Текст книги "Вики Оболенская. Исчезнувшая"

Вики Оболенская. Исчезнувшая

На следующий день после освобождения Бухенвальда один из уже бывших заключенных отослал из лагеря письмо по парижскому адресу: «Вики, моя дорогая! Я от всего сердца надеюсь, что скоро будем вместе. Все время поддерживала уверенность в том, что после общего испытания мы станем ближе, сильнее и еще более счастливыми, чем когда-либо, и что никакая облачность нас не сможет разделить…»

Когда Николай Оболенский писал эти строки, его жены уже восемь месяцев не было в живых. Участницу Сопротивления княгиню Веру, которую знакомые звали Вики, арестовали и казнили в берлинской тюрьме Плётцензее. Ей едва исполнилось тридцать три. Николай Александрович узнает об этом только через год, но от ошеломленного потерей вдовца всю правду утаят и тогда. Смерть Вики даже по реалиям военного времени была слишком страшной.

…Видимо, подобные браки действительно заключаются на небесах. Русские эмигранты, они познакомились и поженились в Париже. Отец Вики, статский советник Аполлон Макаров, до революции занимал пост бакинского вице-губернатора. В 1920 году, когда в Азербайджан вступила Красная армия, семье удалось бежать во Францию.

Первое время девятилетняя Вера с матерью и теткой жили в пансионе некой мадам Дарзан: комнаты там сдавали только женщинам с детьми. Аполлон Аполлонович поселился отдельно, а вскоре и вовсе уплыл за океан в поисках лучшей доли. Перед отъездом взял с дочери обещание заботиться о матери, пока он не сможет их забрать. А еще попросил каждый год дарить от него Вере Алексеевне на именины букет роз… Вики просьбу исполняла. Но в Нью-Йорке Макаров смог устроиться только на спичечную фабрику, и когда денежные переводы от него задерживались, девушка, покупая цветы, добавляла из своих сбережений. С матерью и теткой они жили до войны в небольшом доме с садом в парижском предместье. Однако связь с семейством бывший статский советник не прерывал, и после того как следы его единственной дочери оборвутся, примется ее разыскивать.

Когда реальную историю Веры Оболенской уже невозможно было представить без героической финальной точки, о ней вспоминали друзья юности. Одной из них стала Мария Сергеевна Станиславская – дочь однокашника Аполлона Аполлоновича по петербургскому училищу правоведения. Однажды Макаров якобы поделился с ним семейной тайной: мол, на самом деле Вики – незаконнорожденная дочь высокопоставленного, чуть ли не приближенного к русскому трону лица, которую удочерили в младенчестве.

В пользу этой версии говорила непохожесть Вики на мать. В отличие от приземистой неулыбчивой Веры Алексеевны дочь была стройной, жизнерадостной и легкой на подъем. Все, кто ее знал, твердили: она была обворожительна. Оказавшись в Париже еще девочкой, будущая княгиня впитала обе культуры и легко заводила дружбу как с соотечественниками, так и с французами. Ее любили дети и животные. При этом девушка оказалась способной, обладала удивительной памятью и схватывала все на лету.

Впрочем, учеба ее совсем не волновала. Юная особа получила дворянское воспитание, беседу поддержать умела, и не на одном языке: этого оказалось более чем достаточно для флирта и танцев на эмигрантских балах. Строгостью нрава Вики не славилась, и многие считали ее чересчур легкомысленной, не замечая глубины характера. Одно время Макарова входила в компанию молодого русского аристократа, получившего богатое наследство. Страдавших от невзгод и безденежья соотечественников шокировало решение юноши «пожить по-человечески» – иными словами, все промотать, – а затем покончить с собой. Череда дней, проведенных в парижских кабаре и загородных ресторанах, закончилась обещанным выстрелом. Вики провожала приятеля на кладбище.

