Текст книги "Хозяин дома"

Ветеран положил журнал на столик, встал со стула и добавил:

– Мне пора идти, Денис. Дела не ждут. Если что, зови. Я всегда рядом.

Пожилой боевик вышел из номера, оставив Дениса в состоянии беспокойства, замешательства и неимоверного любопытства.

 
                                               V
 

«Христос учил состраданию, и попран закон любви.

Гаутама, наречённый Буддою, молил о мужестве и энергии, и предались лени последователи Его.

Конфуций учил о стройной государственности, и предались подкупности последователи Его.

Трудно сказать, которое преступление хуже, потому нельзя говорить о народах, можно лишь говорить о личностях. Лень ужасна и может граничить с преступлением. Трудно увидеть последствия лени, но она превращает человека в животное.

Скажу – она является одной из главных преград на пути».

Агни Йога. Листы Сада Мории. Книга вторая. Озарение.

Часть вторая. XI. Шлока 1 [9, с. 165].

 
                                                 * * *
 

Девяносто дней спустя

Я помню: это было чуть раньше. Когда мы только начали свой спуск и они вели тебя за цепи, на шестом этаже нашего с тобою дома я совершил свой второй грех. Как же я тогда упивался своей властью! Ты – моя женщина, олицетворявшая для меня саму Природу, вся была моей! Да, я сделал тебе больно, но это нисколько не умалило моего удовольствия. Почему-то в этот момент я начинал всё больше верить им. Они же говорили, что так и должно быть, что я абсолютно прав, поступая так с тобой.

Господи, как стыдно мне теперь за всё, что я с тобою сделал! Но тогда у меня не хватило сил всё это остановить…

 
                                                 * * *
 

Настоящее время

Георгий Константинович Безделов, располагавшийся на шестом этаже гостиницы, был самым возрастным её жильцом. В этом году он отпраздновал своё шестидесятидвухлетие, хотя «отпраздновал» – сказано слишком сильно. Если быть точнее, то некоторые из жильцов, знавшие про именины пожилого постояльца, зашли в этот день к нему в номер, пропустили с ним по рюмке, пожелали долгих лет и достаточно быстро ушли. У столь скромного празднества причин было две. Во-вторых, Георгий Константинович никогда не любил тратиться на угощения гостям, а во-первых, ему просто было лень организовывать какие-либо посиделки. Ещё ему было лень… Нет, проще, пожалуй, будет рассказать, чего господину Безделову было «не лень». И тут мы подходим к стародавней троице любимых «безделовских дел»: приём пищи, просмотр фильмов и сон.

Действительно, то ли на четвёртом, то ли на третьем десятке лет Георгий Константинович почти полностью утратил любовь к какой-либо активности. С физической было покончено давно и бесповоротно, теперь же под серьёзнейшей угрозой находилась и умственная. Хотя упрекните его насчёт последней – и перед вами предстанет оскорблённая гордость, расскажет вам о своём, пусть и немного однобоком, но большом жизненном опыте, пару-тройку минут попрактикует на вас свои демагогические приёмы, но потом, вероятно, утратит к вам всяческий интерес и захочет спать.

Жизнь Георгия Константиновича с самого рождения складывалась безоблачно и достаточно прогнозируемо. Небогатые, но и близко не бедствующие родители; учёба в школе без троек, красный диплом филолога в институте; трудоустройство в достаточно крупный банк по блату через друга отца и последующие двадцать лет непрерывной деятельности на непыльной работе. Зарплата на его должности вовсе не поражала воображение, но это не слишком тревожило Георгия Константиновича. Во-первых, пока были живы, ему всегда финансово помогали родители. Во-вторых, со временем от умерших родственников двух предшествовавших поколений ему перешло в наследство четыре квартиры. В одной из них Георгий Константинович долгое время жил сам, а три других сдавал внаём. И, в-третьих, за время работы в банке, будучи очень бережливым, если не сказать скупым, человеком, Безделов умудрялся откладывать «на книжку» не менее трети ежемесячной получки, что позволило спустя пятнадцать-двадцать лет жить фактически на одни только проценты с вкладов. Плюс три сдаваемые внаём квартиры. В общем, к сорока пяти годам Георгий Константинович решил, что он уже достаточно послужил капиталистической банковской системе и, уволившись, принялся безмятежно существовать на пассивный доход.

