Текст книги "Книга твоей жизни. Перелом"

– Ну… – я прочищаю горло. Мне немного не по себе, что я ни с того ни с сего совсем забросила то, что меня безумно восхищало целую неделю. – Я потеряла ее из виду. С Катей все было нормально, появился Якоб, и раз в неделю я хожу на уроки пения. Мне как-то хватало.

– А сейчас?

– Сейчас я снова как будто чем-то недовольна.

– Это все химия. Любовная эйфория на первых порах заставляет смотреть и на другие сферы жизни сквозь розовые очки. А теперь первый всплеск закончился, и старые проблемы всплыли на поверхность.

– Я сегодня весь день думала про эту книгу, хотя не вспоминала о ней несколько недель.

– Тогда ты знаешь, что нужно делать.

– Да, но когда мне ее читать? Сегодня я точно просижу у вас до восьми, чтобы хоть частично что-то сделать, а потом у меня встреча с Якобом.

Франци откусывает свой бургер и задумчиво смотрит мне в глаза. Я не знаю, ищет ли она ответ или мне следует найти его самостоятельно. Проглотив кусок, она говорит:

– Ты сама должна знать, чего хочешь.

– Да, я хочу читать книгу… Но я хочу и увидеть Якоба. Это не так-то просто. И я совершенно точно не хочу до восьми стоять в печатном салоне и копировать.

– Нигде не написано, что ты должна работать сверхурочно, чтобы все скопировать. Если твои адвокаты хотят этого от тебя, им придется тебе помочь. Но тогда тебе надо попросить о помощи.

Еще один жизненный совет. Иногда я задаюсь вопросом, не является ли команда этого салона на самом деле терапевтической группой, которая работает инкогнито.

– А кто тогда будет выполнять работу в офисе? – я уверена, что на этот раз у нее нет умного ответа.

– Юля, это не твоя проблема. Если у них не хватает сотрудников, им просто нужно их найти. А если это не делается так быстро, им придется прийти сюда и копировать вместе с тобой. Они начальники, и им платят соответственно, так что перестань отнимать у них работу.

Черт. Это звучит очень убедительно. Но просить фрау Шустер о помощи мне действительно кажется дурацкой идеей.

– Я подумаю. А что случилось с Клаусом? Почему его нет? – я перевожу тему, больше не хочу об этом говорить. Надо будет спокойно все обдумать.

– Ах да… – вздыхает она. – В салоне с ним становилось все больше проблем. С каждым днем он все раньше и раньше выходил из строя. А когда от него ушла жена, он просто сошел с ума… потерял контроль. Однажды утром мы нашли его совершенно голым на полу магазина. Повсюду валялись копии его задницы и пениса. Его вырвало на один из копировальных аппаратов, и это он тоже скопировал. Ты не поверишь, как жутко это воняло. Хельмут хотел отдать ему его вещи, но их нигде не было. Нам пришлось открыться с опозданием, клиенты очень злились, но мы не могли никого впустить. Сначала мы завернули его в одеяло, и, к счастью, кое-какие вещи Хельмута еще оставались в машине, потому что он ночевал у Йоханны. Мы дали Клаусу протрезветь и тем временем убрали магазин. Обрыганный ксерокс мы, конечно, выбросили, – голос Франци звучит озабоченно. Она отодвигает тарелку. Должно быть, эта тема испортила ей аппетит. – Ну, а когда он проснулся, мы с ним поговорили. Рассказали ему, в каком состоянии его нашли. Ему было очень стыдно. Но он больше не пытался делать вид, что ничего не происходит, как раньше, когда мы обсуждали его пьянство. Он плакал как ребенок, и мы вместе отвезли его на детоксикацию. Друг Хельмута – выздоравливающий алкоголик, поэтому Хельмут прекрасно знает, как все это работает.

– А туда можно просто так без записи?

– Йоханна сделала пару звонков, чтобы Клаус смог поехать в лучшее детоксикационное отделение в Берлине, но да, просто так тоже работает, только в других местах. Есть люди, которые проходили такую детоксикацию около шестидесяти раз. Они не относятся к этому достаточно серьезно, им просто нужно теплое место, где можно перекантоваться и что-нибудь поесть. Часто у них больше нет денег.

