Текст книги "Таежный гамбит"

3

Вскоре Мизинов сидел в кабинете генерала Вержбицкого и рассказывал про случившееся.

– М-да, – покачивал головой командующий армией, – положение не из приятных.

– Ужасно то, что попытки овладеть золотом могут повторяться, – вставил Мизинов.

– Да-да, – согласился Вержбицкий. – И потому единственно правильным, милостивый государь Александр Петрович, я считаю вот что…

Командующий немного помедлил, будто не спешил раскрывать свои планы. Налил кипятку в стакан, предложил Мизинову. Тот поблагодарил и отказался, напряженно всматриваясь в лицо Вержбицкого.

– Господин генерал-майор, мы все знаем вас как, пожалуй, одного из толковых генералов нашей армии, – издалека начал Вержбицкий. – Вы и сами, наверное, не мыслите себя нигде, как в строю, верно?

Мизинов ожидал чего угодно, только не такого разговора. Он вскочил на ноги:

– Григорий Афанасьевич…

– Александр Петрович, голубчик, поверьте, дело, которое мы собираемся поручить вам, гораздо важнее вашего пребывания здесь, в Забайкалье, – и Вержбицкий тяжело опустился в кресло рядом с Мизиновым. – Ведь какая теперь ситуация, посудите сами. Мы не знаем, что творится сейчас на юге у Деникина, не знаем, что делает генерал Юденич на севере. А где сейчас находится атаман Дутов с оренбургскими казачьими полками? Да и наша армия за Сибирский поход потеряла много верных борцов. И, как видите, нас уже прижимают к китайской границе. Однако это не значит, что все потеряно. У нас есть еще Приморье – отличнейший для нас плацдарм для дальнейшей борьбы с большевиками. Эта борьба может принять затяжной характер, а выигранное время будет для нас хорошим лекарем. Наша армия будет перевезена в Приморье по Маньчжурской железной дороге, а у красных только один путь по окружной Амурской железной дороге. Здесь очевидный выигрыш во времени, вы согласны?

– Да, но…

– Не спешите, Александр Петрович, – мягко прервал его командующий. – Миссия, возлагаемая на вас, повторяю, стратегически гораздо важнее вашего здесь пребывания. Поверьте, сейчас армия будет заниматься исключительно хозяйственными вопросами. В Чите не хватает многого из того, что нужно бойцам. Городская бойня по забою скота, например, не может удовлетворить всю армию мясом. Что, назначить вас главным мясником армии? В казачьих полках нужно приводить в порядок конский состав. За время Сибирского похода много коней выбыло из строя. Сильно истощенных нужно поправлять нормальным питанием, выводкой и чисткой. Коням нужно продолжительное лечение. Кроме этого, у бойцов много забот об обмундировании: перешить гимнастерку, пригнать шинель. Надо сделать перетяжку казенным сапогам, чтобы сидели на ноге красиво, да мало чего там еще наберется! Что же, станете интендантом? Да еще с японцами проблемы. Разве нам не больно видеть здесь маленьких солдатиков в хорошем обмундировании, твердо отбивающих ногу, когда мы вчера еще ходили по лужам в валенках? Или видеть японских офицеров, гарцующих на породистых английских лошадях в диагоналевых кителях с аксельбантами на плечах! Разве это все не причиняет боль нашим ранам? Кто их сюда просил? По сведениям, будто бы в Приморье и Забайкалье находится одна дивизия японцев под командованием генерала Сузуки, и она великолепно оснащена. А какова их цель, мы не знаем. Нам неизвестна и политика японского правительства. Может быть, они уже заключили альянс с большевиками. Предъявят нам сложить оружие и предадут нас большевикам, как предал французский генерал Жанен адмирала Колчака в Иркутске…

– Господин генерал, мне хорошо знакомы хозяйственные тонкости армии и немного политическая ситуация. Хотя… хотя я, конечно, прежде всего боевой офицер и должен подчиняться приказу. Что от меня требуется?

– Скрыться! – ответ Вержбицкого был настолько шокирующим, что Мизинов сначала подумал, что ослышался. Он застыл с раскрытым ртом, напоминая набитое соломой лупоглазое чучело совы в кабинете таксидермиста[3]3
  Таксидермист – профессиональный изготовитель чучел животных.


[Закрыть].

