Текст книги "Город для тебя"

Город для тебя
Юниор Мирный

Привык считать, что ты – заложник,

А некто властный правит бал.

Так оглядись: не ты ль художник,

Кто это всё нарисовал?

Юниор Мирный

–

Предупреждаю читателя о том,

что в своём авторском тексте

я намеренно употребляю

исключительно приставку «беЗ»,

так как считаю это правильным

для родного языка.

© Юниор Мирный, 2023

ISBN 978-5-0060-4560-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Семнадцатое августа

На допросе у Гараниной

Если бы я знал, чем всё это закончится… я поступил бы точно так же. Я больше не мог бездействовать. Не мог больше оставаться никем. Но больше я не никто. Я тот, кто поставил на уши сначала весь свой город, – а затем и всю страну. Меня – и моих сообщников – обвиняли в массовом применении новейшего психотронного оружия. С подобной формулировкой произошедшего я был не согласен. Я ни секунды не сомневался, что тот отчаянный шаг был необходим. Он был крайне важен при нынешней ситуации в обществе. Более того, группировкой, в которую я оказался втянут, дистанционно возглавляли два поистине легендарных городских персонажа: Хозяин и его верная спутница Мать. О них в нашем мегаполисе ходили самые разные слухи. Однако из всей этой молвы я со временем понял одно: большинство людей Хозяина и Мать просто панически боялись!

Да, я считал, что наша команда сделала очень важный шаг по преобразованию общества. Но совсем скоро не меньшую важность приобрела для меня и она. Эта красивая и строгая на вид следовательница Нина Гаранина, которая прямо сейчас меня допрашивает. Как же она мне нравится! Да, она старше меня лет на десять, – но и это меня вполне устраивает. И как же я буду нравиться ей, когда она действительно поймёт, в чём состоит суть этого дела, которое ей доверено расследовать! Внешне она – само очарование. Достаточно высокая для девушки: примерно метр семьдесят; у неё идеально прямой нос, глубоко посаженные ореховые глаза, достаточно пухлые губы и спускающиеся чуть ниже плеч покрашенные рыжие волосы. Половину высокого и красивого лба Нины сейчас занимает огромный синяк с заживающей ссадиной. Видит Бог, я этого не хотел…

Для себя я подметил, что внешне она нравилась и сама себе тоже. Не принимала в себе Гаранина кое-что другое… Но об этом она узнает от меня чуть позже, когда настанет подходящий момент. Сейчас же моя задача правильно отвечать на её вопросы – от этого зависит моя судьба. И – как ни странно это сейчас прозвучит – судьба самой Нины Петровны…

– Дмитрий, чем вы занимались до знакомства со своими исчезнувшими приспешниками? – спросила меня Гаранина.

Да, после нашей последней операции мои напарники, к каждому из которых я успел всей душою привязаться, исчезли в неизвестном направлении. Я искренне надеялся, что они живы.

«Иван, Ольга, Виктор… Где же они? Увижу ли я их снова?»

Что ж, я всё ещё надеялся, что не совершил тогда роковой ошибки. А Нине Петровне на её вопрос я рассказал многое из нижеследующего, – частично опустив психологические подробности. Открывать перед Ниной душу мне время ещё не пришло.

Меня зовут Дмитрий Помыслов. За свой тридцать один прожитый год я достаточно неплохо изучил людей. Прежде всего, потому, что вначале прилежно изучил самого себя. Я хорошо знаю, на что реагируют разные типы людей. Именно поэтому я и рассчитываю, что Нина ко мне прислушается, – когда я заговорю о ней самой.