Что касалось отношений Георгия Константиновича с женским полом, то счастливцем его здесь назвать не получалось при всём желании. В институтские времена, когда он был ещё строен и красив на лицо, некоторой популярностью у девушек Безделов всё-таки пользовался. Но при этом серьёзные отношения у него катастрофически не ладились. К тридцати семи годам он наконец-то встретил девушку, с которой они были вместе на протяжении полутора лет. Она была на восемь лет моложе его. Пара жила в одной из унаследованных Георгием Константиновичем квартир, временами не чая друг в друге души, временами почём зря скандаля. И всё же до светлого будущего их любовная лодка так и не доплыла. Девушку очень сильно раздражало абсолютно наплевательское отношение Безделова к бытовым вопросам, которые он всегда и всюду перекладывал на неё, а также то, что он категорически отказывался иметь детей. Последний вопрос был для неё чрезвычайно болезненным. Отношения подошли к своему концу, когда Безделов в сердцах сказал спутнице, что «дети – это сплошной геморрой, который меня в моей жизни минует». Больше девушка не возвращалась ни к этому вопросу, ни к Георгию Константиновичу.

За последующие двадцать с лишним лет Безделову ещё четырежды довелось пожить под одной крышей с представительницами прекрасного пола, но прекрасного в этих, с каждым разом всё более коротких, отношениях не было практически ничего. Девушки эти отличались и по возрасту, и по характеру, и по внешности, но их всех неизменно объединяло одно – приходившее в конечном итоге понимание, что «этому человеку ничего от жизни не надо». Расставания с каждым разом всё меньше и меньше задевали Георгия Константиновича за живое, пока он и вовсе не пришёл к выводу, что «и одному живётся хорошо». После этого в его жизнь на постоянной основе вошли девушки лёгкого поведения, на которых у беззаботного «рантье» всегда хватало денег. Жажду «разговоров по душам», если таковая вдруг просыпалась, Безделов всегда мог утолить с собутыльниками (хотя нужно сразу отметить, что до алкоголизма Георгий Константинович всё же не докатился).

Пожалуй, самой большой проблемой в жизни лежебоки-скупердяя было его постепенно ухудшавшееся здоровье. От природы склонный к полноте, самовольно лишивший себя какой-либо физической активности, Безделов, обладая, впрочем, немаленьким ростом, после пятидесяти лет далеко перевалил своим весом за сотню килограммов. Носить на нетренированных ногах такую тяжесть было утомительно и… лень. Уже давно нигде не работая, Георгий Константинович почти всецело посвятил себя «отдыху» на диване, но «доотдыхался» до хронических болей в пояснице и коленях. И чем больше «отдыхал», тем сильнее его тело болело. Один старый знакомый по институту пытался приобщить Безделова к совместным походам на лыжах зимой и в бассейн летом, но кроме «давай как-нибудь потом» так ничего в ответ и не услышал.

Конечно, Безделов понимал, что ведёт вовсе не здоровый образ жизни, но что-либо кардинально менять в нём ему совершенно не хотелось. А тут ещё поступило до странности заманчивое предложение: снимать номер в гостинице всего за шесть тысяч рублей в месяц. Вдобавок там имелся буфет с очень дешёвым, но очень вкусным (как потом выяснилось) питанием. Что ж, тучный рантье сдал внаймы свою четвёртую квартиру и с огромной радостью и с небольшим, всё же, подозрением переехал жить в загадочную гостиницу.

 
                                                 * * *
 

– Георгий Константинович, не вставайте, я сама всё сейчас принесу! – услужливо суетилась Антонина Матвеевна, соседка Безделова по шестому этажу. – Когда поясница болит, лучше всего как следует отлежаться!

– Спасибо, душа моя, что бы я без тебя делал! – довольно промурлыкал Георгий Константинович, принимая из рук заботливой женщины фруктовый компот.

