Текст книги "Кумир"

The party

Party, как party. Вечеринка, как вечеринка. Ничего нового. Никого старого. Новомодный ялтинский клуб имел специфическое название “SnowWhite”. Трудно предположить, возрадовался ли бы покойный Уолт Дисней, узнав о том, что в честь главной героини одного из его легендарных мультфильмов названа очередная элитная забегаловка в одном из совковых городов-б…шников. Видимо, донецкому владельцу-олигарху в детстве запрещали смотреть мультики, потому что, по слухам, на такой неординарной концепции он настоял лично. Главной изюминкой клуба была обворожительная барышня в костюме Белоснежки, которая порхала от столика к столику в сопровождении семи гномов. Гномы были карликами от рождения. Их отбирали во время всевозможных цирковых представлений и покупали поштучно. Кстати говоря, с одним из цирков возникла серьезная проблема… Директор наотрез отказывался расставаться с карликом по имени Василий Малюткин, хотя за Василия Малюткина специально обученные донецкие ребята выложили справедливую сумму. То ли директора с Малюткиным связывали родственные связи, то ли какие-то особенно теплые чувства – никто не знал. В общем, директор сопротивлялся так естественно и убедительно долго, что донецким ребятам пришлось прибегнуть к стандартным мерам – они пригрозили, что если тот не продаст карлика, то они заберут его бесплатно… вместе с тремя виртуозными пуделями, одним медведем, двумя старыми клоунами и шестью юными гимнастками. Директор дал добро.

Гога и бо5льшая часть съемочной группы оказались в этом клубе по одной простой причине: владелец-олигарх был наслышан о съемках фильма в Крыму и, по совместительству являясь не только олигархом, но и поклонником Гогиного таланта, решил сделать вечеринку в честь окончания очередного этапа съемок. К всеобщей радости сам олигарх на вечеринку прилететь не смог, но к радости олигарха культовый режиссер Павел Мальцев пригласил его поприсутствовать на съемках, которые будут проходить в Лондоне. Конечно, с участием Гоги. В общем, все были довольны. Тем более, что всем членам съемочной группы было все равно, где напиться и накуриться в последний вечер.

Гога находился в своей стихии. Паша Мальцев не любил толпу и примитив, но он всегда был рад пообщаться с Гогой в непринужденной обстановке. Работали они вместе давно, да и отношения их связывали добрые и почти дружеские. Гога был благодарен Паше за то, что тот, сам того не подозревая, дал ему своеобразную путевку в жизнь и вывел на путь славы и больших гонораров. Лет пятнадцать назад Паша решил попробовать себя не только в роли режиссера, но и сценариста. Сценарий был специфический, а бюджет – крайне ограниченный. Нужен был талантливый недорогостоящий парень, который виртуозно справится с ролью элитного киллера, страдающего глубокой депрессией. Гога справился, и его заметили. Фильм не имел большого коммерческого успеха, но вызвал фурор среди критиков. Вскоре последовали десятки предложений и ролей… Гога был благодарен Паше настолько, насколько его, в принципе, можно было считать благодарным человеком. Он быстро привык к деньгам, популярности и женщинам, которые прыгали в его постель с гораздо большей скоростью, чем оттуда вылетали. Паша всегда делал скидку на его инфантильность и пресыщенность, потому что большинство талантливых актеров, с которыми он сталкивался, были именно такими. Относительно Гоги Паше всегда казалось, что он не способен ни на любовь, ни на дружбу, которые обычно и хоть как-то выражаются поступками. Но однажды мнение Паши сильно покачнулось. Ситуация была следующая: шли очередные съемки фильма. Один известный журналист яростно хотел попасть на съемочную площадку и взять у Паши интервью. Тот, в свою очередь, дал согласие. После официальной части интервью журналист спросил: «А еще такой вопрос… не для интервью… скажите, что вас вдохновило на сцену, в которой герой с помощью крышки от консервной банки снимает кожу с кончиков пальцев во избежание идентификации отпечатков?» Паша ответил: «Не для интервью: я трое суток занимался сексом с незнакомкой, которую возбуждали консервы». Через два дня об этом написали все известные и неизвестные издания. Жена сказала Паше, что он может не возвращаться домой после съемок, а продолжать трахаться с консервами. Какое-то время Паша жил в огромной холостяцкой Гогиной квартире. Но проявление дружбы со стороны Гоги заключалось вовсе не в том, что он предоставил другу жилье. Через месяц Гога присутствовал на вручении одной из самых престижных кинематографических премий. К нему подошел все тот же журналист. Первый вопрос журналиста Гога прослушал, а второго и вовсе не последовало, потому что первым же ударом Гога сломал ему челюсть. Время расставило все точки над «і», жена разрешила Паше вернуться домой, но Паша никогда не забывал Гогиной реакции на «несправедливость».

