Текст книги "Сто лет и чемодан денег в придачу"

Юнас Юнассон
Сто лет и чемодан денег в придачу

© by Jonas Jonasson 2009

First published by Piratförlaget, Sweden

© Е. Чевкина, перевод на русский язык, 2011

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Издательство CORPUS ®

* * *

Вряд ли кто умел так заворожить слушателей своими историями так, как мой дед, мамин отец, когда усаживался на лавочку у крыльца, чуть подавшись вперед и опираясь на палку, с полным ртом табачной жвачки.

– Но дедушка, – изумлялись мы, внуки, – неужто все это так и было на самом деле?

– Кто одну правду сказывает, того и слушать не стоит, – отвечал дед.

Ему посвящается эта книга.

Юнас Юнассон

Глава 1
Понедельник, 2 мая 2005 года

Скажете, стоило определиться загодя и всем так и объявить напрямик, по-мужски? Да только Аллан Карлсон никогда особо долго не раздумывал.

Так что не успела мысль укорениться у него в голове как следует, как он распахнул окно своей комнаты на первом этаже интерната для престарелых в сёдерманландском Мальмчёпинге и вылез в цветник.

Маневр дался не без труда, что неудивительно: ведь Аллану в этот самый день как раз стукнуло сто лет. До того, как в общей гостиной интерната разразится празднование с угощением, оставалось меньше часа. Ожидалось присутствие муниципального советника. И местная газета. И всего остального старичья. И персонала в полном составе под командованием свирепой сестры Алис.

И только герой дня появляться там не собирался.

Глава 2
Понедельник, 2 мая 2005 года

Аллан Карлсон задумался, уже стоя среди гряды анютиных глазок, тянувшейся вдоль длинной стены интерната для престарелых. Одет он был в коричневый пиджак и коричневые брюки, на ногах имел коричневые тапки. Не законодатель моды, конечно, ну да в его возрасте законодатели моды встречаются не сказать чтобы часто. К тому же он находился в бегах – сбежал с юбилея, что тоже бывает не часто в его годы, во многом потому, что люди его лет тоже, в общем, попадаются не на каждом шагу.

А задумался Аллан над тем, имеет ли смысл карабкаться обратно только ради того, чтобы забрать шляпу и туфли. Однако, нащупав, что кошелек, по крайней мере, на месте, во внутреннем кармане, решил, что сойдет и так. К тому же сестра Алис уже не один раз проявляла шестое чувство (где бы он ни прятал бреннвин[1]1
  Бреннвин – спиртное крепче 40 градусов. (Здесь и далее – прим. перев.)


[Закрыть], она его неизменно находила) – а вдруг она как раз сейчас устроит обход и почует неладное?

Лучше сразу уходить и не тратить время, решил Аллан и, скрипя коленками, выбрался из цветника. В кошельке, сколько он помнил, лежала заначка в несколько сотенных, что хорошо, поскольку скрыться бесплатно может и не получиться.

Он повернул голову и взглянул на интернат, который совсем еще недавно считал своим последним пристанищем на земле. И сказал себе, что помереть можно как-нибудь в другой раз и в другом месте.

Столетний юбиляр пустился в дорогу в своих расписных тапках (названных так потому, что мужчины перезрелого возраста редко попадают дальше своей обуви, когда писают). Сперва по парку, потом по открытому полю, где изредка устраивают ярмарку в обычно таком тихом городке. Через пару сотен метров Аллан зашел за средневековую церковь – главную местную достопримечательность – и опустился на скамью возле нескольких могильных памятников, чтобы дать коленкам успокоиться. Общий градус религиозности в окрестностях позволял рассчитывать, что Аллана там побеспокоят не скоро. Напротив скамейки, где сидел Аллан, по иронии судьбы оказалось надгробие его одногодка, некоего Хеннинга Альготсона. Разница между ровесниками состояла в том, что Хеннинг скончался шестьюдесятью одним годом раньше.