– Вы не ослышались, Александр Петрович, – улыбнулся Вержбицкий. – Именно скрыться. С золотым запасом, спасенным вами под Айшетом.

– Но куда?

– В Китай. В Харбин. В полосу отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. Слава богу, это наша территория.

Мизинов и вовсе лишился речи. Вержбицкий помолчал минуту-другую, покуривая сигарету и внимательно глядя в глаза Мизинову. Тот пребывал в глубоком раздумье.

– Я понимаю, – вдруг откликнулся он, словно вернулся из небытия. – Золото нужно спасать…

– Именно, дорогой вы мой Александр Петрович! Именно! И никто лучше вас этого не сделает! – Вержбицкий поднялся с кресла и встал перед Мизиновым. – Вы отбили золото, вам его и охранять. Вот ваша миссия – достойная ваших прежних заслуг, но куда более ответственная! Впереди новые сражения. Когда армия окрепнет в Приморье, ей понадобятся деньги. Немалые деньги. И хорошим заделом будет та сумма, которую охраняют сейчас бойцы вашей армии.

– Господин генерал, но почему именно в Китай? Почему не в то же Приморье? – спросил Мизинов.

– Видите ли, Александр Петрович, Приморье наводнено красными шпионами. А еще в Приморье хозяйничают японцы. Я понимаю, что вы в хороших отношениях с Григорием Михайловичем Семеновым, – улыбнулся Вержбицкий. – Но атаман забайкальцев, делая ставку на японцев, в своем упрямом азарте способен, как бы это помягче выразиться…

– Говорите прямо, господин командующий, мне знакомы сепаратистские устремления атамана Семенова.

– Вот-вот, вы сами и ответили, дорогой Александр Петрович, – радостно согласился Вержбицкий. – Кто поручится, что Григорий Михайлович не попытается умыкнуть российское золото для своих, корыстных целей? Вы смогли бы поручиться за него? – командующий внимательно глядел в глаза Мизинова.

Тот размышлял секунду-другую.

– Я готов, ваше превосходительство, – ответил наконец Мизинов и поднялся.

– Благодарю, Александр Петрович, другого ответа я не ожидал от вас, – Вержбицкий подошел к столу, порылся в каких-то бумагах и, подняв взгляд на Мизинова, спросил:

– Вы что-нибудь слышали о Петре Александровиче Куликовском? Я хочу вас с ним познакомить.

Мизинов вспоминал секунду-другую, его цепкая память почти сразу выхватила из прошлого громкое дело, связанное с этим именем.

– Это уж не тот ли, из правых эсеров? – спросил он наконец.

– Из бывших, Александр Петрович, из бывших, – осторожно поправил его командующий.

– Не важно, но ведь это он участвовал в покушении на великого князя Сергея Александровича[4]4
  Великий князь Сергей Александрович (1857–1905) – пятый сын Александра II, московский градоначальник, генерал-губернатор. Погиб от бомбы террориста Каляева.


[Закрыть]?

– Был за ним такой грешок, – согласился Вержбицкий. – Вернее, он лишь наблюдал за великим князем, а убил его, как вам известно, Иван Каляев. Куликовский в то время был тесно связан с Савинковым…

– Ваше превосходительство, – поморщился Мизинов, – и с такими людьми… вы сотрудничаете?

– Дорогой мой Александр Петрович, – Вержбицкий подошел к Мизинову, мягко обнял его за плечи и слегка придавил, приглашая сесть на диван. Сам сел рядом. – Время монархии прошло…

Мизинов непроизвольно дернулся.

Вержбицкий заметил этот жест и сказал мягче:

– По крайней мере, пока не видится возможностей ее восстановления, вы же знаете. Больно круто большевички разделались с Учредительным собранием. Так что пока нам любые попутчики хороши, кто против красных. Вы согласны со мной, Александр Петрович? Ну, в самом основном, принципиально? – настаивал командующий.

Мизинов молчал.

– Да, – продолжал командующий, – его прежняя «революционная» карьера весьма несимпатична, весьма. Ну, к примеру, избежав после убийства великого князя ареста, Куликовский, придя на прием к московскому градоначальнику графу Шувалову в июне пятого года убил его из револьвера. Осужденный Московским окружным судом к смертной казни через повешение, Куликовский, после подачи прошения о снисхождении на высочайшее имя, отделался каторжными работами без срока. Позднее наказание было снижено до пятнадцати лет каторги, а в одиннадцатом году он был выслан на поселение в Забайкалье. Работал в торговой фирме тамошних купцов Солодовых. С тех пор от политики совершенно устранился. Читает лекции бурятам и монголам. Но самое главное, Александр Петрович, он люто, свирепо ненавидит большевиков. Считает их узурпаторами. Впрочем, он прав, не так ли?