Светская жизнь и поклонники, конечно, скрашивали бедственное существование, но на руках у Вики оставались мать с теткой, поэтому она устроилась манекенщицей и, наверное, могла бы повторить слова известной в Париже тридцатых годов модели Марии Аверьино: «Я содержала всю семью и зарабатывала для родителей. В то время многие русские девушки, если были молоды, не слишком худы или уродливы, шли в «манекены».

Вики была высокого роста, но этого не требовалось: подиумов пока не придумали. Само демонстрирование одежды не считалось чем-то престижным. Еще в двадцатых сатирик и тоже эмигрант Валентин Горянский остроумничал:

У манекенши Наташи,

Маленькой мидинетки,

Праздники редки.

Целые дни Наташа

Как рыбка в сетке:

Повернитесь, Наташа!

Пройдитесь, Наташа!

Примерьте, Наташа!

Праздники редки,

Горькая чаша —

Жизнь мидинетки…

Однако привычное до сих пор представление, что модель – хорошенькая барышня невеликого ума и низкого происхождения, вскоре осталось в прошлом. Салонные «манекены», или cadette du cabine, не только демонстрировали наряды, но и должны были поддерживать беседу, рассказывать клиенткам о моделях. Вышколенные русские аристократки – статные, говорящие на нескольких европейских языках, частенько с громким титулом, быстро завоевывали модный Париж. К тридцатым годам каждая третья модель оказывалась русской: именно их образ стал эталонным для женщины ар-нуво.

В парижских салонах, на обложках журналов и на приемах (была такая специализация – «светские модели») блистали внучка Александра II Натали Палей, которой приписывали роман с Эрихом Марией Ремарком, Тея Бобрикова, открывшая собственное ателье «Катрин Парель», где одевались французские дивы Мишель Морган и Лиз Готи. Черкешенка Гали Баженова в 1928 году основала модное ателье «Эльмис». Среди русских Домов были известны «Поль Каре» Ольги Эджертон, урожденной княжны Лобановой-Ростовской, IrFe княгини Ирины Юсуповой и ее мужа Феликса, Дом вышивки «Китмир» великой княгини Марии Павловны Романовой. Французский журнал «Искусство и мода» писал: «В Париже есть не только русские рестораны. Кроме шоферов такси и учителей танцев, которые уверяют, что были царскими адъютантами, у нас есть нечто другое… все эти русские материи и украшения, созданные с редким искусством… Не сомневайтесь, туники парижанок скоро озарятся славянским духом или русским настроением».

Вики устроилась в модный дом «Итеб» бывшей фрейлины императрицы Марии Федоровны Бетти Буззард. Впрочем, проработала она там недолго и уже в двадцать уволилась. То ли поняла, что способна на большее, то ли предложение промышленника Жака Артюиса оказалось заманчивее.

Артюис был успешным предпринимателем: среди прочего изобрел специальный аппарат, который позволял при помощи ртути и зеркал направлять солнечные лучи в темные помещения. Вики поступила к нему секретаршей и неделями пропадала в конторе, где высоко оценили ее ум, работоспособность и знание четырех европейских языков. По воскресеньям привычно ходила на службу в православный храм Святого Александра Невского: его возвели как посольский еще при Александре II. После литургии встречалась с друзьями в ресторанчике «Петроград», по-прежнему оставаясь главной звездой вечеринок.

…Сегодня была суббота, а значит, Жак Артюис и его милейшая жена Ивонн ждали ее в квартире на авеню Виктора Гюго на еженедельный бридж. Четвертой партнершей пригласили Машу – Марию Михайловну Родзянко. Когда-то они с Вики случайно познакомились в трамвае и с тех пор дружили. Маша работала в эмигрантском кафе «Нет», но заведение прогорело и Макарова пристроила ее в канцелярию к Артюису.

Когда решили прерваться на обед, Родзянко, покраснев, предупредила: «Простите, но я оставила ваш номер Никите Муравьеву. Если позвонит, должна буду убежать. Он сделал мне предложение, я решила ответить да…»

Вокруг заахали, заспешили поздравить с грядущим замужеством. Ивонн велела подавать на стол быстрее – дескать, перед столь серьезным делом необходимо подкрепиться. А потом поинтересовалась у Вики: «Ну а ты когда нас обрадуешь? Впрочем, не спеши. Надеюсь, «Новости светской жизни» ты уже оставила».