Что же касается меня, то я всегда тяготел к отшельничеству. На внешность я никогда не жаловался: рост под метр девяносто, вес чуть за центнер, объёмная мускулатура – плод многолетних занятий в тренажёрном зале, – славянские черты лица… и почти ничего не выдающие собеседнику стеклянные серо-зелёные глаза. У меня было достаточно много девушек, – но лишь дважды отношения затягивались дольше, чем на полгода. И мне всегда казалось, что я так и не научился взаимодействовать с людьми на должном уровне. Я как будто бы всё время ставил внешнюю жизнь на паузу, стараясь уделять больше времени тому, что происходило у меня внутри. Я надеялся, что постижение тайн Мироздания поможет мне подбирать ключи к человеческим сердцам…

Лет пять тому назад я страстно мечтал развить сверхспособности, о которых много читал в книгах по эзотерике. Чтение чужих мыслей, ясновидение, путешествия вне тела – я надеялся, что обладая этим, я стану чем-то большим, чем просто банковским клерком, которым я тогда был. Да, этой сфере я отдал более десяти лет своей жизни. А на данный же момент я был просто малоизвестным писателем-фрилансером, постепенно – и очень экономно – тратящим свои банковские сбережения. Окружающие часто говорили, что я «боюсь брать на себя ответственность». Мне же казалось, что я просто ещё не нашёл себе применения в этом мире.

– Вероятно, вы путаете допросную комнату с кабинетом психолога, – в какой-то момент строго сказала мне Гаранина, пристально посмотрев в мои глаза. – Меня сейчас не интересуют ваши комплексы и психологические травмы. Я хочу знать, что связывает Звонимирова, с которым вы сотрудничали, а также Хозяина и Мать, на которых работал сам Иван. Кто из них изобрёл это чудовищное психотронное оружие?

Как же больно мне было это слышать в тот момент! То, что Гаранина сейчас называла «чудовищным психотронным оружием», она бы непременно называла иначе, не соскользни мой палец столь предательски с экрана телефона в тот день… Да, действительно: то, что изобрели Хозяин и Мать, – а затем передали в пользование Звонимирову, – оказывало поистине невероятное воздействие на людей. Однако цель у всего этого была иная… И в тот день – по досадному недоразумению – я не сумел убедить в этом Гаранину. И теперь я вынужден был разговаривать с ней не в своём штабе, – куда бы она не в силах была отказаться прийти, нажми я тогда на ту проклятую кнопку, – но в этой мрачной допросной комнате.

– Звонимиров сразу же произвёл на меня сильное впечатление, – ответил я Гараниной, понимая, что споры сейчас лишь усугубят моё – и без того плачевное – положение. – Я не встречал никого харизматичнее, психологически устойчивее и свободнее внутренне, чем Иван.

Сразу скажу, что увидеть Хозяина и Мать воочию мне так и не довелось. Насколько мне известно, даже Звонимиров не встречался с ними лицом к лицу. Я знал о них лишь то, что их ещё никто не смог поймать, – хотя выследить их иногда всё же удавалось. Называть их преступниками мне почему-то не хотелось. Разве только в том смысле, что они постоянно преступали установленные социумом пределы. Поговаривают, что тот, кто сумел бы таки заслужить право на встречу с ними, мог бы рассчитывать практически на всё, что угодно. Любое его (или её) желание было бы исполнено – настолько они были влиятельны. А насчёт Звонимирова – да, с этого неординарного человека всё у меня и началось. Мы познакомились с ним в сети. Тогда он пришёл мне на помощь.

Четвёртое августа

За двое суток до дня рождения Звонимирова

У меня есть одна загвоздка: я очень чутко сплю. К тому же безсонница – одна из основных моих проблем. И пару месяцев назад в доме напротив поселилась семья какого-то криминального авторитета, который включал свой шансон в любое время и на любую громкость. Ни вежливые просьбы, ни последующие жалобы в полицию – и его соседей, и моих – ни к чему не привели. Видимо, там «было всё схвачено». И вот в очередную – по воле «авторитета» – безсонную ночь мне пришло сообщение в социальной сети от некого Ивана Звонимирова.

«Бодрствуешь по чужой воле? – написал он мне. – Нужно, чтобы ты бодрствовал по своей!»

«Откуда ты знаешь?» – написал ему я.