Другой бы на месте Аллана, наверное, задумался, с чего бы этот Хеннинг вдруг взял и помер всего тридцати девяти лет от роду. Но Аллан не имел привычки совать нос не в свое дело, когда без этого можно обойтись, а обойтись, как правило, бывало можно.

Зато он понял, как ошибался, когда, сидя в доме престарелых, мечтал поскорее умереть. Ведь до какой степени и где бы у тебя ни болело, все равно куда интересней и познавательней удирать от сестры Алис, чем смирно лежать под двухметровым слоем земли.

Тут именинник поднялся, пересилив ломоту в коленях, попрощался с Хеннингом Альготсоном и продолжил свой не вполне спланированный побег.

Аллан двигался через кладбище курсом на юг, пока на его пути не оказалась каменная изгородь. Высотой не выше метра, но и Аллан был столетним юбиляром, а не прыгуном в высоту. По ту сторону изгороди маячил мальмчёпингский автовокзал, и тут старик сообразил, куда именно несут его дряхлые ноги. Однажды, много лет назад, Аллан перешел через Гималаи. Вот тогда и правда тяжко пришлось. Так подумалось Аллану, пока он стоял у последней преграды, отделявшей его от автовокзала бюро. Причем подумалось с такой силой, что изгородь на глазах стала сокращаться в размерах. Так что когда она совсем уменьшилась, Аллан успешно ее одолел, несмотря на возраст и колени.

Давка на улицах Мальмчёпинга случается не каждый день, и в тот, весенний и солнечный, ее тоже не наблюдалось. С тех пор как Аллан внезапно принял решение не появляться на собственном юбилее, он не встретил ни единой живой души. В зале ожидания, куда Аллан прошаркал в своих тапках, тоже оказалось почти пусто. Но только почти. В центре зала в два ряда стояли скамейки, спинка к спинке. Все места были свободны. Справа находилось два справочных окошка, одно было закрыто, а за другим виднелся тощий маленький человечек в круглых очечках, с зачесанными набок редкими волосами и в форменной куртке. Когда Аллан прошествовал в зал, человечек оторвался от монитора и озабоченно поднял на него глаза. Наверное, подумал, какой выдался напряженный день: Аллан как раз обнаружил, что он не единственный пассажир. А точнее – что в углу зала стоит долговязый малый с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине.

Читать малый пожалуй что не умел, судя по тому, как он дергал дверную ручку туалета для инвалидов: похоже, табличка «Закрыто», черными буквами по ядовито-желтому, ему не говорила ровно ничего.

Наконец он отступил-таки к соседней двери, но там тоже случилась незадача. Видно, молодому человеку очень не хотелось расставаться с громадным серым чемоданом на колесах, да только туалет для них обоих был слишком тесным. В такой ситуации, понимал Аллан, придется либо оставить чемодан снаружи на время отправления нужды, либо, запихнув чемодан внутрь, остаться снаружи самому.

Впрочем, теперь Алану было не до того, чтобы вникать в заботы молодого человека. Вместо этого он, старательно переставляя ноги, маленькими шажками подошел к открытому окошку и поинтересовался у маленького человечка, нет ли какого-нибудь общественного транспорта, который шел бы в какую-нибудь сторону, неважно куда, в ближайшие несколько минут, и сколько в таком случае стоит проезд.

Человечек выглядел усталым. И на половине Алланова запроса, видимо, потерял нить, потому что после нескольких секунд раздумья спросил:

– А куда именно господин хотел бы попасть?

Аллан сделал второй заход и напомнил человечку, что цель поездки уже была названа, и в этом смысле она второстепенна по отношению к а) времени отбытия и б) транспортным издержкам. Человечек снова несколько секунд молчал, изучая расписание и проникаясь услышанным.

– Сто второй автобус отходит на Стрэнгнэс через три минуты. Годится?

Да, Аллану это вполне годилось, и тогда ему сообщили, что останавливается упомянутый автобус у самых дверей автовокзала и что удобнее приобрести билет непосредственно у водителя.

