Текст книги "Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»"

А подвалы были использованы по назначению – бочки с вином, шеренги темных бутылок, запасы провианта как навязчивое напоминание о не слишком сытом детстве.

– Подвалы, – усмехнулась Гали, – лабиринты московские.

Она вспомнила школьные годы, арбатские «подвалы» и крепкие фигуры своих корешей, имена и лица которых сохранила ее память, казалось, навечно.

Мадам Легаре миновала парк и направилась к мосту. Мощные стены, сложенные из белого камня, увиты виноградной лозой и плющом, точно гигантская рыбацкая сеть вместе с водорослями наброшена на это роскошное древнее строение. Мадам обладает внушительным состоянием, ей принадлежат доходные дома в Париже, два антикварных магазина. А ко всему прочему, она – хозяйка светского салона в столице Франции. На званых вечерах у мадам встречаются банкиры, политики, иностранные дипломаты, сотрудники дружественных и враждующих разведок… «Туда лишь не пускали совесть», – как сказал когда-то один из ее любимых поэтов.

Снегирь в тот день был настроен необыкновенно серьезно, несмотря на шутливый тон.

– Хватит тебе старье носить, – первым делом произнес он, неожиданно приобняв Галю за талию. – Хочу видеть тебя в шикарном наряде!

– Да брось, – отмахнулась она, шутливо отстраняясь.

– Я тебя как куколку одену, лаковые туфельки куплю, – насмешливо пропел Снегирь. – Пойдем-пойдем. Там один мой кореш всю нашу компанию угощает…

– Я его знаю? – спросила Гали.

– Узнаешь, – загадочно ответил Снегирь, увлекая свою красавицу в глубину двора, где возле торца дома, с одним единственным окошком наверху, располагалась зеленая беседка со столом, сколоченным из грубых досок. Мужики по выходным резались там в домино. А сегодня тут расселись их друзья и неизвестный Гали красивый парень в тельняшке и морском кителе без погон.

Он учтиво приветствовал ее, как бы нарочито выражая почтение к Снегирю. Спутник Гали открыл пачку «Казбека», артистично прикурил и махнул рукой – мол, берите, не жалко…

«Флотский» как бы ниоткуда достал здоровенную авоську с продуктами. Копченая колбаса, черный и белый хлеб, пара бутылок водки, селедка, лук, кусок домашнего сала – при виде всего этого богатства у собравшихся потекли слюнки. Между тем все продолжили разговор, начатый без Гали. Она с благодарностью почувствовала, что ей здесь доверяют. А может быть, не придают ей особого значения. Тогда зачем позвали?

Гали вместе со всеми набросилась не еду. Жили они в такое время, когда всегда хотелось есть, особенно молодым. К этому состоянию властного желания что-нибудь пожевать трудно было привыкнуть. Но когда пустые желудки чем-то наполнялись, возникало ощущение, что мир прекрасен, и в нем есть место для тебя. Гали любила этих ребят, это внутреннее состояние, что ты не одинока, что есть ребята, которые принимают тебя за свою. Хотелось всех обнять и расцеловать. А может быть, так действовала водка. Гали уже несколько раз пробовала эту горькую жидкость. Водка ей не нравилась, но, когда внутри становилось тепло и голова начинала шуметь, все остальные неприятные ощущения пропадали.

Водку разливал сам Снегирь. Гале нацедил треть стакана. Сделал бутерброд с красной рыбой.

– Поехали, – пригласил «Флотский».

Галя сделала глоток, едва не поперхнулась. Водка подействовала мгновенно, обдавая внутри жаром.

– Хорошо? – спросил Снегирь. – Ты ешь, ешь, Галка, такая красавица и такая тощая, – он улыбнулся ей.

Между тем разговор продолжался. Мелькали какие-то незнакомые имена и клички. Гали тяжело вздохнула и вопросительно посмотрела на Снегиря.

– Ладно тебе, – укоризненно произнес он. – Давай-ка отойдем в сторонку, потолкуем.

– Ну, пойдем! – согласилась она и почему-то начала считать шаги, как только они двинулись в сторону ворот.

– Ничего себе, бикса, – услышала она приглушенный голос за спиной, как только сделала десятый шаг. Эта фраза явно относилась к ней. Галя внезапно поняла, что бал правит здесь этот самый «Флотский», а вовсе не Снегирь. «Флотский» сразу ей не понравился. От него веяло холодом и опасностью.