«Установил разного рода связи с этим городом, – ответил Звонимиров. – Я готов тебе помочь и со сном, и с дальнейшим бодрствованием. Но ты должен попросить меня сам».

«Хорошо. Помоги, пожалуйста, найти управу на этих безпредельщиков!» – написал я Ивану.

«Считай до девяти», – последовал ответ, – после чего музыка в доме напротив заглохла.

«Ложись спать: завтра тебе потребуется свежая голова», – были последние адресованные мне в тот день слова Звонимирова.

В ту ночь я реально спал, как младенец. Более того, громкой музыки в своём дворе я больше не слышал. В какой-то момент я задумался над тем, что именно мог сделать Иван с тем «авторитетом»… А Звонимиров, словно прочитав мои мысли, прислал мне сообщение.

«Твой сосед жив, – писал спаситель моего сна, – но учится теперь жить без электричества. А сделал это не я. Вернее, не я один. В моей команде работает Оля Римская, которая является прекрасным программистом и хакером. А ещё имеет свои особые планы на силовые структуры. Те самые, которые отказались помогать тебе с уголовником-меломаном, предоставив это дело самой Оле. Поблагодаришь её при встрече».

Но для начала мне предстояло встретиться с самим Звонимировым, – и это произошло буквально через пару дней. Он был чуть выше меня, немного стройнее, а в плечах поуже. Сколько я его помню, он постоянно носил костюм белого цвета. Лицо его всегда было гладко выбритым, а изумрудного цвета глаза – гораздо живее, чем те, что я вижу в собственном отражении. Хотя всё-таки он производил впечатление человека флегматичного. И позже я сумел-таки понять, почему ничто не могло вывести Ивана из душевного равновесия.

Я очень часто спрашивал себя, в какой момент я прошёл с этими ребятами точку невозврата. И случай, про который я намерен сейчас рассказать, действительно изменил для меня всё…

 
                                                 * * *
 

«Меня не заботит, насколько будет доволен человек. Меня заботит, сколько будет в нём человеческого. Не моя забота – счастье людей. Кто из людей будет счастлив – вот что меня заботит».

Сент-Экзюпери А. де. «Цитадель» [9, с. 95].

 
                                                 * * *
 

Шестое августа

День рождения Звонимирова

Оказалось, что Иван, несмотря на всю внешнюю деловитость и внутреннюю сдержанность, иногда посещал ночные клубы. Позже до меня дошло, что ходил он туда не за весельем, – а совсем по другой причине. Там он находил людей, у которых, как он однажды выразился, «было ещё не всё потеряно». Признаться, я и сам в своё время провёл в подобных заведениях много безсонных ночей.

И вот однажды – шестого августа – Звонимиров, намереваясь отпраздновать свой день рождения, арендовал в популярном ночном клубе целый зал. Это помещение было далеко не самым большим в заведении, но для развлечений здесь имелось всё: караоке, большой плазменный экран, поставленные огромной буквой «П» три длинных кожаных дивана. Я, будучи туда приглашённым, увидел, насколько широким был круг общения у моего нового знакомого. Например, поздравить именинника пришёл известный актёр Роман Приличный, которого лично я обожал со времён выхода сериала «Серебряная ложка». Ростом пониже меня (где-то метр восемьдесят), накачанный (тоже чуть меньше, чем я), загорелый (здесь он дал бы мне фору) и успешный в профессиональном плане (здесь без комментариев), Приличный явился на именины Звонимирова в ярком бирюзовом костюме. И эта его внешняя яркость как-то уж очень резко контрастировала с потухшим светом его – прежде озорных – глаз…

В «Серебряной ложке» он играл богатенького баловня судьбы – Роману очень шёл именно этот образ. В сериале отец главного героя, измученный выходками нерадивого сына, в качестве наказания устроил его работать… в полицию. Да, я нисколько не удивился впоследствии, когда узнал, что Оля Римская также любила этот сериал. Правда, она сказала, что «кое-что бы там исправила». Впрочем, она вообще бы многое хотела исправить в этой жизни. Но про Олю я расскажу чуть позже.