Гога в свое удовольствие потягивал виски и привычно раздавал автографы девицам, которые непрерывным эскортом ломились к столику и в лучшем случае отличались между собой отпечатками пальцев. Паша пил водку “Grey Goose” и по-детски улыбался, потому что оператор Андрей, раскрывший в себе бисексуальные способности, ухаживал за одним из членов съемочной группы. В их направлении семенила блондинка с какой-то шавкой под шеей. Все сидящие за столиком толерантно относились к животным, но на груди блондинки собачка выглядела именно шавкой.

– Здравствуйте, Гога, – пролепетала блондинка. – Можно мы с вами сфоткаемся?

– Конеееечно, – протянул Гога, отрываясь от виски и включая свою обворожительную улыбку. – А «мы» – это вы и ваша собачка?

– Да. Я и моя Пуся, – хихикнула блонда.

Тело барышни обтягивал откровенно прозрачный летний сарафан, который не вписывался в стоящую на дворе осень.

«П…ц, как мило. И как у него терпения хватает на всех этих дур?» – подумал Павел Мальцев и улыбнулся блонде, в мозгах которой всегда были Пуся и лето.

– Пуся… потрясающе, – сказал Гога, влюбленными глазами глядя в Пусину сторону. – Конечно, милая. Делай фото. Будешь звездой Instagram.

– Как вы догадались, что я хотела выложить фото в Instagram?

Здесь уже не выдержал оператор Андрей, который оторвался от члена съемочной группы и выпалил:

– Это единственное, что ты умеешь делать. Ну… почти единственное.

Гога сфотографировался с восторженной дурой и ее йоркширской Пусей. Дура секунд пятнадцать повизжала от восторга, попрыгала на двенадцатисантиметровой шпильке, не совсем попадая в такт легендарной песни из не менее легендарного кинофильма «Афера Томаса Крауна». В конце концов она угомонилась и окончательно выдавила из себя весь свой интеллект, обращаясь к Гоге:

– Мы так рады, что мы сегодня с вами. Вы такой пресыщенный… но, может, после вечеринки мы могли бы…

«П…ц. Откуда ей известно слово “пресыщенный”», – подумал про себя интеллигентный Павел Мальцев.

– Милая, я бы рад. Но мы не могли бы, – отрезал Гога.

– Почему? – удивилась обиженная блондинка.

– Понимаешь… Я очень пресыщенный. Последнее время мне нравится заниматься этим только с животными. То есть я согласен только с Пусей. Пойди соврати одного из семи гномов. Говорят, что карлики – лучшие любовники.

За столом раздался такой взрыв хохота, что блонда застонала. Она прижала к себе Пусю, на девственность которой решили посягнуть, и капитулировала с пунцовым румянцем на накрахмаленных скулах.

– Гога, ты – идиот. Если завтра все местные СМИ напишут, что ты потрахиваешь йоркширских терьеров, я устану бить морды журналистам. – Паша Мальцев задыхался от смеха.

– Гога, признайся, какие бабы тебе по-настоящему нравятся? – хохотал оператор-бисексуал.

– Красивые. Непредсказуемые. Умные. Опасные. – Гога, смеясь, потянулся за пиджаком, тонкая дизайнерская ткань которого просвечивала активированный дисплей телефона. – Как говорит Вуди Аллен, самый сексуальный орган – это мозг.

За столом началась активная дискуссия по поводу совместимости мозга с женской красотой. Гога достал сотовый, просмотрел пять пропущенных вызовов от К-2 и уже собирался вернуть телефон на место, но увидел, как на экране, требуя ответа, отобразился незнакомый номер.

– Дааааа, – ответил он.