Антонина Матвеевна Пастухова, достаточно полная женщина под пятьдесят, давно проживала в гостинице и лично пригласила Безделова переехать жить по соседству с ней. При этом сразу же по заселению нового постояльца она самовольно взяла на себя обязанности его, можно сказать, сиделки, и практически ни на шаг не отходила от Георгия Константиновича. Он, конечно, не мог изредка не отблагодарить её каким-нибудь гостинцем или даже небольшой финансовой поддержкой, но то, как она хлопотала вокруг него, для Безделова было поистине бесценно. Постоянно закачиваемые для просмотра новые фильмы, завтрак-обед-полдник-полдник-полдник-ужин в постель, занимательные разговоры, когда надо, а когда не надо – оставление его в одиночестве для спокойного сна. Даже проститутку обещала для него вызвать, если попросит. И вот однажды, сытно поев и лениво развалившись на кровати, Безделов попросил свою заботливую ухажёрку:

– Тоня, милая, так как здесь с «ночными бабочками» дело обстоит? Можешь кого-нибудь посимпатичнее ко мне пригласить? За мной не заржавеет!

– Конечно, могу, родимый! Для вас всё-всё-всё могу!

И Пастухова позвонила по внутреннему гостиничному номеру.

 
                                             VI
 

Девяносто дней спустя

Это произошло, когда мы спустились на второй этаж. Ты всё ещё была со мной, пусть и в неволе, но мой голод стал порождать всё более и более изощрённые мысли. Мне было мало обычных забав с тобой, как я делал это с их одобрения на предыдущих этажах. Теперь мне хотелось более острого, более пикантного удовольствия. И один из них подключился тогда к этому душераздирающему действу… Пусть же теперь он сгорит в огне! И пусть сгорит в нём та моя часть, которая допустила всё это…

 
                                                 * * *
 

Настоящее время

Двадцатисемилетняя Соня Сладкова располагалась на втором этаже гостиницы. Когда-то она жила в другом городе вместе с родителями, училась на гуманитарном факультете приличного вуза, зачитывалась Достоевским, дружила с девчонками и «больше, чем дружила» с парнями. Университет со временем был окончен, и девушка устроилась работать в школу учительницей начальных классов. Она работала там на протяжении пяти лет, но вскоре ситуация приняла весьма неожиданный оборот. Кое-что изменилось в самой Соне – и изменилось весьма неожиданно для неё самой. После двадцати шести лет одна из сторон её природы настолько громко заявила о себе, что это перевернуло с ног на голову всю жизнь Сладковой.

Это изменение мешало Соне заниматься делами, общаться с людьми и в принципе очень сильно усложняло ей жизнь. Дело в том, что у девушки начало стремительно и бесконтрольно расти половое влечение. Поначалу это выражалось в том, что ей всё больше и больше хотелось близости со своим молодым человеком, позже – не только со своим, ещё позже – «не только с молодым человеком». Впрочем, однополой страсти не удалось занять в жизни Сладковой прочных позиций, и она так и осталась в рамках экспериментов. А вот что касается контактов с мужчинами, здесь Соня всё больше и больше теряла контроль над своими желаниями. Парень, с которым она встречалась, когда ей было двадцать шесть (их отношениям был почти год), через пару месяцев после начала проявлений её половой одержимости принял решение уйти от неё. Его настораживало, пугало и раздражало то, что вместо полноценного общения, происходившего между ними раньше, теперь ему Соня могла дать только… только дать, в общем. Он начал чувствовать себя неуверенно рядом с ней, ведь теперь уже не мог удовлетворить её. Объявив о разрыве, парень отправился искать себе «нормальную девушку» и оставил Соню разбираться со своими странностями в одиночку. Знал бы он, что удовлетворить Сладкову отныне было не под силу не только ему! Имел бы он хоть малейшее понятие о том, что теперь она ищет плотских наслаждений в таких количествах вовсе «не от хорошей жизни»! И что получает теперь от них ничтожно мало удовольствия.

