилегающей к дому территории. Неизменно находила искомое и оповещала окрестности громогласными воплями. Последующие действия напрочь не укладываются у меня в голове, но приходится признать факт: фекалии неизменно складировались именно под теми дверьми, из которых недавно были выгуляны.

Присев на кровати, я начала прислушиваться.

Второй голос привычно звенел всеми переливами жестяного ведра, которое переносят по пересеченной местности, забыв вынуть из него горсть гаек. С тетей Галей у меня были натянутые отношения по причине ее занудства. Хорошая женщина, но любой через пять минут общения попытается сделать ноги.

Прошлепав босыми ногами по полу, я приклеилась ухом к двери.

Ссорятся из-за чистоты, наведенной вчера перед домом. В кои веки кто-то вспомнил про наш затрапезный домик и пригнал кучу народу и техники, чтоб создать иллюзию ухоженности. Тете Гале такая инициатива как кость в горле. Ей чем хуже, тем лучше.

– Если дом развалится – нас расселят! – аргументирует она свой гнев.

– При чем здесь газон? – логично парирует тетя Люба.

– А почему трубы не поменяли? У нас кран течет пятый год, я из-за него соседей снизу заливаю!

Чем орать, лучше бы кран починила.

– В этой занюханной трущобе ни одного порядочного человека, поговорить не с кем! – Будто, если дом будет больше, кому-то придет в голову с ней дружить.

У нее в квартире прописана чертова орда народу, которую государство пообещало наделить отдельным комфортным жильем. Вопреки здравому смыслу она страстно верит в эту бредовую ахинею.

– Милая моя, – увещевает ее тетя Люба, – покуда наша земля кому-нибудь не приглянется, нас отсюда не выселят.

– Это ты виновата. Зачем было выпрашивать эту уборку? Лучше бы так и оставалось!

– Тьфу на тебя сто раз! – отрезала оскорбленная Люба и в сердцах бабахнула железной дверью.

А вообще-то дом у нас хороший. В парадной чисто, цветы на подоконнике, не воняет, как в многоэтажках. И люди живут хорошие. Только общего мнения у них нет, а так – хорошие. Вот только кто-то постоянно у меня с двери картинку срывает. Я ее снова приклеиваю. Каждый день такая история.

Хорошая картинка, тысяча девятьсот девяносто шестого года творения. Мама в какой-то конторе приглядела. На ней нарисована зверская рожа мужского пола и однозначно бандитского обличия. В девяносто шестом такие рожи были понятны, как сейчас гламурные блондинки. Время было такое.

Так вот, эта самая рожа нарисована с большим знанием дела. Рот, как у гориллы в момент атаки, зубы наголо, челюсть кирпичом, в общем, товарищ не то изображает перемалывание зубами шарикоподшипников, не то действительно пытается улыбнуться. Еще лучше надпись под рожей: «Наша радость от вашего посещения не знает границ».

По-моему, весело и доходчиво. Нормальный здоровый сарказм, направленный например, на моего папаню. Но кто-то из соседей принял шедевр на свой счет и в который раз неаккуратно сдирает мою бумажную собственность.

Ничего, ксерокс есть, клей имеется. Вычислять злоумышленника я даже и не собираюсь. Надоест ему когда-нибудь. А не надоест – расстраиваться не стану.

Глава 15

Черт. Почему меня никто не предупредил о сложностях игры в семейную жизнь? Как только мы оказываемся вдвоем, начинаются дурацкие трения. Я не про секс. Оказывается, секс – только половина в отношениях. А вторая заключается в дележе компьютера и Интернета. Дело иногда до драки доходит. До ссор и обид. Что за дела? Мне тоже хочется проверить почту и выяснить, что и с кем происходит! Может, мне сообщение кинули. Или в друзья кто постучался? Но копм не мой. И каждый раз, когда Игорь нервно вопит про права собственника, мне охота врезать ему по башке. Приходится злобно смотреть телик и ждать своей очереди.

– У себя дома сиди в Интернете сколько влезет. Мне по делу надо!

