Текст книги "Новый писатель"

Юрий Бондарев
НОВЫЙ ПИСАТЕЛЬ

Когда в литературе появляется новый писатель, с душой, наполненной теплом доброты и любовью к людям, писатель вполне сложившийся, со своей манерой письма, со своей четкой формой, всегда испытываешь острое ощущение открытия.

Мы часто и жестоко обедняем себя, нашу литературу, не зная, не читая многие книги, о которых скороспешно не пишут наши газеты, но которые достойны горячего внимания и признания читателей. Мы подчас ленивы и неповоротливы, нелюбопытны и лишены страсти и идем по дороге, давно разведанной критиками, не оглядываясь по сторонам, не ища жадно новых талантов.

Константин Воробьев – по возрасту человек не очень молодой, начавший свою сознательную биографию в войну, и война наложила на его жизненный опыт свой отпечаток: его рассказы мужественны и нежны одновременно – счастливое сочетание, которым обладает не каждый.

Внешне это как бы неторопливая, спокойная проза без ошеломляющих эффектов, без ослепительных сюжетных фейерверков, в глубине же своей это упругая, мускулистая, гибкая интонация – более жесткая, нежели мягкая, и при всем этом в рассказах разлита внимательная чуткость к миру, здесь зоркое зрение не гостя, а хозяина этого мира, с одной стороны – доброта к добру, с другой – непримиримость к злу.

Талант, по моему убеждению, особенно виден тогда, когда писатель пишет о детях. Я никак не имею в виду те сугубо увеселительные «смешные детские рассказы». где калейдоскоп домашних приключений умных мальчиков и девочек беззастенчиво выдается за знание детского мира, детской психологии, но где нет настоящего и серьезного познания молодой души. В иных этих увеселительных рассказах автор встает в наивную позу ничего не ведающего рассказчика, делает дурашливо-улыбающееся лицо и с легковесностью неимоверной начинает сколачивать, громоздить сюжет, очень напоминающий детские качели: есть и смех, и визг, и захватывание духа, есть игра и есть игра в искусство, но нет самого искусства.

Почти во всех рассказах К.Воробьева главные герои – дети. Это герой трагично-мягкого рассказа «Ничей сын»; это Даша в «Синели», хорошем и тонком повествовании о детской дружбе, переросшей в любовь; это «Подснежник» в суровом рассказе о рождении ребенка в партизанском отряде.

Особенность К.Воробьева состоит в том, что он нигде не опускается на корточки перед детьми, нигде крепкий, «взрослый» его голос не срывается на сюсюкающий медовый тенор, нигде чуть заметная улыбка его не переходит в наигранно-фальшивую веселость, и это сильно отличает его как рассказчика. Он пишет о детях так, как нужно писать о взрослых, открывая сложный и серьезный духовный мир, – дети в его рассказах действуют, живут наравне со взрослыми.

Есть в этом сборнике два превосходных рассказа: «Первое письмо» и «Настя» – две отлично, скупо и умно написанные вещи, которые стоят более, чем иная пухлая книга. Рассказы эти удивительны тем, что здесь с особой добротой и любовью выступает авторское «я», и вы чувствуете здесь ту истинную человечность, которая всегда дорога нам.

В «Первом письме» и в «Насте» автор рассказывает о своих встречах с деревенскими детьми: с хозяйственным и нелегко живущим мальчиком Трофимычем и с шестилетней дочкой шофера Настей, – образ девочки с душой звонкой и легкой, как колокольчик, настолько чист, поэтичен, глубок, что по праву этот рассказ можно отнести к лучшим, напечатанным за последние годы в нашей литературе.

Чтобы показать манеру письма К.Воробьева, долго не выбирая, приведу одно из мест «Насти» – рассказ этот можно цитировать и цитировать: настолько он хорош.

«Настя подолгу могла сидеть без единого слова и движения, а когда ей предстояло чихнуть, то она непременно успевала ткнуться лицом себе под мышку и потом взглядывала на меня виновато и умоляюще: дескать, нечаянно, не поимей обиду! Я пытался объяснить ей, что рыба не слышит звуков, но Настя сказала:

– Страсть как слышит. Папашка знает про то лучше нас!..

Она не осиливала восторга, не справляясь с неистовой и трепетной радостью, настигавшей ее сердце сразу же, как только я вытаскивал на берег рыбу. Настя подхватывала ее на руки, подкидывала вверх, роняла в траву, и я подозревал, что ей очень хочется пустить мою добычу в речку. Однажды, преодолев кое-как в себе чувство рыбацкой утраты, я предложил:

– Отпустим?

– Давай! – пламенным шепотом отозвалась Настя…»

Обычно мы говорим о форме, о художественной конструкции произведения лишь признанного писателя, стыдливо умалчивая, когда речь заходит о книге молодого писателя, как бы намекая этим молчанием на то, что рано, дескать, разбирать его художественные победы – возрастом не вышел!

Но вот еще мало кому известный Константин Воробьев набрал уже ту высоту мастерства, которая позволяет сказать: в литературу пришел новый талантливый писатель, скромный, нешумный, но писатель со своим миром, со своей добротой, со своей интонацией.