Текст книги "Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»"

– Успокойтесь, мадам, успокойтесь. Вы уедете домой. А вы чего лишились? – обратился капитан к жене дипломата. Маргарет смотрела на него пустыми глазами, из которых непрерывным потоком текли крупные слезы.

Капитан невольно проникся сочувствием:

– Мадам, – обратился он к ней более мягко, – что было в вашей сумке?

– Что? – Маргарет растерянно взглянула на Пола. – Так, ничего особенного. Носовой платок, лекарства, всякие женские принадлежности: зеркальце, помада, пудреница… Немного денег, фотоаппарат «Kodak».

– Больше ничего? – переспросил милиционер Маргарет, у которой был такой вид, как будто она лишилась миллиона долларов.

– Нет, больше ничего, – подтвердила Маргарет, снова переведя взгляд побитой собаки на Пола.

– Кстати, – вмешалась в их разговор француженка, видимо, привыкшая оставлять за собой последнее слово, – это была очень дорогая сумочка! От «Hermes», коллекционная – вы понимаете, сколько она стоит, мсье?

В соседнем кабинете пронзительно зазвенел телефон, через минуту зашел дежурный и деловито зачастил:

– Товарищ капитан, двух парней, похожих по приметам, видели на железнодорожной станции, около касс.

– Хорошо. Сообщите их приметы линейным отделениям милиции на железной дороге. Что ж, граждане. Вы пока свободны, – обратился капитан к потерпевшим. – Когда найдем преступников, сразу вам сообщим.

Милицейский «газик» с двумя старшинами, стрельнув пару раз для важности выхлопной трубой, набирая скорость, двинулся в сторону железнодорожного вокзала. Пол, призвав на помощь все свое хладнокровие, курил сигарету у входа в дежурную часть. Маргарет, окаменев, сидела на улице, на видавшей виды скамейке, уставившись в одну точку.

– Стоит ли так убиваться по какому-то фотоаппарату? – услышала она вдруг голос подруги по несчастью. Француженка наклонилась и участливо заглядывала в глаза. Маргарет не сразу ответила, ворча про себя: «Эта потаскуха хочет мне показать, что может стойко переносить удары судьбы». Но правила приличия заставили ее все же произнести:

– Нет, нет, фотоаппарат здесь ни причем. Я просто очень испугалась. Мой муж – сотрудник посольства США, и вы знаете, это неприятно, когда появляется полиция…

Неожиданно из-за спины француженки показалось лицо Пола.

– Делать здесь больше нечего, мы уезжаем.

Маргарет с трудом поднялась на одеревеневших ногах. Пол взял ее под руку и направился к своей машине.

– Господин Маккой, – услышал он голос лейтенанта, – погодите уезжать. Если они не успели сесть в электричку, их сейчас привезут сюда, и, может быть, вы будете нужны для опознания.

«Да, так я вам и поверил», – подумал про себя дипломат. Но делать было нечего, он сел с Маргарет в машину и стал ждать.

– Что от тебя было нужно этой француженке?

– Ничего, просто она хотела подбодрить меня.

Через полчаса вернулся «газик». Подойдя к открытому окну, за которым был виден дежурный, старшина развел руками.

– Все понятно. Ждать больше нечего, – и Пол решительно надавил на педаль газа.

За два года до похищения в провинциальном ресторане дамской сумочки произошло событие исторического масштаба: в 1975 году тридцать шесть стран подписали Хельсинские соглашения. Началась эпоха детанта – разрядки международной напряженности. Советские диссиденты подняли голову. Им удалось в атмосфере «братания» Востока и Запада превратиться из случайного собрания недовольных советской властью в общественное движение. Западные инакомыслящие тоже ликовали: их симпатии к Советскому Союзу теперь не нужно было скрывать. У Центрального разведывательного управления США и разведок стран НАТО были свои причины радоваться подписанным соглашениям – теперь для дипломатов были сняты ограничения в посещении многих ранее закрытых районов, например, в Московской области. В те годы Москва была надежно защищена тройным кольцом противоракетной и противокосмической обороны. И, когда под щелканье фотокамер дипломаты стран НАТО пожимали руки улыбающимся мидовцам, подмосковные автотрассы уже утюжили посольские автомобили, оснащенные новейшей разведывательной аппаратурой. Западные разведки не могли поверить в свалившееся на них счастье. Русские сами открыли им шлагбаумы на пути к своим стратегическим секретам.