Возможно, про нее говорили что-то еще, но расслышать было невозможно из-за шума густой листвы. Они отошли на тридцать шагов и встали около чугунной решетки дворовых ворот. Только сейчас Галя заметила, что Снегирь держит в руках аккуратный сверток. И вот он, как заправский фокусник, развернул его перед ней.

– Ух ты! – восхитилась Галя. – Это мне, Коленька? – В руках Снегиря появилось необыкновенной красоты платье: темно-зеленое, шуршащее, шелковистое, на золотистой подкладке…

– Тебе нравится?

– Еще бы! Да только когда ж я это чудо носить буду? – почти расстроилась она.

– Хотел в день рождения подарить, но не удержался. Извини, что чуть раньше. А носить будешь, когда захочешь.

– Не поняла? – спросила Галя. – Ты что, уезжать собрался?

– Куда уезжать? – теперь пришла очередь удивляться ему.

– Да странно все как-то, – Галя прижала платье к груди.

– Чепуха, – отмахнулся Снегирь. – Скоро у тебя будет такого сколько хочешь… Сама заработаешь, понятно? А это аванс. Вот так…

– Теперь понятно. Что я должна делать?

– Я тебе скоро позвоню. Не бойся, я буду все время рядом. Это недалеко, на улице Неждановой. Будешь стоять и семафорить, если около дома, который я тебе покажу на месте, появятся мусора.

– А ты?

– А я тоже буду стоять на стреме, недалеко от тебя. Вот и все. Если увидишь легавых, свистнешь мне.

– Вот так? – спросила Гали и, засунув два пальца в рот, по-хулигански свистнула.

– Слишком громко, – усмехнулся Снегирь. – Как только свистнешь, уходи проходными дворами. Ясно? Ни в коем разе не беги ко мне. Мы друг другу чужие. В случае чего – я тебя никогда не видел. Если все пройдет гладко, не обижу. Потом встретимся вечером здесь.

– А сейчас забирай подарок и – разбежались.

Через несколько минут Галя медленно брела по тротуару, все еще прижимая платье к груди. Снегирь исчез. Она подняла взгляд, чуть не натолкнувшись на какую-то старуху с дырявым зонтиком над головой, хотя никакого дождя не было в помине. Впереди, метрах в двадцати от нее, уверенной походкой шел один из тех парней из беседки, на протяжении трапезы не промолвивший ни слова. В левой руке он держал сильно похудевшую авоську. Внезапно Галю кто-то задел плечом. Человек в длинном темном плаще и нахлобученной кепке, скрывающей лицо, следил за парнем с авоськой. Это было совершенно очевидно – стоило тому остановиться, чтобы вытащить папиросу из-за уха, как плащ тут же спрятался за телефонную будку.

Старшина Ярослав Никишин, один из соседей семьи Бережковских, появился в арбатской коммуналке пару месяцев назад. То, что в бывшем доходном доме поселился сотрудник московского уголовного розыска, все знали уже на следующий день. О подвигах муровцев Галя слышала немало, и ей показалось странным, что этот красивый, несколько мрачноватый человек вынужден был поселиться в их «гадюшнике».

Через две недели жильцы стали замечать, что форточки стали закрываться, табуретки перестали шататься, огромный стол на кухне, который стоял на трех ногах, приобрел четвертую, а электрические провода в длинном коридоре перестали провисать, как гирлянды на елке. Ярослав делал все основательно, надежно, как само собой разумеющееся. Мужики получили урок самостоятельного принятия решений. Кто-то из них тоже что-то собирался сделать, но припозднился с проявлением готовности.

Гале сразу же понравился Никишин. А он просто не мог не обратить на нее внимания. Казалось, что старшина что-то знал о ней еще до того мгновения, когда появился в длинном, загроможденном всяческой утварью коридоре с большим фибровым чемоданом в левой руке. Правой он придерживал стопку книг, аккуратно перевязанных бечевой. «Римское право», – прочла Галя на одном из корешков.