– Я тебе звонила уже несколько раз, – отдаленно раздался знакомый голос Киры.

Гога нехотя встал, отошел от стола и с максимальной актерской искренностью произнес:

– Милая, прости… Я не слышал. И не видел… Ты так часто прыгаешь с одного оператора на другого…

– Не язви. Оператор у меня один, – сухо ответила Кира.

– Конечно… прости… от выгодного тарифа отказаться непросто…

– Неделю назад ты себе таких шуток не позволял. Я завтра улетаю. Увидимся или нет?

– Где?

– У тебя.

– Ладно… Целую. Скоро буду, – в привычной манере завершил разговор Гога.

Выхода не было. И, конечно, он был. Девочка была трогательной, дорогостоящей, любвеобильной и невероятно красивой… Да и подставлять ее не хотелось, зная, что она делает все возможное, чтобы избавиться от хвоста с мордами головорезов. Да и карлики-гномы уже откровенно подзае…ли…

Гога подошел к барной стойке и что-то шепнул бармену. Бармен с восхищенной улыбкой выдал ему две бутылки винтажного “Dom Perignon”, поблагодарил за «очень московские» чаевые, попросил оставить автограф на пачке сигарет “Sobranie” и учтиво помахал рукой на прощание.

Гога пробивался к выходу сквозь толпу и сотню восторженных телок. Почти добравшись до цели, он наткнулся на Пашу.

– Уже? – удивленно спросил Паша.

– Отлучусь ненадолго. Еще увидимся… А если не увидимся… поцелуй от меня мексиканских китов.

– Договорились, – хохотнул Павел Мальцев. – Гог, постой…

– Да…

– Есть сигареты? Мы же с тобой одинаковые курим. Сам присадил меня на «Генсбура» во Франции… – рассмеялся Паша. – Здесь “Gitanes” не продают.

– Да, конечно, – улыбнулся Гога, доставая из кармана пиджака синюю пачку “Gitanes” и на прощание протягивая ее своему другу-режиссеру.

After-party

Черный “Range Rover Sport” медленно подъезжал к отелю “Savage”. Гога дремал на заднем сиденье. Водитель посмотрел в зеркало дальнего вида и тихо сказал:

– Георгий Александрович, приехали…

– Спасибо, – хрипло ответил Гога.

– Вас к центральному входу?

– Нет. Просто тормозни на парковке. Хочу прогуляться к морю. А ты езжай, отдыхай. Думаю, я сегодня останусь спать в отеле. Я здесь за неделю еще ни разу не ночевал.

Машина остановилась на освещенном паркинге внушительных размеров. Задняя дверь открылась, и в лицо Гоге ударил осенний морской воздух. Водитель с улыбкой протянул ему две бутылки приобретенного в «Белоснежке» шампанского и маленький черный чемодан.

– Георгий Александрович, завтра буду ждать ваших распоряжений. И я забрал вещи с виллы, где вы останавливались.

– Спасибо, Миша. – Гога лениво зевнул. – Если что – будь на связи. Завтра определюсь с планами.

– Георгий Александрович, простите, я хотел попросить… если это удобно. – Водитель Миша заметно стушевался.

– Говори, Миш, – поторопил водителя Гога.

– А можете расписаться для моего сына? Он – ваш поклонник. Да и я. И жена моя. Они меня уже неделю пилят, что я вас вожу, а попросить стесняюсь…

– Без проблем. – На Гогином лице автоматически возникла выработанная улыбка.

Водитель радостно достал из багажника заранее приготовленный маркер и огромный скрученный постер, на котором Гога был изображен с пистолетом «Глок».

– Как сына зовут?

– Андрей. – Водитель почти задыхался от детского восторга.

«Андрею от Гоги. Будь мужиком при любых обстоятельствах!» – черкнул Гога, возвращая Мише маркер и плакат.

– Спасибо, Георгий Александрович! Большое вам спасибо! Вы не представляете, как он будет счастлив.

– На здоровье и спокойной ночи, – ответил Гога, на прощание пожав Мише руку.

– И вам спокойной ночи, Георгий Александрович.