Ещё одним гостем на дне рождения Ивана была Анастасия Шестёркина, начальник отдела продаж в банке… в котором я проработал последние семь лет моей «блестящей карьеры». Настиным подчинённым я никогда не был – по крайней мере, в плане профессиональном. Я работал кредитным аналитиком, определяя платёжеспособность клиентов при подаче ими заявок на кредит. Шестёркина же возглавляла тех, кто эти самые кредиты под любым предлогом людям «впихивал». Часто она заходила в наше управление с просьбой «отнестись к клиенту более лояльно». Я же был лоялен к самой Насте. Мне она и вправду нравилась. К сожалению, симпатия эта была невзаимной.

И в тот раз, на дне рождения Звонимирова, Настя сидела на белом кожаном диване напротив меня – невысокая пышногрудая блондинка, к каким я, признаться, всегда имел слабость. Распущенные белые волосы Шестёркиной ниспадали до середины спины, а одета она была в алое платье. Эта, простите за вульгарность, «красная тряпка» мешала мне думать о чём-либо другом, кроме как о девушке, которую эта пёстрая материя облачала. Настя же меня совершенно не замечала… Пока что она была ещё незамужней и так же, как и я, недавно разменяла четвёртый десяток. И, разумеется, популярный актёр Приличный куда больше интересовал Настю, нежели безвестный писатель Помыслов. И я давно понял, что общественное мнение играло для Шестёркиной очень важную роль.

Роман сидел справа от Насти. Поначалу он внимательно её слушал, пока она – весьма эмоционально – что-то рассказывала ему на ухо… Затем он начал слушать её чуть менее внимательно… А затем, кажется, и вовсе перестал обращать на неё внимание. Конечно, это сильно испортило «продажнице» настроение… Хотя всё это было сущими пустяками по сравнению с тем, что Шестёркиной довелось пережить через какие-то четыре дня. Однако не буду забегать вперёд.

Что касается отношения Насти к Звонимирову, то тут наблюдалась очень занятная ситуация. На тот момент я видел их взаимодействие впервые, но уже успел уловить определённую тенденцию. Временами Анастасия, казалось, была от Ивана просто без ума: подходила к нему, – напрочь забывая о Приличном, – обнимала, что-то возбуждённо говорила Ивану на ухо. Затем, по прошествии буквально нескольких минут, она как будто бы и вовсе остывала к Звонимирову; снова старалась привлечь Приличного, снова терпела неудачу… Эта ситуация с «временной симпатией» повторилась раза два или три, после чего Звонимиров посмотрел на меня улыбающимися глазами… И я понял его без слов: здесь был какой-то фокус, трюк, которым он владел и собирался – я это точно понял – со временем поделиться со мной. Но кривить душой не стану: когда я наблюдал за тем, что Иван проделывал с Настей, во мне всколыхнулось давно, казалось бы, оставившее меня чувство ревности.

Перечислять всех пришедших гостей я не стану. Скажу лишь, что мужчин и женщин было примерно поровну, – а в общей сложности в районе десяти-двенадцати человек. В основном это были люди из сферы искусства либо бизнеса. Отдельно я хочу рассказать только про трёх человек.

Первым был известный чуть ли не по всей стране диджей Юрий Успехов (химик по образованию). Среднего роста и крепкого телосложения, одетый в зелёную футболку и чёрные джинсы, загорелый – почти как Приличный, с несколько напряжёнными карими глазами, а также с небольшой щетиной на лице. И для него вечеринка не задалась с самого начала. Всю жизнь Юрий занимался стяжательством людского внимания. Поскольку я легко распознавал личностные психотипы, мне тут же всё стало ясно. Успехов создал в своём уме идеальный образ себя, с которым ежеминутно сверялся. Удачно ли он пошутил, хорошо ли спел, обворожил ли девушку… Зона комфорта Юрия заканчивалась там, где начиналось хотя бы малейшее расхождение между его «моделью себя» и действительностью. И тут – в паре метров от него – сидела такая «глыба», как Приличный. Разумеется, – в этой ситуации – Юрий получил от собравшихся внимания незначительно больше, чем я от Анастасии. И, само собой, музыкант был подавлен.