Политбюро КПСС мало беспокоил тот факт, что на реорганизацию системы защиты военных объектов в новых условиях потребовалось бы два-три года. Ничего, рассуждали престарелые лидеры, люди Андропова немного попотеют и справятся.

ЦРУ, РУМО (Разведуправление министерства обороны) США, конечно, очень интересовали радиочастоты, на которых работали ракетные комплексы и станции наведения русских. Как только зима сменилась теплыми весенними деньками, из здания посольства США по выходным начали выезжать тяжело груженные легковые автомашины. Сотрудники с домочадцами ехали отдыхать: от традиции проводить уик-энд за городом они не собирались отказываться даже за океаном. Впрочем, денек мог быть совсем не солнечным и не теплым. Остановить «туристов» мог разве что сильный мороз, но отнюдь не дождь или пронизывающий ветер. Да и места для пикников они выбирали несколько неожиданные, демонстрируя самые оригинальные предпочтения. Кого может привлечь, например, загаженный перелесок в двадцати метрах от городской свалки? Умопомрачительные запахи, оглушительное карканье потревоженных непрошенными визитерами ворон, прекрасный вид на величественные горы мусора – замечательные декорации для какой-нибудь антиутопии на тему последствий ядерной войны и экологической катастрофы. Но янки находили эту местность превосходной, расстилали тонкие одеяла, жен и детей усаживали в круг и с энтузиазмом уплетали сэндвичи и чизбургеры. Через час-полтора компания с не меньшим энтузиазмом сворачивала пожитки и убиралась восвояси.

Впрочем, эти люди не были ни сумасшедшими, ни романтиками: выбираемые ими места были ой как не просты. Особо засекреченный объект противокосмической обороны страны, расположенный аккурат на противоположном конце свалки, и был главной целью, ради которой стоит потерпеть и вонь, и мусор, и непогоду. А в багажниках машин, в тяжелых чемоданах туристов, находилась техника для регистрации частот, излучаемых этим объектом.

Военная, а тем более разведывательная техника, имеет обыкновение обгонять свое время. И вскоре любителям загородного отдыха больше не нужно было гнуться под тяжестью чемоданов. К 1977 году техники ЦРУ создали настоящее электронное чудо – устройство для регистрации частот, которое было настолько миниатюрным, что легко помещалось в дамской сумочке. В той самой верной коричневой спутнице миссис Маккой, супруги сотрудника резидентуры ЦРУ в Москве Пола Маккоя, и разместилась электронная «блоха». Приемник не требовал от своей хранительницы особых усилий: он работал в автоматическом режиме.

У Маргарет, на самом деле, было две дамские сумочки, абсолютно одинаковые внешне. Одна из них находилась в полном распоряжении Маргарет, и она с ней появлялась в обществе. Естественно, у нее было еще несколько сумок, которые она подбирала под цвет костюма и обуви.

Поэтому коричневая сумка не привлекала к себе особого внимания.

Вторая сумка находилась в сейфе Пола в резидентуре и охранялась денно и нощно, как и все другие «отмычки» к секретам страны пребывания. Внутри этой сумки и находилось электронное устройство, замаскированное в двойном дне. Перед выездом на разведоперацию Пол вместе с женой подъезжал к зданию посольства, где обычный дамский аксессуар заменялся сумкой «с начинкой». Возвращаясь с задания, чета снова заезжала в посольство, сумку с секретом Пол прятал в сейф, возвращал жене «чистую» сумочку, и только после этого супруги Маккой ехали домой.

Маккой объезжали объект противокосмической обороны, расположенный в окрестностях этого излюбленного иностранцами «маленького русского городка». Дипломатическая «Волга» не приближалась к объекту ближе, чем на два – три километра: это почтительное расстояние было более чем достаточным для «обитателя» сумочки. Так длилось до того памятного дня, когда она, изрядно пугавшая своим содержимым миссис Маккой, не исчезла в руках подмосковных «рвачей» – воров, специализирующихся на кражах дамских сумок.

