Текст книги "Лифт"

Юрий Бурносов
Лифт

Лифт – это большая фанерная коробка, которая ездит вверх-вниз, а тащит ее специальный стальной трос. Говорят, что этот принцип придумали еще в Древнем Египте. И верно, в Древнем Египте придумали много разного дерьма, которое потом либо пронесли через века, либо забыли.

Одно очевидно: лифт – порождение черных сил. Потому что никто, например, не знает, что в нем находится внутри в то время, когда пустой лифт едет между этажами.

Вы можете привести аналогию со шкафом. Но все не так, нет. Шкаф – это коробка из ДСП, а в ней висят ваши шмотки.

Лифт – не то. Лифт большую часть времени пуст.

Или не пуст?

И откуда и куда он идет?

И что внутри, когда там нет вас? Недаром, наверное, в правилах пользования лифтом запрещено пускать туда маленьких детей без сопровождения родителей.

Не просто так это все, будьте уверены. Не просто так.

«При входе в кабину с ребенком – взрослые люди должны входить первыми, при выходе – ребенка необходимо пропустить вперед». Правильно, потому что ребенок может остаться один в лифте, если двери вдруг закроются. Никогда ведь не знаешь, что на уме у лифта.

А когда ребенок останется в кабине – что с ним случится? И кто там может появиться в отсутствие взрослых?

И еще: «При перевозке на лифте ребенка с коляской необходимо ребенка взять на руки. При перевозке в лифте собак их необходимо держать за ошейник или на руках».

Собаки – они чуют. Они вообще не любят ездить в лифте, как и кошки. Делают это только вместе с нами, и – с большой неохотой.

Дети, кошки и собаки – все, кто не утратил природный нюх на скрытое зло.

1

Я нажал оплавленную кнопку вызова и постоял, слушая поскрипывание в шахте и читая сопутствующие надписи: «Рэп это кал», «Король и Шут», «Лера из 108-й квартиры, я тебя люблю». Лера из сто восьмой квартиры была редкая малолетняя гопница, она яростно дразнила всех соседей с балкона: «Соседка – дура!», «Дядька с пятого этажа – козел!», потому что ее папа был правозащитник и постоянный кандидат в постоянные депутаты. Их, как убогих, никто не трогал, никто на них по-настоящему не обижался. Они еще и питались раздельно… Что взять с людей?

Я думал про дуру Леру, когда двери лифта отворились и изнутри спросили:

– А доедем?

– Доедем, – уверенно сказал я и шагнул внутрь, под желтый свет замызганной пластиковой лампы.

– Шесть человек, – предостерег кто-то. – Застрянем.

– Ребенок! Тут ребенок!

– А он что, не весит ничего, ребенок?

– А вы молчите!

В лифте и в самом деле в нарушение всех правил ехали шестеро. Я, мужик с рукой в гипсе, его жена (или сожительница, или сестра, или теща – хрен их разберет, по возрасту непонятно), еще мужик весьма опасного вида, с синими от татуировок руками, маленький пацан-школьник лет двенадцати и раввин. В любом другом случае я бы удивился, но раввин и в самом деле жил в нашем доме на пятом этаже – купил некогда две смежные квартиры, отгородив вход в свои пенаты. Когда у меня произошел обрыв на телефоне – именно на уровне раввина, на отгороженной территории, телефонные мужики долго не могли застать его дома, а потом с трудом добились разрешения войти. Получая из моих рук мзду за труды, старший телефонный мужик заметил, ничтоже сумняшеся:

– Провод-то тебе жиды перегрызли!

Я промолчал, хотя думал примерно так же.

И вот теперь раввин стоял в кабинке, весь в черном, с пейсами, в широкополой шляпе, с какими-то полотенцами, свисающими по бокам… Его присутствие придавало происходящему оттенок идиотизма, хотя, если бы на его месте был обычный православный поп, к примеру, вряд ли этого идиотизма получилось бы меньше. Поп, пожалуй, даже занял бы больше места, потому что православные попы люди дородные, одетые в рясы, увешанные крестами и цепями…

Лифт сотрясался, за стенками что-то привычно постукивало. В новых кабинах обычно стоит реле – если народу больше, чем положено, вернее, если вес превышен, лифт никуда не поедет, хоть ты головой о стенки бейся. Этот – ехал, хотя и в нарушение инструкций. И, что немаловажно, не застрял, не оборвался, но прибыл по месту назначения.

Куда – это уже другой вопрос.