– И какую же роль вы отводите этому перекрещенцу в деле, насколько я понимаю, связанном с моей предстоящей миссией? – вместо ответа резко спросил Мизинов.

– Вы вместе с ним отправитесь в Харбин, он прекрасно знает город и некоторых весьма полезных нам людей в Маньчжурии. Работая на Солодовых, он по долгу службы часто бывал в Харбине. Его, можно сказать, каждая собака там знает. О золоте не беспокойтесь – оно целиком под вашим контролем. К тому же вам выделят роту надежных бойцов. Дело Куликовского – доставить вас в Харбин, помочь там обосноваться. Займетесь ремесленничеством, например, приторговывать станете, лавку откроете. Придет время – и золото, и лично вы, Александр Петрович, нам очень, очень понадобитесь.

– Если так, я согласен, ваше превосходительство, – Мизинов поднялся, одернул китель. – Когда я увижу этого Куликовского?

– Да хоть сейчас, – с улыбкой ответил Вержбицкий. – Он у меня тут, в штабе, кое-какие дела выправляет. – Господин капитан! – крикнул командующий, открыв дверь в канцелярию, – позовите ко мне господина Куликовского!

Через минуту в кабинет Вержбицкого мягкой, но уверенной походкой вошел невысокий лысеющий человек в очках. На вид Мизинов дал бы ему лет шестьдесят, но, очевидно, он был моложе. Возможно составленное прежде впечатление об этом человеке сыграло роль, а может быть, Мизинову не понравился какой-то пошлый, ехидный вид этого господина, но Куликовский с первого взгляда пришелся ему не по душе.

«Вот что делает с людьми время и неправедная жизнь, – подумал Мизинов и вспомнил, что предрекал таким субъектам святитель Игнатий (Брянчанинов): „Во всю свою жизнь будут смахиваться в шельмовство!“ Дай-то Бог, чтобы в Харбине у меня с ним все кончилось».

– Петр Александрович, я рад вам представить героя нашей армии – генерал-майора Александра Петровича Мизинова! – представил командующий.

Мизинов и Куликовский пожали друг другу руки. Мизинов – с легким презрением, которого, однако, постарался не выказать, Куликовский – с явным заискиванием.

– Мы наслышаны о подвигах его превосходительства, – льстиво и вкрадчиво, каким-то треснувшим, сухим гортанным голосом проговорил Куликовский. – Мне лестно, что предстоит иметь дело с таким отважным человеком.

«Научился спичи-то говорить на своих политсобраниях! – мелькнуло у Мизинова. – Тебя бы на фронт, под пулеметики, голубчик, я бы там послушал твои речи…»

– Присаживайтесь, господа! – пригласил Вержбицкий. Мизинов и Куликовский сели на диван, Мизинов при этом намеренно, едва заметно отодвинулся от Куликовского на другой конец. Командующий сел на стуле за своим широким столом, покрытым малиновым сукном.

– Петр Александрович, посвятите, пожалуйста, господина генерала в ваш план вывоза его в Харбин, – предложил Вержбицкий.

– Наше предприятие есть большая военная тайна, но я вам доверяю, – без всяких предисловий начал Куликовский, переглянувшись с Вержбицким. – Да, вообще-то, кто прошел Ледяной поход и пришел сюда – люди честные, а шкурники и слизняки все остались там. Завтра мы пересечем с вами и с ценным обозом монгольскую границу. Наши паспорта на другие имена у меня в кармане, деньги на дорогу и на первое время, чтобы обосноваться, получены. Обмундирование мирного жителя для вас есть. До границы здесь около двухсот верст. На границе почти нет никакой охраны. Забайкальские казаки с монголами в большой дружбе, и дней через пять мы будем в Монголии. Еще через неделю – в Харбине. Правда, это путь довольно длинный, но зато самый верный.

– Наша миссия не без риска, – откликнулся молчавший до этого Мизинов. – Куда мы денем наши благородные лица, если они даже будут неумытыми и грязными? Глаза, интонация голоса, манеры и речь могут нас выдать.