Следующей персоной, о ком я бы хотел рассказать, была психолог Екатерина Опекунцева. Она была на несколько лет старше меня, невысокого роста, стройной – даже немного худощавой; одетая в чёрную кожанку и чёрные полиэстеровые брюки; с большими светло-карими глазами. Я принялся слушать её разговоры с собравшимися – и понял, что она пошла в психологи вовсе не из-за какого-нибудь врождённого дара. Катя не «пошла» в психологи – она туда «бежала»! Бежала от своих комплексов, душевных переживаний и ощущения, что её не будут любить, если она не заработает эту любовь своей помощью другим. В разговоре с малознакомыми людьми Опекунцева много раз упомянула свои «идеальные отношения с мужем», а также дала понять, как «хорошо она разбирается в этой теме в принципе». Предложения «если что, прийти к ней на консультацию» получили все – в том числе и я. В принципе, я допускал, что у нас будет с ней консультация, – однако психологом в этом случае видел, скорее, себя. Да, единственным, кого Опекунцева не пригласила к себе на сеанс, был сам именинник. Но она просто не могла не чувствовать его внутреннюю мощь…

Самым возрастным гостем Звонимирова – и последним, о ком я хочу рассказать подробно – был сорокапятилетний Антон Москвин, директор гуманитарного института. Ростом примерно с Приличного, полный, с зелёными глазами; одетый в просторные серые джинсы и бледно-зелёный свитер. Общаясь с гостями, Москвин как-то автоматически смеялся, очевидно, считая, что ситуация к тому располагала. Однако в его достаточно безразличных – как правило – глазах временами читалась глубокая тоска.

Семнадцатое августа

На допросе у Гараниной

– Дмитрий, что, на ваш взгляд, связывало всю эту разношёрстную компанию? – с каким-то будто бы даже личным интересом спросила меня Гаранина.

– Я уверен, что они все – кто более открыто, а кто менее – надеялись, что Звонимиров сумеет разрешить их жизненные проблемы, – ответил я следовательнице, теребя рукав своего тёмно-синего хлопкового свитера. – Это читалось даже в Опекунцевой. Ей самой было бы очень сложно признаться, что у неё не всё хорошо в жизни. И в личной жизни в том числе. Однако она надеялась, что найдётся некто, кто сумеет её понять… и оказать ей психологическую помощь в самый нужный момент.

В ту минуту я внутренне ликовал. По изменившемуся – буквально на какие-то мгновения – выражению глаз Гараниной я увидел, что сумел задеть нужные струны в ней самой. Это была одна из настоящих причин, почему я был здесь, в допросной – хотя причина формальная была совершенной иной.

– Расскажите про Москвина, – вернувшись в относительное внутреннее равновесие, сказала Гаранина. – Он тоже состоял в вашей группировке?

Что ж, про Москвина я мог ей рассказывать. В жизни Антона Максимовича намечалась большая неприятность. По главной заботе последних лет его жизни – гуманитарному институту, который Москвин возглавлял, – был нанесён фатальный удар: у него была отозвана лицензия. Конечно, Антон отчётливо видел тенденции последних десятилетий – что в образовании, что в цивилизации вообще. «Точные», левополушарные дисциплины безпощадно вытесняли правополушарные гуманитарные. И причины этого Москвин также прекрасно понимал. Человек с развитым правым полушарием, умеющий чувствовать и понимать без слов, был негласно объявлен врагом современной технократической цивилизации. Тот же двуногий житель Земли, у кого правое полушарие «благополучно» атрофировалось, имел возможность «безбедно» стать винтиком в этой громадной технократической постройке.

