Текст книги "Документ В поисках Либереи"

– А я вообще ничего не понимаю: зачем ехать, зачем искать эту внучку, причём здесь я? – сказал Александр теряясь в догадках. Он действительно был далёк от темы, он хотел получить свои деньги и совсем не хотел учавствовать ни в каких поисках.

Редактор понимающе качнул головой:

– Да, вы не в курсе.. Но, похоже, внучка фабриканта увезла рукопись в Петроград. Это пока только предположение, но оно более оптимистичное, чем если бы рукопись забрал убийца.

Через некоторе время в голове у поручика начало проясняться. Он вспомнил последние слова старика и кажется понял, что он имел в виду, говоря о мерах, которые нужно принять.

– Похоже, что Фёдор Яковлевич успел… – неожиданно для себя проговорился Александр, и увидев устремлённый на него взгляд редактора, пояснил.

– Когда он узнал, что отец умер, то захотел приобрести мою часть рукописи. Он понял, что предназначение её раскрыто и решил принять меры…

Редактор хитро прищурившись посмотрел на Александра и задал вопрос, в котором явно чувствовался подвох:

– Я правильно информирован, что ваш дедушка был герой войны и декабрист?

– Да. – ответил Александр, пока не понимая куда клонит Рене.

Рене встал и подошёл к молодому человеку, и наклонившись к его аккуратно уложенной шевелюре, проговорил еле слышно ему на ухо:

– Когда он, после неудавшегося восстания, бежал во Францию – Франция приняла его. Это верно?

– Да, насколько мне известно – это так. Он присягнул Франции.

Редактор выдержав паузу, направился обратно к своему столу, сел и закончил тоном ментора:

– Вот, поэтому, вы завтра отправитесь в Россию и будете делать там всё, что пойдёт на благо Франции.

Редактор обернулся к Ришару:

– Теперь вопрос к вам, мсье Ален…

Александр, получив урок долга и чести, сидел и переваривал услышанное, наблюдая, как редактор, который переключившись на Ришара, обсуждал детали предстоящей операции.

В этот момент, без стука, в кабинет заглянула молодая сотрудница редакции. Её игривая улыбка погасла, едва она увидела, что редактор не один. Она извинилась и уже хотела закрыть за собой дверь, как Рене окликнул её:

– Что тебе, Мартин?

Девушка нерешительно замялась в дверях, но поняв, что отступать поздно, она сказала обращаясь к Рене:

– Я принесла статью о собаках в Булонском лесу… Ну ту, что вы обсуждали со мной вчера вечером.– обворожительным в голосом произнесла журналистка и слегка покраснела.

Редактор деревянным голосом подтвердил:

– Да, да… помню, оставь её, пожалуйста, на столе. Я прочту и мы потом с тобой всё обсудим.

Девушка с модной стрижкой «а-ля гарсон» прошла по персидскому ковру и положила несколько листков на край стола. В кабинете повисла двусмысленная пауза. Все смотрели, как стройная визитёрша, которая несколько диссонировала с деловой обстановкой кабинета, развернувшись, породистой походкой направилась к выходу.

– Мда, вот такие вот у нас кадры.. – задумчиво протянул редактор, когда молодое дарование вышло за дверь.

– Мда, – ещё раз повторил Рене и взгляд его стал осмысленным, – Но вернёмся к нашим баранам.

Он посмотрел на сидевших перед ним сотрудников:

– Вы двое, … чтобы вас уже завтра не было во Франции.

***

На следующий день, ближе к вечеру, новоиспечённый французский журналист с русской фамилией Кожемяка уже топтался на перроне Восточного вокзала у вагона № 5 поезда «Париж-Петроград». На вокзале стояла беспорядочная суматоха, которую трудно спутать с любым другим человеческим действом: люди отправлялись в путешествие. Здесь был весь набор человеческих судеб, чувств и эмоций – Надежда, Боль, Радость, Слёзы и Расставание. Люди нагружённые баулами, чемоданчиками и кофрами стекались сюда со всего города. Вся эта масса, оторвавшись от насиженных мест, в едином порыве стремилось к вагонам. Пассажиры первого класса делали это с достоинство, так как их багаж несли дюжие носильщики в серых фартуках с бляхами на груди. Они зычно кричали требуя «дорогу» и шли вперёд, расчищая дорогу важным пассажирам. Те, кто ехал вторым классом, несли своей багаж сами и довольствовались купе попроще, а так как третьего класса не было вовсе, желающие могли ехать на крыше, как это делали в России и Польше.