– Но мне кажется, это болезнь. Может быть, они просто не справляются.

– Юля, давай начистоту. Тот, кто шестьдесят раз проходил курс детоксикации, никогда на самом деле и не собирался ее пройти. Это та же категория, что и люди, которые постоянно жалуются, но ничего не меняют.

Я молчу.

– В любом случае, после детоксикации он сразу попал в реабилитационный центр. Побудет там какое-то время.

– И как он?

Мне его сейчас очень жаль. Сначала от него уходит жена… хотя, если он так много пьет, это неудивительно, а потом такое позорище на глазах у сотрудников. К счастью, он босс и не может сам себя уволить.

– В полном порядке. Это наконец-то снова тот прежний Клаус, который не лез за словом в карман. Жена тоже дает ему еще один шанс. Недавно он сказал, что рад быть там. Мы навещали его дважды.

Для меня это было бы немыслимо. Если бы кто-то из моих начальников заболел, я бы не навещала его. Но Клаус много сделал для них обоих. У Франци в то время не было работы, она сбежала от родителей из Галле в Берлин в семнадцать лет без гроша в кармане. Потом она встретилась с Клаусом, и он взял ее под свое крыло. Некоторое время она жила у них с женой, доучилась в школе и начала работать в его магазине. Сейчас она даже учится в университете и снимает квартиру вместе с другими студентами. Франци стоит на ногах и смело живет свою жизнь, и Клаус придал ей уверенности в себе. Хельмут также многому научил ее своими духовными практиками. Если честно, мне не хотелось бы иметь такие близкие отношения с начальством.

– Если хочешь, можешь пойти с нами. Мы собираемся к нему в субботу.

– Э-э… и что мне там делать?

Ее вопрос привел меня в замешательство.

– Ну, навестить его, посмотреть, как у него дела. Он точно тебе обрадуется. Может, расскажешь ему про свою книгу.

Официантка убирает со стола, и я смотрю на часы.

– Ты можешь подумать.

На этом разговор заканчивается, и мы возвращаемся.

* * *

Копируя, я снова думаю о словах Франци и Хельмута. Я много ною? Все время без настроения? А если я такая плохая, то почему я им нравлюсь… или они просто притворяются? В конце концов, глядя со стороны, им легко мне советовать, что я должна пожаловаться начальству или попросить о помощи. Ни с того ни с сего все равно ничего не изменишь, как бы мне этого ни хотелось.

Звонок мобильного телефона вырывает меня из размышлений. Якоб.

– Ты вообще где? – недоумевает он.

Черт, я и правда забыла про время. Терзалась вопросом, работать мне сверхурочно или нет, и, пока я над этим размышляла, вопрос, похоже, разрешился сам собой. Уже восьмой час – а мы ведь договорились в полседьмого готовить у меня дома ужин. С Катей и ее другом. Якоб того терпеть не может, и его было очень трудно на это уговорить. Честно говоря, мне этот тип тоже не нравится, но я хотела сделать Кате приятное. Для нее важно, чтобы мне нравился Йорн, – еще одна вещь, которую я делаю только потому, что не могу сказать «нет».

– Юля? – его вопрос напоминает мне, что я еще не произнесла ни слова.

– Извини, я не знаю, как это произошло, но я уже срочно заканчиваю, – заикаюсь я.

– Ты все еще в офисе?!

– Не совсем. Я в печатном салоне, расскажу тебе все позже.

– Я о-о-очень голодная! Может, мы наконец-то начнем? – я слышу, как на заднем плане ноет Катя.

– Тут Катя не хочет больше ждать.

– Да, спокойно начинайте без меня. Я сейчас приеду.

Это означает, что я буду примерно через полчаса. Я кладу трубку.

– Фрау Пипер.

Что на этот раз? Вздрогнув, я оборачиваюсь и вижу лицо мистера Бальдо.

– Когда вы, собственно, собирались вернуть мне ключи от машины?

Черт. Как я могла это забыть?

– Вместо этого вы в рабочее время разговариваете по телефону?

Если быть точной, мое рабочее время закончилось уже больше часа назад, но я предпочитаю промолчать.