В первые минуты после кражи «рвачи» вели себя абсолютно нормально для воришек на любом конце света. Пока ошеломленные женщины приходили в себя, они быстро заперли дверь туалета, в котором скрылись. Разумеется, они не стали ждать, пока персонал ресторана и добровольцы во главе со старшиной милиции взломают дверь: под дружные крики миссис и мадам по ту сторону двери они ловко улизнули в открытое окно. Туалет находился на первом этаже, больших трудностей на пути к отступлению они не встретили.

Анатолий сидел в «Волге» рядом с водителем и терпеливо ждал. Сейчас от него уже ничего не зависело. События, большие и маленькие, совершались как бы сами собой. Ему оставалось только ждать и слушать треск и попискивание радиостанции, включенной в машине на «прием». Водитель, Николай Харитонович, курил папиросу за папиросой. Зная, что шеф не курит, он открыл окно со своей стороны и время от времени махал рукой, разгоняя дым. Весельчак и балагур Игорь Горовой, невероятный выдумщик и душа любой компании, сидевший за водителем, коротал время по-своему: из него, как из рога изобилия, сыпались рассказы из практики.

– А вот, у меня был случай, – начал он очередной рассказ.

Но в это время сквозь треск помех Анатолий услышал: «Беркут, беркут, пять, пять, пять»!

– Заводи, Харитоныч! – прошептал почему-то Барков и оглянулся. К машине из-за поворота быстрым шагом приближались «рвачи», Сергей и Валерий. Под легкой курткой, прижимая к животу, Валера Захаров нес то, ради чего затевалась эта операция.

– Все в ажуре, Иваныч! – выпалил Захаров, захлопывая за собой дверь. Переводя дыхание, он протянул Анатолию коричневую сумку.

Через тридцать минут радиостанция вновь ожила: «Беркут», двадцать четыре, повторяю, двадцать четыре. Конец связи».

Это означало, что иностранцы не солоно хлебавши двинулись в сторону Москвы.

– Поехали, только не спеша. Сначала в отделение милиции, посмотрим, что иностранцы написали в своих заявлениях, а затем в Москву.

– Анатолий Иваныч, давай доложимся сначала нашему шефу, а потом уже пойдем к вашему. Иначе нам несдобровать, – попросили «воры», роль которых талантливо сыграли ребята из «наружки» – 7 Управления КГБ.

Во вместительном салоне «Волги» стало тесно и шумно. Напряжение, накопившееся за несколько часов ожидания, сменилось мощным выбросом энергии. Смех вспыхивал по поводу и без. Особенно потешались над Валерой, который, выбираясь из дома, порвал брюки.

– Попроси вместо медали, причитающейся тебе за операцию, брюки из брезента, чтобы в следующий раз не расцарапать гвоздем задницу. – Все от души рассмеялись.

Каждому хотелось потрогать, рассмотреть, подержать в руках эту чертову сумку с электронной начинкой.

– Ладно, Валера, – добродушно согласился старший группы, – будь по-твоему. Николай Харитонович, сначала в наружку, а потом в «Голубой особняк».

* * *

– Что теперь будет? Нас отправят домой? – жалобно скулила миссис Маккой, забившись на заднее сиденье. За рулем Пол Маккой напряженно молчал, однако его молчание и было главной причиной слез бедной Маргарет: она боялась этой тяжелой тишины, которая действовала на нее сильнее самых жестоких слов и крика.

Пол пытался трезво обдумать ситуацию: «Скорее всего, это сработал КГБ. Но причем здесь эта французская пара? На КГБ не похоже, слишком тонко и театрально. Лубянка действует проще, грубее. Остается маленькая надежда, что это были обыкновенные карманники, которые «специализируются» на иностранцах. Сам регистратор излучений – просто железная коробка с одним единственным тумблером «on/off». Ни винтов, ни гаек, можно только разломать и все», – сознание угодливо подсказывало успокаивающие аргументы, которые быстро рассыпались перед картинами будущего, нарисованными безжалостным воображением. Самые гнетущие из них: объяснение с резидентом и возможные последствия – досрочный выезд из страны.