Действительно, несмотря на в разы возросшие потребности, Сладкова практически перестала получать от этого занятия какое-либо удовлетворение. Кого-то из мужчин это напрягало – по примеру бросившего её недавно парня; кому-то было безразлично, ведь своё удовольствие они ставили превыше всего – и в некоторой степени его получали. Как бы там ни было, на серьёзное отношение к себе со стороны мужчин Соня могла теперь рассчитывать всё меньше и меньше. Она переживала бы расставание со своим парнем значительно острее, если бы не постоянный ничем не устраняемый зуд. Он практически не позволял Сладковой думать о чём-либо другом и всегда требовал немедленного удовлетворения. И раз за разом девушка сдавалась, уступая этому нестерпимому зуду; находила, брала и теряла новых мужчин, которых ей всё равно отныне было недостаточно.

Через какое-то время Соня поняла, что ей не место в школе, не место рядом с детьми. Руководство отпустило её без сожаления, ведь от детей и их родителей всё чаще стали поступать жалобы на то, что «эта молодая учительница на уроках явно думает о чём-то другом, крайне невнимательна стала». Поскольку надо было на что-то жить, Сладкова решила устроиться туда, где её «хочу, могу и должна» на тот момент идеально совпадали. Она пошла в проституцию. Миновав работу в агентствах, Сладкова сразу же решила попробовать себя индивидуалкой. Вскоре, решив все вопросы с арендой апартаментов, медосмотрами и «откатами», девушка приступила к работе.

На поприще «древнейшей профессии» всё пошло достаточно удачно. Высокий для девушки рост (метр семьдесят пять), длинные ноги, округлые ягодицы и упругая грудь третьего с половиной размера вкупе с симпатичным лицом привлекали клиентов весьма успешно. Правда, некоторых из посетителей отпугивала какая-то бесовская страсть в глазах и движениях Сладковой, и повторно они к ней не приходили. Но подобных клиентов была меньшая часть. Большая же, напротив, находила в Сонином поведении нечто «редкое, экзотическое даже для современных девушек» и приходила снова и снова. Спустя полгода Сладкова отобрала из клиентской базы избранную когорту, взвинтила ценник вдвое и окончательно закрыла для себя денежный вопрос.

Но однажды наступил день, который вполне мог оказаться в Сониной жизни переломным. Проводив одним вечером последнего за тот день клиента, Сладкова собиралась выпить немного вина и отойти ко сну. Однако в тот момент с Соней произошло то, чего не случалось с нею уже несколько лет. Она сумела посмотреть на себя и на свой образ жизни как будто бы со стороны.

«Почему я это делаю? – раздумывала над происходящим в своей жизни Сладкова. – Почему я так на этом зациклена? Ведь не всегда же так было. И ведь я уже практически не испытываю удовольствия, хотя раньше ощущения были несравненно острее. А сейчас осталось лишь возбуждение – безудержное, неуёмное, но нет никакого расслабления в конце. Я лишь хочу снова, и снова, и снова. И стало теперь так много фантазий, воображения… Может быть, со мной что-то не так? Может, у меня в организме какой-то сбой? Или в моей психике? Может быть, мне стоит обратиться к психотерапевту? Завтра…»

В этих тревожных мыслях, так и не откупорив бутылку вина, Соня уснула.

 
                                                 * * *
 

Наутро Соня всё-таки включила сотовый телефон, на который принимала звонки от клиентов, и пошла на кухню заваривать кофе. Будет ли она сегодня работать, Сладкова ещё не решила. С одной стороны, вчерашние размышления о том, чтобы разобраться в себе, не прошли для неё бесследно. Мысль о том, что с ней почти наверняка не всё в порядке, вызывала сильную тревогу. Это беспокойство смогло даже несколько приглушить просыпавшееся обычно одновременно с самой Сладковой желание. Но тут раздался телефонный звонок.

«Брать или не брать?» – задумалась девушка.

Впрочем, размышляла она недолго. Половое возбуждение, которое начинало расти, чуть только появлялись сладострастные мысли, склонило Соню к тому, чтобы ответить на звонок.

– Алло, здравствуйте. Приглашаете сегодня в гости? – раздался из трубки бархатный и ласковый мужской голос.

– Приезжайте.

Сладкова назвала адрес, и клиент ответил, что подъедет в течение двадцати минут.