Шестое августа

День рождения Звонимирова

Иван сказал, что постарается помочь Антону Максимовичу. Однако, как сказал Звонимиров, это было невозможно без участия самого Москвина. Пока что директор института ждал от потенциального спасителя дальнейших инструкций… и делал вид, что ему было весело на вечеринке.

– А где же музыка? – спросил в какой-то момент уже подвыпивший Успехов. – Ваня, пусть сюда принесут гитару! Я спою для вас всех!

Приличный немного ехидно улыбнулся. И каким-то образом я почувствовал, что ему здесь не радостно. Он как будто бы уже устал от всего этого шума, веселья, вспышек фотоаппаратов, автографов и… вторжений в его внутреннее пространство. Наверное, его сердцу хотелось бы от всего этого бежать. Душа его, похоже, уже изголодалось по исцеляющему светлому безмолвию…

«Куда же убежал ты?» – вспомнились мне мои любимые строки, о которых мне ещё предстоит написать позже.

И в этот момент в зал действительно вошёл человек с гитарой, – а также Оля Римская. Но сперва я расскажу о «гитаристе». Его звали Виктор Правин. Он был моим ровесником, и мы пересекались с ним в университете, когда я учился на лингвиста, а он – на биолога. Виктор был полноват и коренаст, с собранными в хвост длинными коричневыми волосами; одет он был в синие просторные джинсы и сине-голубую клетчатую рубашку с закатанными по локоть рукавами. Полагаю, что без протежирования Ивана он бы ни за что не прошёл ни один клубный фейсконтроль. К слову, во всей этой обстановке Правин себя чувствовал крайне неловко. Я понимал, что ему была глубоко отвратительна сама атмосфера людских скопищ, – а клубных тем паче. Однако надо отдать ему должное: Виктор сумел отодвинуть личные эмоции на задний план – и пришёл поздравить своего друга Ивана с днём рождения. Да ещё как поздравить…

В этот же вечер я впервые увидел и Олю Римскую. Ростом чуть ниже Правина, примерно метр семьдесят; с голубыми глазами навыкате и длинными распущенными тёмно-русыми волосами почти до пояса. Одета она была как-то по-пацански: широкие джинсы, не позволявшие оценить безупречную форму её ног; серая футболка, туго обтягивающая упругую грудь; чересчур просторная чёрно-зелёная клетчатая рубаха и кроссовки. В глазах Римской я разглядел готовность сражаться – иначе выразиться не могу. Очевидно, когда-то её воля была жестоко подавлена – и сейчас она жаждала реванша. И ведь не так давно мы были так близки к этому самому реваншу… Но я опять забегаю вперёд.

– Прости, Юрий, но сейчас для вас сыграет Виктор, – сказал Звонимиров Успехову, уже приготовившемуся «звездить».

– Ладно, Витюха, жги! – крикнул уже изрядно пьяный диджей, скрывая за своим балагурством вновь нахлынувшую тоску.

И Правин, присев на стоявший у концов П-образного дивана стул, приготовился играть. Оля Римская расположилась справа от меня на свободном месте дивана. Девушка-хакер сдержанно улыбнулась мне; я же ответил привычной для меня задумчиво-кислой улыбкой. Да уж, веселье и проявления радости точно не были моим коньком. И в тот момент Правин принялся играть на своей акустической гитаре.

Я не слышал прежде ничего подобного. Это словно был некий язык, а не просто музыка. Я осознавал, что эта прекрасная безсловесная мелодия не уместилась бы ни в какие слова – даже в самые добрые и возвышенные. Эта музыка была самим чувством, самой Жизнью, самой Любовью. О такой Любви мечтает каждый человек – о Любви всепринимающей, всепрощающей и всепонимающей.