2

Жизнь нелегка, если вы ездите в лифте. Нет, вы можете соврать разное: типа, познакомились в лифте с девушкой, или что еще, или всякое такое… Я не знаю ни одного человека, который бы так познакомился с девушкой. Это кино. Голливуд, господа. В лифте девушку можно теоретически (снова кино, но бывает, бывает) трахнуть, но познакомиться – никогда. Вот застрять с кучей баб, когда ты едешь домой из пивбара, – это да. Это часто. И начинаешь прыгать, переминаться с ноги на ногу, а потом писаешь в щелку, попросив баб отвернуться. Радует одно: им такое сделать нельзя, если они тоже едут, скажем, из пивбара. Только на пол.

Поэтому девушка в лифте, застрявшем на полчаса, – объект для приставания.

На час – объект секса. Да, бывает такое, я готов противоречить сам себе. Из области сказок, но – бывает.

На два – общие проблемы с мочеиспусканием. Не берем в расчет случаи, когда вы съели в кафе биточки в сметане и салат «оливье». Это ужас, об этом лучше не думать…

На три… На четыре…

Но я отвлекся. Больше, наверное, не буду.

Вероятно, входя в лифт, нужно здороваться с теми, кто уже находится там. Я и поздоровался со всеми, кто набился в кабину: с мужиком с рукой в гипсе, с его женой (или сожительницей, или сестрой, или тещей – хрен их разберет, по возрасту непонятно), и еще с мужиком весьма опасного вида, с синими от татуировок руками, и с маленьким пацаном-школьником лет двенадцати, и с раввином. Более идиотский набор трудно было бы найти, а он случился…

Так вышло.

Я нажал оплавленную кнопку первого этажа, и лифт тронулся.

Собственно, мужику с наколками я был даже благодарен. Именно он стоял у дверей, и именно он, когда лифт приехал и двери открылись, громко сказал:

– Офуеть!

– Вы что… – начала было тетка, но тут же заткнулась, потому что снаружи в кабину брызнули солнечные лучи. Сама кабина стояла, погрузившись чуть выше металлической рейки порожка в желтый мелкий песок – он сыпался сейчас внутрь. Вокруг не было ничего похожего на первый этаж нашей десятиэтажки: ни лестничных пролетов, ни покореженных почтовых ящиков на первом этаже, ни обшитой вагонкой квартирной двери на моем пятом… Солнце, песок и какие-то чахлые бурые растения, совсем засохшие с виду.

– Офуеть, – повторил мужик, и я был ему благодарен, потому что, если бы сам увидел это первым, точно бы тронулся головой.

– Не понял, – сказал гипсовый. – Что это?

– Подъезда нет, – растерянно произнес пацан-школьник.

– Вижу, что нет, – сказал мужик с наколками. – Куда он делся, вот в чем жопа. Где мы?

Он решительно шагнул наружу, и я увидел, как его ноги в белых кроссовках «Спранди» утонули в песке. Не обращая на это внимания, мужик отошел чуть подальше, и только сейчас я сообразил, что кабина стоит в небольшой воронке метров этак семь в диаметре. Мужик взобрался по склону, огляделся и отчетливо произнес:

– Вот это, Слава, ты попал.

– Что там? – крикнул загипсованный. – Скажите же, что видно?

– Иди да погляди, – буркнул мужик с наколками. Надо понимать, его и звали Славой.

– Не выходите, – предостерег раввин, – а если двери закроются?

Наверное, все живо представили себе, как двери закрываются, лифт исчезает, а неосторожно покинувший кабину остается в пустыне – один-одинешенек среди песчаных дюн. Я почувствовал, какое пекло снаружи – сейчас тамошняя жара осторожно вползала внутрь, заполняя, словно вода, тесное пространство кабинки. Татуированный, видать, услыхал про двери и, съехав со склона, шустро потрусил к лифту.

– А ты кнопку держи, – сказал он. – Во, которая двери блокирует.

– Постойте, – сказала тетка. – Кнопка! Вот же кнопка вызова лифтера!

– Ты либо дура? – спросил мужик с наколками, оглядывая ее с брезгливым любопытством. – Ты снаружи была? Какой, нах, лифтер?

Стоя прямо возле щитка с кнопками, я молча нажал кнопку вызова. Если бы ничего не произошло, я бы не удивился, но дело-то все в том, что далеко-далеко, словно сквозь вату, задребезжал звонок.