На следующий день, а это был выходной, новый жилец устроил новоселье, угостил всех мужиков коммунального кагала. Скоро все знали, что во время войны старшина был дивизионным разведчиком, награжден двумя орденами «Славы» и медалью «За отвагу», имеет два ранения и контузию. В шумном мужском застолье муровец был прост и откровенен. Приезд его совпал, как это ни странно, с отъездом Тульчина, «человека с аккордеоном». Он давно хотел перебраться на родину, в Сибирь, и, наконец, решился. Провожали его всей коммуналкой.

– Побереги ее, Софка, как сможешь, – сказал он на прощание Галкиной матери. – Но лучше всего – не мешай. Она сама разберется с жизнью. Что написано ей на роду, того нельзя изменить. Я про нее все знаю.

Тульчин посмотрел на Галю с прищуром, потом улыбнулся, как умел только он, и подмигнул.

– Придет время, и ты будешь жить, как королева, девочка, – он не спеша повернулся и вышел из комнаты, в которой всегда был желанным гостем. Галя расплакалась на прощанье. Она росла без отца, а этот дядька виделся ей иногда и отцом, и дедом одновременно.

Однако старшина, напоминавший ей персонажей Джека Лондона, быстро заставил Галю утешиться. С ним в квартиру ворвался ветер перемен. Через несколько дней двое молодых людей, возможно, сослуживцы Ярослава, привезли старинный письменный стол с множеством ящиков, книжный шкаф, несколько полок – тоже под книги, и кожаное кресло, в котором хозяин по вечерам, уютно утроившись, читал.

Очень скоро полки заполнились книгами и журналами. Были здесь томики стихов Пушкина, Лермонтова, Маяковского, «Война и мир», «Как закалялась сталь», произведения Драйзера, Джека Лондона, Александра Дюма, Александра Беляева и Конан Дойля. Книги были ветхими, иногда с вырванными листами. Похоже, некоторые побывали на свалке. Ярослав приводил их в порядок, подклеивал и приделывал новые обложки. Любители чтения приходили к нему и брали книги на некоторое время. Однажды у Ярослава появилась и Галя. Ей очень нравились рассказы Джека Лондона. Постепенно она перечитала все, что было у Ярослава. Иногда он начинал разговор о прочитанном. Особенно ей понравились рассказы «Майкл, брат Джерри» и «Джерри – островитянин». Часто разговор незаметно переходил на насущные проблемы. Ярослав, в отличие от матери, никогда не корил Галю за то, что она нигде не учится и не работает. Правда, иногда спрашивал ее, кем она хотела бы стать, что бы она хотела уметь делать. У Гали пока не было ответа на эти вопросы. Но Ярослав и не настаивал. Однажды он принес целый чемодан юридической литературы. Ярослав поступил на заочное отделение юридического факультета МГУ. Фронтовики пользовались льготами при поступлении.

Он с жадностью поглощал новую для него науку. На первой же сессии Ярослав, отлично сдав экзамены, не сдал зачета по английскому языку. Он обладал хорошей памятью, быстро запоминал иностранные слова. С произношением было хуже. На это преподаватели не обращали внимания, так как сами говорили на Moscow English. Галя, по сравнению с Ярославом, знала английский довольно сносно, а произношением могла даже похвастаться. Она, наконец, смогла почувствовать некое превосходство над этим героем войны и стала ставить ему произношение. Так они постепенно сдружились, насколько это возможно между тридцатилетним мужчиной и шестнадцатилетней девушкой.

Впрочем, для нее годился любой повод, чтобы поближе познакомиться с человеком, который был ей симпатичен, хотя и в два раза старше ее. Уже тогда возраст мужчины играл для нее не главную роль. Внешность – тоже. Софья Григорьевна недаром говорила Гале, то ли поощрительно, то ли с опаской: «Девочка моя, ты отягощена интеллектом». Может быть, старшая Бережковская просто-напросто перебрасывала некую светлую тень с самой себя на угловатую фигуру красивой дочери. Мать, получившая образование в тридцатые годы, сейчас работала (и подрабатывала, где только могла) преподавательницей французского языка. Язык Верлена и Пруста она знала в совершенстве. Дочь едва ли не с четырех лет ворковала по-французски, а к шестнадцати свободно читала и разговаривала с матерью за поздним ужином. Попутно Галя довольно сносно освоила и английский, благо одарена была незаурядной памятью.

К тому же ей казалось, что эти языки она знала когда-то.