– А что мне делать?

– Посуду помой.

– Засунь ее знаешь куда?

– Не буду. И перестану тебя любить! Что за хозяйка из тебя получится, если ты тарелки помыть не можешь?

Он прав. Я – хреновая хозяйка. Дома все мама делает.

– Ладно. Вымою. Все-таки готовил ты.

– Я – молодец.

Ну-ну. Он, значит, молодец, а я кто?

– Не ворчи. Новость хочешь? Сегодня отправляемся выяснять все про твою маму, – голосом страшно таинственным и многообещающим сказал мне Игорь.

Как я ни старалась, подробности вытянуть из него не удалось. Одно утешает – скоро тайна перестанет быть тайной.

Поминутно ругая неумелых или наглых водителей уродами и отморозками, Игорь вел машину в сторону центра. И никак не мог отойти от рабочей нервотрепки. В таких случаях нет ничего лучше глупой болтовни. Вспомнив про недавно просмотренную телепередачу, я забросила пробный шар.

– Интересно, а на чем машины ездить будут, когда бензин закончится? Я слышала, что по всему миру изобретают всякое альтернативное топливо.

– Ну, не знаю. На электричество перейдут. Но у нас это не сразу получится. Значит, на газ, – не вникая в суть дела, предположил Игорь, игнорируя наглеца, обогнавшего нас по обочине, а теперь притиравшего нас, чтоб влезть обратно.

– Бляха-муха, сначала на работе урод этот с поставками разродиться не может, а теперь чмо это на «мерине» втискивается. Пошел нах… Малыш, скажи ему, тебе ближе. Ну хоть средний палец покажи. Нормалек. Он видел. Теперь перед «опелем» попробует жало сунуть, козел. Смотри! Нет, есть в мире справедливость.

«Мерин» так и пер по обочине, не сумев сунуть могучее жало перед «опелем». Зато попал в поле зрения млеющего от удачи гибэдэдэшника. Который, не считая нужным скрывать усмешку, распахнул руки в призывном приглашении на дойку.

– Прикинь, поставщик вторую неделю мозги парит, – бормочет Игорь.

Кажется, отвлечь Игоря от работы мне не удалось. Так-так… Надо привнести авантюризма в беседу, а то рабочие катавасии слишком прочно засели в его голове.

– Нефть кончится, электрозаправок пока нет, газ тоже скоро иссякнет. Правда, какие-то умные люди уже начали извлекать газ из отходов. Вроде как им помещения топят, и очень даже выгодно.

– При гниении выделяется большое количество сероводорода. Хорошая штука, только взрывается. Прикинь, надуешь резиновый шарик водородом, а потом стрельнешь в него спичкой – он как долбанет.

– И завоняет, – решила я.

– Но чтобы получить отходы, надо сначала что-то вырастить.

– А если этот хитрый отхожий газ возможно получить из отходов, то его должно быть много в навозе.

– В свином больше, – почему-то уточнил Игорь, по всей видимости, начисто позабыв про необязательного поставщика.

– Класс. Правда, есть один минус: свинью надо кормить.

– Да, жрут они зверски. Зато какашки калорийные.

– В каком смысле? – не на шутку испугалась я.

– В смысле качественного газа.

– И из наших тоже можно этот газ получать?

– А как же. Тут вообще все просто. Коллекторов хоть отбавляй.

Мысленно сравнив вонючий бензин с запахом топлива будущего, я состроила кислую физиономию.

– Вонять же будет. Прикинь, подъезжаешь к заправке, а там куча колонок. Все с вывесками «коровячье топливо», «лошадячье топливо», «топливо от прожорливого борова».

– Человеческий будет самый дешевый, – пророчески предрек Игорь и весело прибавил: – Патент тебе за изобретение. Приехали. Выскакивай.

Престарелый дом, вросшие в асфальт каменные тумбы, не то для привязывания лошадей, не то для того, чтобы эти самые лошади не просочились внутрь двора.