– Видите?! – взвизгнула женщина. – Видите?!

– Але! – закричал раввин, нагнувшись к покореженной решетке динамика. – Але! Лифтер? Мы тут застряли, але! Третий подъезд!

– Кто застрял? Ты застрял? – спросил татуированный Слава. В динамике что-то щелкнуло, зашипело.

– Не все ли равно, – пожал плечами раввин. – Слушайте, слушайте.

Мы все внимательно слушали. Я обратил внимание, что все пассажиры боятся даже ногу выставить за территорию кабины – так напугал их загипсованный.

– Не работает, – сказал Слава и сплюнул на пол.

– Не хамите! Насвинячите, а нам тут стоять! – вскинулась тетка.

– Может, по телефону позвонить? – спросил пацан.

– Чего?

– По телефону. Ну, по мобильному…

– У меня нету, – сказал Слава. – От него в башке рак, я в газете читал. У меня только пейджер.

– У остальных, кроме пацана, телефоны были. Я достал свой из внутреннего кармана куртки, открыл крышечку. Мобильник работал, показывал три черточки.

– Работает, – подтвердила тетка. – Звоните же, мужчины!

– Куда?

– В милицию. В МЧС. В городскую администрацию!…

– Я другу позвоню, – буркнул я и нашел в справочнике телефон Лелика. Лелик не отвечал, был заблокирован или находился вне зоны доступа. Тогда я набрал еще троих – с тем же результатом. Мертвый голос робота-оператора наводил ужас: если бы мобильник просто не работал или отсутствовал уверенный прием, это еще куда ни шло. Но получалось, что связь есть, а дозвониться – никак не выходит…

– Дай, – сказал Слава и выкрутил у меня из руки мобилу. Как-то быстро, сноровисто, буквально двумя пальцами. Я промолчал, а он потыкал пальцем в кнопки и нажал вызов.

Долгие гудки, и снова никто не берет трубку.

– А я вот в МЧС звонить пробовал, но трубку не берут… – неуверенно сказал загипсованный.

– И что? Только батарейки сажать да деньги зазря тратить, – сказала тетка, отобрала у него мобильник и стала сама тыкать по клавиатуре.

– Туда, кажется, бесплатно… – заметил загипсованный.

– Лучше я дозвонюсь до Людки, наведу шухеру. Пусть выйдет на площадку и вызовет лифт, а там разберемся, – сказала ему тетка.

– И если он придет? – тихо спросил молчавший до сих пор раввин.

– Чего-о-о?…

– А если наш лифт придет по вызову? И нас там нет?

– Позвольте, а мы-то где?! – возмутился загипсованный, а тетка враз пошла пятнами.

– Я, например, не представляю, – скорбно пожал плечами раввин. – Позвольте…

Он протиснулся между мной и мужиком с наколками, который по-прежнему держал в руке мою «моторолу», и вышел наружу. Там он достал мобильник – модный и, судя по виду, довольно дорогой, и стал аккуратно нащелкивать чей-то номер.

Безрезультатно.

Я поспешно уткнул палец в черную кнопку со стрелками, чтобы дверь не закрылась, а пацан на всякий случай подпер створку ногой. Он вообще держался молодцом, хотя был довольно маленький. Не ревел, не болтал, не спрашивал глупостей, только смотрел зачарованно на присутствующих, как будто рассчитывая, что сейчас взрослые все исправят и он наконец сможет пойти домой – ведь мама заждалась, а он опаздывает, заболтался с Васькой из 6-го «Б», пропустил автобус, ждал его полчаса, а теперь вот застрял в лифте…

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Андрей.

– А я – Костя.

Он пожал мою руку. Татуированный Слава глумливо хмыкнул:

– Гм… И то верно, сидим тут, а до сих пор за знакомство не накинули.

– А разве есть? – с интересом вклинился загипсованный. Тетка тут же принялась дергать его за руку, шипя: «Антибиотики же! Врач не велел!» Вместо ответа Слава извлек из внутреннего кармана куртки бутылку азербайджанского коньяка – дешевенького, московского розлива, однако пить можно – я не раз пил.

– Поскольку начислить некуда, будем, нах, из ствола, – сказал он, толстым потрескавшимся ногтем сдирая с бутылки черную пластиковую шапочку, под которой была пробка. – А зовут меня Вячеслав Ильницкий. За знакомство.

Сделав несколько больших глотков, он передал бутылку мне.

– Константин, – сказал я.