Спустя названный промежуток времени посетитель перешагнул через порог Сониной квартиры. Это был высокий и мускулистый молодой человек предположительно чуть моложе её, одетый в чёрную безрукавку и тёмно-зелёные брюки. Его по-кукольному красивое, вернее даже сказать, смазливое лицо, с невинным взглядом ясных голубых глаз и приветливой улыбкой тянуло максимум лет на двадцать. И всё же чувствовалось, что он несколько старше. Заранее рассчитавшись со Сладковой за услуги, посетитель направился в душ, попросив налить ему зелёного чаю.

 
                                                 * * *
 

Такого Соня не испытывала давно. Её удовлетворили! Да, этот самый молодой человек, который сейчас пил ещё одну кружку зелёного чая на краю её кровати, только что сделал с ней то, чего не могли сделать десятки мужчин за все последние годы! И дело не только в том, что Сладкова наконец-то сумела (и неоднократно) дойти до высшей точки наслаждения, а ещё и в том, что этот новый её любовник, по крайней мере на время, сумел снять то изматывающее половое напряжение, которое практически не покидало Сладкову уже очень долгое время. И сейчас он по-хозяйски расхаживал по её квартире, словно каждый уголок её жилища был ему давно знаком, а она, довольная и обессилевшая, лежала на кровати, уставившись в белый потолок и блаженно улыбаясь.

– За какую цену жильё снимаешь? – прервав установившееся на какое-то время молчание, спросил Андрей (так звали молодого человека, а фамилия его была Змееносцев).

– За шестнадцать тысяч, – тихим умиротворённым голосом ответила Сладкова.

– Если тебя это заинтересует, могу предложить вариант за шесть, – поставив опустошённую кружку на столик и повернувшись лицом к Соне, сказал Андрей.

– А почему так дёшево? – от удивления слегка подняла брови Соня и поймала глазами ласковый взгляд своего гостя.

– Есть тут недалеко одна гостиница, ей сейчас заправляют мои преуспевающие друзья. Поэтому плата, можно сказать, символическая. И кого попало мы туда не приглашаем – только тех, кто нам приятен, с кем нам доставляет удовольствие иметь дело. А ты мне нравишься, Соня, очень нравишься. Я живу там сейчас, и очень буду рад, если ты станешь моей соседкой. Будем чаще видеться. Сегодня же приятная встреча была?

Парень мило улыбнулся и, наклонившись к лежащей на спине Соне, поцеловал её в губы. Девушка охотно ответила на его поцелуй. Её не покидало чувство, что они знакомы уже давным-давно, много лет.

– Очень приятная, Андрей, у меня такого давно не было…

– Ну, так поедем, посмотришь, где я живу.

– Ну, ты понимаешь, в силу моего рода деятельности…

– Мы это ещё обсудим. И тебе необязательно прямо сейчас отсюда съезжать. Если тебе там по какой-либо причине не понравится, ты сможешь в любой момент вернуться сюда.

Любому другому посетителю Соня ответила бы что-нибудь вроде «я не встречаюсь с клиентами, не хожу к ним в гости», но тут у неё не было ни сил, ни желания отказываться.

– Поехали. Сейчас, соберу только свою сумочку.

 
                                                 * * *
 

По прибытии в гостиницу, Змееносцев сперва показал Соне предлагаемый ей номер, а затем провёл в свой – он располагался рядом, через стену. Там, впрочем, уже находился один знакомый читателю персонаж – Варвара Желткова, которая радостно подскочила с кровати, чуть только гостья переступила порог комнаты. Варвара воскликнула:

– Андрюша, познакомь же меня скорее! Какую красавицу ты к нам привёл!

– Соня, знакомься, это Варвара, она также проживает в нашей гостинице. Варвара, это Соня, – представил друг другу девушек Змееносцев. – Девочки, пообщайтесь пока друг с другом, а я ненадолго отлучусь, хорошо?

– Хорошо, Андрюш! Здравствуй, Сонечка! – затараторила Варвара, бережно взяв Сладкову за руку, тем самым приглашая её сесть рядом с собою на кровать. – Как тебе здесь? Уютно?

– Да, мне тут достаточно комфортно.

– Слушай, мне так неловко тебя об этом спрашивать, но, мне кажется, я видела твоё фото на одном сайте… для взрослых, – изобразив лёгкое смущение на своём лице, сказала Желткова.