Гога подождал, пока “Range” издаст характерный рык и, не торопясь, направился в сторону приватного пляжа отеля, недалеко от которого располагались старвагены, переделанные под VIP-класс. При мысли, что для первой и, возможно, последней роли в кино, Кире подарили личный гримваген, Гога непроизвольно заулыбался. «Уникальная барышня», – подумал он.

Он зашел в свой вагончик и, неожиданно наткнувшись на темноту, включил свет. Кира сидела на кровати, пуская густые кольца дыма. Между ее ног гордо торчала бутылка виски.

– Милая, как некрасиво… не пришла на вечеринку в свою честь… и так сухо попрощалась… – пошутил Гога, небрежно бросив в кресло две бутылки знаменитого напитка.

– Я улетаю завтра… – грустно сказала она.

– Куда держит путь моя звезда? – весело поинтересовался Гога, приближаясь к Кире.

Кира по-мужски отхлебнула из бутылки. Ей действительно было грустно и чертовски тоскливо.

– Не издевайся… – морщась, шепнула она.

– Нет настроения или ты из образа выйти не можешь?

– Задолбалась я умирать за последнюю неделю, – ответила Кира, не стараясь скрыть нотки раздражения в голосе.

– Привыкай. – Гога от души рассмеялся.

– Не смешно. Выпить хочешь? – Кира сделала глубокую затяжку и протянула ему бутылку.

– Не хочу, но все равно пить буду. С тобой… – Гога вошел в привычную роль, одной рукой перехватив из рук Киры виски, а другой – сигарету из ее губ.

Кира смотрела на него снизу вверх:

– Тогда предлагаю отметить мой мертвый дебют.

Возникла продолжительная пауза. Гога, не реагируя, продолжал молча за ней наблюдать и курить. Вдруг его лицо расплылось в по-детски обаятельной улыбке.

– А куда ты на этот раз дела своих головорезов?

– Умирать перед камерой у меня плохо получается, но мигрень изображать я умею… И капризно отправлять их за шоколадом, который продается в одной-единственной бельгийской деревушке я тоже умею…

Она забрала у Гоги сигарету, небрежно отбросила ее в сторону… и расстегнула бляху на поясе его джинсов. Сигарета обиженно и одиноко тлела под гримировочным столиком…

– Потушить не хочешь? – Гога с обворожительной улыбкой на лице сверху вниз смотрел на роскошные волосы Киры, которые развивались напротив его ширинки.

– Давай устроим пожар напоследок… завтра нас здесь уже не будет… – сказала Кира, не отрываясь от своего занятия.

– Завтра будет завтра… милая… – Гога провожал взглядом свой крокодиловый пояс, который полетел в сторону сигареты.

– Завтра мне будет тебя не хватать… – задышала Кира прямо в расстегнутую ширинку.

– И мне… – прерывисто согласился Гога.

– Из нас двоих сейчас врешь ты… – Губы и язык Киры уже добрались до своей цели.

– Милая… Из нас двоих сейчас врут оба. Не отвлекайся… – сквозь смех и удовольствие выдавил из себя Гога.

…

Тонкая белая сигарета с отпечатками красного диоровского блеска на фильтре погасла в прерываемой стонами тишине.

…

Гога с удовлетворенным видом лежал на диване, попивая “Dom Perignon”, и периодически бросал взгляды на тяжелый крест, который покоился на безупречной обнаженной груди девушки. Кира пила шампанское из своей бутылки, уставившись в одну точку.

– Где-то я его уже видел… – Небрежным движением пальцев Гога перевернул крестик.

– Ты сегодня над ним рыдал, – безразлично сказала Кира.

– Забыла вернуть съемочный инвентарь?

– Нет. Это мой… Я его никогда не снимаю. Подарок…

– Он подарил?

– Да…

– И ты его даже в такие моменты не снимаешь? Какая преданность… Это… так трогательно, милая… – От вырвавшегося смеха Гога подавился шампанским.

– Этот крестик принадлежал его матери. – От злости и обиды Кира готова была заплакать.

– Господи… так ты поэтому его не снимаешь? – Гога больше не мог сдерживать хриплый хохот.

Она молча встала и начала одеваться. Гога продолжал лежать и с улыбкой за ней наблюдал.

– Знаешь, что меня в тебе удивляет, Гога? – сухо поинтересовалась Кира, натягивая на себя дорогущее белье.