Что он скажет резиденту? Уж лучше бы чекисты его избили, ограбили, даже сломали руку и пару ребер в придачу, тогда было бы хоть какое-то оправдание. На одного напали трое. А здесь… При всей своей изобретательности Пол никак не мог найти достойного оправдания. «Черт меня дернул послушаться резидента. А ведь это он настоял, чтобы аппаратура была в сумке у жены. Мол, если с тобой, Пол, что и случится, техника останется целой. Вот и получай теперь «подарочек» ко Дню независимости – я целехонек, а сумка, как говорят русские, накрылась «медным тазом», – злорадно думал Маккой. Что бы ни случалось в его жизни, виноватым был кто угодно, но не он сам.

«Ругать жену бесполезно, аппаратуру этим не вернешь», – подумал мистер Маккой, но не смог удержаться и набросился с упреками на свою супругу.

– Я же тебя просил не отходить от меня ни на шаг. Могла бы подождать немного.

– Я увидела, что эта француженка… ну, за соседним столиком, тоже собирается в дамскую комнату. Я и подумала, что ничего не может случиться, я же не одна иду. Ты же знаешь, у меня цистит, я не могу долго терпеть, появляются боли…

– Мардж, ты забыла о том, что у тебя в сумке? Ты спрашиваешь, что с нами будет? Возможно, нас отправят домой. Возможно, сегодня моя карьера рухнула бесповоротно. Только потому, что Мардж Маккой захотела пи-пи и не сочла нужным потерпеть. Только потому, что для Мардж Маккой весь мир вертится вокруг ее болячек. А теперь скажи мне, все то, что с нами произойдет из-за твоей дурацкой беспечности, соизмеримо с этими болями?

– Нет, это ты скажи мне, – Мардж перестала плакать, вдруг с удивлением обнаружив, что перед лицом грядущих потрясений она перестала бояться Пола, – что и когда за последние десять лет было соизмеримо с моими болями? Тебя вообще не интересовали мое здоровье, мои чувства, мои интересы. Может быть, и крушение брака тебя волнует меньше, чем поломка заднего колеса?

– Нашла время выяснять отношения, – Пол был настолько удивлен эскападой бессловесной Маргарет, что даже растерялся.

– У нас никогда не было времени на выяснения отношений. Да и какие у нас отношения? Спасибо, Пол, что терпишь меня рядом. Ведь это – все, что может дать женщине такой жалкий неудачник, как ты! – Маргарет прорвало, и она высказала мужу все, что последние десять лет доверяла лишь своему отражению в зеркале над раковиной в ванной комнате.

Чекисты вернулись из Звенигорода около пяти часов вечера. Сумка Маргарет была спрятана в черный дерматиновый рюкзак с потертыми углами, который Анатолий, войдя в кабинет, сразу же засунул в сейф. Не успел Анатолий закрыть его, как раздался телефонный звонок. Эбонитовая трубка насмешливо пропела голосом Гали: «С чего начинается Родина?»

– Анатолий Иванович, а вы завтра не забудете вернуть мне деньги, которые мы потратили на обед в ресторане Звенигорода? А Анатолий, то есть, простите, Анри, такой славный… Можно я с ним немного пофлиртую?

– Нет, нельзя. У него жена и двое взрослых детей. И два ордена «Красной звезды», – зачем-то добавил Анатолий.

– О, это так возбуждает, – насмешливо-томным голосом промурлыкала Гали.

– Завтра с утра я жду тебя на старом месте часиков в десять. Хорошо если бы ты уже подготовила мне подробный отчет о работе. Ты поняла, о чем я?

– Да, конечно, хотя сегодня я, по-моему, заработала пару «отгулов»….

– Не скромничай, я думаю, что даже больше.