– Извините, – снова заикаюсь я и ругаю себя за это. Я роюсь в сумочке в поисках ключей и протягиваю их ему с ярко-красным лицом. Ворча, он уходит из печатного салона, и я буквально чувствую взгляды Франци и Хельмута. Да, вы имели возможность увидеть, к кому мне следует обратиться за помощью. Его даже не заинтересовал тот факт, что я все еще стою здесь с огромной горой документов. И тут я понимаю, что мне некуда складывать папки, потому что машины больше нет. К счастью, Хельмут предлагает оставить их здесь, в печатном салоне, он откроется только в девять часов, так что я не могу всерьез рассматривать идею начать пораньше, чтобы все успеть. Я заканчиваю работу и мчусь домой. Конечно, я опаздываю на поезд и, конечно же, возвращаюсь домой только в начале девятого. Настроение у Якоба не самое лучшее. На самом деле он очень спокойный парень, но Йорн, кажется, довел его до грани отчаяния.

– Привет, милый, – я целую его и всовываю в руку его любимый шоколад. Небольшое извинение, я купила его в ночном магазинчике, там дороже, но не пришлось делать крюк, что отняло бы лишнее время. – Мне и правда очень-очень жаль.

Я рассказываю им троим о своем дне и хватаю тряпку, чтобы навести порядок на кухне. Я сразу была за замороженную пиццу, потому что приготовить ее с нуля самостоятельно очень сложно, но молчу, так как провинилась. Ведь они все сделали сами, а я пришла только на готовое. Некрасиво с моей стороны.

Мы едим и все вместе смотрим кино. Фильм выбирали Катя с Йорном, поэтому мы смотрим комедию. Про мужчин и их похмелье – никакой глубины. Я даже не вслушиваюсь и обнимаюсь в это время с Якобом, который тоже не в восторге от фильма и засыпает после еды. Его тихое похрапывание я готова слушать всегда, совсем не так, как тогда с Эриком. Он настолько противно храпел, что я все не могла заснуть, раздражалась и утром была совершенно измотана. Как часто я тогда лежала без сна по ночам, думала о нас и проклинала себя. Но сейчас, когда я вечером не могу заснуть, дыхание Якоба помогает мне успокоиться, и я радуюсь, что он лежит рядом со мной. Мне никто не верит, но, когда я слышу его похрапывание, я знаю, что он здесь и что я больше не одинока.

Йорн с Катей очень весело проводят время. Они подходят друг другу. У Йорна маленький животик, он полдня говорит о коктейлях для похудения и отпускает одну пошлую шуточку за другой. Катя выглядит как супермодель и смеется над его шутками. Не знаю, понимает ли она их, – она вообще-то смеется над всем, что он говорит. Так что либо у нее толстые розовые очки, либо она прочитала в каком-нибудь руководстве: «Если хочешь произвести впечатление на мужчину, смейся над его шутками». И поскольку она не понимает, что он говорит, ей просто приходится смеяться над всем.

– Ого, не фильм, а просто бомба! – Йорн встает и идет на кухню. – У нас для вас еще один сюрприз. Медвежонок, поможешь мне?

Он реально только что сказал «медвежонок»? Видимо, да, потому что медвежонок вскакивает и бежит за ним. Якоб, который между тем снова проснулся, шепчет мне на ухо: «Можем ли мы как-нибудь выбраться отсюда? Нам лучше переночевать у меня».

Я надеялась пойти спать одна, чтобы еще немножко почитать книгу. Но после того, как он ради меня вытерпел весь этот дерьмовый вечер, я решаю ничего не говорить и соглашаюсь с ним. Он целует меня и полизывает мне ухо. Эрик никогда не делал ничего подобного. И, честно говоря, мне бы не очень-то хотелось чувствовать в своем ухе его язык. У нас не было настоящей прелюдии, и мы редко целовались. Речь шла скорее о самом акте, и он был очень коротким. Теперь, с Якобом, все по-другому. Он прикасается ко мне так, что по моему телу порхают бабочки. Когда мы целуемся, по спине у меня бегают мурашки, и мы иногда делаем это часами. Прежде чем спать вместе, мы бесконечно влюбленно смотрим друг другу в глаза. Я обвожу все его углубления и изгибы, а он путешествует пальцами по моему телу, сантиметр за сантиметром. Мы можем быть бесконечно ласковыми, а в следующую секунду сходить с ума друг от друга. Мне так это нравится.