– Ну… тебя мало чем можно удивить… Затрудняюсь ответить…

– Как можно одновременно быть таким настоящим на экране и таким искусственным в жизни?

– Секрет прост, милая. На экране ты такой, каким бы тебе хотелось быть в жизни… если бы твоя жизнь была настоящей. А в жизни ты такой, какой ты есть. Искусственная жизнь порождает искусственных людей. Доступно выразился? – Гога слегка приподнялся на мягком диване.

– И самое страшное, что, даже зная тебя, мне все равно будет тебя не хватать… – Кира повернулась в его сторону, из последних сил сдерживая слезы.

Гога послал ей страстный воздушный поцелуй:

– Милая, главное, береги себя от жестоких лучей нежного солнца Сан-Тропе…

Кира больше не могла выносить его цинизма и издевательств. В глубине души она всегда была очень ранимой, но научилась скрывать это под маской искушенности и безразличия. Но неделю назад маска начала сползать с ее лица, обнажая настоящую двадцатидвухлетнюю душу. Ей больше не хотелось ее носить. Ей просто хотелось быть собой. Элементарно быть собой. И страшно не то, что Гога убедил ее в том, что это возможно. Страшно даже не то, что Гога играл. И даже не то, что она в нем ошиблась. Страшно было то, что она не хотела вновь натягивать на себя эту чертову маску. Просто не могла. Не было сил… Она отбросила в сторону платье, которое еще секунду назад собиралась надеть, сползла вниз по стене и заплакала. Честно, искренне и как-то по-детски. У нее просто больше не было сил…

В первую секунду Гога растерялся. Он не ожидал такой реакции от самовлюбленной избалованной девчонки. Гога тихо встал с дивана, поднял с пола джинсы и бесшумно их натянул. За последние двадцать лет он так привык к всевозможным женским истерикам и слезам, которые распространялись и на его жизнь, и на его работу, что он давным-давно начал воспринимать их как примитивную манипуляцию. Но когда он посмотрел на Киру, внутри него что-то екнуло и перевернулось. Он не мог понять, что именно, но точно знал, что не может просто взять и оставить эту девочку здесь и сейчас. Ее слезы были настоящими. Они олицетворяли какую-то животную боль и безграничную степень отчаяния.

Гога тихо опустился на пол рядом с ней.

– Кира… девочка… – прошептал он, осторожно касаясь ее волос. – Посмотри на меня, родная. Я не хотел тебя обидеть.

Кира подняла голову. В ее взгляде не было ни ненависти, ни разочарования. Одна лишь боль.

– Гог, – проговорила она сквозь слезы, – я так хочу курить.

– Конечно, сейчас. – Он медленно поднялся на ноги и в долю секунды добрался до своего пиджака. Сигарет не было.

«Сука, Паша…» – не очень трепетно отозвался он про себя о своем товарище-режиссере.

– Кир, дорогая… У меня закончились. У тебя здесь есть где-нибудь? – осторожно заговорил Гога.

– Я курила последнюю, когда ты пришел, – мертвым голосом ответила Кира.

– Ладно. Я понял. Подожди меня минут десять-пятнадцать. Я просто водителя отпустил. Куплю в баре отеля.

– Правда, купишь и вернешься? – В ее голосе было столько раненой надежды, что Гога не смог и не захотел обманывать.

– Конечно, глупенькая, – убеждал он, натягивая рубашку, пиджак и любимые мокасины с пупырышками на подошвах.

– Спасибо тебе… – сквозь слезы прошептала Кира, когда Гога вынырнул из вагончика.

Zed’s dead, baby

Гога вошел в модерновое лобби отеля. После семнадцати «а можно с вами сфотографироваться?» он наконец-то добрался до барной стойки. Бар кишил дорогими б…, хорошо одетыми постояльцами и улыбчивыми официантами.

– Сигареты есть? – обратился Гога к одному из барменов.

– Конечно, есть, – ответил бармен, с головой погрузившийся в приготовление “Mai Tai”.

– Дайте, пожалуйста, две пачки красных «Мальборо» и две пачки «Парламент Слимс». Даю сто гривен за срочность.

Бармен быстро оторвал голову от коктейля и, увидев перед собою одного из самых известных актеров, заулыбался, как ребенок.