Такое прозвище Артюисы дали верному поклоннику Макаровой князю Николаю Оболенскому, которого все звали просто Ники. Они его не жаловали и увлечение своей любвеобильной протеже не одобряли. Тридцатисемилетний Николай Александрович был старше Вики на одиннадцать лет. За спиной крестника вдовствующей императрицы Марии Федоровны и великого князя Константина Константиновича остались Пажеский корпус, бегство из Советской России в Финляндию, переезд во Францию, учеба на экономических курсах в Женеве… Вики была знакома с его сестрами, красавицами Ниной и Мией, моделями дома «Поль Каре».

После смерти отца – бывший рязанский губернатор умер в Париже в 1924 году – Ники оставался старшим в древнейшем русском роду, который вел начало от Рюрика. (Кстати, это позволяло ему подписываться только фамилией, без указания имени.)

Россию семья покинула почти без средств, однако у Оболенских оставалась кое-какая недвижимость в Ницце (говорили даже, что до революции они жили столь беспечно, что вспомнили о ней, лишь оказавшись в Европе). Призрачную надежду на лучшее будущее давало происхождение матери Ники Саломии Николаевны, дочери светлейшего князя Дадиани-Мингрельского. Она оставалась прямой и единственной наследницей так называемых мингрельских сокровищ. При эвакуации 1921 года десять ящиков с казной и материальными ценностями династии были вывезены меньшевистским правительством Грузинской республики из фамильного дворца в Зугдиди и хранились в подвалах Государственного банка Франции. Адвокат старой княгини считал, что ее права на наследство бесспорны, однако дело застопорилось: французские власти всячески оттягивали передачу состояния.

Так или иначе в отличие от обнищавших соотечественников, еле сводивших концы с концами, жизнь Николай Александрович вел праздную. Оболенский знал всех и вся в эмигрантском кругу, был в курсе новостей и сплетен. Шутили, что он оказался едва ли не единственным русским, кто мог позволить себе ездить в такси, а не крутить баранку. Черноглазый, узколицый, с зализанными на косой пробор волосами, он мило картавил и вел себя с дамами со всей возможной галантностью. Любил говорить с английским акцентом и оставлять приглянувшимся барышням букеты роз с княжеской визиткой.

Артюисы считали, что Вики достойна совсем другого спутника – более серьезного, способного помочь избраннице спуститься с облаков на твердую землю и надежно обеспечить будущую семью. Однако Вера Макарова не привыкла никого слушать и девятого мая 1937 года в соборе Святого Александра Невского на улице Дарю стала княгиней Оболенской. Через неделю венчалась и Маша Родзянко. Жак в качестве свадебного подарка оплатил обеим секретаршам свадебное путешествие в Италию: Муравьевы отправились в Венецию, Оболенские – во Флоренцию.

По возвращении Вики с мужем сняли квартиру на берегу Сены. Она вернулась на работу и продолжала принимать деятельное участие в судьбе подруги Маши. Когда та забеременела, помогла найти домик в пригороде, а после рождения ее сына первой вместе с Ники примчалась в больницу. Крестным следующего младенца, дочери Лизы, стал Оболенский, крестной второй дочери Муравьевых, увидевшей свет через несколько лет, стала сама Вера. Но заочной – она уже сидела в тюрьме и девочку так и не увидела.

Двадцать второго июня 1940-го Франция объявит о капитуляции перед Германией. А пока, восьмого июня, Муравьевы, как это часто случалось, обедали у Оболенских. Младший брат Ники князь Александр был на фронте. Оболенского-старшего комиссовали – в молодости он пытался покончить с собой, но неудачно: выпрыгнув из окна, упал на навес над магазином и раздробил ногу о железную раму. С тех пор хромал, носил ортопедический ботинок.