Глава 2
Первые жестокие уроки жизни

Этот замок в Бретани, в двух часах езды на авто от Парижа, Гали приобрела три года назад. Местечко называлось Сан-Пьер, замок располагался на берегу узкой и довольно глубокой речки, пробившей себе путь у самого подножия гор. Гали, однажды увидев эту «живописную руину», как мысленно окрестила замок, решила, что непременно купит его в самое ближайшее время. Она не ошиблась. Обыкновенная автомобильная прогулка обернулась волшебной, ни больше, ни меньше, сделкой. На ее счастье, она оказалась в нужное время в нужном месте. Седая древность, как это ни странно, всегда молодила Гали, накатывала всепоглощающей стихией. Заставляла, если угодно, верить в личное бессмертие.

Замок опоясывает ров, заполненный водой. Через него еще с древних времен перекинут подъемный мост, который и сейчас, став стационарным, остается единственным проходом в замок, стены которого обвивают виноградная лоза и плющ. Гали, в первый раз ступив на древний подъемный мост, ведущий внутрь этого таинственного чертога, почувствовала себя абсолютно защищенной от неутешительного ветра времени. На внутренней территории расположился большой парк с подстриженной английской лужайкой и огромными вековыми деревьями. А на периферии, в южной части – все современные атрибуты «la dolce vita»: крытый бассейн с солярием и раздвигающейся крышей, два теннисных корта, площадка для мини-гольфа и, конечно, конюшня. Но это сейчас.

А тогда царственная старуха, владелица замка, не желавшая даже слышать о продаже фамильной недвижимости, вскоре умерла, а многочисленные наследники искренне обрадовались возможности избавиться от этих священных камней. Кризис, охвативший в те годы Францию, превратил для Гали это сокровище в легкую добычу. Никто из французов не решился бы на приобретение недвижимости, требующей огромных денежных вложений. Но мадам Легаре могла себе это позволить.

Она наполнила сумрачные своды новым содержанием, подвергнув радикальной реставрации, дабы быть с веком наравне. Жители городка Сан-Пьер, расположенного около средневекового шедевра, мало что знали о его новой хозяйке.

Любопытствующим туристам говорили разное – представляя ее, то наследницей знаменитого русского княжеского рода (назывались различные звучные фамилии), то дочерью шейха из Эмиратов. Кроме самой Гали, правды не знал никто. Тем таинственнее и загадочнее становилась богатая красивая иностранка с французской фамилией.

В длинном, плохо освещенном и заставленном шкафами коридоре коммунальной квартиры на Арбате надрывался телефон. Галя Бережковская знала наверняка, что это звонят ей, и догадывалась – кто. Но за полчаса до этого позвонили во входную дверь.

Галя с мусорным ведром оказалась рядом и открыла. На пороге стоял сосед, Вовчик Толкачев, в рваных брюках, тенниске, сандалиях на босую ногу, грязный и веселый.

– Я с Курского вокзала, соседка, – махнув рукой куда-то в сторону, еле выговорил он. – Как забрали, так и выпустили. За кражу трех банок соленых огурцов. С друзьями пошли закуски набрать. И что? Я из вагона выходил последним. Меня одного и взяли! А где эти гады? Всех убью! – Он отстранил Галю и резко двинулся в сторону своей двери, бурно жестикулируя. Потом обернулся и отрывисто произнес:

– Смотри, Галка, чтоб и тебя свои же не заложили. Знаю, с кем ты хороводы водишь…

Это внезапное предупреждение неприятно поразило ее. Она вынесла мусор и вернулась домой с испорченным настроением. Может быть, именно поэтому обрадовалась телефонному звонку.

– Здравствуй, Снегирь, – сказала она, сняв трубку и не дожидаясь, когда раздастся знакомый голос. – Это ведь, конечно же, ты!

– Ждала, что ли? – ответил приятель. – Если так, то я рад.

Снегирь жил недалеко, через два дома.

– Я знала, что это ты!

– Ты точно ждала звонка, не врешь? – засомневался Снегирь.

– Точно, точно…

– Тебе говорить не мешают?

Галя увидела, как одна из многочисленных дверей приоткрылась, и высунулась лысая башка толстого армянина, который буквально еще пару месяцев назад не давал ей прохода. Она зыркнула в его сторону, потом показала кулак. Голова исчезла.

– Ты что-то сказать хотел, Снегирь? – спросила она. – Мог бы и зайти.