Мне показалось, что Успехов заплакал. Опекунцева сидела задумчивой. Даже глаза Москвина не показались мне в ту минуту безразличными. Лицо Правина оставалось, как и прежде, суровым. Оля Римская улыбнулась мне более открыто… И даже я наконец-то сумел улыбнуться от души. Затем я, Ольга и Виктор взглянули на неизменно ясное лицо нашего именинника. Мы поняли, что нам многое предстоит обсудить. В том числе и то, почему я оказался в итоге не там, где планировал, а в допросной перед Ниной. Хотя, как и я сказал в самом начале, я до сих пор ни о чём не жалею. Я просто хочу верить, что мои друзья до сих пор живы…

Когда гости разошлись, Иван сказал мне, что ждёт меня завтра к себе в «штаб» – и скинул мне в сообщении адрес. Мне же он сказал прочитать один фрагмент из книги Петра Успенского «В поисках чудесного» – о духовном учителе Гурджиеве. Это должно было ускорить моё понимание того, что мы вскоре намеревались сделать. Да, от наших действий вскоре содрогнулся весь город… И ещё одно заявление Ивана по-настоящему поразило меня. Он сказал, что «соавторы музыки, которую я только что слышал – Хозяин и Мать»!

Я молчаливо попрощался с суровым Правиным, без особых проблем улыбнулся Ольге и крепко пожал руку Ивану.

Приехав домой, я прочитал рекомендованный Звонимировым фрагмент. Там говорилось о том, что существует два вида искусства – «субъективное» и «объективное». Принципиальная разница между ними заключалась вот в чём. В объективном искусстве автор создавал своё произведение при понимании устройства Мироздания – со знанием основных заключённых в нём интервалов и пропорций. Это могло быть выражено и в звуке, и в цвете, и в физической пропорции – например, при возведении архитектурных сооружений. Поэтому «объективное» произведение искусства производило на людей именно то впечатление, которого автор и добивался. Что же касается искусства «субъективного», то здесь всё создавалось «вслепую». Иногда автор мог случайно уловить нужную пропорцию или интервал, – и тогда его работу могли заметить. Она даже могла стать, что называется, «хитом». Однако «субъективное» произведение почти всегда производило на людей разное впечатление – в зависимости от их индивидуальных ассоциаций. В объективном же искусстве всё было практически предопределено: там не было ничего случайного.

Также в книге «В поисках чудесного» я прочитал, что существовала музыка, которая превращала воду в лёд; была и та, которая мгновенно убивала человека. Библейская легенда о разрушении стен Иерихона при помощи звука – это как раз легенда об объективной музыке. Однако такая музыка была способна не только разрушать, но и строить. В легенде об Орфее имелись намеки на объективную музыку – так Орфей передавал своё знание. Примитивный пример объективной музыки – это игра заклинателей змей на Востоке. Заклинатель тянул одну и ту же ноту с небольшими подъёмами и падениями; в этой ноте слышались так называемые «внутренние октавы», которые не мог распознать слух – однако центр эмоций на эти интервалы отзывался. Змея слышала эту музыку, чувствовала её – и повиновалась ей. В книге было сказано, что если взять такую же музыку, только более усложнённую, то ей стали бы повиноваться и люди…

В ту ночь я долго не мог заснуть. Чувства от увиденного, услышанного и обещанного переполняли меня. Иван меня заверил, что мы будем действовать исключительно во благо людей. На тот момент я ему поверил.

Семнадцатое августа

На допросе у Гараниной

– То есть поначалу вы уверовали в то, что Звонимиров намерен сделать людей счастливыми? – с каким-то трудноуловимым сомнением в глазах недоверчиво спросила меня Гаранина. – Мир во всём мире? А вам не кажется, Дмитрий, что верить в подобную утопию… глупо? Наивно?

– Ох, Нина Петровна, – тяжело вздохнул я, переведя свой взгляд с красивой следовательницы сначала на пол, а затем на мрачные серые стены допросной комнаты, – сколько камней, летящих в сторону идеи о всеобщем мире, я повидал за свою жизнь… Каждый из нас с детства слышал кучу предостережений «не увлекаться пустыми утопическими идеями», а «быть ближе к практической жизни». А общество, основанное на добре – да ведь даже слова такие многим неловко произнести! И всё-таки я твёрдо знаю, Нина, что каждый человек, чьё сердце ещё не до конца не прогнило, глубоко внутри мечтает именно о таком идеальном обществе! И голос этой мечты невозможно заставить замолчать ничем – ни звоном монет, ни пистолетными выстрелами, ни отвратительной модной музыкой! Только нашему сомнению по силам ненадолго заглушить этот зов. Что заглушило его в вас, Нина?