– Все ты знала когда-то, – то ли загадочно, то ли укоризненно говорила мать.

Софья Григорьевна бывала откровенна с любимой дочерью. Вторую дочь, Изольду, она отличала меньше, однако домашнее образование обе девочки получили очень хорошее. Изольда неплохо музицировала на фортепьяно, Галя могла бы играть ничуть не хуже, но относилась к музыке равнодушно. Эти «слишком много нот» вызывали у нее болезненную реакцию. Только через десятилетия она поймет и полюбит музыку Генделя, Рахманинова, Вебера, но прежде – оперу «Волшебная флейта» Моцарта, удивительно созвучную ее диковинной жизни.

Старшина Никишин с почтением относился к Софье Григорьевне, которая без мужа по тем временам очень неплохо справлялась с воспитанием двух дочерей.

Галя однажды утром столкнулась с ним около ванной. Ярослав чуть не зашиб ее, открывая дверь. Он был босым, в одних галифе. Галя впервые увидела его без гимнастерки. Мускулистое, сильное молодое тело излучало здоровье.

– Я тебя не зашиб? – участливо спросил он и стал гладить ее плечо.

– Нет – нет, все в порядке, – пролепетала Галя и быстро закрыла за собой дверь в ванную.

Постепенно к новому жильцу все привыкли, и всё пошло своим чередом.

То, что шестнадцатилетняя Галя ведет довольно праздный образ жизни, не вызвало у муровца ровным счетом никаких эмоций. Оценив ее начитанность и восхитившись знанием языков, сыщик не задавал никаких лишних вопросов. Ее помощь в изучении английского пришлась как нельзя кстати.

Правда, в перерывах между уроками старшина внимательно слушал ее болтовню о дворовых компаниях. Угощал шоколадом, хвалил за умение двумя-тремя фразами сказать о многом.

Прошло уже почти полгода, как Ярослав поселился в их квартире, но она ни разу не видела ни одной женщины, которая бы приходила к нему. Галя даже следила за ним. Иногда она не спала, дожидаясь, когда он вернется с работы. Ей казалось, что он приводил женщин поздно ночью, а рано утром, пока все еще спали, выпроваживал их. Но нет, Ярослав всегда приходил один. Местные красавицы также потеряли к нему былой интерес, ведь даже на открытые приглашения заняться любовью он отшучивался. Про себя женщины окрестили его импотентом, но надежда их не оставляла, особенно Ольгу Витольдовну, которая и двух ночей спокойно не могла пережить без мужской ласки. Тетя Маня называла это «бешенством матки». Конечно, у него могла быть женщина на стороне, с которой он встречался бы в городе. Но тогда должна быть фотография любимой на стене, должны быть какие-то следы присутствия женщины. Однажды, разбирая с ним топик «My family», Галя спросила, как бы невзначай, на английском:

– А у вас есть любимая женщина?

– У меня есть женщина… в прошлом.

– Ты хочешь сказать, что у тебя сейчас нет женщины? – перешла Галя на русский.

– Сейчас… нет… пока.

– Ты что, может быть, болен?

Ярослав почувствовал, что в ее вопросе больше женского участия, чем любопытства.

– Нет. Знаешь, давай не будем это обсуждать, хорошо?

– Хорошо. Просто, может быть, я могла бы тебе чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо. Все нормально.

Ярослав занервничал, встал, взял со стола чайник и перешел на русский язык.

– Пойду поставлю чайник. Хочешь чаю?

– Я тебе еще не надоела своими дурацкими вопросами?

– Нет.

– Давай попьем чаю. Я принесу варенье.

Галя направилась к двери.

Чай пили молча. Разговор не клеился. Чтобы чем-то разрядить затянувшуюся паузу, Галя стала рассказывать про Снегиря и его друзей, про то, как они весело проводят время. Ярослав молча слушал, иногда для поддержания беседы задавал вопросы. Но ответы его как будто не интересовали. Ярослав, что-то вспомнив, достал из буфета коробку из-под печенья. В ней лежали какие-то лекарства, порошки. Выпив лекарство, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Спасибо за варенье. Все, иди, я устал.

Галя, сама не зная почему, подошла к Ярославу и неожиданно для себя осторожно поцеловала его в губы.