Александр увидел Ришара, когда тот подошёл к нему вплотную. В одной руке Ален держал большой баул, а в другой трость. Только теперь Александр заметил, что агент немного хромает. Они предъявили свои билеты внушительному стюарду в серой униформе и вошли в вагон. Как и полагалось в вагоне первого класса на полу была расстелена симпатичная ковровая дорожка, а на окнах коридора имелись жалюзи, которые при необходимости, можно было закрыть. Найдя своё купе, наши герои побросали багаж и подошли к окнам выходящим на перрон. Ален, открыв окно, закурил. Александр смотрел на сутолоку последних минут, всегда усиливающуюся перед отправлением поезда. Он увидел, как мимо пробежал сомнительного вида мужчина с большим коричневым чемоданом, а за ним, с большим отставанием, толстый полицейский, который с надрывным хрипом боролся с отдышкой. Парочка на перроне, напротив окна обнималась, не обращая ни на кого внимания. Они прощались. Увидев офицерскую русскую бекешу, надетую на мужчину, Александр признал в нём молодого офицера из Русской бригады, вернее, той уцелевшей её части, что осталась после поражения на «Линии Зигфрида». Они стояли обнявшись пока проводник не дал третий гудок. Офицер оторвался от возлюбленной, и подхватив свой кофр, прыгнул на ступени вагона. Поезд дернулся, по вагонам пробежала дрожь. Офицер, покачнувшись, устоял в дверях вагона и когда поезд, набирая скорость, двинулся в путь, послал воздушный поцелуй девице стоящей на перроне. Вокзал вскоре остался позади. Поезд, гремя на стыках, перебрался на главную колею, и хлопнув дверью тамбура, офицер улыбаясь подошёл к псевдожурналистам, радостный, возбужденный и безумно молодой.

– Господа, я счастлив представиться, – сказал он шутливо сделав реверанс, —подпоручик Якушев, Олег Алексеевич – прошу любить и жаловать. – подпоручик счастливо рассмеялся, как мальчишка, подмигнул и добавил:

– Чур я проставляюсь!

Александр переглянулся с Ришаром. Тот пожал плечами, мол: почему нет? От слова произнесённого, до выпивки, – дистанция весьма короткая. И вот на столике купе – коньяк и шпроты. Не прошло и получаса, как журналисты, уже знали всё о графе Якушеве и его большой дружной семье. О том, с какой радостью встретят дома вернувшегося с того света, выжившего русского солдата. Подпоручик быстро захмелел, и когда Александр с Ришаром вышли проветриться, он мирно заснул на диване Кожемяки. Делать нечего – Александр переселился в соседнее купе. Ночью ему не спалось, в купе было душно, он вышел в коридор и прильнул лбом к холодному стеклу. За окном была вселенская темнота, лишь кое-где мелькали огоньки в домах: где-то этой ночью не спали. Он вглядывался в черноту ночи и в голову лезли мысли о необъятности мира, казалось, что не поезд, а он летит в ночи, подобно демону с картины больного русского художника и на ум приходили стихи другого русского: «печальный демон, дух изгнанья..»… Часа в два Александра сморило, он ушёл в купе, лёг на место подпоручика и тут же уснул.