Йорн с Катей возвращаются, каждый с двумя стаканами в руках.

– Что это? – еще не закончив задавать вопрос, я уже не уверена, действительно ли хочу услышать ответ.

– Мой новый коктейль, – Йорн гордится им, словно Оскаром. – Попробуйте.

Я уже выпила пиво за ужином и не хочу больше алкоголя (особенно после разговора о Клаусе). Но сказать им, что не хочешь пить, – все равно что совершить смертный грех. Они постоянно навеселе, поэтому из своей реальности просто не смогут тебя понять.

Мы чокаемся, я отпиваю глоток, и мне сразу становится жарко. Я не знаю, что в нем, но коктейль очень крепкий. Безмерно крепкий.

– В нем есть хоть что-нибудь безалкогольное? – спрашивает Якоб.

– Не так уж много, – Йорн захлебывается от смеха, бог знает почему. Катя тоже.

– Круто, правда? Я хочу предложить этот йорнтейль на моей большой вечеринке в субботу. Каждый должен выпить стакан, входя в квартиру, тогда все накидаются с самого начала, и будет весело.

Он снова смеется вместе с Катей и радуется своей находчивости.

– А что, если кто-то в завязке, за рулем или просто не хочет?

Он сердито смотрит на меня.

– Знаешь, Юля, пускай они не выпендриваются, это всего лишь один стакан. Кроме того, сколько алкоголиков ты знаешь?

– Ты имеешь в виду тех, что в завязке?

Я просто не могу удержаться от того, чтобы поправить его.

– Ну да, кто в завязке.

– Знаю кое-кого.

– Ну, тогда ему просто не надо ходить на вечеринки.

Я делаю еще глоток. Алкоголь развязывает мне язык.

– Ах так?! Потому только, что у людей была проблема с алкоголем и они наконец избавились от нее, им больше нельзя развлекаться? Неужели они больше не имеют права ходить на вечеринки?

– Блин, Юля, эй… Не пить на вечеринке. Это же какая-то фигня. Напряжно для всех. Он будет слушать пьяный треп, а остальные тоже не смогут расслабиться, потому что кто-то трезвый и может все вспомнить на следующий день.

– Значит, по-твоему, единственный способ развлечься – это пить и смотреть кино?

– Когда мы что-то празднуем, обязательно. Без этого вообще не весело. Или ты когда-нибудь была на вечеринке и ничего не пила?

К сожалению, я не могу этого отрицать и снова ругаю себя.

– Ну, по крайней мере, я не буду пить в субботу и покажу тебе, как много удовольствия могу получить без этого.

Я поставила стакан на журнальный столик, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

– Ты серьезно?! Да ну, Юля, опомнись! Не надо такой фигни на моей вечеринке!

– Почему? Иначе ты меня больше не пригласишь? Какой у тебя штраф за трезвость? Вы не впускаете людей, пока они не выпьют?

– Пф-ф-ф, перестань – ты увидишь, какой идиотизм быть единственным трезвым человеком, – он морщится, явно раздраженный.

Вмешивается Якоб:

– Она не будет единственной, я тоже не пью, – он берет меня за руку и целует в щеку.

Ух ты. Поддержка от мужчины, я в еще большем восторге от него.

– Вы идиоты.

– По крайней мере, мы умеем повеселиться без алкоголя! – шиплю я.

– Это мы еще выясним, Юля.

Он берет мой стакан и выпивает его. Его щеки совсем раскраснелись. Он идет на кухню за добавкой и уже шатается.

– Это было так уж необходимо? – Катя совершенно не в восторге.

– Извини, но он доводит меня до белого каления.

– Я просто хотела хорошо провести вечер, а ты снова все испортила! – невнятно говорит она. Напиток уже ударил ей в голову.

– Почему я? – у меня получается какой-то визг.

– Пойдем, милая. Нам пора. Собирай вещи.

Якоб встает сам и поднимает меня. Он прав: когда пьяные люди ссорятся, это никогда не заканчивается хорошо. Тогда цепляешься к каждому слову. Я проглатываю свою злость, а злюсь я и на Якоба тоже. Только я решилась что-то сказать, а он утаскивает меня.