– Ты поправишься, все будет хорошо, – сказала она уверенно, повторяя интонации матери.

Жесткие складки вокруг его рта разгладились.

Две слезинки, показавшиеся на глазах, так и замерли, не решаясь скатиться вниз.

Однажды Никишин обмолвился, что у него в Ленинграде была невеста. Стало понятно, почему старшина не реагировал на здешних красоток. А желающих забраться к нему в постель было хоть отбавляй.

Взять хотя бы Ольгу Витольдовну Шемякину, артистку театра оперетты, обладательницу мощного голоса и пышных форм. На следующий день после приезда Никишина, она со скандалом выгнала очередного любовника, целыми днями валявшегося на ее огромном продавленном диване. Ее интересовал теперь только старшина. При всяком удобном случае, на кухне или в коридоре, она бесстыдно распахивала перед муровцем японский халат, расписанный драконами. Певице было чем похвастать. Сыщик отличал эффектную соседку, оказывал всяческие знаки внимания, но, как выяснилось вскоре, не более того.

А Галя уже начинала ревновать, по-детски беспомощно и тайно.

Ольга Витольдовна как-то придумала повод для того, чтобы созвать на пирушку избранных соседей. Никишин явился на эту вечеринку с букетом цветов, произнес несколько витиеватых тостов за здоровье хозяйки, но чувствовалось, что она ждала большего. В итоге певица поняла, что ей ничего не светит. Бремя тостов она взяла на себя и примерно каждые две-три минуты поднималась, как-то отчаянно и залихватски произносила:

– За меня и мою красоту!

Вскоре все повторялось с небольшими вариациями на ту же тему.

Но с Никишиным она, тем не менее, наладила прекрасные отношения. Вскоре у Витольдовны появился отставной капитан второго ранга, рубаха-парень, знавший немереное число анекдотов. Певица души не чаяла в новом любовнике.

Одновременно с Витольдовной атаку на старшину предприняла сорокапятилетняя тетя Маня, которая по тем временам считалась старухой. Она перестала по обыкновению выходить на кухню одетой только в фартук. Была ли она эксгибиционисткой, никто не знал. Да и слова такого никто не слышал. Но тетя Маня спокойно выходила в коридор, прикрытая только фартуком, и, если появлялся мужчина, она прислонялась спиной к стене и пропускала его. К этому так все привыкли, что даже инвалид дядя Федя, который иногда пытался огреть ее заранее припасенным офицерским ремнем, потерял к ней интерес. Когда тетя Маня однажды появилась на кухне в красном халате, причесанная, с накрашенными губами, ее почти никто не узнал.

Никишин, конечно же, все приметил и впредь оказывал ни к чему не обязывающие знаки внимания. Застукать же старшину и тетю Маню вместе никто не сумел, так что вопрос об их близких отношениях оставался открытым.

Галя сначала чувствовала себя уязвленной, но потом примирилась с тем, что было между этими людьми или могло быть в принципе. Это взрослые игры, и даже при самой высокой самооценке она не могла поставить себя впереди двух зрелых и полных энергии баб.

Вернувшись домой после знакомства с «Флотским», Галя почувствовала, что может вляпаться в историю, которая так просто для нее не кончится. Первая мысль показалась ей спасительной – рассказать обо всем муровцу. А уж он-то сразу разобрался бы. Может быть, окажись старшина в этот момент дома, она тут же выложила бы ему все. Но Никишин был на дежурстве и ночевать не пришел. И это решило дело.

Софья Григорьевна, вернувшись почти одновременно с Галей, заметила, что та чем-то озадачена. Однако дочь на расспросы отвечать отказалась, насмешливо сказав:

– Люблю себя за красоту и скромность.

– Как знаешь, моя радость, – пожала плечами мать. – И все-таки у тебя что-то произошло…

Тогда Галя показала роскошное платье, подаренное Снегирем. Софья Григорьевна всплеснула руками, она не знала, что сказать по этому поводу.

– Только не думай ничего плохого, умоляю тебя, – попросила Галя. – А Никишину я скажу, что ты подарила, ну мам, я тебя еще раз умоляю. Все чисто. У одного моего приятеля есть знакомый портной. И он попал в неприятную ситуацию. А мой приятель со своими друзьями портному помог.