Аллан удивился, чем же тогда занимается человечек в окошке, если даже билеты не продает, но озвучивать вопрос не стал. Пожалуй, человечку и самому хотелось бы это знать. Так что Аллан только поблагодарил его за помощь и даже поднес было руку к шляпе, впопыхах забытой в интернате.

Столетний юбиляр опустился на одну из двух пустых скамеек наедине со своими размышлениями. Чертово празднование должно начаться в три часа, отсюда до интерната двенадцать минут ходу. В любую минуту там могут забарабанить в его дверь – вот цирк начнется! Виновник торжества усмехнулся про себя, одновременно уловив краем глаза, что к нему кто-то приближается. Это был как раз долговязый малый с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине. Малый направлялся прямиком к Аллану, ведя в поводу здоровенный чемодан на четырех колесах. Аллан понимал – есть немалый риск, что с длинноволосым предстоит разговор. А впрочем, может, оно и к лучшему: он как-никак узнает, чем живет и дышит нынешняя молодежь. Беседа и правда состоялась, хотя и не столь глубокомысленная. Малый остановился в нескольких метрах от Аллана, изучающее поглядел на него и изрек:

– Слышь, ты!

Аллан вежливо отвечал, что также желает собеседнику доброго дня, и поинтересовался, не может ли быть чем-либо полезен. Оказалось, что может. Малый хотел бы, чтобы Аллан приглядел за чемоданом, покуда его владелец отправит в туалете свои потребности. Или, как выразился он сам:

– Мне посрать надо.

Аллан любезно отвечал, что, несмотря на возраст и немощь, на зрение он не жалуется, так что присмотр за вещами молодого человека его совершенно не затруднит. Однако посоветовал молодому человеку поторопиться, поскольку Аллану никак нельзя прозевать свой автобус.

Последнего малый уже не услышал, поскольку ринулся в туалет, не дожидаясь, пока Аллан закончит свою мысль.

Столетний юбиляр не имел привычки злиться на других, ни просто, ни за дело, и на неотесанность малого не обиделся. Однако же и симпатией к нему тоже не проникся, а это в свою очередь повлияло на дальнейший ход событий, причем довольно быстро. Дело в том, что автобус подкатил к самым дверям автовокзала спустя всего несколько секунд после того, как малый закрылся в туалете. Аллан взглянул на автобус, потом на чемодан, потом снова на автобус, а потом снова на чемодан.

– У него же колесики, – сказал он себе. – И ремень, за который тянуть.

И неожиданно для себя принял, прямо скажем, жизнеутверждающее решение.

Водитель автобуса оказался услужлив и любезен. Он помог пожилому человеку затащить большой чемодан в салон.

Аллан поблагодарил за помощь и вытащил кошелек из внутреннего кармана пиджака. Водитель поинтересовался, едет ли господин до самого Стрэнгнэса, а Аллан тем временем пересчитал наличность. Шестьсот пятьдесят крон купюрами и еще несколько монет. Аллан решил, что денежки лучше поберечь, поэтому достал купюру в пятьдесят крон и спросил:

– Докуда этого хватит, как вы думаете?

Водитель усмехнулся: обычно люди знают, куда им надо, но не знают, сколько это стоит, а теперь вот наоборот. Потом глянул в свою табличку и сообщил, что за сорок восемь крон можно доехать до платформы Бюринге.

Аллана это устроило. Он получил билет и две кроны сдачи. Свежеукраденный чемодан водитель поместил в багажное отделение позади кабины, а сам Аллан уселся на первом сиденье справа. Отсюда был виден зал ожидания автовокзала. Когда водитель включил передачу и тронулся с места, дверь туалета по-прежнему оставалась закрыта. И Аллан пожелал малому самых приятных минут – с учетом того разочарования, которое поджидало его за дверью.