Я собираю вещи, и мы уходим. На свежем воздухе мне становится лучше. Я вообще-то хотела рассказать Якобу о разговорах с Хельмутом и Франци, но мое настроение ниже плинтуса.

– Я думаю, это хорошо, что мы не пьем, – его голос звучит хрипло.

Мы идем по темным улицам, держась за руки, и я смотрю на него.

– Спасибо, что поддержал меня.

– Я делаю это не только ради тебя.

Я смотрю на него и жду, пока он продолжит.

– Я же говорил тебе, что мой отец погиб в автокатастрофе…

Я киваю и крепче сжимаю его руку.

– Он был пьян в дрезину. Ехал домой с вечеринки, – говорит он дрожащим голосом. Он монотонно рассказывает всю историю, потом на глаза у него наворачиваются слезы.

Я останавливаюсь и притягиваю его к себе, крепко обнимаю и даю ему выплакаться. Это первый раз, когда он плачет при мне, и мне кажется, что мы стали немного ближе друг к другу. Важная веха в наших отношениях. Я действительно не знаю, что сейчас чувствую. Все это неожиданно, но то, что он так доверяет мне, рассказывая эту ужасную историю и плача у меня в объятиях, прекрасно. Как долго это его мучает? Его отец часто пил или это было исключение? Я еще так мало знаю о Якобе. Мы никогда раньше не говорили про его отца, и мне даже в голову не приходило что-то спрашивать.

– Спасибо, – шепчет он мне на ухо через некоторое время, целует в щеку, и мы идем дальше.

Ух ты, только ради этого момента стоило пережить этот дурацкий вечер. Сложился еще один кусочек пазла, и я узнала Якоба намного лучше. Я увидела его уязвимую сторону, и мне она тоже очень нравится. А я так хотела провести вечер наедине с книгой… Вместо этого я сейчас плыву на облаке доверия Якоба.

Четверг

Я просыпаюсь с головной болью, Якоба уже нет, но любовно накрытый поднос с завтраком стоит рядом со мной. Он очистил для меня яблоко и намазал тост джемом. О Господи, как я попала к такому замечательному парню? Он всегда удивляет меня мелочами, которые для меня огромны. Он меня слушает, мы смеемся вместе, он мне доверяет, а главное, он меня ценит и показывает, как сильно я ему нравлюсь, – и все это каждый день. Мне правда повезло. Надеюсь, я это не испоганю.

«Спасибо», – набираю я в телефоне.

Мне нравится иметь возможность спокойно позавтракать. Почему-то дома у меня это никогда не получается, а тут – всегда. Я глотаю таблетку от головной боли и надеюсь, что она быстро подействует. Ехать копировать, когда раскалывается голова, – не лучшая идея.

Вчера я сразу же положила к вещам свою читалку, потому что хотела с утра заглянуть в книгу хотя бы одним глазком. Стоило мне снова про нее вспомнить, как по всему телу побежали мурашки. Когда я читала ее тогда, все менялось, и я немного боюсь, что многое снова изменится в одночасье. Я быстренько наливаю себе кофе, откусываю кусочек тоста с джемом и начинаю читать. Сначала я просто хотела пролистать заголовки, чтобы вспомнить, что я уже прочитала, но потом начала читать вслух.

Урок 1

Запишите все и всех, кто или что вас раздражает.

Если это люди (друзья, члены семьи, коллеги и т. д.), напишите кому-нибудь из них письмо, в котором расскажите, что вам в нем не нравится. Пишите и не бойтесь потерять этого человека – письмо останется у вас.

Гм. Что же меня раздражает? Собственно говоря, на данный момент только работа. И я сама себя раздражаю, когда не могу сказать «нет». Ну да, и Катя опять чем-то действует мне на нервы, а еще вечная нехватка времени. Все-таки больше, чем только работа. Пожалуй, я это запишу. Я беру лист бумаги и ручку. Если не мыть голову, то точно можно успеть пройти этот урок перед работой. И вот я пишу и пишу и едва могу остановиться. Я выписала все что могла. В итоге там намного больше, чем я ожидала. Наверное, стоит работать с книгой два раза в год.