– Я подарила? – почему-то переспросила Софья Григорьевна. – Ладно, пусть так и будет.

Муровца преподавательница французского уважала. А речи дочери показались ей вполне убедительными.

– Хорошо, я тебе верю, – подытожила Софья Григорьевна. – Это действительно штучная работа. Где живет этот портной?

– В Хамовниках, – соврала Галя и угадала.

– Да, – согласилась Софья Григорьевна, – я что-то слышала о нем еще от твоего отца. Но не слишком ли много у тебя друзей?

На следующий день Галя с нетерпением ждала звонка Кольки Снегирева. Всю ночь она проворочалась и заснула только под утро.

Ее сон нарушил раздавшийся за окном свист Снегиря.

Гали, быстро одевшись, стремительно, через две ступеньки, сбежала по лестнице.

– Ты что такая бледная? Струхнула?

– Да нет, сон какой-то снился дурацкий, – слукавила она.

– Не дрейфь, подруга, где наша не пропадала.

Они быстро дошли до улицы Герцена.

Галя видела, что Снегирь нервничает все больше. Это отчасти передалось и ей. Однако, справиться с дрожью в коленках она решила самостоятельно.

– Стой здесь, – скомандовал Снегирь, – а я пойду к перекрестку.

Он, не спеша, прогулочным шагом, направился в сторону улицы Неждановой. Дойдя до перекрестка, Снегирь остановился и посмотрел на Галю. Она отлично видела его. Колька вытащил пачку папирос, небрежно закурил, снял кепку, повертел ее в руках и засунул в карман куртки. После этого прислонился к телефонной будке, рассеянно посматривая вокруг.

«Как тысячи других», – подумала Галя, – а вот я точно как белая ворона». Чтобы не привлекать к себе внимания, она ходила туда-сюда, поглядывала на часики, чувствуя себя полной идиоткой, потому что потеряла счет времени. Стрелки на циферблате для нее, кажется, остановились на одном месте.

«Все обойдется, – твердила она, – все обойдется, все будет, как раньше, как тогда…»

«Когда – тогда?» – спросила она себя и тут же глянула на место, где только что стоял Снегирь. Но его там не было!

Только сейчас она посмотрел на часы вполне осмысленно. Прошло ровно полтора часа.

А еще через мгновение она увидела знакомый темный плащ, галифе и начищенные до блеска сапоги…

Галя сразу узнала старшину Никишина. С ним были еще два человека, которых она видела у него в комнате. Они шли на некотором расстоянии друг от друга, но с одинаковой скоростью… Руки держали в карманах. Она молила Бога, чтобы старшина не заметил ее.

От испуга ей показалось, что они двигались медленно, как при замедленной киносъемке. Она подумала: «Сейчас должно произойти что-то непоправимое». Какая-то тяжесть придавила ее плечи, и она застыла на месте, не в состоянии пошевелить даже пальцем. «Господи, мне же нужно бежать с этого места. Куда делся Снегирь? Может быть, свиснуть? Но тогда эти трое заметят меня». И страх поборол долг. Она сорвалась с места.

Как она добралась до «моссельпромовского дома», Галя не помнила совершенно. Сбросила туфли, забилась под одеяло и мгновенно уснула.

Софья Григорьевна, вернувшись с работы, возмутилась.

– В чем дело? Спишь в одежде… Ты что, заболела?

Семейную сцену прервал настойчивый стук в дверь.

– Который час, мама? – спросила Галя.

– Семь вечера, – вскинула брови Софья Григорьевна.

– Да, я больна и поэтому проспала шесть часов кряду, – ответила Галя. – Имею право хоть раз вот так покапризничать.

Резко открыв дверь, она почти столкнулась со старшиной. Галя попробовала улыбнуться и пропустить Никишина в комнату, но вместо этого отпрянула и больно ударилась бедром о край стола. Резкая боль немедленно привела ее в чувство.

Вряд ли там, на улице Неждановой, муровец заметил ее. А если и видел, что с того? Разве запрещено днем ходить по улицам?

Софья Григорьевна, увидев Никишина, изобразила на лице живейшую радость.

– Сейчас я соберу на стол, Ярослав Васильевич, почаевничаем. Да проходите же ради бога.

– Нет-нет, – торопливо, как показалось Гале, ответил муровец, – как-нибудь в другой раз. Завтра мне предстоит сдавать домашнее чтение. Может быть, Галя немного поможет мне?