– Это каретный отбойник, – блеснул эрудицией Игорь, забыв сообщить подробности.

Когда глаза привыкли к полумраку, внутри здания можно было рассмотреть вызывающие гипсовые вензеля на потолках. На полу в парадной почти целая узорчатая плитка. Говорят, слово «парадная» употребляют только питерцы. Снобы мы все-таки.

На выеденных ногами ступенях местами сохранились вмурованные ушки для прутьев, чтоб ковер не скользил под подошвами достопочтенной публики.

Вообразив себя в старинном платье на кринолине и роскошной шляпе, непременно с масштабным страусиным пером, я так вошла в роль утонченной дамы, что едва не сняла тонкую перчатку, перед тем как притронуться к массивным перилам. Игорю мой фарс понравился. Он великосветским тоном осведомился, не угодно ли даме посетить замок маркиза Карабаса. Потом изобразил мушкетерский поклон и больно вмазал откинутой рукой по перилам.

– Твою мать, – прошипел он, отвешивая несильный пинок травмоопасной железяке.

– Это тебе не карниз для занавесок, – сочла возможным съехидничать я, напоминая о недавнем происшествии, доказавшем, что мой милый избранник не так уравновешен, как казалось поначалу.

– Тогда все было по-честному. Я старался изо всех сил, а он ни в какую. Надо же было на ком-то сорвать злость? Так что карниз сам виноват.

Едва ли на свете найдется хоть один карниз с более плачевной судьбой. Прожил он после покупки ровно полчаса и был завязан в узелок за злостное неповиновение. Занавески до сих пор валяются где-то на антресолях. Жаль, три дня их выбирали.

– А что он не вешался? – дуя на ушибленную руку, стонал Игорь. – Бобошеньки. Жалей меня, несчастного. Сейчас же! А то я весь дом по кирпичику разберу. Понастроили, предки, мать их перемать. Жалей меня немедленно!

Пришлось интенсивно дуть на руку, прибавив для верности приговорку: «У собаки болит, у кошки болит, а у Игорешечки пройдет».

– Мимо, – продолжил Игорь.

– Что «мимо»?

– Пройдет мимо. Подуй еще разок. У тебя такие щеки потрясающие, когда ты это делаешь.

– Отвянь, а? – не на шутку оскорбилась я.

– Ладно. Смотри. Вот она, заветная дверь в кладезь информации. Сделай трогательное лицо и жми на кнопку. Да не такое, а то ты смахиваешь на неудачливого нищего с паперти.

Мы с Игорем некоторое время напряженно слушали злобное эхо звонка, приложив уши к высоченной двухстворчатой двери. Казалось, резкий звук мчится на всех парах в глубь неведомого помещения, чтоб навеки раствориться в безднах пыльных артефактов.

На левой стороне двери, многократно покрашенной в разные оттенки коричневого, сохранились следы пребывания прошлых жильцов. Судя по отпечаткам от отодранных с мясом звонков и приклеенным подле них бумажкам, ранее в этой обители квартировали Буты, Фридманы, Синяковы и три Иванова. Была еще полустертая госпожа Запределова, которой явно не повезло. Чья-то зловредная рука изменила ее фамилию в Заперделову.

Я машинально оторвала бирку с линялым чернильным Ивановым, к несказанному изумлению обнаружив под ней набившую оскомину фамилию Березовского. Блин горелый, вот где он, оказывается, затаился! В надежде на повторное чудо поотрывала автографы остальных Ивановых, однако, к моей досаде, никаких фигурантов типа Ходорковского или Чубайса там не оказалось. Отколупав последнюю наклейку, я узрела выведенное пером затейливое «Мав…».

– Смотри – Мавроди! – азартно воскликнул Игорь, увлеченно наблюдавший за моими археологическими изысканиями.

Увы, некто «Мав…» пострадал из-за качественного канцелярского клея. Последние буквы упорно не читались. Я настаивала на невозможности такого совпадения, а Игорь бился за печально известного создателя прожорливой пирамиды. Он уже прогнозировал, каким образом мы станем проводить обзорные экскурсии в квартире-музее. Растолковывая посетителям, как, сидя на горшке, трехлетнее дарование задумывало безопасный план отъема первого миллиона.