Автобус на Стрэнгнэс в этот день тоже не был набит битком. На предпоследнем месте расположилась женщина средних лет, севшая во Флене, в середине салона – молодая мама, вскарабкавшаяся в автобус в Сульберге вместе с двумя детьми, причем один из них был в коляске, а впереди – весьма и весьма пожилой мужчина, который вошел в Мальмчёпинге.

Последний как раз сидел и раздумывал, почему он все-таки украл этот большой серый чемодан на четырех колесиках. Может, потому, что все к тому располагало? И потому, что его владелец грубиян? Или потому, что в чемодане, возможно, есть туфли или хотя бы шляпа? Или потому, что терять старому человеку, в сущности, нечего? Нет, найти ответа Аллан не мог. Но когда живешь уже сверхурочно, то можно позволить себе некоторые вольности, подумал он и успокоился.

В три часа автобус миновал Бьёрндаммен. Аллан отметил, что покамест развитие событий его устраивает. И закрыл глаза, чтобы, как всегда в это время, слегка вздремнуть.

В тот же самый миг сестра Алис постучала в дверь комнаты в мальмчёпингском интернате для престарелых. Потом постучала еще. И еще.

– Хватит капризничать, Аллан. Муниципальный советник и все остальные уже тут. Слышишь? Надеюсь, ты не приложился опять к бутылочке, а, Аллан? Выходи, Аллан! Аллан?

Примерно в то же время распахнулась дверь единственного на тот момент работающего туалета мальмчёпингского автовокзала. Оттуда вышел малый, облегчившись, как оказалось, в обоих смыслах. В несколько шагов он достиг середины зала ожидания, одной рукой поправляя ремень, а другой проводя по волосам. Тут он остановился и уставился на два ряда пустых скамеек, затем глянул направо, потом налево. После чего произнес вслух:

– Да дьявола же в душу беса мать…

Потом он перевел дух и пошел на второй заход:

– Ну, ты у меня сдохнешь, старый хрен. Дай только до тебя доберусь.

Глава 3
Понедельник, 2 мая 2005 года

После трех часов дня покой надолго покинул Мальмчёпинг. Сестра Алис, перепугавшись вместо того, чтобы рассердиться, воспользовалась общим ключом. Поскольку Аллан не принял никаких мер к тому, чтобы замаскировать свое бегство, то констатировать, что именинник вылез через окно, труда не составило. После чего он, судя по следам, потоптался среди анютиных глазок, а потом исчез.

Муниципальный советник решил, что по должности ему подобает взять командование на себя. И отрядил на поиски персонал интерната группами по два человека. Далеко уйти Аллан не мог, и поисковым группам следовало сосредоточить усилия на самых ближайших окрестностях. Одну командировали в парк, одну – в государственную винную монополию (куда, по уверениям сестры Алис, Аллан иногда захаживал), одну – в другие магазины на Центральной улице, а одну – в местный краеведческий музей-усадьбу на холме. Сам же советник решил, что ему следует остаться на месте и приглядеть за остальным старичьем, пока и оно не разбежалось, а заодно обмозговать дальнейшие шаги. Поисковые группы он призвал по возможности не привлекать к себе внимания: ни к чему поднимать шумиху без особой надобности. В общей суматохе муниципальный советник упустил из виду, что одна из поисковых групп, высланных на задание, как раз состоит из журналистки местной газеты и ее фоторепортера.

• • •

В число первоочередных районов поиска, очерченных советником, автовокзал не входил. Однако там по собственной инициативе проводила розыскные мероприятия, обшаривая все возможные закоулки, поисковая группа в составе одного человека – очень сердитого долговязого малого с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине.

Поскольку ни деда, ни чемодана обнаружить не удалось, малый решительно шагнул к маленькому человечку в единственном открытом окошке с намерением добыть информацию касательно возможного маршрута старого хрена.

Маленький человечек хоть и успел уже, судя по всему, притомиться, однако профессиональной гордости не утратил. И потому разъяснил повысившему голос малому, что какое-либо вмешательство в частную жизнь пассажиров общественного автотранспорта совершенно недопустимо, после чего надменно добавил, что ни при каких условиях не собирается предоставлять малому затребованную последним конфиденциальную информацию.