– Нет, – буркнул тот. – Короче, жду через час во дворе. Я угощаю!

– Нечаянно разбогател? – поинтересовалась она. – А сапоги с подковками купишь?

– После пошепчемся, – оборвал Снегирь. – Есть разговор один, а там и туфельки венские, и платьица, и мыло душистое… Встречаемся, где обычно. Потом похиляем на место. Не опаздывай.

Снегирь от других арбатских ребят отличался особой уверенностью в своей силе и правоте. Знакомство и дружба с ним льстили шестнадцатилетней Гале Бережковской.

«Я знаю, что правда на моей стороне всегда, – сказал Снегирь однажды, как бы приоткрывая завесу над некой тайной. – После переговорим об этом». Позже Галя узнала, что Снегирь мечтает жить красиво и фартово. Это показалось ей мальчишеством и бахвальством. Но желание идти во всем до конца вызывало уважение.

Как появился в ее жизни Снегирь – светлоглазый крепыш в стильной кепочке? Однажды он сам подошел к ней, дотронулся двумя пальцами до козырька, чинно поздоровался и небрежно заметил, что соседний двор, который она раньше обходила стороной, теперь полностью к ее услугам.

– Тебе с нами будет хорошо, Галчонок!

– Не называй меня так, не люблю, – попросила она.

Ее действительно раздражало ее имя. С детства она называла себя разными звучными, как ей казалось, именами, ревнуя сестру к ее изысканному – Изольда. Что только она для себя не придумывала – Зося, Марта, Агата, Аделина… Все эти имена, безусловно, шли ей. Но быстро надоедали. А уж про «Галчонка» и говорить нечего! Что может быть ужаснее?

– Ну, если не хочешь… – усмехнулся Колька. – Ну, если не хочешь…

– Не хочу, – твердо сказала она.

Галя запросто вошла в круг разномастной арбатской шпаны.

Тот памятный день оказался четким рубежом. Может быть, именно тогда она как-то резко повзрослела. В феврале переболев тяжелым гриппом, на время почувствовала себя несчастной дурнушкой, беспомощной и одинокой… Но весной она похорошела и расцвела.

Как ни странно, до той поры к ней никто не приставал – ни в коммуналке, ни во дворе. И вдруг она столкнулась с пугающим, унизительным вниманием.

– Скоро будешь моей! Хватит тебе ходить целкой. Хочешь я тебя сегодня отшворю? – противно улыбаясь, прошептал ей на ухо парень из соседнего подъезда.

Он больно ущипнул ее за грудь.

Раньше он не обращал на нее никакого внимания.

– А будешь скулить – хуже будет! Хе-хе! – Этот короткий смешок показался ей особенно мерзким.

– Ты что, моли нахватался, заморыш? Иди прохезайся сначала, – процедила она сквозь зубы. – Да тебе кишки выпотрошат и на шею намотают, сунься только.

Но этим же вечером он подкараулил ее и напугал до полусмерти. Не будь Галя столь увертлива, она не отделалась бы синяком под глазом, разбитым коленом и разодранными чулками.

– Кто? – спросил Снегирь, когда на следующий день они встретились.

– Да так, – смутилась она, – дурак один.

Тогда приятель назвал несколько имен, на верном она еле заметно кивнула.

– Понял, – ответил он.

Через пару дней обидчика крепко избили где-то в районе Страстного бульвара.

Все же Гале было не слишком понятно, зачем она понадобилась взрослому Снегирю. Ведь он не приставал к ней, напротив – держал дистанцию. Она уважала светлоглазого телохранителя, он как-то умудрялся содержать больную мать и взбалмошную рыженькую сестренку. Семья Снегиревых, как и Бережковские, жила без отца.

Об этом рассеянно думала Галя, пересекая двор и выходя в переулок.

– Здравствуй, пацанка, – услышала она и остановилась. На Галю смотрел, широко улыбаясь, человек с аккордеоном, бывший фронтовик, худой, но крепкий мужчина средних лет. Галя ответила:

– Здравствуйте, Борис Андреевич.