Я иду с читалкой в ванную и начинаю собираться. Мне нужно поторапливаться, потому что я потеряла счет времени, пока писала. Заодно я читаю свое второе задание.

Урок 2

Подумайте, что вы цените в выбранных вами людях или ситуациях.

Запишите это по пунктам и прикрепите заметки к соответствующим письмам.

В прошлый раз я сильно впечатлилась, потому что осознала, что далеко не все так плохо. Я раздумываю об этом, пока бегу к поезду, а когда мне удается добыть сидячее место, записываю что-то позитивное ко всем перечисленным выше раздражающим меня темам и людям:

• Я сама себя раздражаю, потому что у меня вечно нет на себя времени, но я наконец-то снова читаю эту книгу.

• Меня раздражает Катя, но я ей нравлюсь. Она была мне как сестра, и у нас были когда-то хорошие времена.

• Я все время беспокоюсь о деньгах, и это меня раздражает. Но, по крайней мере, мне их хватает, чтобы выжить и ходить на уроки пения.

• В моей работе меня раздражает все! Ну ладно, не все. Кофе вкусный, и я радуюсь, что не безработная, а зарабатываю деньги.

Окей, мой заработок не так уж и хорош, но это ведь правда: другие люди вообще не могут найти работу, а я каждый месяц зарабатываю достаточно, чтобы платить за квартиру и покупать что-нибудь поесть. Даже хватает на уроки вокала раз в неделю. Это невероятно и это больше, чем было полгода назад. У меня хорошее настроение, и я выхожу из поезда, напевая. Меня даже не напрягают мысли о том, что придется копировать весь день и, вероятно, так и не удастся закончить.

– Приветик, Хельмут, приветик, Франци!

Я здороваюсь с ними обоими, сияя от радости.

Они смотрят на меня немного растерянно, но улыбаются в ответ.

– В бой! – говорю я и начинаю работать. Франци, как всегда, приносит мне кофе, и это тоже поднимает мне настроение. В офисе никто и никогда не делает этого для меня, и мысль о том, что фрау Шустер сегодня придется готовить себе кофе самой, вызывает у меня улыбку. Злорадство – это самая прекрасная радость.

– Ну и чему ты ухмыляешься?

Хельмут стоит рядом со мной. На нем оранжевые брюки, которые выглядят очень удобными. Но сегодня мне уже не надо завидовать, потому что я тоже надела свободные шмотки. Я рассказываю ему о своем триумфе и жду аплодисментов, но он (опять) заставляет мою позицию пошатнуться.

– Ты никогда не думала о том, что фрау Шустер просто не знает, как работает этот аппарат?

– Что? С чего бы это ей не знать?

– Разве ты не рассказывала мне когда-то, что это супермодная кофемашина из тех, что стоят только в кафе? И что тебе потребовалась неделя, чтобы понять, как она работает?

Я смотрю на него и задаюсь вопросом, может ли он быть прав.

– И она немного старше, правда же?

С этими словами он оставляет меня и приветствует постоянного клиента, который только что зашел в салон.

Он же это не всерьез?! Гм… возможно, мне стоит разделить тему работы на несколько подпунктов. Я беру свой листочек с плюсами и добавляю: «Фрау Шустер».

Но не могу придумать о ней ничего хорошего. Так что оставлю пока и подумаю об этом позже. В первом приближении задание выполнено, и я быстро просматриваю третий урок, чтобы занять голову чем-то новым, пока я стою здесь, потею и копирую. В следующем задании мне нужно поразмышлять о том, какой я хотела бы видеть свою жизнь, и написать письмо самой себе. Мое старое письмо, сложенное в несколько раз, до сих пор лежит в бумажнике, и я решаю прочитать его во время перерыва. А пока подумаю, что бы я написала сейчас.

В помещение входит какая-то истеричная женщина лет сорока пяти и кричит в телефон: «Шиш тебе с маслом!»

На ней черное платье в белый горошек, и она выглядит в нем довольно глупо. Свои лодочки она держит в руке. Ее некогда накрашенное лицо опухло и совсем заревано. Она немного похожа на страшного клоуна. «Ох уж эти сумасшедшие», – думаю я и подавляю усмешку. Не хватало еще, чтобы она набросилась на меня. Знаю я этих спятивших берлинских женщин.