Малый постоял молча, видимо мысленно переводя услышанное на человеческий язык. Затем переместился на пять метров влево, к не слишком крепкой двери в администрацию автовокзала. Даже не проверив, заперта она или нет, он с размаху распахнул ее внутрь при посредстве правого ботинка так, что брызнули щепки. Маленький человечек, даже не успев поднять телефонную трубку, которую схватил, чтобы вызвать подмогу, обнаружил, что уже болтается в воздухе перед малым, крепко схваченный за оба уха.

– Я хоть и не знаю, что за слово такое «конфиденциальный», зато у меня и сам, блин, дьявол, и мать его разговорятся, – сообщил малый, прежде чем плюхнуть человечка обратно на его винтящийся стул.

Далее малый объяснил, что именно он намерен произвести с причинным местом маленького человечка при посредстве молотка и гвоздя в случае, если маленький человечек не пойдет ему навстречу. Картинка получилась настолько живая, что маленький человечек тут же решил сообщить все, что ему известно, а именно, что искомый пожилой мужчина, скорее всего, уехал на стрэнгнэсском автобусе. А брал ли данный пожилой господин с собой чемодан, маленький человек сказать не может, так как шпионить за пассажирами не его дело.

После чего человечек умолк, дабы оценить, в какой мере малый удовлетворен услышанным, и нашел, что, пожалуй, информацию есть смысл немного дополнить. И сообщил, что на пути между Мальмчёпингом и Стрэнгнэсом имеется двенадцать остановок и что пожилой господин мог, разумеется, выйти на любой из них. На какой – это, видимо, знает водитель, который, согласно расписанию, будет тут в 19.10 того же дня на обратном рейсе, когда автобус проследует во Флен.

Тут малый уселся рядом с перепуганным человечком, уши которого пылали огнем.

– Подумать надо, – сказал он.

И подумал. А подумал он, что ему обязательно нужно вытрясти из человечка мобильный номер водителя автобуса и сообщить тому, что чемодан пожилого мужчины на самом деле краденый. Тут, правда, имелся риск, что водитель подключит полицию, чего малому не очень хотелось. К тому же особой спешки не было: если эта старая калоша намерена и дальше тащить с собой чемодан, то ей всяко придется ехать на поезде, автобусе или такси, если дед хочет добраться хоть куда-то дальше автовокзала в Стрэнгнэсе. Тогда появятся новые следы и отыщется кто-нибудь еще, кто, вися на собственных ушах, сообщит, куда дед направил свои стопы. В собственном умении уговорить собеседника поделиться знаниями малый не сомневался.

Продумав все это, малый решил дождаться названного автобуса и потолковать с водилой без особых церемоний.

А приняв решение, снова поднялся и подробно объяснил маленькому человечку, что именно случится с ним, его женой, детьми и домом, если тот обмолвится о состоявшейся беседе хоть полиции, хоть кому.

Ни жены, ни детей маленький человечек не имел, однако ему очень хотелось, чтобы в дальнейшем и его уши, и причинное место остались в большей или меньшей сохранности. Так что он поручился своей государственной транспортной честью, что не скажет никому ни слова.

И держал обещание аж до следующего дня.

• • •

Разосланные поисковые группы вернулись в интернат и доложили о полученных сведениях. Вернее, об отсутствии таковых. Муниципальному советнику интуитивно не хотелось подключать полицию, и он как раз обдумывал имеющиеся альтернативы, когда журналистка из местной газеты набралась смелости и спросила:

– А что господин муниципальный советник собирается предпринять теперь?

Муниципальный советник молчал в течение нескольких секунд, после чего сказал:

– Подключить полицию, разумеется.

Черт бы ее подрал, эту свободу прессы.