– Про него по телику рассказывали. Он, бедняжка, страдает. Арестовали весь тираж его книжки. Так он признался, что вовсе не скрывается. Просто ему дома некомфортно – вкладчики мешают спокойно жить.

– Сволочи какие, – саркастически усмехнулся Игорь. – Неужели он так и сказал?

– Ага.

– Значит, я прав. Вот тут его убежище.

– Ты ничего не путаешь? По-моему, тут живут твои друзья.

– Отвянь, мелочь пузатая. Просто он тут жил, а потом съехал. Надо памятную доску на фасаде повесить. На белоснежном мраморе. У меня есть знакомый – просто спец по резьбе на камне.

– На кладбище трудится? – уверенно заключила я.

– Нет. Камины режет. Потом как-нибудь заскочим, полюбуемся. Но с вывеской я, пожалуй, погорячился.

Поймав мой любопытный взгляд, Игорь счел нужным объясниться.

– Моим приятелям такая реклама ни к чему.

– А что, им деньги не нужны?

– При чем тут деньги?

– При том. Как только народ прознает, что тут пахнет Мавроди, так сразу ринется тащить наличку мешками.

– Думаешь, второй раз в «г» вляпаются? Хотя… ты права, понесут как миленькие. В нас неистребима творческая жилка халявщиков.

Издав торжественный мистический скрип экстра-класса, дверь наконец изволила распахнуться. Из темноты прозвучал бодрый «привет», а затем протопали легкие удаляющиеся шаги.

Я с любопытством заглянула внутрь. Дверей, оказывается, было две штуки. Между ними на фанерных полках, покрытых неряшливыми обрезками клеенки, пылились трехлитровые пустые банки. Скорее всего, рачительные хозяева здесь хранили огурцы и прочие заготовки в прохладе, веющей от парадной лестницы.

Игорь осторожным жестом пригласил меня внутрь квартиры. Прямо пред нами на стене висели обрывки полосатых обоев и недоделанный унылый доспех рыцаря, привешенный на мощном ржавом крюке. По всей видимости, рыцарь при жизни обладал несуразной фигурой с непомерно длинными ногами и бочкообразным грудастым туловищем. Чуть ниже на ветхозаветной тумбочке с перекошенными дверцами пылилась голова, то есть шлем, в которой ей было положено находиться.

– Не боись, это рукотворное творчество одного из аборигенов. Спешу обратить внимание на отсутствие некоторых жизненно важных запчастей. Этот умелец умудрился отчеканить из листового железа такую немыслимую хрень, а про руки забыл. Так что теперь мы его зовем лорд Безрукий. Я не про автора, а про доспех. Там в кладовке еще меч валяется. Щит – на антресолях. Не знаю, как они до сих пор не рухнули.

– Так снимите щит-то, а то, неровен час, расплющит кого.

– Потом. Как-нибудь. Как только, так сразу. Честное слово, уберем. Просто руки не доходят.

Я повертела головой в поисках опасности, но, по всей вероятности, антресоли располагались где-то в другом месте. Зато поблизости от меня из уличной бетонной урны с розовой надписью в честь депутата Салаева торчало копье, на которое насадили противогаз. Меня передернуло при виде острия, высовывающегося из выбитой глазницы.

Игорь тем временем продолжал сагу про изготовителя негодных доспехов.

– Невероятный был сосед. Все, что ни начал, ничего не закончил. Дом начал строить, до крыши дошел и продал за бесценок. Ремонт в комнате бросил на полпути. Все жену себе искал. Чтоб юная и непорочная. Один раз казашку приволок на смотрины. Вместе с папой-казахом и еще кем-то из родни. Они как глянули на такое дело, да отвергли жениха за профнепригодность.

– Не ври. Такого не бывает. Они за прописку на все готовы.