Она все поняла и молча вышла следом за Никишиным. По коридору, освещенному тусклой лампочкой, она двинулась за ним, как на эшафот. Казалось, что на широкой спине старшины было начертано: «Все про тебя знаю. Но лучше будет, если расскажешь сама».

– Несколько часов назад пытались ограбить квартиру народной артистки Пашенной.

– Вот как? – искренне удивилась Галя.

– Это же великая актриса.

– Я тоже так считаю, – согласился он. – Так вот, ее квартира тут недалеко, на улице Неждановой.

– Кто бы мог подумать, – растерянно ответила Галя, отводя глаза в сторону, еще надеясь как-то выкрутиться, – Я думала, что она живет на Кутузовском. Это с ее-то талантом.

– Ты, Галя, тоже талантливая девочка, – спокойно и строго произнес старшина. – Да и налетчики – смелые шалопаи. Решили средь бела дня. Но мы их всех зацепили с поличным. И дружка твоего, Снегиря…

– Да какой он мне друг, – вырвалось у Гали.

– Нехорошо отказываться от друзей, – рубанул рукой по воздуху Ярослав, – особенно, когда они попали в беду. Кстати, а что ты сама делала на улице Неждановой? С 11 до 13 часов дня?

Сердце Гали бешено заколотилось. Стало трудно дышать. Она вскочила на ноги и заметалась по комнате.

– Я, я… я ничего… я просто ждала подругу…

– Два часа, по такой погоде? Видимо, очень важная встреча? А я тебе так скажу – ты «стояла на ливере».

– Что-что?

– Не понимаешь? Или притворяешься? Ты должна была им от сигналить, если что не так.

У Гали подкосились ноги, она рухнула на табуретку и расплакалась. Слезы текли рекой. Ярослав налил стакан воды и подтолкнул его сердито к краю стола. Он терпеливо ждал, когда закончится истерика. Наконец, Галя подняла заплаканное лицо и жадно выпила воду.

– Что со мной будет? Меня арестуют?

– А как ты думаешь, какое наказание ты заслуживаешь?

– Я ничего плохого не делала…

– Тебе грозит от пяти до восьми лет за недоносительство органам власти о готовящемся преступлении. С учетом твоего возраста и того факта, что ты впервые совершила преступление, тебе дадут три – четыре года тюрьмы.

Опять слезы и стенания. Старшина, как опытный объездчик лошадей, накинувший удавку на шею молодой кобылицы, терпеливо ждал, когда она, обессиленная, понуро опустит голову и пойдет в приготовленное для нее стойло.

– Если они узнают, что я рассказала, они меня убьют.

– Они не узнают.

«Хорошо. А… будь, что будет. Я же хотела сама ему все рассказать за день до этого».

– Два дня назад Снегирь попросил меня постоять «на стреме» около церкви на углу пересечения улицы Герцена и улицы Неждановой. Сам он должен был стоять на перекрестке. Если появится милиционер или что-то увижу подозрительное, нужно было его предупредить свистом. Если все обойдется, Снегирь обещал мне новую одежду и обувь… Поэтому я и согласилась…

– Вот видишь, за новые пальто, платья и туфли ты готова была расплатиться своей свободой. Какая ты все-таки еще дуреха.

Галя бросилась на колени перед Ярославом.

– Товарищ старшина, только сейчас я поняла, в какое дерьмо вляпалась. Я ждала Вас вечером того дня, чтобы посоветоваться, но Вы не ночевали дома, я не спала и ждала Вас до двух часов ночи. Я больше не буду. Я завтра пойду, устроюсь на работу, поступлю учиться. Вот Вы же работаете и учитесь. Я тоже смогу. И с этой шпаной, я клянусь здоровьем матери и сестренки, якшаться больше не буду. Только не сажайте меня в тюрьму, только не сажайте! Я Вам буду стирать белье, готовить еду, учить английскому. Я… я буду делать все, что Вы мне прикажете… Если, конечно, это Вам нужно. Только я неопытная и ничего не умею.

И она вновь расплакалась.

– Встань с колен и сядь. Слушай меня внимательно.

Голос Ярослава приобрел металлические нотки.