• • •

Аллан проснулся оттого, что водитель вежливо пихнул его в бок и сообщил, что они уже на остановке «Платформа Бюринге». В следующий миг водитель уже вытаскивал чемодан из передней двери салона, а следом, замыкая процессию, вылезал и Аллан.

Водитель поинтересовался, справится ли господин дальше сам, на что Аллан заверил его, что не стоит беспокоиться. После чего поблагодарил за помощь и помахал вслед автобусу, который покатил дальше по государственной трассе 55 в сторону Стрэнгнэса.

Вечернее солнце скрылось за обступившими Аллана высокими елями, и в тонком пиджачке и тапках стало зябко. Никакого Бюринге вокруг не наблюдалось, а тем более никакой платформы. Только лес, лес и лес, с трех сторон. А с четвертой – гравийный проселок, уходящий вправо.

Аллан подумал, может, в чемодане, который он так неожиданно прихватил с собой, найдется какая-нибудь теплая одежда. Но чемодан оказался заперт, и вскрыть его без отвертки или другого инструмента нечего было и рассчитывать. Оставалось только двигаться: не хватало только помереть от холода на обочине шоссе. К тому же опыт подсказывал, что это все равно вряд ли получится.

Зато у чемодана с торца имелся ремень, и если тянуть за него, то чемодан катился на своих колесах как миленький. И Аллан двинулся по проселку через лес мелкими шаркающими шажками. А следом за ним запрыгал по гравию чемодан на колесах.

Спустя пару сотен метров Аллан обнаружил то, что, как он понял, и являлось платформой Бюринге – заброшенное станционное здание возле очень заброшенного железнодорожного полотна.

Аллан, несомненно, являл собой выдающийся экземпляр внутри своей возрастной когорты, но даже для него выходило как-то многовато приключений за такое короткое время. Так что он уселся на чемодан, чтобы собраться с мыслями и с силами.

Наискось налево желтело обшарпанное двухэтажное вокзальное строение, причем все окна первого этажа были заколочены горбылем. Наискось направо вглубь окружающего леса уходила заброшенная железнодорожная ветка, прямая, как стрела. Природа еще не успела доглодать рельсы, но это, судя по всему, было делом времени.

Деревянная платформа доверия не внушала. На крайней доске по-прежнему виднелась выведенная краской надпись «По путям не ходить». По путям ходить теперь совсем не опасно, подумал Аллан. А вот кто в здравом уме рискнет пройти по платформе?

Ответ не замедлил себя ждать, потому что в следующий миг ветхая дверь вокзального здания распахнулась и показался мужчина лет семидесяти, с карими глазами и черной щетиной на подбородке, в кепке, клетчатой рубахе и черной кожаной куртке. Доскам платформы он, по-видимому, вполне доверял – судя по тому, что все его внимание было обращено к стоявшему перед ним старику.

Тип в кепке остановился посреди платформы с видом крайне неприветливым. Но потом вроде бы чуть отмяк, возможно, увидев, какая дряхлая человеческая особь вторглась в его владения.

Аллан по-прежнему восседал на свежеукраденном чемодане, не зная, что сказать, и не решаясь об этом сообщить. Он лишь пристально смотрел на типа в кепке, дожидаясь первого хода с его стороны. Каковой и воспоследовал, причем оказался совсем не таким угрожающим, как можно было подумать. Скорее осторожным.

– Кто ты такой и что делаешь на моей платформе? – спросил тип в кепке.

Аллан не ответил; он еще не определился, кто перед ним – враг или друг. Но решил, что неразумно будет ссориться с единственным имеющимся в поле зрения человеком, способным впустить тебя в теплый дом, пока совсем не похолодало. И решил поэтому выложить все как есть.

Аллан сообщил, что зовут его Аллан, что ему ровно сто лет, но он для своего возраста вполне бодр, то есть настолько, что как раз теперь находится в бегах из дома престарелых; что он, кроме того, успел украсть чемодан у одного малого, который наверняка не испытывает по этому поводу особой радости, а также поведал о собственных коленях, находящихся в настоящий момент не в лучшей форме, по каковой причине Аллану очень и очень хотелось бы воздержаться в ближайшее время от дальнейших пеших прогулок.