– Для этого нужно быть хорошим гримером, а простые народные выражения меня не затруднят. У меня большой лексикон народных слов. К тому же мы едем как русские коммерсанты – в паспортах так об этом и сказано. А проводником едет с нами местный житель, бурят Осипов. Не волнуйтесь, Александр Петрович, все будет в полном порядке и произведено совершенно деликатно. Собирайтесь. – Куликовский поднялся, еще раз протянул руку Мизинову, поклонился Вержбицкому и вышел.

– Ну что, дорогой Александр Петрович, сегодня отдохните хорошенько, а с утра в добрый путь! – Вержбицкий подошел к Мизинову и приобнял его за плечи: – Да, вот еще что. Тут, как говорится, и стены слышат. Так что только так, – генерал взял со стола запечатанный сургучом пакет и подал Мизинову: – Здесь пароль. Вскроете только в Харбине. Затвердите текст назубок. Если однажды к вам подойдет кто-нибудь и произнесет эту фразу, знайте: этому человеку можно довериться. Ну, – Вержбицкий перекрестил Мизинова и добавил: – Счастливо вам добраться. Храни вас Господь!..

Глава третья. 1921. Сентябрь

1

– Лександра Петрович, отоприте! – в дверь тихо, но настойчиво постучали.

Мизинов узнал голос и подошел к двери. Лязгнула щеколда в проушине, и в комнату напористо ввалился медведеобразный хорунжий Маджуга, коренастый, как боровичок. Он был в полном казачьем облачении: в папахе, гимнастерке и шароварах, с шашкой и наганом на портупее.

– Значит, так, Лександра Петрович… – едва переводя дыхание, затараторил Маджуга. – Давно мне блазнилось, что на золото наше кто-то глаз положил… да все отгонял от себя мысли те… думалось – и впрямь блажь… А тут… И-э-эх! – он махнул рукой и грузно рухнул на лавку возле печи. Кованая ножка от тяжести подогнулась, и хорунжий едва сумел сохранить равновесие. Однако резво вскочил, неловко перебирая потерявшими опору ногами. Но наконец остоялся, нагнулся, схватил лавку левой рукой, правой как ни в чем не бывало распрямил ножку, однако садиться уже не стал.

– Ты чего поел-то сегодня, Арсений? – рассмеялся Мизинов. Маджуга, засмущавшись, топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу.

– Позвольте, я дверь-то все же притворю, – хорунжий повернулся к Мизинову спиной, и генерал в который раз подивился широкости и крепости этого забайкальского казака.

В прошлом году, когда он увозил из Читы золото, генерал Вержбицкий дал ему в охранение полусотню забайкальских казаков, командовал которой этот самый Маджуга. Поначалу Мизинову казались странными повадки кряжистого казака, его внешняя вульгарность, дикие для него, уроженца Ярославщины, словечки хорунжего, да и сам этот будто ископаемый офицер. Но потом, во время долгого пути в Харбин, генерал не раз убеждался в стойкости, личной храбрости и беззаветной преданности этих людей тому делу, которому они однажды присягнули.

А что касается Маджуги, то он за это время стал для Мизинова, наверное, самым настоящим другом – надежным и верным. А началось все с того бурного перехода через одну из горных речек в Забайкалье. Под одной из телег, до отказа груженной ящиками с золотом, вдруг треснул и провис тоненький мосток, кобыла испугалась, забила копытами, от чего дощечки мостка посыпались, как зубы из гнилого рта, телега накренилась и вот-вот готова была провалиться в неглубокий, но бурный поток. Ищи потом золото в мутном водовороте!

Заметив это, Маджуга, принимавший лошадей на другом берегу, скинул с плеч барчатку[5]5
  Барчатка – короткий казачий полушубок, отороченный мехом, еще называемый романовским полушубком.


[Закрыть], с разбегу кинулся в воду и подоспел к готовой рухнуть телеге как раз вовремя. Крепким плечом он подпер подводу снизу и зычно крикнул казакам:

– Сымай ящики! Живо айда!