– Сегодня мой день, – загадочно ответил сосед семьи Бережковских по коммуналке, один из сорока жильцов. Он сидел на стуле, который брал с собой на улицу только в особо торжественных случаях, чтобы «проветрить» трофейный инструмент, как любил говорить. Играл он бегло, артистично, его репертуар, казалось, не имел границ. На бесплатные концерты почти всегда собиралась толпа местных жителей и случайно зашедших в эти края прохожих. Но, кажется, его никто не интересовал.

Борис Андреевич прикрывал глаза, темные пальцы пробегали по клавишам… и звучали первые такты «Серенады солнечной долины» Глена Миллера. А когда ему подносили стакан, он, повеселев, развлекал слушателей модными блатными песнями.

Галя рассеянно слушала, взгляд ее блуждал по Нижне-Кисловскому переулку, над которым кружила одинокая белая голубка.

…Семья Бережковских, когда Борис Андреевич Тульчин не пил, могла рассчитывать на его защиту и даже опеку. Он один в коммуналке был способен разобраться с пьяным Вовкой Толкачевым. Тот имел привычку бродить по длинному коридору с финкой с красивой наборной ручкой, торчащей из-за голенища сапога, дабы «дети разных народов», как он называл жильцов, помнили, кто в доме хозяин. Перед Тульчиным Вовчик лебезил, пускал слезу, и они уходили в опрятную комнату бывшего фронтовика, откуда вскоре гремело: «Деньги советские, ровными пачками, с полок глядели на нас…»

Жена Тульчина, тетя Фая, фронтовая подруга Бориса Андреевича, умерла год назад. Правда, смерть любимой женщины ничего не изменила в распорядке жизни человека с аккордеоном, раньше они пили вместе с тем же размахом.

– Не обижают? – спросил Галю Тульчин. – Если что – шепни только, я разберусь! Пока я здесь, ты под защитой.

– Конечно, обязательно, – отрешенно согласилась она.

– Подрастешь – поймешь, – ответил аккордеонист. – Они же… они…

Он сокрушенно махнул рукой, точно отгоняя какие-то неприятные видения.

– На пивко не подбросишь? – вдруг спросил сосед, пряча глаза.

Галя автоматически достала из материнского портмоне трешку и протянула аккордеонисту. Тульчин взял купюру и смущенно спрятал в карман клетчатой рубашки.

«Мы начали прогулку с арбатского двора» – насмешливо пропела Гали и подмигнула своему отражению в зеркале. «Ласточка», – вспоминает она. – Странно, что не это слово стало ее агентурным псевдонимом. «Гвоздика»! «Далила»! Никакой фантазии у этих кукловодов».

Гали критически рассматривает себя. Да-а…. Образ светской львицы нуждается в некоторой доработке. Марго, должно быть, еще спит.

– Ладно, Марго, – беззлобно говорит мадам Легаре, – у нас до вечера еще уйма времени!

Она взяла со столика одну из книг и, закрыв глаза, наугад открыла ее. Она любила это забавное гадание. «Во время сна человек держит вокруг себя нить часов, порядок лет и миров. Он инстинктивно справляется с ними, просыпаясь, в одну секунду угадывает пункт земного шара, который он занимает, и время, протекшее до его пробуждения. Но они могут перепутаться в нем, порядок их может быть нарушен».

– Спасибо, господин Марсель Пруст, – улыбнулась Гали. – Можно жить дальше!

Она неторопливо шла в левое крыло замка, пересекая анфиладу комнат, с удовольствием отмечая, с каким вкусом расставлена старинная мебель, выгодно приобретенная совсем недавно. Взгляд ее скользил по большому гобелену со сценой средневековой охоты.

Всадники преследуют мощного оленя, уходящего от погони. Лица охотников надменно веселы, молодые люди привстали на стременах, в азарте кровавой забавы. «Это я», – иногда говорит мадам Легаре гостям, махнув тонкой смуглой рукой в сторону зверя, уходящего от погони.

Да, на самом деле, богатая и независимая мадам Легаре – в действительности все та же шестнадцатилетняя арбатская девчонка, не имеющая привязанности ни к чему, одинокая перед гигантским загадочным миром, полным опасностей. Правда, кое-какие привязанности с течением лет появились.