Сладкова поняла, что Варвара знает о её роде занятий. На мгновение ей стало стыдно и неловко; появилось желание сбежать отсюда – особенно когда она вспомнила, о чём размышляла вчера перед сном. Но теперь всё: эта незнакомая гостиница, её успокаивающие белого цвета стены, ласково держащая её за руку Желткова – начинало ассоциироваться в Сонином уме с тем умопомрачительным удовольствием, которое она испытывала чуть более часа назад, отдаваясь Змееносцеву. Возбуждение снова охватило Сладкову, и она даже с некоторым вызовом ответила Варваре:

– Да, я занимаюсь проституцией. Да, я – шлюха. И что ты мне на это скажешь?

Сладкова с нетерпением и волнением смотрела в ласково-невинные глаза Желтковой. Выдержав небольшую паузу, Варвара ответила:

– Что я скажу? Что я тебе скажу, Сонечка? Да то скажу, что ты – смелая девушка, которая не боится искренне признаться и себе, и другим в своих желаниях! Которая делает то, что действительно любит! И ты не «шлюха», как ты выразилась, а жрица любви, которая сама обожает чувственные наслаждения и при этом хочет дарить их другим! Это такая же профессия, как и все остальные, и она также должна достойно оплачиваться! Но я ценю в тебе не то, сколько ты зарабатываешь, а то, насколько искренна ты сама с собой – и со мною тоже! Тебе, возможно, доводилось говорить самой себе, что ты «развратная», «похотливая» и тому подобное. Да ты думаешь, другие женщины «чище»? Нисколько! Они постоянно изменяют своим парням, напиваясь перед этим во всяких клубах и кабаках, а потом ещё строят из себя «правильных»! И вот они, Соня, намного более «шлюхи», чем ты! А ты – честная и достойная уважения девушка, знающая себе цену!

Желткова нежно поцеловала Соню в уголочек губ, чуть пожала её руку и, глядя в глаза, ласково улыбнулась. Пока что Сладкова не могла понять, старается ли Варвара успокоить её или же и впрямь каждое её слово было сказано ею искренне, от души. Но, безусловно, Соне стало легче.

В этот момент в номер вернулся Змееносцев.

– Я хочу остаться здесь, – широко улыбаясь и глядя в нежно-голубые глаза Андрея, сказала Соня.

– Я очень этому рад, милая, – ответил Змееносцев, ласково проведя ладонью по щеке очарованной им девушки.

 
                                             VII
 

«Проходящий в гордости не от огненной природы; проходящий в самоуничижении не от огненной природы, только простота Огню свойственна».

Агни Йога. Мир Огненный. Часть первая.

Шлока 577 [12, с. 346].

 
                                                 * * *
 

Девяносто дней спустя

Да, я помню, как здесь всё началось. Я стою в их окружении на седьмом этаже и смотрю на тебя, закованную ими в цепи. Его голоса я уже почти не слышу, но, мне кажется, что он страдает от моего выбора. Страдаешь и ты. Ты с мольбой смотришь на меня, всё ещё надеясь, что я найду в себе силы разорвать этот чудовищный альянс и отпустить тебя на волю. Но я непреклонен. Здесь, на самом верху, я ощущаю себя властелином и считаю тебя своею рабыней. Дарить тебе свободу я не намерен. Ты плачешь, и рада бы позвать на помощь – но звать тебе некого. Сейчас (я долгое время так считал) все они на моей стороне. И я слышу их шепот: «Она в твоей власти, не отказывай себе ни в чём…». Считая себя на то вправе, я исполняю нашу с ними совместную волю. И после этого мы начинаем спускаться всё ниже. Я ещё не знал, что вскоре тебя и вовсе сотрут из моей памяти. Боже, какую же страшную ошибку я тогда допустил…

 
                                                * * *
 

Настоящее время

– Войдите, – громко отозвался Болотов на стук в дверь.