Станичники все как один бросились к подводе, и в один миг драгоценный груз лежал на берегу. Остальное золото переносили на руках через поток. По пояс в ледяной воде, казаки работали дружно, молча, стиснув зубы. А потом лежали на берегу, скинув амуницию и греясь у разведенных больших костров…

В Харбине удалось устроиться основательно. Надежные люди сделали Мизинова купцом Усцелемовым, выделили ему две лавки скобяных товаров, извозчичью контору почти в центре города, пару цинковых приисков за городом, подыскали и хорошую скрыню для золота. Мизинов сперва не понял:

– Что такое «скрыня»?

Доброхоты понимающие переглянулись между собой с едва заметной улыбкой и ответили вопросом:

– Ваше превосходительство знает, конечно, что такое банк? Так вот, скрыня – это лучше банка. Там ваше золото пролежит в целости столько, сколько потребуется вашему превосходительству.

Мизинов бросил на них быстрый взгляд, выражавший недоверие. Они выдержали, не отвели глаз:

– Господин Куликовский во всем нам доверяет, можете не беспокоиться…

Золото схоронили в глубоком подвале под одной из скобяных лавок купца Усцелемова. На крышке люка повесили полупудовый амбарный замок – из того добротного товара, которым торговал «купец». А караулили подвал по двое маджуговских казаков, сменяемых через шесть часов. И так круглые сутки. До сих пор Мизинов за золото не беспокоился. Но что вдруг сегодня взволновало Маджугу?

– Садись, Арсений, – Мизинов прошел в светелку и пригласил Маджугу за стол. – Что случилось?

– Дак случилось, Лександра Петрович, случилось! – хорунжий сел за стол, снял папаху, вынул платок и вытер крупные капли пота на лбу.

– Выпьешь? – предложил Мизинов и кивнул на графин с водкой.

– Куды пить-то, Лександра Петрович! Чую – неладное с золотом нашим! Ох, неладное!

– Да говори ясно, ты же военный человек, – Мизинов, хотя и не подавал вида, но тоже стал нервничать. Он знал: интуиция Маджугу не подводила.

– В моих людях, – хорунжий сделал ударение на втором слоге, – в них я не сомневаюсь! Но странно, однако, ваше превосходительство! Нынче замки проверил на голбце[6]6
  Голбец – погреб, подвал, подпол.


[Закрыть] и ахнул! Замок-то не тот!

– То есть как не тот? – Мизинова пробрал резкий, острый озноб.

– Не тот, что утром был, когда Кандауров с Инчуковым заступали!

– Еще не легче! А кто сменял их? Кто сейчас стоит?

– Да нет, Лександра Петрович, в моих людях я не сомневаюсь, – опять затараторил Маджуга. – Но ведь странно! Новые стоят пару часов. Я решил проверить. А замок – не тот!

– А они что?

– Да не-е-т! Они бдят, как полагается. И никуда, говорят, не отлучались. Я им верю, верю, как себе…

– А кто-нибудь подходил к люку?

– Да говорят – никто.

– Они трезвы? – повысил голос генерал.

– Это вы зря, Лександра Петрович, вы ведь знаете…

Мизинов и сам понял, что погорячился: забайкальские казаки – по преимуществу староверы, и пьянка у них не в чести. А уж что касается служебных обязанностей и их четкого исполнения – то тут Мизинов не знал никого более ответственного, чем забайкальцы.

– Извини, Арсений, – смягчился Мизинов. – Ну а как сами они объясняют смену замка?

– Да никак не объясняют, нечем, говорят, объяснять-то. Сидят на лавочке, балабонят себе, никто головы не приклонит. А голбец-то – вот он, в двадцати метрах! Как перед носом!

– Они замок новый видели?

– Видели, когда я их подвел. Плечами поводят – и вся недолга. Замок другой – это видят. Но что никто его не менял – в этом хоть голову готовы на отсечение!

– Ну, погоди отсекать, их головы нам еще пригодятся, – Мизинов встал и, задумавшись, начал медленно ходить из угла в угол. Нет, в забайкальцах своих он тоже не сомневался. Все пятьдесят человек были, как на подбор, преданны, храбры и сметливы. Они поочередно несли службу по охране подвала, жили все вместе, в двух помещениях заднего двора скобяной лавки, но ни разу с ценным хранилищем ничего не случилось.

«Вне всяких сомнений, я доверяю им безраздельно», – думал Мизинов.

И все-таки подошел к стене, где висело верхнее платье, надел на жилетку короткий, без рукавов купеческий кафтан с поддевкой и застежками на крючках. Плисовые шаровары заправил в смазанные сапоги, плотно натянув их на ноги. На плечи накинул длинную суконную сибирку[7]7
  Сибирка – длиннополый, утепленный, из толстого сукна сюртук.