– Бывает. Сам свидетель. Потом он долго страдал. Пока не научился по Интернету знакомиться. Только все впустую.

– Страшный такой? – предположила я, проникшись страданиями неведомого горемыки.

– Да как тебе сказать? – Игорь явно пытался определиться с градацией мужской половины человечества на страшных и не очень.

– Рост какой? – попыталась помочь я.

– Да нормальный. Чуть ниже среднего. Или около того. По-моему, нормальная внешность. Не страшнее многих. У него с общением проблемы были, а так вполне адекватный мужик. Когда мозгоклюйством не страдает.

– А куда он подевался? – осторожно полюбопытствовала я, протягивая руку к черному телефону, прикрепленному к стене.

– В шаманизм ударился. Бывало, запрется у себя в комнате и сутками долбит в бубен.

– Зачем? – Я машинально протянула руку, снимая с блестящих рогулек старинную трубку.

– Облака разгоняет. Только они об этом не знают. Рассказывал, что у него получается на мировую экономику влияние оказывать. – Игорь неловко споткнулся о штабель искривленных дубовых досок. – Провалялись черт знает сколько – совсем повело.

– И куда их теперь?

– Выкинуть. Наволок всего, чего ни попадя. Начнет мастерить какую-нибудь дельную вещь, без чертежей, без расчетов, прям загорится весь. Ночами не спит, не ест – творит! А потом так же быстро остынет. Всю комнату недоделками захламил. Потом зайдем, посмотрим. Там и интересные экспонаты попадаются.

Преодолев нерешительность, я приложила к уху телефонную трубку. Из которой поначалу затрещало, а потом чей-то ехидный нечеловеческий голосок отчетливо посоветовал идти на… Игорь смущенно отобрал матюгальник и аккуратно вернул его на место.

– Извини, забыл предупредить. У ребят специфическое чувство юмора.

В последнем я убедилась довольно быстро, обнаружив допотопный автомат по утолению жажды. Который стоял в темной кладовке без дверей. Автомат питался советскими однокопеечными и трехкопеечными монетами, суля за эти страшные деньги газировку. Если повезет – с сиропом. Игорь молча помотал головой, намекая, что лучше даже не пытаться. Я и не собиралась. Откуда у меня такая редкая валюта?

– По нему обычно ногой стучат. – Пояснение еще больше заинтриговало.

– А что от пинка происходит?

– Видишь, полотенце на гвозде висит? Это для особо любознательных. – Желание пнуть автомат несколько поостыло.

– Давай лучше про соседа еще расскажи. Интересно же.

– Я же говорил, шаманить начал. На пару дней учиться в Алма-Ату ездил. Там якобы самый продвинутый, самый главный шаман проживает. А потом он так уверовал в собственные силы, что прямо из Алма-Аты рванул в Москву предлагать свои неземные услуги в ФСБ. Хотя я могу и ошибаться. По-моему, он сначала пытался пройти отбор в телешоу о ясновидцах.

– И его никуда не взяли, – понимающе перебила я.

– Ага. Так вот, дом продал в пригороде задешево. Деньги проел. Потом предложил ребятам ченч.[1]1
  Change – обмен (англ.).


[Закрыть] Комнату – на домик в садоводстве. Нечестно вроде, но они согласились. Домик-то халявный. По наследству от деда остался. Да и на кой им эти огороды? Зато теперь в квартире покой и тишина.

– Надо его отыскать. Может, с человеком беда приключилась?

– Не проси. Не стану. Он не просто грохотом всех достал. Он постоянно лез не в свое дело и утверждал, что только он знает, как это дело делается. Ему, мол, духи советуют. А когда его тупые советы перестали слушать, все повторял: «Ничего, скоро война будет. Тогда вы все узнаете, что я за человек!» Ходят слухи, что теперь научился по углям горячим ходить. Наверное, таким способом постарается охмурить какую-нибудь юную дурочку. Жаль его немного. Была бы жена, все пошло бы иначе.