– Спастись от тюрьмы ты можешь только сама. С сегодняшнего дня ты будешь делать то, что я тебе буду говорить. А делать ты будешь вот что: ты будешь продолжать встречаться со своими друзьями. И все рассказывать мне. Вместо Снегиря может появиться другой человек, который будет его замещать какое-то время. Из этой шпаны бандиты подбирают себе в шайки новых людей. И я должен знать все, что происходит. Ты поняла?

– Да, поняла.

– А теперь иди домой. Приведи себя в порядок, вытри слезы. Матери и сестре ничего не говори о нашем уговоре, проболтаешься – грош тебе цена. Скажи, что занимались английским. Все, иди. Спокойной ночи. Завтра в девять вечера я тебя жду с учебником английского.

Так завершилась вербовка нового источника информации одним из районных отделений Московского Уголовного Розыска. На следующий день Галя пришла, как обычно, в соседний двор. Все возбужденно обсуждали ограбление квартиры Пашенной, арест шайки и исчезновение Снегиря. Он был не из болтливых, поэтому никто, кроме Гали, не знал, что он участвовал с какого-то края в этом налете. Когда Галя подошла, все головы повернулись в ее сторону.

– Ты не знаешь, где Снегирь?

– Нет, а что случилось? – как можно спокойнее спросила Галя.

– Ты что, не знаешь, что «мусора» замели ребят на Неждановой?

– Нет, я ничего не знаю. Я весь день вчера была дома. И сегодня вот только вышла.

– А когда ты видела Снегиря последний раз?

– Три дня назад, здесь, когда он нас угощал. А что?

Как будто удовлетворившись ответами Гали, компания снова стала обсуждать последние события.

Прошло еще три дня. От матери Снегиря стало известно, что он арестован и сидит в КПЗ (камере предварительного заключения). Это известие было встречено, как удар грома. Несколько человек сразу отвалились, исчезли и затихли. Осталось четверо – пятеро наиболее стойких, которые продолжали встречаться, подбадривая друг друга.

Вечерами Галя заглядывала к Ярославу на огонек и рассказывала все, что его интересовало. Через пару недель она совсем освоилась, успокоилась, и ей даже стала нравиться эта двойная жизнь. Ярослав как будто знал, что происходит с Галей, не торопил события и только внимательно слушал то, что она рассказывала. А она была в курсе многих событий, больших и маленьких, происходящих в арбатских переулках. Из этих событий, как из мелких кусочков мозаики, в уголовном розыске собиралась общая картина криминальной жизни большого города.

Наступил март. Приближался праздник 8 Марта. После долгой холодной морозной зимы, наконец, пришли дни, наполненные солнечным светом, криком воробьиных стай, шумом тающих сугробов. Просыпалась природа. Просыпались и люди от зимней спячки. Каждую весну, как только начинало пригревать солнышко, Галя чувствовала, как какая-то сила наполняет ее молодое тело. Иногда ей казалось, что стоит только посильнее разбежаться – и можно взлететь над тротуаром и медленно парить над крышами домов. Как это бывало иногда с нею во сне. Этот сон она видела почти каждую весну. Галя видела себя где-то на Ленинских горах. Она стоит на высоком берегу реки, и перед ней открывается панорама Москвы. Воздух чистый и прозрачный, и все видно далеко-далеко. Даже там, у самого горизонта, она отчетливо видит контуры домов. Слабый ветерок приятно играет с ее распущенными волосами. Она делает глубокий вдох, поднимает руки, легко отталкивается от земли и плавно взмывает вверх. Веса тела она не чувствует совсем. Зато внутри нее растет ощущение восторга и неописуемой радости. Галя легко управляет своим телом. Стоит только наклониться влево, и неведомая сила разворачивает тебя в эту сторону. Самое главное – не задеть провода, которых она очень боялась. Совсем нет страха высоты. Она опускает голову вниз и видит людей, прогуливающихся по набережной. Хочется крикнуть: «Эй, смотрите! Я лечу!» Но что-то удерживает ее от этого. Обычно Галя летала вдоль берега, но однажды она рискнула и перелетела через реку. Самое удивительное, что полет совсем не отнимал сил. Наоборот, казалось, что во время этих воздушных путешествий тело наполнялось новой неведомой силой, присутствие которой чувствовалось еще несколько дней.