Коньяк оказался теплый, противный, но пришелся очень кстати.

– Эй, синагога! – крикнул Ильницкий. – Давай сюда, что ты там ходишь?

Раввин появился из-за кабины, остановился перед входом. По крупному носу стекали капли пота.

– Ничего нет, – сказал он.

– А я что? Я ж уже смотрел, – напомнил Ильницкий.– Пустыня, нах, Каракумы. И посередке – мы. Как будто с самолета сбросили. А еще заметил штуку?

– Сверху нет троса, – сказал раввин.

– Ишь ты, глазастый! – поразился Ильницкий. – А что это означает?

– Не могу даже предположить.

– Вот и я, – признался Ильницкий. – Понятно, что ни хрена не понятно… Заходи, не стой перед хатой, выпей вон коньячку. Меня Вячеслав звать.

– Аркадий Борисович, – отрекомендовался раввин. Коньяка он пить не стал, что явно не понравилось Ильницкому, а вот загипсованный, несмотря на то что тетка сильно пихала его в бок, отхлебнул прилично и, подышав в локоток, выдохнул:

– Анатолий. А это – Марина. Супруга.

– Вот и познакомились, нах, – подвел итог Ильницкий, забирая бутылку у загипсованного Анатолия. Он аккуратно закупорил ее и убрал обратно, буркнув: – Пригодится еще.

– Послушайте, так что же нам теперь делать? – поинтересовался Анатолий. – Я ровным счетом ничего не понимаю. Пустыня какая-то нелепая… Так не бывает. Может, мы все спим? Газ какой-нибудь пустили, вот нам и блазнится.

– Кто газ пустил?

– Ну… террористы. Чеченские боевики.

– Нужен ты им, газ в тебя пускать, – махнул рукой Ильницкий. – Кстати, вы бы вошли внутрь-то, от греха подальше.

Я заметил, что в первый раз он обратился к раввину «эй, синагога!», а теперь вот – на «вы». Раввин тем временем поспешно шагнул в кабину, хотя я продолжал давить на черный прямоугольник со стрелками, а пацан по-прежнему держал дверь ногой. Ильницкий это заметил и закивал:

– Вот-вот, молодец, малый. Короче, если кому наружу приспичит – поссать, нах, или там окрестности осмотреть – другой сидит тут и тормозит ногами двери, чтоб не закрылись. Хотя не знаю, поможет ли это…

– Что вы имеете в виду? – спросила притихшая тетка Марина, от которой я все время ожидал истерики, но пока она держалась ничего.

– Как мы сюда попали? Непонятно. Может, перенеслись, как в этом… в телепатации.

– В телепортации, – поправил пацан Андрей.

– Один хрен. Потому упирайся ногами, не упирайся…

– Что же нам делать? Мне на работу… – начал было Анатолий, но умолк, сообразив, что его работа волнует присутствующих в самой незначительной степени. Ильницкий, который уже получался в лифте за главного, неторопливо достал пачку «Тройки» и закурил. Кабина наполнилась тяжелым дымом.

– Вот же написано, не курить! – забарабанила тетка Марина ногтем по черной табличке с правилами.

– Это для нормальных лифтов, – возразил я. – А тут, извините, не пойми что. Я тоже закурю.

За компанию подымил и Анатолий, не обращая внимания на злобные взгляды супруги. Пацан тоже, кажется, хотел стрельнуть сигаретку, но постеснялся. Раввин демонстративно вышел наружу – стоял рядом с порожком, смотрел по сторонам.

– Что там? – окликнул Анатолий.

– Абсолютно ничего. Ни одного движения, ни животных, ни насекомых, ни птиц. Песок.

– Что мы сидим, как дураки, нах, паримся… – пробормотал Ильницкий и, бросив, бычок, принялся раздеваться. Он заголился до пояса, аккуратно сложив вещи стопочкой в углу и усевшись на них. Я думал, что он весь будет расписной, но нет, только на груди красовалась расплывчатая татуировка типа «Вот что нас губит» – с картами, голой женщиной и бутылкой вина.

Разделся и я.

Анатолий не решился, а раввин и тетка Марина – и подавно, лишь пацан скинул куртку и остался в футболке.

– Попить бы, – робко сказала тетка Марина.

– Нету, – отрезал Ильницкий. – Только коньяк.