Париж еще не был захвачен, открытые террасы кафе и ресторанов по-прежнему собирали элегантную публику, но уже началось массовое бегство.

– А ну как немцы войдут в город? – беспокоилась сидевшая за столом княгиня Саломия. – Может, все-таки уедем?

– Глупости, – отмахнулась Вики и начала расставлять тарелки. – Что нам эти немцы? Да и убегали уже, из России – хватит.

– Вдруг начнут бомбить? Господи спаси! – старая княгиня истово закрестилась. Сын попытался успокоить:

– Маман, не волнуйтесь, в случае чего – переберетесь к нам в квартиру. В доме есть подвал, там устроят бомбоубежище. В здании семь этажей, управляющий говорит – беспокоиться не о чем.

– А что если все они на нас посыпятся? – с улыбкой заметила Вики. Она никогда не теряла чувства юмора.

По условиям Компьенского перемирия две трети Франции, в том числе столица, отходили немецким оккупантам. Оставшаяся южная часть страны считалась свободной зоной со столицей в Виши.

По бульварам Парижа разъезжали мотоциклы с немецкими патрулями, лавки закрывались, в городе объявили комендантский час. Между тем в столицу всеми правдами и неправдами пробирались демобилизованные, но не согласные с перемирием офицеры. Среди них – и Жак Артюис.

Человек идейный, при этом крайне правый, он еще до войны задумывался о судьбах Франции и мечтал о создании Соединенных Штатов Европы, а после прихода к власти Гитлера категорически не принял идеологию нацизма. В самом начале Второй мировой сорокашестилетний капитан запаса Артюис ушел на фронт, и там, несмотря на тяжелые потери, ни один из его солдат не был взят в плен. После заключения перемирия Жак отправился в Виши, где располагалось коллаборационистское правительство Петена, но быстро разочаровался в его политике. «Если маршал не возобновит военных действий, – писал он в одном из писем, – у французов не будет иного выхода как вооруженное восстание».

Решивший продолжать сопротивление промышленник нуждался в соратниках, а Вики он доверял. Услышав, что старший друг создает подпольную организацию, она сразу согласилась помогать. Друг Оболенских князь Кирилл Макинский на всю жизнь запомнил, как пробравшись в уже закрытый Париж, обсуждал с Вики тяготы оккупационного режима. Она ответила: «Мы же будем бороться, не так ли?»

Макинский тоже вступил в подпольную группу, устроившись на работу в кабаре «Монте-Карло». Поначалу, правда, Кирилл сомневался, справится ли с должностью управляющего. Шутил: дескать, ему, преподавателю английского, приходилось, конечно, в своей жизни пить шампанское, но научиться открывать бутылки он так и не удосужился. Вдруг это потребуется? Владелец успокоил: «Вам достаточно смокинга».

Несмотря на комендантский час, кабаре получило от немецких властей разрешение на работу по ночам: предполагалось, что здесь будет расслабляться немецкий генералитет. Так и вышло. Меньше чем через год часов в шесть утра в отдельном кабинете заведения отдыхали офицеры, в их числе и генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель. На столе перед ним – батарея пустых бутылок, на коленях – полуголая девица. Однако будущий главнокомандующий вермахта во Франции и участник заговора против Гитлера пребывал в печали:

– Недолго осталось нам весело жить…

– Что случилось, герр генерал? – Макинский постарался быть любезным.

– Всему этому через восемь дней придет конец, – фон Штюльпнагель обвел рукой стол. – Мы отправляемся в Россию.

Так князь узнал о предстоящем наступлении германских войск на Советский Союз за неделю до того, как это произошло.

Отныне на авеню Виктора Гюго больше не играли в карты: здесь располагался штаб группы Артюиса. Задачи были определены: связь со свободной зоной, изготовление фальшивых удостоверений, вербовка надежных людей, сбор и передача любой полезной информации в Лондон, в штаб «Свободной Франции» генерала де Голля. Подпольщики спасали сбитых союзных летчиков, вызволяли французских офицеров из лагерей для военнопленных. Скажем, медсестра, привозившая в один из таких лагерей белье и провизию, прятала в укромном месте гражданскую одежду для решившихся бежать. Особенностью группы стал высокий социальный статус некоторых ее членов: благодаря связям руководства ими становились промышленники, влиятельные чиновники, офицеры высшего командного состава.

Зимой 1940 года Артюис объединился с группой Максима Блок-Маскара, который задумывался о будущем политическом устройстве страны. Так два направления, военное и гражданское, дали имя единой организации – Organisation Civile et Militaire, сокращенно ОСМ.

Название же всего движения «непримирившихся» появилось благодаря двум эмигрантам из России, этнографам Анатолию Левицкому и Борису Вильде. Сотрудники парижского Музея человека, в декабре 1940-го они стали выпускать подпольную газету Re?sistance, то есть «Сопротивление». (Ученых расстреляли в феврале 1942 года. В свой последний день Левицкий написал родным: «Не ожидал столь быстрой развязки, но давно был готов».)

Тем временем оккупационный режим ужесточался. Вскоре начались преследования евреев, насильственная отправка на работы в Германию, свирепствовала цензура, исчезло из свободной продажи продовольствие. Соответственно росла и численность сопротивленцев: к 1942-му ОСМ насчитывала уже тысячи членов.

Генеральный секретарь организации Вики Оболенская знала все имена и псевдонимы, через ее руки проходили секретнейшие документы, цепкая память хранила пароли и явки. Она передавала задания, получала донесения, вела тайную переписку, перепечатывала приказы и размножала копии. Если когда-то за ее согласием помогать Артюису и скрывался налет некоторого романтизма, то сейчас Вики просто делала то, что обязана. Со всем возможным усердием.

С семейными подругами из прежней жизни своим военным настоящим не делилась – берегла. Когда-то они с мужем каждую субботу приезжали поиграть с детьми Станиславской. Но вступив в подполье, Оболенская позвонила Марии Сергеевне и попросила не искать встреч: «Не сердись, но я больше к тебе пока приходить не стану. Так лучше».

Мария Михайловна Муравьева вспоминала, как однажды летом Вики зазвала ее с детьми в деревенский домик, который сняла недалеко от Вернёя. Княгиня перевезла туда мать с теткой: она всегда трогательно о них заботилась. Однажды попросила Машу отвезти в город на велосипеде диссертацию одной из подруг. Дала подробные инструкции и увесистый конверт. Только после войны Муравьева догадалась, что в конверте был вовсе не научный труд, а подпольная литература и в деревне Вики скрывалась после ареста одного из соратников.

Мужа Оболенская также пыталась оградить от активной деятельности, старалась не допускать в самое пекло. Ее ближайшей наперсницей по Сопротивлению стала Софья Носович, которую до конца дней звали Софкой. Биография этой женщины уникальна: дочь сенатора, в молодости она была сестрой милосердия, воевала с красными в Добровольческой армии Врангеля. Перенесла тиф, частично потеряла слух. Чудом избежав расстрела, попала в Париж, заразилась туберкулезом, выздоровела, получила еще один диагноз, на этот раз онкологический, лишилась одной груди. При этом Софка сохранила живость ума, не знала отбоя от поклонников и познакомилась с Вики, которая была на десять лет младше, когда считалась ведущей манекенщицей в модном доме «Итеб».

Если к началу Второй мировой во Франции осели около пятидесяти тысяч русских эмигрантов, то в подполье из них участвовали всего несколько сотен человек. Поставленные перед жестоким выбором между нацизмом и коммунизмом, большинство изгнанников часто выбирали первое, свято веря, что немцы должны исполнить свою миссию – освободить Россию от большевиков. При этом были убеждены, что в стране гитлеровцам не удержаться и родина скоро восстановит независимость. Но были и те, кто сделал другой выбор. Княжна Зинаида Шаховская, настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы Дмитрий Клепинин, Елизавета Скобцова, известная как мать Мария, ее сын Юрий, Игорь Кривошеин, дочь композитора Скрябина Ариадна, муза скульптора Майоля Дина Верни – все они стали участниками Сопротивления. Каждый достоин особого рассказа.

«…На лестничной клетке в тайнике забрать ключ. Войдя в квартиру, повернуть направо. За дверью в туалет висит аптечка, в ней – пудреница. Туда и надо прятать принесенные записки» – эту инструкцию на случай, если хозяйки не окажется дома, знали все посвященные. Квартиру на улице Кассетт Вики сняла в целях конспирации. На первом этаже размещалась типография апелляционного суда и было так многолюдно и шумно, что посетители Оболенской в глаза не бросались. На случай возможного обыска она спускала компрометирующие бумаги из окна и прятала их в ящике-холодильнике пустующей нижней квартиры.

После ареста Жака Артюиса в декабре 1941 года (основатель ОСМ окончит дни в лагере) организацию возглавил полковник Альфред Туни. Он жил совсем рядом с зданием гестапо, и Вики, по-прежнему державшая в руках все нити подполья, приносила донесения в авоське, из которой торчала зелень. Возможно, именно годы эмигрантских лишений выработали в ней находчивость и умение приспосабливаться к обстоятельствам.

Как-то Оболенская попала в облаву с чемоданом, полным секретных бумаг.

– Пардон, мадам, – остановил ее французский жандарм. – Позвольте узнать, что у вас в чемодане?

– Всего лишь небольшая бомба, месье, – ответила Оболенская, мило улыбнувшись. Жандарм отпустил ее без досмотра.

Но двадцать третьего октября 1942-го произошел арест, по сути перечеркнувший жизнь Вики: гестапо схватило Ролана Фаржона. Сын сенатора, этот полный сил рослый красавец воевал, год отсидел в немецком лагере и к ОСМ, по его собственным словам, присоединился с той же легкостью, с которой вступил бы в спортклуб. Он стал ближайшим сподвижником Артюиса и Туни: вербовал новых сопротивленцев, ездил по стране в разведывательных целях. И по несколько раз в неделю встречался с Вики.

Надо было срочно выработать план действий. Вечером после ареста Фаржона Оболенская тайно встретилась с адъютантом Туни Даниэлем Галлуа. Они разговаривали на улице за Домом инвалидов, в городе из-за светомаскировки не горели фонари. Галлуа вспоминал, что женщина показалась ему, как всегда, спокойной и сосредоточенной. Лишь на станции метро, когда разъезжались по домам, подпольщик заметил, насколько Вики бледна и как дрожат ее губы. Пробовал приободрить:

– На вас обратят внимание… Подумайте о чем-нибудь другом, – когда втиснулись в вагон, Даниэль сделал вид, что продолжает прерванный разговор: – Недавно был на генеральной репетиции в консерватории. Какая программа, в какой великолепной форме дирижер Мюнш!

– А мы ходили в цирк, – выдавила улыбку Вики. – Показалось забавно…

Тем же вечером на улицу Кассетт зашел Макинский. После ужина он помогал Вики прибраться на кухне, она шепнула:

– Дело дрянь. Кругом всех арестовывают.

– И что собираешься делать?

Оболенская посмотрела Кириллу в глаза и пожала плечами. В этот момент послышались шаги Ники. Его жена приложила палец к губам – привыкла защищать супруга от излишнего беспокойства.

Страшилась княгиня не напрасно: в кармане Фаржона гестаповцы нашли телефонную квитанцию с адресом конспиративной квартиры в Латинском квартале. Проведенный там обыск практически уничтожил ОСМ. К счастью, некоторые подпольщики упоминались в найденных документах под псевдонимами. Хотя оперативное имя Оболенской было Кэтрин, в бумагах Фаржона она была обозначена под прозрачным Вики. А еще гестаповцы нашли контакты Софьи Владимировны Носович…

«Вики, я дома!» – крикнул Николай Александрович, войдя в квартиру на улице Кассетт. Жены не было. Сегодня утром, семнадцатого декабря 1944 года, он ездил на задание – передавал пачку поддельных удостоверений одному из подпольщиков. Днем они с княгиней договорились пообедать. Не дождавшись ее, в половине второго Ники позвонил по номеру популярного журнала Jardin des Modes, который считался главным конкурентом Vogue. Издание частично принадлежало русской эмигрантке, которая сдавала мансарду Носович. Возможно, Вера у лучшей подруги?

Однако взявшая трубку редактор ответила сдавленным шепотом: «Вики ушла вместе с Софкой. Но не одна… Приходите скорее».

Обмирая от беспокойства, князь поспешил на улицу Сен-Флорентен. Впоследствии выяснилось, что Оболенская отправилась к Носович, чтобы уговорить ее затаиться:

– Известно, что Фаржон арестован. Тебе нельзя здесь оставаться.

– Неужели думаешь, Ролан выдаст? Ведь у меня бывают все его товарищи, включая собственного брата.

В уютной Софкиной мансарде с завешенным иконами углом и вечно пыхтящим самоваром гостям всегда были рады.

В этот момент в дверь постучали. Открыв, хозяйка оказалась под дулом пистолета.

– Руди фон Мерод. Гестапо.

На самом деле его звали Фредерик Мартен. До войны французские власти осудили Руди за шпионаж в пользу Германии. Освободившись с приходом немцев из тюрьмы, Мартен сотрудничал с гестапо и германской военной разведкой. Он кутил, развратничал, а в перерывах проворачивал спекуляции и пытал арестованных: бил кулаками, дубинкой, мог шмальнуть из пистолета. Излюбленной его пыткой была «баня»: несчастного раздевали и по многу раз погружали в ледяную ванну…

Софка не теряла невозмутимости:

– Что вам угодно?

– Знаете, что такое ОСМ?

Обращаясь к Вики, Носович извинилась, сделав вид, что подруга – случайная посетительница и они едва знакомы:

– Простите, не понимаю, что происходит. Ко мне пришел господин из гестапо…

– Ну, тогда я пойду, – подхватилась Оболенская.

Руди потребовал ее удостоверение личности, удивился:

– Настоящая княгиня?! – а покопавшись в сумочке, громко присвистнул…

Женщин сковали одной парой наручников и повели вниз. Проходя мимо выбежавшей во двор русской редакторши, Вики подняла скрепленные руки и пропела строку из популярного романса: «Сегодня нитью тонкою связала нас судьба…»

Узнав, что случилось, Николай Александрович поспешил на улицу Кассетт уничтожать компрометирующие бумаги. А Вики с Софкой повезли в личный особняк Руди на улицу Соссе. Оболенская еще надеялась, что ей удастся убедить гестаповцев в своей непричастности к ОСМ, – и поначалу вроде получалось. Фаржон на очной ставке заявил, что Носович знает (отрицать было бесполезно), но со второй женщиной незнаком. Софка сочинила убедительную историю в свое оправдание, и женщин отпустили поспать. Под утро в отведенную им комнату ворвались тюремщики, начали избивать Носович, а затем потащили «в баню».

Оказалось, в тот же день арестовали еще одного завсегдатая софкиной мансарды, но подпольщику удалось бежать. Руди заподозрил, что Носович может знать, где он скрывается. Ее страшно мучили, пробили барабанные перепонки, женщина почти оглохла. «Слава богу, я никого не выдала!» – прошептала она Вики после допроса.

Оболенскую не истязали, возможно, из уважения к высокому титулу. Тем не менее все восемь месяцев хождения по мукам ее не оставлял животный страх – только бы не сломаться под возможной пыткой, только бы никого не выдать. Она ведь знала куда больше остальных…

Начались бесконечные пересылки из застенка в застенок. В знаменитой тюрьме Френ под Парижем Оболенская первым делом освоила тюремный «телефон» – перестукивалась через стену или по водосточной трубе. Учила русскому сокамерницу итальянку. На допросах по-прежнему твердила, что ничего и никого не знает. Путала показания, совершенно иначе описывала внешность реальных людей, чтобы вывести их из-под удара, пылко убеждала, что давно разъехалась с мужем – они с Ники еще несколько месяцев назад запустили по городу этот слух: казалось, так удастся меньше навредить друг другу в случае ареста.

У Вики выпытывали информацию о сидевшем в соседней камере Даниэле Галлуа, она уверяла, что тот всего лишь ее любовник. Следователь, схитрив, заявил: он имеет неоспоримые доказательства: «избранник» княгине изменяет. Оболенская воскликнула, что не может в это поверить, и разрыдалась. Тюремщик удивился: «Надо же, насколько вы его любите!»

Вернувшись в камеру, Вики «протелефонировала» Галлуа через стенку:

– Интересовались вами.

– Что сказали?

– Что вы подлец!

Вскоре всех членов ОСМ отправили в Аррас, в тюрьму Сен-Никез. Здесь вела допросы специально переведенная из Киева следственная группа под началом доктора Шотта, действовала она методично и дотошно. Вики получила от тюремщиков прозвище Princessin «Ich weiss nicht» – Принцесса «Ничего не знаю».

В Сен-Никез они с Софкой вновь оказались в одной камере. Как-то в апреле Носович случайно увидела через решетку стоящую на пригорке неподалеку знакомую фигуру. Это Николай Александрович внимательно вглядывался в тюремные окна.

Долгое время он ничего не знал о судьбе жены и сходил с ума от беспокойства. И вдруг получил анонимный телефонный звонок с советом ехать в Аррас. Передачу тюремщики принять отказались, заверив, что никакой Оболенской в Сен-Никез нет. Не успел расстроенный Ники вернуться в Париж, снова звонок: «Мадемуазель Дидье будет ждать мужа Вики в Аррасе на улице Бопом. Он сможет увидеть жену». Ники вновь поспешил на вокзал, но по пути поезд разбомбили. Тут в игру вступил его величество случай: среди рабочих, которые чинили пути, оказалось трое русских со строительства «Атлантического вала», где Оболенский по приказу ОСМ служил переводчиком, добывая секретные сведения. Они и доставили князя в Аррас на своем грузовике.

Оказалось, свидание устроила находчивая Вики – через отпущенную на свободу сокамерницу. Супруги долго смотрели друг на друга и не могли наговориться, пусть диалог и был безмолвным. Больше они не виделись.

В начале июня 1944 года в Нормандии высадились союзники, но нацистская карательная машина работала по-прежнему исправно. Почти одновременно с открытием второго фронта военный трибунал приговорил Софку и Вики к смертной казни, и их отправили в Германию. Оболенский тоже был арестован. В Бухенвальд он попал в августе – в те самые дни, когда освобождали Париж.

О дальнейших мытарствах жены Николай Александрович узнает из воспоминаний чудом выжившей Носович и другой участницы Сопротивления Жаклин Рамей. Содержание смертников в немецких тюрьмах было ужасным, но Вики не сломалась: как могла подбадривала узниц, пыталась вселить в них надежду. И очень переживала за оглохшую Софку.

Из мужских камер дошел слух, что смертную казнь собираются заменить двадцатью пятью годами принудительных работ.

– Через четверть века я буду прабабушкой, – грустно пошутила Жаклин.

– Черт возьми, придется поберечь наши туфли, если им нужно столько лет продержаться! – улыбнулась Вики. И помолчав, добавила: – Раньше я жалела, что у меня нет ребенка. Так хотелось девочку. А сейчас рада – ведь пришлось бы ее, бедную, оставить…

Спустя три месяца после вынесения смертного приговора Носович объявили, что казнь отменяется, ее отправляют в лагерь. В Равенсбрюке, где Софка едва выжила, в каждой партии вновь прибывших пленных она искала глазами подругу. Одному из тех, кто видел Вики в тюрьме, та успела прошептать: «Лагерь…» Однако лейтенант Сопротивления княгиня Вера Аполлоновна Оболенская бесследно пропала.