Проходя по почти пустому коридору, я приметила в углу два сильно обшарпанных скейта. Неподалеку – прислоненные к стене классные велосипеды не совсем привычной конструкции. Рядом со входом на кухню, пустынную и изобилующую темными закоулками, красовался белый скелет в балетной пачке и съехавшем набок синем парике. Скелет мне однозначно не понравился своей коварной ухмылкой, в которой недоставало четырех передних верхних зубов.

– Знакомься заново. Перед тобой – гении на все руки.

Я громко икнула, но Игорь провел меня к комнате, в которой над обширным столом склонились давно знакомые хохмачи-затейники. Им бы в «Убойной лиге» цены не было. Игорешины стародавние друзья. Мы не раз встречались. Только я не знала, чем они занимаются, когда не хохмят.

– Карабас, – представился первый.

– Барабас, – раскланялся второй.

– С чем вас, мальчики, и поздравляю, – как можно вежливее ответила я, опасливо оглядываясь на остов балерины.

– Тебя Аннушка напугала? – Игорь подтолкнул меня к столу, закрывая за собой дверь.

Даже если и напугала, ни за что не признаюсь.

Карабас отличался от Барабаса ростом. Первый – значительно выше и тощее. Оба в безразмерных ярких футболках и потусторонних тертых джинсах с проймой в районе колен. Но не как у позеров-эмо, а в широких. Волосы взлохмаченные, светлые, челки одинаковой длины со всей шевелюрой. Патлатые, сутулые, в общем, красавцы да и только.

В отличие от круглоглазого приятеля у Карабаса был крайне нетипичный разрез глаз. Во всяком случае, я таких раньше не видела. Хотя нет, на картинах какого-то голландского художника были. Правда, у теток. Такие очень удлиненные уголки глаз, словно к вискам притянутые. Их еще «русалочьими» называют. Из-за этих глаз вполне мужественное лицо Карабаса приобретало несколько курьезный вид. Даже когда он пытался быть серьезным. Тогда он смахивал на пристальную оголодавшую рысь.

Барабас казался мне менее экзотическим и значительно более добродушным. Таких игривые девочки обычно называют «Винни-пушик». Или «пуся», что, в целом, отношения не меняет. Во всяком случае, на меня он смотрел значительно приветливее своего сотоварища. Почти с одобрением. Словно была у него в прошлом какая-то история, позволяющая понять мои проблемы.

– Зри внимательно, девочка. Вот краткое досье на твою маман.

Присаживаюсь рядом. На экране практически ничего. Когда и где родилась. Где училась. Где работала. Про автомото-технику я уже в курсе. А вот – адресок хаты, которая принадлежит ей уже как четыре года. Бляха-муха, если отец узнает, ему будет что делить при разводе.

– А ведь она уже не работала, когда ее покупала? – убежденно спросил Игорь. – Значит – «совместно нажитое имущество».

– Телепат, блин. Зуб даю, папаня ни сном ни духом. Как и я, впрочем.

– Она ее не покупала. Ей ее подарили. Точнее – тут имеет место договор с пожизненным содержанием.

Карабасы с любопытством дворовых котов поглядывают в мою сторону.

– Да ты не стесняйся, детка, колись, что за дамочка. Нам, как доктору, можно доверять все, кроме кошелька.

– Иной доктор кошелек свистнет и не побрезгует.

– На то он и доктор.

Пока они пререкались, текст на экране мигнул, а потом случилась катастрофа – теперь у Карабасов на иждивении завелся безмозглый комп.

Не на шутку встревоженный Игорь грубовато выволок меня за руку из помещения. Чтоб, значит, я не марала свои младенческие уши грубой нецензурной лексикой. Соседство Аннушки придавало ситуации критический оттенок. Пришлось отвернуться и уставиться на противоположную стенку. На которой оказались развешаны трофеи последней войны с немцами. Каски перемежались ржавым оружием и какими-то колесами. Были даже сапоги. Вид которых заставил меня прижаться к Игорю покрепче, чтоб не попадать в поле зрения Аннушки. Которая вполне могла оказаться не Аннушкой, а Гансом.