– Да, сейчас. Простите, если задержал. Даю без ста рублей. Скажите… Попросить о совместном фото будет большой дерзостью с моей стороны? – Парень положил на стойку четыре пачки сигарет.

– За барной стойкой?

– Если не брезгуете, – искренне ответил молодой бармен.

Гога обошел стойку и оказался в «рабочей площади». Бармен, не фамильярничая, его приобнял и выставил вперед руку с телефоном. На дисплее отобразился столик с мерзкими бандитскими физиономиями и какой-то косоглазой телкой.

– Простите, я – идиот, – рассмеялся парнишка. – Сейчас переведу в правильный режим съемки.

– Подожди, – с наигранной улыбкой произнес Гога. – Можешь вернуть, как было?

– Да, конечно, – растерялся бармен.

На дисплее вновь показались рожи двух мордоворотов и лицо косящей на один глаз девки.

– Скажи, а эта компания давно здесь сидит? – играя в спокойствие, поинтересовался Гога.

– Ну… часа полтора так точно.

– Я понял. А теперь фотографируй, как надо…

Бармен сделал несколько селф-фото в обнимку с любимым актером, раз триста его поблагодарил и получил триста гривен на чай.

Гога вышел из-за барной стойки и умеренным шагом направился к выходу.

– Надо же… какая встреча. – На его плечо легла чья-то тяжелая рука.

Гога медленно обернулся. Перед ним стоял отмороженный «охранник» Киры.

– Привет, – улыбнулся Гога.

– Брат… выпей с нами по пятьдесят… Как-то неловко было отвлекать тебя во время съемок. Или ты куда-то спешишь?

– Да нет, не особо. На вечеринку нужно заехать, но пару минут есть.

– Отлично…

Гога с вместе с мордоворотом номер один подошел к столику, за которым сидели косоглазая На-деж-да и мордоворот номер два. На-деж-да уже явно перебрала, потому что постоянно и неуместно хихикала.

– Я – Слон. Это – Солоник, а с нами – Надежда, – отрекомендовал себя мордоворот номер один и представил своих друзей.

– Рад, – подсел Гога, рассматривая буховую Надежду.

Она все так же продолжала хихикать, но опустила косые глаза.

– Солоник решил жениться на Надежде, – заявил Слон. – Отмечаем. Вискарь?

Гога улыбнулся и утвердительно кивнул. Ситуация ему сильно не нравилась.

Солоник в это время что-то смотрел по iPad и сопереживал происходящему.

– Что он смотрит? – обратился Гога к Слону.

– Да так… одно реалити-шоу… Уже несколько дней смотрит и волнуется. То ржет, то злится, то почти плачет. Сентиментальный черт. Ну… за правду, – Слон поднял бокал «Чиваса».

– Точно, – подтвердил Гога и сделал ответное движение.

Надежда продолжала нервно хихикать, а Солоник не отрывался от планшета.

– Слушай, есть вопрос, – сказал Слон. – Я тут как-то одну девку рыжую охранял. Она книги пишет. Короче, она лежала возле бассейна и читала какого-то Аполлинера. А я рядом молчал и не выдержал. Сказал ей, что я тоже стихи пишу и ее Аполлинера переплюну. Она говорит, мол, давай. И я ей прочел из раннего: «Тебя держал я вверх ногами, а ты висел вниз головою, и я сказал тебе «признайся», а то иначе отпущу…» И знаешь, че? Девка аплодировала стоя. Сказала, что я так конкретно излагаю, что меня издавать будут. Посоветовала отправить это четверостишие в какое-то «Эксмо». Х…р знает, что. Есть знакомые издатели?

– Конечно, есть, – улыбнулся Гога. – А у меня тоже просьба. Порошка не найдется? Истосковался.

– Да не вопрос. Святое дело, – прогундосил Слон и протянул Гоге маленький пакетик.

– Спасибо, брат. Я мигом. – Гога радостно подорвался с места и направился в сторону туалета.

Он вошел в одну из кабинок и принялся набирать номер К-2. Содержимое пакетика интересовало его сейчас меньше всего, поэтому Гога быстро спустил его в унитаз.