Изложив все это, Аллан умолк, по-прежнему сидя на чемодане и ожидая вердикта.

– Ах, вон оно как, – тип в кепке заулыбался. – Так ты ворюга!

– Старый ворюга, – угрюмо уточнил Аллан.

Мужик в кепке ловко соскочил с платформы и направился к столетнему гостю, чтобы разглядеть его поближе.

– Тебе что, правда сто лет? – спросил он. – Тогда ты, наверное, проголодался?

Аллан не уловил, каким образом второе вытекает из первого, однако есть ему и правда хотелось. Так что он спросил, что, собственно, имеется в меню и не включает ли оно часом и выпивку.

Тип в кепке протянул руку, представился Юлиусом Юнсоном и помог пожилому гостю принять вертикальное положение. После чего сообщил, что поможет Аллану поднести чемодан, что на ужин предполагается лосиный стейк, если нет возражений, а выпивка к нему будет непременно, так что хватит и коленки поправить, и все остальное туловище.

С громадным трудом Аллан вскарабкался на платформу. Судя по резкой боли в суставах, он по-прежнему был жив.

Юлиусу Юнсону было не с кем поговорить несколько лет подряд, поэтому старик с чемоданом оказался долгожданным гостем. Стопочку за одно колено, потом за другое, потом еще парочка – за спину и за шею – плюс еще одна для аппетита в совокупности располагали к беседе. Аллан спросил, чем Юлиус живет, и услышал в ответ целую историю.

Юлиус родился на севере, в Стрёмбакке, недалеко от Худиксваля, и был единственным ребенком в семье фермеров Андерса и Эльвины Юнсон. Он батрачил на семейной ферме и ежедневно получал трепку от отца, державшегося мнения, что Юлиус ни на что не годен. Но в год, когда Юлиусу стукнуло двадцать пять, мать умерла от рака, о чем Юлиус очень горевал, а сразу после этого отец утонул в болоте, пытаясь вытащить оттуда телку. Юлиус и об этом тоже горевал, потому что к телочке уже успел привязаться.

Талантов к сельскому хозяйству у молодого Юлиуса не обнаружилось (тут отец оказался прав), как и особого желания этим хозяйством заниматься. Так что он продал всю землю, кроме нескольких гектаров леса, которые оставил себе на старость лет.

Потом отправился в Стокгольм и за два года профукал там все денежки. А затем вернулся к себе в лес.

Юлиус не без азарта принял участие в тендере на поставку пяти тысяч электрических столбов для Худиксвальской электрической компании. И поскольку в такие детали, как страховые отчисления работодателя и налог с оборота, особо не вдавался, то тендер выиграл. С помощью десятка венгерских беженцев он даже ухитрился поставить эти столбы в срок и заработал столько денег, сколько даже и представить себе не мог. С этим все получилось, вот только Юлиусу пришлось малость смухлевать, потому что стволы все-таки были не вполне кондиционные. Так что столбы вышли на метр короче, чем требовалось в заказе, но этого никто бы и не заметил, не обзаведись чуть не каждый фермер в округе зерноуборочным комбайном.

Вскоре Худиксвальская электрическая компания понатыкала эти столбы через поля и луга по всей округе, а когда началась жатва, то провода оказались порваны в одно и то же утро в двадцати шести местах двадцатью двумя различными новенькими комбайнами. Весь этот угол провинции Хельсингланд остался на недели без электричества, жатва остановилась, электродойки не работали. Прошло не так уж много времени, и гнев фермеров, поначалу направленный на Худиксвальскую электрическую компанию, перекинулся на молодого Юлиуса.

– Но выражение «веселый Худик»[2]2
  Речь идет об известной театральной труппе «Театр „Веселый Худик“» (Glada Hudik-teatern), ее актеры – уроженцы лена Худиксваль с нарушениями развития.