На пороге своей комнаты он увидел постояльца, которого в последнее время стал встречать всё реже и реже. Это был высокий облысевший мужчина худощавого телосложения и с обилием морщин на лице, из-за чего он выглядел существенно старше своих сорока семи лет. Сейчас он был одет в фиолетовый шёлковый халат, который в последнее время стал ему слишком велик. По виду посетителя Болотов сразу же понял, что со здоровьем у того нелады.

– Разрешите присесть? – тихим голосом спросил гость.

– Присаживайтесь, Виктор Александрович, – не отрывая взгляда от читаемой книги, ответил Болотов.

– Что-то совсем перестали навещать меня в последнее время, – начал разговор Драгунский, поудобнее усевшись на незанятую кровать и прислонившись спиной к стене. – Надо полагать, на вас навалилось много работы?

– Да, стараюсь каждый день проводить максимально плодотворно.

– Как ваше писательство? Так давно уже ничего мне не показывали. А ведь я, кажется, всегда очень лестно отзывался о ваших трудах! Говорил вам, что уже много лет не читал ничего более убедительного и проникновенного! Почему ничем не делитесь сейчас?

– Считаю, что пока не написал ничего достойного, – коротко, не поднимая глаз от книги, ответил Сергей Васильевич.

– А, я понял, кто на вас так сильно влияет в последнее время! – Драгунский немного оживился. – Господин Серов – скептик, которых ещё свет не видывал! Он всегда видит в первую очередь недостатки – и не только в ваших трудах, а вообще во всём. Но это – его мнение, и я не собираюсь его судить. Что же до меня, то я, напротив, считал и считаю, что у вас – редчайший талант! Так писать, так закручивать сюжет, так раскрывать образы своих героев мало кому удаётся, особенно в наше время! Уж я-то знаю толк в литературе, Сергей Васильевич!

– Как здоровье ваше? – не поддерживая тему писательства, спросил у гостя Болотов.

– Всё нормально, от тех незначительных ожогов уже почти полностью оправился, – заметно приободрился Драгунский, всеми силами пытаясь показать, что чувствует себя отменно.

Но Болотов ему не поверил – и оказался прав. Хотя писатель этого и не видел, но в данный момент просторный шёлковый халат Виктора Александровича скрывал на его спине огромный коричневый ожог. Его Драгунский получил при том загадочном возгорании на седьмом этаже, которое произошло после того, как Сергей Васильевич стал внимательно читать предоставленные Петром книги.

– Что ж, выздоравливайте до конца, – без видимого сочувствия произнёс Болотов.

– Благодарю за беспокойство, Сергей Васильевич. Что ж, а музыку тоже совсем перестали писать?

– Пока что да, – ответил Болотов, перелистывая страницу.

– Тоже Серов раскритиковал?

– Нет, Виктор Александрович, не сводите всё к нему. Просто считаю, что пока не сочинил чего-либо, что бы стоило выпускать в мир.

– Ну, ведь вам же обычно нравилось то, что вы сочиняли, не правда ли?

– Что-то нравилось, что-то не очень.

– Так ведь это же самое важное – чтобы нравилось вам самому! Всем никогда не угодишь, Сергей Васильевич! К тому же большинство окружающих, не обладая столь глубокой натурой, как у вас, обречены никогда не прочувствовать всю прелесть, всё очарование ваших произведений. Они вам не ровня, и не стоит ориентироваться на то, как они относятся к вашим творениям. Вы и только вы – единственный свой судья!

– Стараюсь меньше зацикливаться на оценках в последнее время – что на чужих, что на своих собственных, – ответил Болотов. – Просто стараюсь жить в процессе творчества. И также стремлюсь непрерывно работать над собой. Думаю, что если смогу развиться я, то и на творчестве это не замедлит сказаться в лучшую сторону.

– Да куда уж лучше, помилуйте, Сергей Васильевич! Готовый продукт, на мой взгляд!

Болотов ничего не ответил.

– Что ж, я, пожалуй, пойду, – без привычной бодрости произнёс Драгунский, плавно приподнимаясь с кровати. – А вы совсем уж старых друзей не забывайте: заходите, проведайте как-нибудь.

– Обещать не буду. Будьте здоровы.

Болотов не чувствовал неловкости из-за своей холодности к Драгунскому. После того пожара действительно многое изменилось.