[Закрыть], заученным за год движением лихо нахлобучил на голову кожаный картуз и на глазах превратился в заправского купца.

– Вылитые ваше степенство! – Маджуга развел губы в улыбке.

– Поехали, на замок поглядим! – и Мизинов вышел первым.

2

Генерал жил в добротном купеческом доме на окраине Харбина, в так называемой Пристани. В обнесенном высоким тыном дворе стояла запряженная парой лошадей легкая бричка. Из всех экипажей Мизинова она была для него самым любимым – легкая, рессорная, на быстром резиновом ходу, с крытым кожаным верхом, обитая внутри мягким сукном. На козлах брички егозил вертлявый китайчонок лет семнадцати. Он крутился из стороны в сторону, размахивая кнутом, как шашкой, и все норовил угодить по-над ухом одной из лошадей, но так, чтобы лошадь испугалась только, а не почувствовала боли. Лошадь прядала ушами, слегка хрипела и фыркала, нервно переступая копытами.

– Ойхэ, перестань Бурку терзать! – осадил мальчонку Мизинов.

Генерал подошел к лошади, погладил ее по морде, успокаивая, дал кусок сахару и оттопырил шоры. Китайчонок стоял по стойке «смирно», преданно глядя на Мизинова.

– Отдохни, сегодня никуда не поедешь, – генерал похлопал его по плечу. – Мы вот сами, с хорунжим. До лавки только доедем.

Ойхэ улыбнулся, низко поклонился и залепетал:

– Сыпасиба, айча, сыпасиба!

– Ну, будет, будет, Ойхэ. Ступай, отдохни.

Мальчонка убежал в дом, где жил в подсобном помещении с дворником и кучерами.

– Чего-то вы с ним ласково как-то, Лександра Петрович? – спросил Маджуга. – Не доверяли б шибко китайчатам этим, неверный народ, коварный до жути, уж поверьте старому забайкальцу! Мы с имя бок о бок который век перемогаемся, чтоб им неладно было!

– Что ты так о них?

– А как еще-то?! Помните, в одна тыща девятисотом году восстали они тут супротив нас?

– Помню, конечно. Боксерское восстание. Но восстали они не только против нас, но и против Англии, против Германии…

– Вот, – кивнул Маджуга. – Я ведь говорю – изуверы!

Мизинов улыбнулся:

– Но ты-то тут при чем, Арсений?

– Как раз и есть, что при чем я тогда оказался! Мне тогда в лагеря в летние надо было выходить в первый раз. А тут – война. Боксеры эти зачали Благовещенск бомбить через Амур. Нас всех перволетков в эшелон – и туда, – Маджуга помолчал, потом успокоился и улыбнулся: – Ну зато и повоевали мы! С тех пор, думаю, спесь-то сошла с их…

– Сошла, Арсений, сошла, – поддакивал Мизинов, устраиваясь на облучке: – Полезай ко мне.

Маджуга кое-как угнездился на одном сиденье с Мизиновым, и генерал пустил Бурку легкой рысью. До центра города было версты две с половиной.

– А Ойхэ мне обязан жизнью, – возвращаясь к недавнему разговору, сказал Мизинов. – По меньшей мере, жизнью своих родителей.

– Ну да?! – недоверчиво покосился на него Маджуга.

– Да, Арсений, да. Полгода назад я взял его третьим кучером по просьбе одного купца…

– Такого ж, как вы? – лукаво подмигнул Маджуга.

– Будь милостив, Арсений, не перебивай, – Мизинов шутливо шлепнул хорунжего по колену. – Не такого – поименитее. Его фирма основана еще его отцом. Слыхал, наверное, – «Куземов и компаньоны»?

– Слыхивал. Знатная фамилия.

– Ну, так вот. Ойхэ – матхэй. Есть в Маньчжурии такое племя – люди мужественные и гордые, ловкие охотники на тигров.

Отец Ойхэ долго работал у Куземова, сын с двенадцати лет жил тоже у купца. Потом отец заболел, работать стало трудно, и старик вернулся в родное селение. А у них существует что-то типа корсиканской вендетты…

– Чего-чего? – не понял Маджуга.