«Кира, девочка, ну давай, давай… родная… ну возьми…» – ответа не было. Гога набирал снова, и снова, и снова. Чертовщина. Он нашел в своем телефоне последний номер, с которого она звонила. Номер не отвечал. Впервые в жизни ему хотелось оправдаться и объяснить, что он задерживается лишь потому, что возникли форс-мажорные обстоятельства. Выхода не было. Гога вернулся к столику, поблагодарил Слона за отличный порошок, пообещал переговорить со знакомыми издателями и откланялся.

На улице было по-осеннему прохладно. Он обещал ей быть через пятнадцать минут, но отсутствовал около часа. «Твою мать, – злился Гога. – В конце концов няньки у нее уже есть». Больше всего его бесила мысль о том, что эта девчонка как раз была ни в чем не виновата, а няньки явно относились к представителям так называемой «черной охраны», которые славились тем, что охраняли элиту в свободное от заказов время. Хорошо жить хотелось всем и всегда.

В гримвагене горел свет – это радовало. Гога быстро вошел и удивился искренности собственного голоса:

– Родная, прости… Я пытался дозвониться… Но…

Тело Киры лежало на полу возле кровати.

– Милая, выходи из роли, – тихо сказал Гога, – хватит умирать. Я успел пообщаться с твоими дебилами. Один из них еще и поэт.

Кира не отвечала. Гога подошел чуть ближе и увидел, что ее ярко-красное платье пропитала еще более красная жидкость в области сердца и живота.

– Кира, мать твою, – Гога кинулся к ней с долей ярости и ненависти, – ты ох…нела так шутить?

Он коснулся ее холодного заплаканного лица и пропитанного кровью платья. Кира больше не играла. Ни в жизни, ни в кино. На этот раз она была по-настоящему мертва. У Гоги затряслись руки. Он машинально отполз в противоположную часть гримтрейлера и безумными глазами смотрел на юное мертвое тело. Ее лицо… В пиджаке раздался звук нового смс-сообщения. Гога дрожащей рукой достал телефон из кармана. На экране черного смартфона высветились два простых и понятных слова, которые были отправлены с номера К-2: «Ты следующий».

Тряслись руки. Подкашивались колени. Гога пытался заставить себя подняться на ноги, но не мог. Мертвое тело Киры. В его вагончике. Перед его глазами. Страх сопутствовал панике, а паника подстегивала страх. Гогу парализовало. Сердце колотилось так громко и быстро, что казалось, оно просто не выдержит. «Ты следующий… ты следующий… ты следующий…» Мысли атрофировались вместе с конечностями. «Думай, сука, думай, думай, думай, думай…» – уговаривал он себя. Ее тело… В моем вагончике… Ты следующий… Как он его назвал? Соломон? Нет… Как звали Сашу Македонского? Я же его играл… Солоник… «Он уже несколько дней смотрит какое-то реалити-шоу и волнуется…» Косоглазая На-деж-да… Сука, тварь… Неужели она что-то пронюхала и решила настучать? Какого х…а? «Я просил апельсин-яблоко…» «Он уже несколько дней смотрит какое-то реалити-шоу и волнуется…»

«Я живу в мире зависти и власти. Я живу в мире, где люди – дождевые черви, а жизнь обесценена настолько, что ее отбирают за деньги и ради денег. Я живу в мире роскошных отелей, фальшивых душ, постоянных подстав и бесконечного предательства…» «Послушай… в то время, когда все гоняли и перепродавали машины, он танки на Кению отправлял. И все твои киллерские финты в кино он проделывал в жизни. Он – психопат, который привык вечно находиться в состоянии войны…» Камера… здесь сраная камера… Он… они смотрят… Меня подставили… Начиналась паранойя.

С большим трудом Гога сумел подняться на ноги. Думать было некогда. Бежать. Бежать. Бежать. «Ну, сука, думай же…» – снова пронеслось в мыслях. На гримировочном столике стояли всевозможные баночки и аксессуары. Гога сгреб все это в алюминиевый чемоданчик “Rimowa”, который предусмотрительно успел передать ему водитель Миша. Телефон… кредитки… все недопустимо… все в жопу. От этого избавлюсь позже…

Он выбежал из вагончика, оставив за собою одинокий труп и сотни отпечатков.