– Я ненавижу тебя! – ревет она.

Бедный чувак. Как хорошо, что он с ней не вживую говорит, а по телефону.

Она в ужасе смотрит на свой мобильник:

– Он просто повесил трубку! Он просто повесил трубку!

Кто бы мог подумать. О Господи…

К этой даме подходит Хельмут. Она смотрит на него и начинает плакать еще до того, как он раскрывает руки и она кладет голову ему на плечо. Он дает ей выплакаться, точно так же, как я вчера утешала Якоба. Выглядит так, будто эти двое хорошо знакомы. Меня всегда поражает то, как Хельмут и Франци заботятся о незнакомцах и выслушивают каждого, в то время как меня они раздражают, и я смеюсь над ними про себя. Через несколько минут они вместе выходят из печатного салона.

К счастью, сегодня вечером мне не придется заниматься чем-то подобным. По четвергам Катя всегда ночует у Йорна.

Франци приносит мне кофе.

– Ну и что это за психованная? – спрашиваю я.

– Это была жена Клауса.

В шоке я расплескиваю свой кофе и снова краснею.

– Прости… – бормочу я.

– Все в порядке, ты же не могла знать.

– Но что с ней такое?

– Клаус сорвался.

– Ох… – я не могу придумать, что еще сказать.

– Да, увы. Бывает. Ничего нельзя поделать.

При этом мы же как раз вчера говорили о срывах. Разве Франци не сказала тогда, что некоторые люди просто не хотят? Ну да, но она говорила о людях, шестьдесят раз проходивших детоксикацию, а не о срыве.

– И почему его жена так злится? Из-за срыва?

– Если я правильно поняла, он напился и всю ночь что-то нес на ее автоответчик. Вроде бы обзывал ее по всякому и сказал, что это она во всем виновата.

Франци выглядывает на улицу и погружается в свои мысли.

– Я совсем не знаю его таким, – говорю я. Мне трудно все это представить.

Франци вздыхает.

– Знаешь, Юля, алкоголь может сделать с человеком что угодно.

– Да, но нельзя винить только алкоголь. Говорят же, пьяный – что малый, что на уме, то и на языке.

Она смотрит на меня с удивлением.

– Разве ты никогда не говорила в нетрезвом виде что-то, о чем пожалела на следующий день и спрашивала себя, с чего это ты вообще сказала что-то подобное?

Если подумать, я и правда так делала. С другой стороны, я наконец осмелилась открыть рот и стать храбрее. У меня нет правильного ответа на вопрос Франци.

– Так ты думаешь, что поговорка неправильная?

– Я думаю, что, когда ты пьян, ты никогда не остаешься полностью самим собой. Ты можешь говорить то, что думаешь, но ты – это не ты. Понимаешь, о чем я?

Я киваю.

– Вот почему многие люди пьют – они предпочитают быть кем-то другим.

– Гм. Я тоже как-то допилась до храбрости.

В салон заходит взволнованная девушка, вероятно, студентка. Она роняет бумаги, и Франци бросается ей на помощь. Я возвращаюсь к своим папкам. Я никогда раньше не задумывалась обо всем этом. Да я вообще никогда раньше настолько не вникала в тему алкоголя, как в последние два дня. Сначала Клаус, который завязал (или попытался завязать), потом Йорн, для которого все крутится вокруг выпивки, а после этого отец Якоба. Я рада, что поклялась ничего не пить в субботу, и каким-то образом разговор с Франци еще больше меня укрепил в моем решении. Отправят ли сейчас Клауса домой?

* * *

Через несколько часов у меня кружится голова, и я не особо продвинулась. Документов слишком много, и я уже понимаю, что вовремя не справлюсь. Черт… Утренняя эйфория испарилась, мое настроение теперь как будто лежит на пыльном диване в подвале.

– Эй, Юля, опять хандришь? – шутит Хельмут.

Он явно заметил, что его вчерашние слова насчет моего настроения подействовали, а теперь хочет доказать мне свою правоту, что ли? Я злюсь, но не хочу этого показывать.

– Посмотрела бы я на тебя, если бы тебе надо было скопировать миллион документов.

– Дай мне одну папку. Все равно мне нужен перерыв.