– Ах да, извини, Арсений. Это родовая месть такая. Если виноват, например, только дед, то мстить будут даже внукам и правнукам. И мстить жестоко…

– Бритвой по горлу – и в колодец?

– Еще суровее. Ну, ты же знаешь китайцев, у них богатые традиции казни. Деда Ойхэ, например, казнили так. Избили до полусмерти и бросили в большую железную клетку. Рядом положили копье. Потом впустили в клетку пойманного в тайге и вымученного голодом тигра. Зверь чует кровь, мчится к избитому. У того есть еще возможность обороняться – надо только бросить копье…

– Ну да! – и Маджуга резко взмахнул рукой, демонстрируя метание копья.

– Не все так просто, – перебил его Мизинов. – Возможность-то есть, да вот сил больше не осталось. И приговоренный к такой жуткой смерти с отчаянием понимает, что не только бросить копье, но даже поднять его сил больше нет…

– Я ведь говорил, ваше превосходительство, настоящие бесермены!..

– Маньчжуры – не мусульмане, Арсений.

– По мне все одно – нехристи!.. Но что же с мальчонкой-то?

– Так вот. Роду Ойхэ грозила такая же месть, уж не знаю, за что, не вдавался в эти дикие подробности. Отец испугался, что мальчика ждет жуткая смерть, и захотел хоть как-то уберечь его от опасности. Он обратился к Куземову. А тот, зная нашу с тобой военную принадлежность, попросил меня защитить семью Ойхэ. Я отрядил десяток наших во главе с Кандауровым, и они быстрехонько слетали в родное село Ойхэ и навели там порядок. Ну, ты сам знаешь своих, знаешь, как они умеют работать…

– Еще бы! – гордо ответил Маджуга. Но вдруг замер, как бы что-то припомнив, и выпалил: – Так это что же получается, Лександра Петрович, когда лонись[8]8
  Лонись – в прошлом году.


[Закрыть] Филипповым постом вы отправляли Кандаурова, как вы сказывали, разведать несколько новых приисков, значится, он там с ребятами того… ну, головы поотрывал этим мстителям?

– Получается так, Арсений, – кивнул Мизинов.

– Ну, хитрец Кандауров! Вот бабай[9]9
  Бабай – здесь: нелюдимый, угрюмый человек.


[Закрыть], между нами будь молвлено! И мне – ни слова!

– Ты не держи памяти на него, хорунжий, – ответил Мизинов. – В военное время, сам понимаешь, всегда лучше рот на замке держать.

– Оно верно, – согласился Маджуга и замолчал, насупившись.

– Ну, так вот, – продолжал Мизинов, – уже полгода Ойхэ у меня. Насколько привязан ко мне – ты и сам видишь. Кстати, ты сам слышал, как он обратился ко мне – «айча». Это на их языке нечто вроде «отец, защитник»…

– Нехристи они все же, Лександра Петрович… К тому же вон Благовещенск бомбили… – пробурчал Маджуга.

– Благовещенск – это земля амурских казаков…

– Оно так, но ведь все одно братья наши, кристияне!..

Мизинов еще раз умилился, искоса взглянув на этого коренного забайкальца, вышедшего в офицеры из рядовых за неслыханную храбрость и дерзость. Во время Брусиловского прорыва вахмистр Маджуга первым в своей дивизии во главе двух десятков казаков, когда погиб сотник, проскочил вражеские окопы, перебил австрияков, захватил батарею, чем способствовал успешной атаке пехотных частей. За это был представлен к солдатскому Георгию, однако командир полка ходатайствовал о присвоении храброму казаку офицерского чина. Так и стал Арсений Маджуга подхорунжим[10]10
  Подхорунжий – первый офицерский чин в казачьих войсках, равный армейскому прапорщику.


[Закрыть]. Следующий офицерский чин[11]11
  В описываемое время Маджуга хорунжий, то есть подпоручик.


[Закрыть] он заработал уже под Пермью, когда вместе с Пепеляевым освобождал от красных этот красивый уральский город…

Все это Мизинов узнал год назад, во время похода, от самих казаков отряда и лишний раз убедился: богата земля героями, и эти герои порой ходят совсем рядом…

«Или едут, как сейчас», – подумал Мизинов и еще раз посмотрел на Маджугу. Но тот не заметил взгляда генерала. Он молчал и, казалось, крепко задумался о чем-то.

Бричка уже въезжала в Харбин.