– Когда человек знает, что нет воды, всегда очень хочется пить,– заметил раввин, продолжавший наблюдения. – Надо бы выйти посмотреть, что там, в самом деле, вокруг. Да боязно…

Тут у кого-то запищал телефон, запиликала полифоническая «Бесаме мучо». Все начали переглядываться: телефон оказался у Марины. Она достала его из сумочки и, демонстративно отвернувшись к стенке, сказала:

– Слушаю.

Помолчала несколько секунд и без всякого перехода страшно заорала:

– Людка? Людка? Людка!!! Нет, нет, не-е-е-ет! – И кулем сползла вдоль стены.

Телефон с тихим стуком упал на пол. Пацан подобрал, подержал на ладони и отдал его загипсованному Анатолию. Тот испуганно, точно змею, взял трубку и осторожно сказал в нее: «Алле, аллё!» Послушал, послушал, улыбнулся застенчиво:

– Молчат в трубку-то.

Перевел взгляд на жену, затем присел на корточки рядом с ней, положил ее голову себе на колени и спросил в некотором недоумении:

– Что же ты кричишь, Марина? Зачем ты кричала? Что случилось, что ты так кричала? Что с тобой, Марина, что с тобой, что с тобой?

Тетка Марина не отвечала. Анатолий сидел как будто в трансе – баюкая жену, как если бы она спала. Дышал часто и неуверенно и вдруг напрягся, сморщил лицо, вздрогнул всем телом и – обмяк. Отключился.

– Что это с ними? – спросил пацан, и голос его заметно дрожал.

– Да почем я знаю, – огрызнулся я. – Узнали что-то такое, отчего в осадок выпали. Ничего, полежат, придут в себя. Ты возьми их телефон, вдруг перезвонят, узнаем хоть, что случилось…

Ильницкий шагнул к тетке Марине, наклонился, посмотрел на нее внимательно, зачем-то оттянул веко и поглядел в глаз, после приложил два пальца к шее – туда, где обычно ясно и четко стучит пульс. Потом сделал то же самое с загипсованным Анатолием. Задумался на минутку, а потом сказал мне:

– Костян, давай на выход!

Стоять здесь, в тесной кабине, где становилось все жарче и жарче, мне надоело. Снаружи было страшно, но и внутри вовсе не весело…

– А давай! – согласился я и спросил: – А что, кстати, с теткой Мариной, как думаешь?

– Обморок. Полежит да придет в себя, ничего с ней не станется. Толстая больно, вот кровь ей в голову и ударила. И муж у нее тоже оказался впечатлительный… Но мы не об них, а вот обо что: я с первого раза тут толком ничего не рассмотрел – глянул, вижу пустыня Каракумы и тут же назад. А теперь нужно оглядеться повнимательней, – сказал Ильницкий. На выходе обернулся: – Пацан, ты тут самый надежный… ну вот и вы, Аркадий Борисыч… держите двери и кнопку на всякий случай. Мы далеко отходить не станем, тем более если ничего интересного не увидим, нах. Пока нас нету, прикиньте лучше по карманам, есть ли у нас что-нибудь пожрать. А то одним коньяком сыт не будешь… – На плечи накинь чего, обгоришь. – Это Ильницкий сказал уже мне, и я послушно накинул майку. Сам он, впрочем, ничего надевать не стал.

Помогая друг другу, мы не без труда поднялись наверх по осыпающемуся краю воронки, в центре которой стоял лифт. Я огляделся, и только теперь мне стало по-настоящему жутко. Да, я отказывался верить в то, что лифт попал в некое неизвестное и непонятное место, потому что видел кабину и то, что открывалось из ее дверей. Но в голову лезли разумные, логичные объяснения: террористы с газами, сон, какой-то природный катаклизм, может, и необычный, но тем не менее вполне земной и в конце концов объяснимый… А тут – от края до края желто-коричневая пустыня, легкий горячий ветерок над ней, сухие ползучие травинки, и ничего больше. Самое страшное – ничего. Хотя…

– Вячеслав, – сказал я.

– А? – Ильницкий обернулся, он задумчиво разглядывал что-то у себя под ногами, весь погруженный в какие-то тягостные размышления.

– Смотрите.

Я ткнул рукой в сторону солнца, нависшего над горизонтом. Смотреть против света было трудно, все расплывалось, но какая-то черная штучка вдалеке, среди бесконечного песка, явно присутствовала.