– Иди ко мне, маленький, иди ко мне, моя прелесть, – Гали раскидывает руки, точно собирается обнять ребенка, бегущего навстречу, потом опускается на колени.

Карликовый пудель меховым персиковым шариком буквально подкатился к ней, выскочив из-за массивной двустворчатой дубовой двери.

– Леон, малыш, – нежно сказала она, взяв его на руки, – ты проснулся так рано, чтобы сказать мне «доброе утро»? Знаю, миленький, какое нежное у тебя сердце.

Пудель, подстриженный искусным парикмахером, походил на игрушечного льва. Гали поправила шелковый зеленый бант на шейке любимца, пудель затявкал, завилял хвостом, и стал лизать руки и лицо хозяйки.

Гали была по-настоящему счастлива.

– А пойдем-ка, посмотрим, что там делают остальные?

Она успела сделать лишь несколько шагов, как из соседней комнаты вылетела еще парочка абрикосовых игрушечных львят.

– Назад, назад, – ласково сказала Гали, – Ники! Бася! Вы с ума сошли, дети, здесь сквозняк!

Год назад заболел и вскоре умер Леон Первый – шестилетний очаровательный пес, необыкновенно трогательный и умный. Гали могла часами рассказывать этому добрейшему существу о своей жизни, о печалях и мелких радостях, которых в последние годы, правда, становилось все меньше.

Леона кремировали в Париже, урна с прахом верного друга хранилась в одной из комнат замка, в особой нише. Гали не стыдилась своей привязанности. Она слишком рано повзрослела и не помнила любимых игрушек, кроме целлулоидного пупса, за право владеть которым она дралась с сестрой Изольдой. Но карликовые пудели, казалось, что-то изменили даже в ее прошлом. Они были сказкой, которой Гале Бережковской не хватило когда-то… В небольшом, но особенно уютном зале для собачек была построена роскошная копия замка, с гостиной и столовой и даже с изысканным парком, составленным из карликовых деревьев в горшочках.

Совершив утренний визит в Собачий замок, мадам Гали по очереди поцеловала пудельков. Они повизгивали от восторга.

Через некоторое время хозяйка ушла, плотно закрыв дверь. Приняв ванну, Гали слегка вытерлась льняным полотенцем и на голое тело надела махровый белый халат. Сегодняшний день, столь знаменательный, не отменял установленного порядка. Распоряжения повару были отданы заранее, да этот человек, кстати сказать, понимал мадам Гали с полунамека и зачастую сам угадывал ее желания.

– Вы – гений, Ян, – говорила ему мадам Гали, называя длинного и худого господина Жана на славянский манер. – Какое меню на завтра? Может быть, подойдет карп хризантема? Салат из копченых свиных ушек? И не забудь про фунчозу!

В этом году мадам Гали предпочитала китайскую кухню всем прочим. Повар, должно быть, колдовал сейчас в святая святых замка – на огромной кухне. Он спал, как монах, всего четыре или пять часов, что не вызывало у мадам Гали удивления.

Она воспринимала это как должное. А как же иначе? Завтрак должен быть подан вовремя.

Мадам Гали наскоро оделась и вышла в парк. Широкие низкорослые дубы, мощные стены кирпичной кладки, прозелень, тишина и вековое спокойствие. Эта часть владений напоминала ей Донской монастырь в Москве, а стало быть – юность, помноженную на бедность и неслыханные возможности, внезапно открывшиеся перед Галей Бережковской, простой московской девчонкой.

Она с усмешкой вспомнила, как сама принялась после оформления купчей руководить реставрацией замка. Она была уверена, что немало мрачных тайн похоронено в этих стенах, запущенных, но величественных. Но, к ее разочарованию, никаких скелетов в подземных лабиринтах обнаружено не было. Вот, разве что извилистый ход, уводящий слишком глубоко и направленный в сторону гор, мог быть связан с сетью дальних пещер. Но в какой-то момент крайне практичная мадам Гали переменилась в мыслях и занялась сугубо модернизацией старого замка – теннисный корт, отрытый и закрытый бассейны, солярий, это было важнее стихийной любви к археологии.