– Так, Дмитрий, вопросы здесь задаю я! – нервно ответила Гаранина, резко оборвав наш с нею визуальный контакт.

«И в тебе этот голос ещё не заглушен», – с молчаливой радостью подумал я.

– То, как Звонимиров в самом конце обошёлся с вами, – глаза следовательницы, как мне показалось, чуть злорадно сверкнули, – вы тоже относите к его плану? Свой «мирный мир» он решил достраивать без вас?

И я должен был признать, что этими словами ей удалось-таки заглушить мой голос о мечте. По крайней мере, в ту конкретную минуту. Я действительно отказывался верить в то, что для всех – в том числе и для Гараниной – давно выглядело предельно очевидно…

А ведь начиналось всё как в самой что ни на есть волшебной сказке! И сколько феноменов, которые я бы раньше непременно назвал чудесами, я лицезрел за какие-то неполные двое суток! Я поистине встретил волшебника. И в те дни никто и ничто не смогло бы меня разуверить в том, что волшебник этот добрый.

Седьмое августа

На следующее утро мне пришло первое в жизни сообщение от Оли Римской. Я понимал, что мой номер ей дал Звонимиров. Конечно, я был этому рад. Девушка-хакер прислала мне скриншоты из соцсетей. Там были запечатлены статусы многих из гостей вчерашнего дня рождения. К примеру, Катя Опекунцева написала следующее: «Хочешь изменить мир – начни с себя!» Для неё это уже было маленькой победой. Юрий Успехов опубликовал следующий статус: «В жизни важнее всего не успех. Важнее – смысл этой жизни». Что же, и он кое-что осознал после вчерашнего. Приличный же пока молчал.

Конечно, причиной столь разительных перемен явилась «объективная» музыка. Та самая, которую Правин исполнил на своей гитаре для собравшихся. Что и говорить, эта музыка всех задела за живое. Слово «живое» здесь главное. Со временем до меня дошёл смысл фразы Звонимирова о том, что соавторами этой музыки были те самые Хозяин и Мать. Но до этого открытия мне ещё предстояло пережить много всего: наши – с моими новыми соратниками – провокации, потрясшие весь город; ощущение безпомощности от того, что я не сдюжил в самый ответственный момент; подозрение, что меня оставили те, кому я начал доверять, как самому себе… Наконец, мне предстояло вынести допросы Гараниной. Впрочем, в какой-то момент мои разговоры с Ниной придали всей этой череде событий совершенно неожиданный поворот. И произошло это каким-то непостижимым, как поначалу казалось, образом. А пока же мы готовили ещё одну – и более масштабную – «акцию просветления».

Звонимиров предложил начать с «низов». Он сказал, что пока человечество относится к сексуальной энергии настолько безрассудно, исправления ситуации ждать не приходится. Причины многих преступлений, по его словам, лежали именно в этой сфере – пусть для многих это утверждение и прозвучало бы странно. И мы отправились туда, где с сексуальной энергией людей действительно творилось чёрти что.

Я должен отметить, что в ту ночь я собственными глазами увидел, на что был способен Звонимиров! И после случившегося я потом очень часто вспоминал один эпизод из книги «В поисках чудесного» Петра Демьяновича Успенского.

Писатель рассказывал, как однажды они провожали своего учителя Георгия Гурджиева на железнодорожном вокзале. Во время разговора с Гурджиевым на перроне никто из учеников не замечал ничего экстраординарного: учитель вёл себя как обычно – во вполне привычной для его учеников манере. Когда же Георгий Иванович зашёл в вагон и подошёл к окну своего купе – ученики были поражены!