[Закрыть] появилось не тогда, это я тебе точно говорю. Я семь месяцев отсиживался в сундсвальской гостинице, пока опять все деньги не вышли, – признался Юлиус. – Ну что, еще по маленькой?

Пожалуй, согласился Аллан. От лосиных стейков, к тому же обильно запиваемых пилснером, самочувствие его до того улучшилось, что перспектива умереть едва не начала пугать всерьез.

Юлиус тем временем продолжал свой рассказ. После того как в один прекрасный день посреди Сундсваля его едва не переехал трактор (управляемый фермером с глазами убийцы), стало ясно, что тут, в округе, эту маленькую промашку не забудут еще пару-тройку столетий. Пришлось менять место жительства и перебираться в Мариефред, где он подворовывал по мелочи, пока, устав от городской суеты, не добрался до заброшенной платформы Бюринге благодаря сумме в двадцать пять тысяч крон, случайно найденной как-то ночью в сейфе грипсхольмской гостиницы. Тут, на платформе, он и живет, большей частью на муниципальное пособие плюс немножко за счет несогласованной охоты в лесу у соседа и небольшого самогонного производства. Юлиус признался, что непопулярен у местных, и Аллан ответил, прожевав, что в какой-то степени это можно понять.

Когда Юлиус выразил желание принять по последней «на десерт», Аллан ответил, что всегда имел слабость к такого рода десертам, но что сейчас ему перво-наперво надо воспользоваться известными удобствами, ежели в доме такие имеются. Юлиус встал, зажег верхний свет, поскольку уже темнело, и, указав рукой, сообщил, что в передней справа от лестницы есть работающий ватерклозет, и заверил, что к возвращению Аллана опять разольет по рюмочке.

Благополучно найдя туалет, Аллан пристроился пописать, и, как обычно, не все капли достигли цели. Некоторые вместо этого совершили мягкую посадку на расписные тапки.

Примерно посреди процесса Аллан услышал, что по лестнице кто-то идет. Первое, что он, честно говоря, подумал – что это Юлиус удирает с его, Аллана, свежеукраденным чемоданом. Но звук приближался. Кто-то поднимался снизу. Пожалуй, имелся немалый риск, что шаги, доносящиеся из-за двери, принадлежали долговязому малому с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине. В таком случае ничего хорошего от него ждать не приходилось.

• • •

Автобус из Стрэнгнэса прибыл к мальмчёпингскому автовокзалу на три минуты раньше расписания: пассажиров не было, и водитель, миновав последнюю остановку, чуть прибавил газу, чтобы успеть перекурить перед тем, как ехать дальше во Флен.

Но не успел он зажечь сигарету, как рядом возник долговязый малый с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине. Строго говоря, надписи на спине водитель не увидел, однако она там, тем не менее, имелась.

– Вы едете во Флен? – спросил водитель несколько неуверенно, почувствовав, что с молодым человеком что-то не то.

– Ни в какой Флен я не еду, – отвечал малый. – И ты тоже туда не поедешь,

Четыре часа хождения туда-сюда в ожидании автобуса истощили у малого все его и без того невеликое терпение. Кроме того, когда миновала половина этого времени, он сообразил, что если бы сразу реквизировал у кого-нибудь машину, то нагнал бы автобус еще до Стрэнгнэса.

В довершение всего по городишку что-то копы разъездились. Того и гляди ворвутся в автовокзал и начнут допрашивать маленького человечка в окошке администратора, с чего это вдруг у него такой заполошный вид и отчего это дверь в его помещение висит набекрень.

Малый, кстати, никак не мог взять в толк, откуда здесь взялась полиция. Его шеф в «Never Again» и выбрал-то Мальмчёпинг для проведения транзакции по трем причинам: во-первых, близость к Стокгольму, во-вторых, относительная транспортная доступность и, в-третьих – и главных – у закона руки коротки туда дотянуться. Иными словами, полиции в Мальмчёпинге нет.