– Что за хрень? – оживился Ильницкий. – Да, торчит что-то… Может, колодец? Ты прикинь, парень, мы ж тут без жратвы и неделю продержимся. А то и больше. А вот без воды…

– Неделю? – глупо переспросил я. Ильницкий вытер ладонью пот с лица и покачал головой:

– От же ж дураки. Ты что, ничего не соображаешь? Никто не знает, где мы. Как отсюда выбраться – я не знаю, и никто не знает. Мы тут надолго, а может, и навсегда. Главное сейчас – не усраться со страху, нах, а пытаться что-то предпринять…

3

Черная штучка практически не приближалась, хотя мы шли уже почти полчаса. Может быть, это такой пустынный оптический эффект, но лично мне казалось, что она даже отдаляется.

– Ты чем промышляешь, Костян? – спросил Ильницкий. Он шагал впереди меня, и я отчетливо видел на его спине рваный шрам, наверное от ножа.

– Я? В газете, спортивный корреспондент. А вы?

– А я специалист, нах. По связям с общественностью.

Ильницкий коротко хохотнул. Соврал, понятное дело.

– Я вот тут думаю, – продолжал он, – чего дальше делать и как оно вообще происходит. Прикинь, Константин: а что если мы все померли?

– То есть? И это – ад?

– Почему сразу ад? Может, рай, нах. Может, чистилище, нах. Всяко может. Лифт этот, скажем, оборвался или сгорел, вот мы тут и очутились.

– А почему мне тогда жарко? И как это я умер и пью коньяк? – возразил я, остановившись на секунду, чтобы вытряхнуть из туфли хоть немного песка. Ильницкий прошел еще немного, потом подождал, пока я догоню, и сказал устало:

– Пошли, Константин. Все равно заняться больше нечем.

– Попить бы…

– Вот там и попьем, если это колодец.

Еще через сорок минут штучка наконец начала приближаться, и Ильницкий с неким даже восхищением в голосе крикнул:

– Твою мать, да это ж лифт!

В самом деле, это была кабина лифта, стоявшая, чуть накренившись, среди песка и утонувшая в нем примерно на четверть. Если наша торчала посреди воронки, то эта, напротив, на небольшом холмике. Мы ускорили шаг и вскоре были уже рядом.

– Мужики! – крикнул Ильницкий, когда мы оказались метрах в двадцати, и сделал мне знак остановиться. – Мужики! Здорово!

Никто из лифта (он был развернут к нам задом) не появлялся.

– Давно, похоже, стоит, вон как песком занесло… – указал я.

– Может, буря была как раз до нас.

И тут я споткнулся и упал лицом вниз. Падать было мягко, все же песок, и я тут же поднялся. Отряхиваясь, услыхал, как Ильницкий цокнул языком и сказал:

– Один есть.

Я думал, это он про меня, но оказалось – про скелет, о который я, собственно, и споткнулся. Скелет лежал, засыпанный песком практически полностью, и сейчас Ильницкий выволок его на свет божий.

– Пошли в лифте посмотрим, – буркнул он.

В лифте мы нашли еще двоих – судя по остаткам одежды, женщину и мужчину. Оба сидели у задней стенки. Это были даже не скелеты, а мумии – тонкая твердая кожа, обтянувшая кости, осыпавшиеся пряди волос… Меня передернуло, когда я подумал, что мы все можем кончить так же.

Обыскать бы их надо, – сказал Ильницкий.

Я не могу»

Зато я могу. Посмотри вон тогда в пакете, что там валяется, а я – по карманам.

В пакете я нашел то, чего найти никак не ожидал, – пластиковую полуторалитровую бутыль с минеральной водой «Родник» и радиоприемник «Vitek», который не работал. Вернее, ничего не ловил, хотя индикатор батареек показывал почти полный заряд.

Ильницкий не нашел ничего, только разряженный мобильник «сименс» и документы, которые бросил тут же, не читая. Когда я потянулся к паспорту, он отшвырнул его ногой в сторону.

– Чего лезешь, нах? Не знаем – и не знаем, меньше головной боли. Пусть лежат. Пошли обратно, хоть воды добыли, и то хорошо. Про скелеты ни слова. Пустая кабина была, и все дела.

Помолчал и выдавил из себя:

– И еще, Костян, я не уверен, что вообще потребуется вода. У нас подозрительно быстро образовались два жмура. Если я не ошибся. Но я в таких делах не ошибаюсь.

Машинально передвигая ноги, я следом за Ильницким добрался до нашей кабины. Там было тихо, тетка Марина с супругом пребывали в полном покое. Пацан держал двери, а раввин, закрыв глаза, молился.