– Ты хочешь мне помочь?

– Да, а что, нельзя? Вообще-то я делаю это, чтобы вызвать улыбку на твоем лице, а не это вот ошарашенное выражение, но, может быть, мне еще повезет.

Я не могу сдержать смех, и Хельмут доволен.

Мы некоторое время копируем, и я думаю, стоит ли заговорить о Клаусе. Почему-то эта тема меня волнует – возможно, из-за вчерашнего рассказа Якоба.

– Клауса теперь отправят домой?

– Нет, ему повезло, и он сможет продолжать.

– Ты уже говорил с ним?

– Да, мы разговаривали по телефону после того, как его жена ушла. Как ты, наверное, можешь себе представить, дела у него идут не слишком хорошо.

– Жена снова его бросит?

– Она многое делает для него, не только это. На выходных они начинают партнерскую программу. Будут вместе проходить терапию, пару антиалкогольных тренингов и получат возможность стать ближе друг к другу в трезвом состоянии.

Я некоторое время молчу.

– Надеюсь, они останутся вместе.

– Почему? Если они больше не подходят друг другу, им следует поступить мудро и расстаться. Разве нет?

– Да, но тогда он будет совсем один!

Я в ужасе от резкого заявления Хельмута.

– А одному так плохо? Может быть, проблема именно в этом, и ему нужно снова научиться быть одному и ладить с самим собой. В конце концов, один – не значит одинокий.

При всем желании я не знаю что сказать и прячу это за коротким «Гм».

Я пытаюсь сменить тему, потому что, похоже, он тоже принимает все близко к сердцу.

– Хельмут, что ты об этом думаешь? Прошлой ночью мне приснилось, что я упала в грязь и измазалась с головы до пят.

Из прежних разговоров я помню, что он любит толковать сны и надеюсь, что он посмеется. Но он не издает ни звука. Перестает копировать и внимательно смотрит на меня.

– Знаешь, Юля, у меня тоже такое чувство.

– Что? Какое чувство?

– Что ты застряла в грязи.

Я ничего не понимаю.

– Ну да, тебе не хватает внутреннего равновесия. И направления. Ты недовольна, но сама не знаешь, чего хочешь. Ты часто жалуешься на то, что тебе не нравится, вместо того чтобы что-то менять и наслаждаться прекрасными вещами в жизни. Ты застряла.

Ого, вот это заявочка. Я хочу на него разозлиться, но замечаю, как на меня накатывает большая волна грусти, а потом по моей щеке сползает слеза. Он обнимает меня.

– Не глотай их, выпусти. Слезы – это хорошо. Они очищают наши чувства и помогают нам снова ясно видеть. Думай об этом как об очищении.

Неужели он не может просто прекратить сейчас свой треп? Я не до конца понимаю его мудрости. Иногда они слишком сложны для меня. Даже сейчас я не знаю точно, что он имеет в виду, но почему-то от его слов мне хорошо. И вот я уже плачу в его объятиях. Мне не хотелось бы этого делать, но остановиться я тоже не могу. И от этого тоже какое-то хорошее ощущение. Он обнимает меня как отец. Когда я в последний раз обнимала отца? Эта мысль делает меня еще грустнее, и новая бурная волна печали охватывает мою душу. Пусть. В любом случае, уже слишком поздно сдерживаться.

Когда я успокаиваюсь, Хельмут говорит еще несколько ласковых слов и оставляет меня одну у ксерокса с пересохшим горлом и колотящимся сердцем. Но, несмотря на комок в груди, я чувствую какое-то освобождение, хоть и не могу определить какое. Я молча копирую дальше документы, и Хельмут тоже больше ничего не говорит. Закончив с папкой, я ухожу на обед. Выбегаю из салона одна и вздыхаю с облегчением, только оказавшись на улице.

Мне больше не хочется плакать, но глубоко в груди сидит комок. Неужели Хельмут прав? И он с самого начала к этому вел? Именно поэтому он помогал мне копировать? Я снова задаюсь вопросом, не психотерапевты ли они оба. Беру в пекарне бутерброд и салат из кускуса и сажусь на улице на скамейку. Потом открываю новую страницу в блокноте и записываю всю информацию, которую получила от Франци с Хельмутом за последние два дня: