Текст книги "Семейная педагогика. Воспитание ребенка в любви, свободе и творчестве"

Всякий раз, когда любуюсь очарованием наших девочек, невольно задаюсь вопросом: неужто этот Божественный свет угаснет? неужто на смену очарованию и светлой ауре придет лик измученной, выпотрошенной, сварливой женщины?!

Она вошла в белом ситцевом платье, тоненькая, на груди ситец совсем ниткой стертой светится. Косынка повязана вровень с бровями. Лицо в белой мучной припорошенности. Глаза и без того ласковые, а тут случай особый, гости редкие, потому и в глазах, и в руках столько радостной переполненности, столько достоинства, и я боюсь, как бы этот гигант, сидящий в суровости у приемника, не вошел в свою привычную бестактность и не крикнул, как на улице: «Нюрка, неси то, убери это» (совсем не вязалась эта придирчиво-мелочная манера покрикивать с массивностью Матвея, с его покоем, с его бородой мыслителя, наконец). Нет, не стал он покрикивать, а так спокойно таз придержал, помол проверил двумя пальцами, понравилось; Зинку, шестилетку, рукой обнял; нет, иная здесь, в хате, раскладка отношений. Это там, во дворе, беготня-суетня, там все колесом да ходуном, а здесь, в комнате, отдых, здесь Аня больше хозяйка, чем он, Матвей, поэтому Аня будто приказывает: а ну отодвинься, батя, а ну убери руки, я скатерть постелю, так, а теперь хлеб нарежь, принеси сыру-то, отец, подай, Зин, кувшин с молоком… Хозяйка!

И на белой скатерти кувшин с холодным молоком – прямо-таки как в живописном натюрморте. И сыр – это сам Матвей приспособился «варить» сыр из овечьего молока, какой-то желудочек ягненка вместо дрожжей бросает в молоко, отчего оно густеет, – и вкус брынзы настоящей. И горшок с кашей из крупы собственной на столе, и рыба вяленая, самим Матвеем приготовленная, и овощ свой, и консервы свои – оказывается, если мясо залить жиром, оно может годами стоять – не испортится. Мы слушаем Матвея, будто в чужой стране находимся: а как это, а как то?

Современная педагогика и не пыталась заглянуть в истинные тревоги семьи, а между тем семья и только семья способна избавить всех нас от нищеты, голода, войн и страданий! Наши семьи – это те волшебные острова, которые могут нас спасти от многочисленных архипелагов лжи, насилия, банкротства и политического прохиндейства.

– Земля наша прокормить может столько народу, что даже представить трудно, – объясняет нам Матвей. И подробностями экономическими сыплет Матвей, и расчеты готов нам представить, и уж за карандашом тянется: дорвался до возможности выложиться до конца. Потом мы спим. А утром бегом-бегом собрались: машина должна подойти к лежневке, а до той лежневки целых десять километров. Мы уходим молча. Нас никто не провожает, не принято почему-то здесь провожать: побывал в гостях, ну и бог с тобой.

Не успели мы за ограду выйти, как нас догнала Анечка.

– Возьмите. – И глаза ее смотрят прямо, а кончики губ чуть вздрагивают.

– Что это?

Аня молчит.

Я разворачиваю сверток: там лежит наш хлеб, луковица и кусок сахару. Мне становится стыдно. Ириней молча берет сверток и запихивает в рюкзак:

– Мало ли чего…

Наши семьи – это те волшебные острова, которые могут нас спасти от многочисленных архипелагов лжи, насилия, банкротства и политического прохиндейства.

Анечка убегает, придерживая подол белого ситца. Я смотрю ей вслед, у самой ограды она мельком оборачивается, совсем мельком, так что вряд ли можно понять, обернулась она или нет, а потом исчезает. Я почему-то подавленно плетусь за Иринеем, который уже набрал скорость и почти бежит по темному лесному коридору.

А мне не хочется бежать, потому что когда идешь быстрым шагом, то думаешь не о чем-то важном, а только о том, куда бы лучше ступню поставить да удобнее рюкзак пристроить. А мне сейчас хочется думать.

Об Анечке думать.

Господи, как она слушала о моем Боттичелли! Как светились ее глаза! Видел ли я раньше такие глаза? Такой свет в глазах? Будто и сияния нет, а светло вокруг становится, свет тот невидимый сразу глубоко в душу проникает, отчего ты потихоньку перестаешь принадлежать себе. Нет же, не придумал я это: все учителя и сам Парфенов не перестают восхищаться Анечкой. А отвечает как! А где найдешь такую милую и светлую добросовестность, покорность такую? И как далека моя прежняя щемящая боль, мои окраинные состояния.

Конечно же, есть еще и псевдонародность, квазикультура и мнимые идеалы. Современная педагогика почти вся построена на этом псевдонаучном материале, а потому не может быть народной, не может быть нравственной.

Анализируя именно жизненные явления, связанные с детьми, присматриваясь к тому, как живет семья и как растут в ней дети, я часто ругаю себя: «Господи, как же я мог применять к живой жизни, к живому процессу развития личности весь тот бредовый круг понятий, якобы научных. Как же убого и отвратительно звучат применительно к тому же Ване Золотых или к Анечке Клейменовой все эти «коллективизм», «общественная активность», «формирование навыков культурного поведения» и прочее.

Я снова и снова обращаюсь к наследию Константина Ушинского и поражаюсь простоте и ясности его педагогических взглядов. «Что является самым главным средством народного воспитания?» – спрашивает великий педагог. И отвечает: «Труд и нравственные начала». И поясняет: «…всякая человеческая душа требует деятельности, и смотря по роду этой деятельности, которую дает ей воспитатель и окружавшая среда и которую она сама для себя отыщет, – такое направление и примет ее развитие. От недостаточной оценки этой основной психологической истины происходят главные ошибки и еще чаще упущения и в педагогической теории, и в педагогической практике». Воспитывает ребенка та деятельность, которая доставляет ему радость, которая оказывает положительное нравственное влияние на него, которая гармонично развивает умственные и физические способности.

И система средств, и все воспитательные воздействия, и организация всей воспитывающей среды должны быть так построены, чтобы побуждали ребенка к самовоспитанию, к самостоятельному стремлению трудиться, совершенствоваться.

Как педагог-демократ и гуманист, Ушинский рассматривал воспитательную деятельность в неразрывной связи со свободой, самостоятельностью и инициативой ребенка.

Одним из важнейших средств воспитания, или, как замечал Ушинский, «могущественнейшим органом воспитания», является учение. И опять-таки, подчеркивая важность образования, Ушинский замечает, что главное достоинство преподавателя заключается в том, чтобы «он умел воспитывать учеников своим предметом».

Воспитывает ребенка та деятельность, которая доставляет ему радость, которая оказывает положительное нравственное влияние на него, которая гармонично развивает умственные и физические способности.

И снова, и снова предостерегает великий педагог от возможных ошибок – сужения учения рамками параграфов «от сих до сих», вдалбливания готовых истин, зазубривания, муштры. Учение как воспитательное средство в том случае достигает цели, если связано с развитием познавательных способностей ребенка, если учит самостоятельно мыслить и пытливо всматриваться в окружающий мир.

Считая умственные занятия детей очень серьезным трудом, Ушинский рассматривает учебно-познавательную деятельность ребенка в тесной связи с нравственным воспитанием, с пробуждением жажды творить добро, с воспитанием чувств широких эстетических вкусов, с той прекрасной радостью, какую может и должен испытывать каждый от свободного творческого труда.

Вот мы и подошли к одному из ведущих воспитательных принципов в системе Ушинского: свободная инициативная деятельность ребенка, помноженная на любовь к труду и к людям.

Любовь к труду – это самое большое наследство, которое могут дать родители детям.

Даже самый отдых растущего человека должен проводиться с пользой. После умственного труда можно физически поработать. Это полезно, приятно, необходимо, так как физический труд может стать величайшим подспорьем учению.

С одобрением Ушинский относится к тем зарубежным школам, где ввели столярные и токарные работы, привлекают детей к широкому самообслуживанию, к ведению хозяйства, к обработке сада и огородных культур.

Одна из лучших его работ – «Труд в его психическом и воспитательном значении» – подлинный гимн труду.

Любовь к труду – это самое большое наследство, которое могут дать родители детям.

Труд в понимании Ушинского – источник всех человеческих радостей, счастья, в нем сосредоточена животворящая духовная сила, которая пробуждает человеческое достоинство. И эту духовную силу, рожденную трудом, нельзя купить за все золото Калифорнии. Она дается тому, кто лично трудится.

С каким презрением, с каким отвращением пишет Ушинский о человеке, который, получив горсть презренного металла, перестал трудиться. «Видите ли этого расплывшегося негодяя? Его сальное и бессмысленное лицо, маленькие заплывшие глазки, исполненные хитрости, наглости и вместе с тем низкого раболепства… Это тот же самый крестьянин: он похирел и в то же время поглупел, сделался жаден и жесток… Он весь предался тому сорочьему инстинкту, который медицина должна причислить к самому неизлечимому роду сумасшествия…»

Читая произведения Ушинского, невольно формулируешь для себя выводы.

Если наш ребенок или воспитанник трудится не в той мере, в какой ему позволяют силы и здоровье, значит, ждать хороших результатов бесполезно.

Если среда, окружающая ребенка, не располагает к труду, если в семье или в классе царит атмосфера безделья, пустых и никчемных разговоров, значит, она непременно отрицательно скажется на воспитании.

Если ребенок ежедневно с радостью покидает классную комнату и каждый день торопится на бал или детский праздник, то вряд ли из этого ребенка вырастет дельный человек.

Если ребенок предпочитает весь день работать только физически, лишь бы несколько минут не отдать умственным занятиям, значит, что-то в воспитательной методе надо менять.

Если ребенок готов целый день просидеть над книжкой или механически вызубрить целые страницы, лишь бы избежать самостоятельного думания, значит, его познавательные способности уже приглушены чем-то…

Причины всех этих недостатков и пороков воспитания могут быть разные: влияние среды и дурной пример старших, скованность сил ребенка, появившаяся, возможно, от страха перед наказанием, а возможно, от укоренившейся скверной привычки, от образования отрицательных качеств и т. д.

Чтобы избежать просчетов в воспитании, необходимо как можно раньше приобщать детей к труду, к самостоятельной деятельности, к самостоятельному мышлению. Все, что может ребенок сделать сам, все, что ему посильно, он должен делать. И правилом здесь могут быть, советует Ушинский, прекрасные слова шиллеровского Телля, ответившего на просьбы сына поправить ему испорченный лук: «Я? Нет! Лучшая помощь – сделай сам».

Дети любят трудиться. Даже играя, они приобщаются к труду. Они вносят в игры и серьезные занятия. А иногда работающий ребенок так увлекается игрой, что не отличает игры от серьезных дел, получая величайшее наслаждение, скажем, от копания грядок, плетения корзинок, шитья кукол.

Если ребенок готов целый день просидеть над книжкой или механически вызубрить целые страницы, лишь бы избежать самостоятельного думания, значит, его познавательные способности уже приглушены чем-то…

И вот эту-то игру-труд и должен использовать родитель и воспитатель как средство развития активности детей, как средство приобщения детей к свободной инициативной деятельности.

В игре формируются все стороны детской души, писал Ушинский, ум ребенка, «его сердце и его воля, и если говорят, что детские игры предсказывают будущий характер и будущую судьбу ребенка, то это верно в двояком смысле: не только в игре высказываются наклонности ребенка и относительная сила его души, но сама игра имеет большое влияние на развитие детских способностей и наклонностей, а следовательно, и на его будущую судьбу».

* * *

Знакомясь с педагогическим наследием К. Д. Ушинского, поражаешься не только энциклопедичности его мышления и воззрений, но и той глубине предвидения, той совершенно блестящей интуиции, которые позволили ему уже в те времена обозначить основные контуры теории воспитания.

Организация труда ведет ко многому: воспитывает доброе отношение друг к другу, дети становятся веселыми, спокойными, общительными, самостоятельными.

А такие качества, как трудолюбие и чувство ответственности, воспитываются у них на конкретных делах, на посильном выполнении простейших обязанностей, начиная от смазки дверных петель и замков и кончая административными функциями руководителя воспитательного учреждения.

Дети привыкают к порядку, «к точному выполнению тех маленьких обязанностей, от выполнения или невыполнения которых зависит очень много – наше счастье и даже та польза, которую человек сможет принести обществу…».

По сути дела, Ушинский говорит о детской самодеятельности, о самом главном ее условии – педагогическом руководстве.

Такой порядок жизни, при котором учащиеся сами активно включались бы в организацию своей жизни, завести, по его мнению, чрезвычайно трудно. Здесь важна не только внешняя организация, нужна еще и мудрость воспитателей, способных «руководить этой машиной без свирепой строгости, но и без слабости – с шуточкой, ласково и строго…».

К сожалению, мысли о влиянии сотрудничества детей на развитие личности, как и многие другие, не получили у великого педагога дальнейшего развития. На сорок седьмом году оборвалась его жизнь.

Многие замыслы остались незавершенными.

Часть III
Педагогика Любви и Свободы – педагогика будущего

Глава 1
Духовно-правовая идеология – основа эффективного воспитания

У человечества нет ничего выше и нравственнее христианского учения о Любви и Свободе. Вот почему здесь нет и не может быть приемлемых альтернатив.

В 1991 году я руководил секцией на Всероссийском совещании по вопросам семьи, материнства и детства. Совещание было организовано Комитетом по делам семьи и демографической политике при правительстве Удмуртской республики, и оно проходило в Ульяновске, в здании бывшего Ленинского мемориала. В ходе совещания прошла дискуссия, на которой мне снова был брошен упрек: «Зачем противопоставлять две культуры – бердяевскую и макаренковскую?» Я отвечал: «Культура, освещенная Божьим Светом, одна. У нее нет приемлемых альтернатив, ей противостоит множество антикультур. Идеология советского воспитания (синоним коллективистского), которая утверждалась Луначарским, Крупской, Макаренко и современными певцами марксизма в педагогике, хотим мы этого или не хотим, – ложь. Истинная культура полифонична, она вбирает в себя множество гуманистических культур – христианскую, буддийскую, иудаистскую, языческо-эллинскую, новейшие культуры, основанные на современных религиозных философских и человековедческих максимах. Конечно же, мои симпатии на стороне Бердяева, Владимира Соловьева и Достоевского, чьи имена и учения растоптаны теми же луначарскими, крупскими и макаренко. Бердяев, как и Соловьев, дорог мне идеей всеединства, оптимистической верой в мессианскую роль нашей страны, нашего великодушия. Вслед за Бердяевым готов повторять, что судьба России и в том, чтобы, пройдя через кровавые муки большевизма, через грабительские лабиринты сегодняшней демократии, через экологические катастрофы, за которыми последует либо всеобщий апокалипсис, либо подлинное социально-экономическое и духовное возрождение, осуществить мессианскую роль.

Родителю, воспитанному на идеях коллективизма, небезынтересно будет узнать, почему столь замечательный и прозорливый человек, как Бердяев, напрочь отрицал коллективизм. Ведь существует и такая точка зрения, которой придерживались и придерживаются сейчас многие замечательные педагоги и философы: «Истинный коллективизм берет на вооружение все полезное, что выработано человечеством» (по Марксу и Ленину). Есть подлинный коллективизм и есть его суррогаты, как учили те же основоположники. Подлинный коллективизм, подчеркивал великий украинский педагог В. А. Сухомлинский, защищает доброту, сочувствие, сострадание, красоту и все то лучшее, что есть на земле, в том числе и благородную ненависть к врагам коллективизма, коммунизма, коммунистической партии. Нередко встречаются и такие утверждения: «Есть ложный и истинный фашизм или национал-социализм. Истинный фашизм справедлив, благороден, стоит за расцвет национальных культур и яростно борется со всеми, кто против нации, против счастья человека!»

Слова – это энергия и направленность воли. От того, какими словами напичкан человек, зависит то, как он ведет себя. Слова – это мировоззрение, которое движет народами.

Конечно, к подобным суждениям можно было бы отнестись со спокойной иронией, если бы наши дети и наши родители не втягивались с такой отчаянной силой в сферу человеконенавистничества, если бы не лилась повсюду кровь, если бы не надвигались с помощью этих будто бы пустых словопрений новые беды и катастрофы.

Слова стали так же сильно ранить и уничтожать, как пули и ядерное оружие. Слова – это энергия и направленность воли. От того, какими словами напичкан человек, зависит то, как он ведет себя. Слова – это мировоззрение, которое движет народами. Не прошло и десяти лет, как убийства, грабежи и хищения стали обычным делом: почти никто не реагирует на смерть, потому что она повсюду. Там пятьдесят шахтеров засыпало породой, там сто горожан погибло от артобстрела, в других местах люди гибнут от холода, гонений и нищеты. Примета времени – растущая злобность людей. Я сравнивал умонастроения взрослых и детей, и выводы были на редкость утешительными: злобой охвачены взрослые, но не дети. У детей меньше ненависти, зависти, неправды. Дети переполнены жаждой Веры. Кое-кто говорит скептически: «Это мода!» Но это не мода. Это потребность нового или, точнее, обновленного и праведного мировоззрения. Это область надежд. В известном смысле нам сегодня надо учиться у детей. И есть чему учиться. Учиться великой потребности жить чисто, нравственно, по законам истинной Любви и Свободы.

Кое-кто говорит скептически: «Это мода!» Но это не мода. Это потребность нового или, точнее, обновленного и праведного мировоззрения. Это область надежд. В известном смысле нам сегодня надо учиться у детей.

Никто так замечательно меня не слушал, как дети, когда я им рассказывал о Бердяеве. Его слова доходили до их сердец. И как ни странно, это были слова о коллективе. Приведу эти высказывания великого русского мыслителя, которые больше всего захватывали детей.

• Коллективизм обнаруживается всегда, когда в общении и соединении людей утверждается авторитарность. Коллективизм не может быть не авторитарным, он не может допустить свободы в общении.

• Когда падают старые авторитеты, когда не верят больше в суверенитет монархий или демократий, то создается авторитет и суверенность коллектива, но это всегда означает внутреннюю неосвобожденность человека.

• Коллективизм не знает ближнего, он есть соединение дальних.

• Оригинальность современного коллективизма заключается лишь в том, что он хочет произвести универсальную всеобщую совесть, мнение, мышление и оценки людей.

• Коллективизм всегда утверждается через насилие над личностью.

• Коллективизм означает отчужденное сознание.

• Коллективизм выражает исторические авторитарные формы, начиная с теократии и абсолютных монархий до якобинской демократии, тоталитарного коммунизма и фашизма в открытых и прикрытых формах.

• Коллектив есть дас Ман, фантом, иллюзия, псевдореальность.

Это я выписал из бердяевской «Судьбы России». Меня поразил вывод философа: как только появляется авторитарность, насилие, ложь, так возникает коллективизм, немедленно усиливается отчуждение сознания, появляются злоба и ненависть. Кто знает, возможно, мы сегодня творим самые что ни на есть коллективистские отношения…

Соборность есть выражение Свободы и Любви. Соборность не есть какой-либо авторитет, а есть пребывание в свободном общении и любви. Педагогика Любви и Свободы проверяется Соборностью, чистотой помыслов и Святостью Духа.

Мы живем в трагическое, но и прекрасное время. Время очищений и нарождения новых иллюзий, новых ниспровержений и уничтожений. Заранее оговорюсь, я не намерен ниспровергать Сухомлинского – первую ласточку педагогики Любви и Свободы в нашем жестоком тоталитарном режиме. И все-таки я ставлю вопрос ребром: «Ну а как же быть с творчеством Сухомлинского, который воспел мудрую власть коллектива, считая себя учеником и продолжателем дела Макаренко?» Примечательно, что именно в Марбурге, где многие годы работает исследовательская группа, изучающая наследие А. С. Макаренко, создана в 1991 году Ассоциация педагогов, поклоняющихся творчеству и имени павлышского учителя. На марбургском симпозиуме, посвященном творчеству Сухомлинского, я сделал доклад под названием «Педагогика Любви и Свободы». Снова сошлюсь на Бердяева, который говорил, что любая значительная духовная работа начинается с покаяния, с чего я и начал свое выступление. Сейчас уже никому не интересно, что я при всех режимах был в оппозиции и выступал против авторитаризма в разных его проявлениях. Сейчас надо честно, искренне признать – каждый из советских педагогов, не исключая В. А. Сухомлинского, в силу тоталитарных обстоятельств проповедовал псевдонаучные идеи коллективистского (коммунистического) толка: марксистско-ленинская теория – самая научная, поскольку вобрала в себя лучшее, что было в культурно-исторической практике, а истинный коллективизм (в противовес казарменному) – всегда добро. Защищая Сухомлинского от неомакаренковцев, главным образом его идею гуманизма, где на первом месте такие общечеловеческие ценности, как доброта, совесть, сострадание, милосердие, мы фактически пользовались методом «лжи во спасение». Мы доказывали, что Сухомлинский никогда не ошибался в изложении марксистско-ленинских идей о воспитании (слава Богу, что ошибался, иначе бы не было столь замечательного педагога), что он ничего общего не имел с христианством (опять же мы должны благодарить рок за то, что он повернул павлышского учителя к общечеловеческим христианским ценностям), что будто бы Сухомлинский никогда не шел вразрез с макаренковской теорией коллектива (еще раз слава Богу за то, что Сухомлинский не слепо следовал своему учителю!).

И если Макаренко был выдающимся выразителем своей эпохи (сталинской, гулаговской, энкавэдэшной: он и служил в ГПУ, и идеалом личности для него был чекист, об этом он напишет в 1937 году, чекист, противостоящий слюнтяйской интеллигенции, ратовавшей за чуткость к человеку, за любовь и гармонию!), то Сухомлинский, как никто другой, навсегда останется для нас певцом хрущевской оттепели. Сухомлинский – ранняя, но мужественная весна нашего возрождения! Для него, в отличие от Макаренко, слова «любовь», «чуткость», «доброта», «личность» станут ключевыми. Ему трудно было противостоять Монблану сталинистских циркуляров, армии неосталинистов и марксистско-ленинскому мировоззрению. Впрочем, к последнему противостоянию он и не мог стремиться. Больше того, за марксизм-ленинизм он, не задумываясь бы, отдал себя до последней капли крови… В печати высказывалась такая верная мысль: «Переосмыслить сегодня надо не одно наследие Макаренко; переоценке подлежит все, что укрепилось в нашей жизни, в нашем сознании, – как незыблемые истины, как символы веры, как… таблица умножения». Добавлю: переосмыслить и отбросить надо все, что мешает освоению общечеловеческой культуры, что стоит на пути к развитию и обогащению общечеловеческих ценностей, которые могут и должны стать единственной методологией такого сложного и прекрасного дела, каким является воспитание молодого поколения.

– Переосмыслить и Сухомлинского?! – однажды сказали мне. – Да вы понимаете, на что вы подымаете руку? Да как вы смеете!

Я отвечал:

– Сухомлинский свят в своей чистоте: он искренне, как истинный рыцарь, защищал ложь, не ведая, что это ложь!

– Сухомлинского травили всю жизнь. Его хотели сжить! Он писал, захлебываясь кровью. Его обвиняли в антиколлективизме!

Все это верно. В 1991 году на страницах «Учительской газеты» выступил в защиту Макаренко давний враг Сухомлинского, доктор педагогических наук В. Кумарин. В одной из редакций мне сказали: «Хотите почитать донос на Сухомлинского, написанный Кумариным?» Я прочитал. «Донос» назывался так: «Что проповедует В. А. Сухомлинский» и адресован был лично президенту АПН СССР. Подписан был этот документ двумя датами: 17 апреля 1970 года, когда Сухомлинский еще был жив, и вторая дата поставлена была Кумариным 18 ноября 1973 года, когда Отдел школ ЦК КПСС развернул бешеную кампанию против Сухомлинского. Замечу также, что именно в эти годы я много раз выступал в защиту Сухомлинского, а также подготовил главу о творчестве В. А. Сухомлинского в своей докторской диссертации…

Так в чем же обвиняет В. А. Сухомлинского В. Кумарин? Да и не только Кумарин, а все тогдашнее руководство Академии педагогических наук и Министерства образования СССР.

В. Кумарин обвиняет В. А. Сухомлинского в недооценке принципов подчинения коллективу и государству, в требовании свободы личности и расширении ее прав, в попытке деколлективизации советского воспитания, в немарксистской трактовке свободы личности.

Любопытно сегодня взглянуть на доводы В. Кумарина (цитирую дословно):

– «Демократизм, несовместимый с «безоговорочным подчинением», – таков идеал В. А. Сухомлинского. Спрашивается, а как же с выполнением воинского приказа? Ведь мы готовим в школе и будущего солдата. А уважение государственных законов? Их ведь, как и приказ, тоже надо выполнять безоговорочно, хотя бы «гражданин» и не был с ними согласен. Но у B. C. Сухомлинского культивирование «свобода личности» заслоняет все остальные воспитательные задачи. О воспитании гражданина, выполняющего законы, бойца, выполняющего приказы, он не заботится.

– В. И. Ленин пишет: «Русскому нигилисту этот барский анархизм особенно свойственен. Партийная организация кажется ему чудовищной «фабрикой», подчинение части целому и меньшинства большинству представляется ему закрепощением… превращением людей в колесики и винтики»…

– В педагогике взгляды В. И. Ленина конкретизировал выдающийся теоретик коммунистического воспитания А. С. Макаренко: «Общие цели являются для меня не только главными, доминирующими, но и связанными с моими личными интересами. Очевидно, детский коллектив только так может быть построен. Если он построен не так, я утверждаю – это не советское воспитание».

– Проводимый В. А. Сухомлинским пересмотр коренных положений советской педагогики, в том числе основных принципов теории коллектива, давно заметили и с удовольствием муссируют буржуазные советологи. 1966 году в городе Флото на Везере (ФРГ) состоялся первый международный симпозиум, посвященный педагогике А. С. Макаренко. Выступая на этом симпозиуме, западногерманский (г. Мюнстер) профессор Изабелла Рюттенауэр говорила: «Толкование отношения между сознанием и поведением претерпевает коренные изменения в работе Василия Сухомлинского «О воспитании коммунистического человека». «Изменения, происшедшие в трудовом коллективе, – пишет В. А. Сухомлинский, – заставляют нас думать о новых задачах, которые ставит жизнь перед школой. Коллективизм является важным принципом в воспитании подрастающего поколения. Однако отдельные положения, из которых мы исходили до настоящего времени в деле воспитания детского коллектива, больше не отражают существа новых коммунистических отношений между людьми и вступали в противоречия с жизнью. Мы имеем в виду прежде всего организационную сторону воспитания коллектива. Формирование коллективного сознания и укрепление коллективных отношений рассматривались главным образом в аспекте подчинения личности коллективу, т. е. его руководящим органам. В настоящее время основным принципом жизни в коллективе должны быть не зависимость и подчинение, не управление и руководство, а идейное единство, основанное на коммунистической деятельности».

Под коллективом, который характеризуется зависимостью и подчинением, подразумевается, несомненно, воспитанный коллектив Макаренко…

Немарксистская трактовка принципа свободы личности приводит В. А. Сухомлинского к глубокому искажению целей коммунистического воспитания. Воспитательным идеалам партии, четко определенным в документах съездов и выступлениях партийных деятелей, В. А. Сухомлинский противопоставляет экзистенциалистский идеал личности, целиком поглощенной собственным «наличным бытием». В книге «Нравственный идеал молодого поколения» В. А. Сухомлинский пишет: «При правильном воспитании стремление к духовной независимости и самостоятельности надо поощрять, развивать, потому что в ней проявляется здоровое стремление к высоконравственной личной жизни. Совершенно недопустимо и вредно втискивать в рамки режимных требований, ограничений все то, что должно быть исключительно делом морали и определяться прежде всего совестью воспитанников».

Экзистенциалисты рассуждают так же. Подчинение личности требованиям общества они рассматривают как «несобственное» существование. «Как нечто социальное, – говорит Хайдеггер, – я не являюсь самим собой».

Проповедуя идеал устремленности в мир собственного Я, свободного от социальных зависимостей и связей, В. А. Сухомлинский риторически спрашивает: «Я не один год думал, в чем же выражается наиболее ярко результат воспитания? Когда я имею моральное право сказать: мои усилия принесли плоды? Жизнь убедила: первый наиболее ощутимый результат воспитания выражается в том, что человек стал думать о самом себе. Задумался над вопросом: что во мне хорошего и что плохого? Самые изощренные методы и приемы воспитания останутся пустыми, если они не приведут к тому, чтобы человек посмотрел на самого себя, задумался над собственной судьбой».

Нравственному кодексу строителя коммунизма, являющемуся, как известно, программой личности советского человека, В. А. Сухомлинский противопоставляет внеклассовое и внепартийное требование воспитания «человечности». «Основное в человеке коммунистического общества, – пишет В. А. Сухомлинский, – это человечность». Но марксизм-ленинизм никогда не рассматривал революционный гуманизм как абстрактную человечность. В марксистском понимании гуманизм всегда имеет классовую, коммунистическую направленность.