Утром он проснулся от того, что поезд резко дернулся и остановился. Диван напротив пустовал. Война вносила свои коррективы и вагоны первого класса были едва заполнены на треть. В Европе, опалённой войной, путешествовали только самые смелые или те, кому ехать было «в край». Александр посмотрел в окно и увидел санитарный поезд из которого выгружали раненых. Похоже в Германии дела шли не очень. Александр попытался глотнуть: во рту было ощущение, что там всю ночь гадили мерзкие коты, нёбо здорово пересохло и хотелось пить. Поискав глазами минералку на столике, он вспомнил, что вчера подпоручик наведывался в своё купе и притащил две бутылки «Луи Перье». Александр встал с дивана, и пошатываясь, побрёл в своё купе, где спали вчерашние собутыльники. Первое, что бросилось ему в глаза – были валяющиеся на столе пустые бутылки и неестественная поза подпоручика Якушева. Он лежал выгнувшись дугой на диване, том самом, на котором должен был лежать Александр. Застывшие глаза его смотрели на угол столика, а из груди торчал предмет похожий на спицу.

Остатки хмеля мигом покинули голову Александра, он бросился к спящему Ришару. Тот проснулся мгновенно, будто не спал вовсе, и увидев над собой растерянного поручика, спросил:

– Что?

– Ален, у нас,.. похоже, убийство…

Глава 3

Елизавета Яковлевна Калашникова была очень современной и образованной девушкой. В 1915 году, сменив белую униформу «Смольного» на триколор суфражисток, она уехала к деду в Париж, где активно включилась в движение и однажды чуть не попала в полицию, за участие в акциях Розы Люксембург. Однажды, на одном из митингов, она встретилась с соратником Владимира Ульянова, который доходчиво объяснил ей, что быть богатым – плохо. Она увлеклась этой идеей и даже посетила собрание маленькой партии, называвшейся почему-то «большевистской». Дед не одобрял её увлечения, но внучку любил очень и позволял ей многое. Поэтому Лизу удивила и даже напугала та безапелляционностью, с которой он приказал ей срочно выехать в Россию. В дорогу он дал саквояж, в котором, кроме червонцев и валюты лежал продолговатый кожаный пенал, обмотанный тесьмой. Его было приказано хранить, как зеницу ока и передать отцу по прибытию в Петроград. Яков Фёдорович занимался делами семьи с тех пор, когда Фёдор Яковлевича ушёл от дел и поселился в Париже.

В Петроград Елизавета прибыла в полдень 17 августа 1917 года. Добравшись домой она побросала вещи посреди большой прихожей, скинула шляпку, модные ботиночки на каблучке французской мастерской «Рошана» и побежала в кабинет отца, чтобы чмокнуть папеньку в его лоб все больше переходящий в лысину. После поцелуев и объятий, Лиза вручила отцу баул деда. Тот, достал футляр, и прочитав записку находившуюся там вместе с рукописью, тихо, чтобы не слышала дочь, проговорил с досадой:

– Выходит, охота началась…

Затем повернулся к дочери и поинтересовался не скрывая иронии:

– Ну как, ты ещё не нашла себе жениха в Париже? Или ваше женское движение против этих условностей!

– Папенька! – воскликнула Елизавета и обижено надула губки.

– Ну полно, полно…– примирительно проворчал Яков Фёдорович и достал из ящика стола золотую булавку в виде летящего пересмешника. – Вот возьми, она точно такая же, как у дедушки. Будешь носить её вместе со своим трёхцветным бантом. Как там у вас: фиолетовый/преданность/, белый/чистота/, зелёный/надежда/?

– Женщина равна мужчине. Мы за гендерное равенство. – с пылкостью революционерки ответила дочь.

– Ну да, сейчас гендерное равенство, а потом гендерная неразбериха! Сейчас вы хотите быть равными мужчинам, а потом кто-то из вас захочет поменять пол.

– Это как?

– Я не знаю, но если есть запрос общества, уж будь спокойна – досужие умы найдут способ, как всё сделать.

Лиза на мгновение задумалась, стараясь представить себя мужчиной.

– Нет, этого я думаю не случится,– сказала она убеждённо.

– Дай то бог.– вздохнул Калашников-старший.

***

Вечером Елизавета позвонила по номеру, который дала ей парижская подруга Камила Арден. Узнав, что Елизавета должна срочно отбыть в Россию, та попросила захватить посылочку для её знакомых, живших недалёко от Лиговки. Елизавета согласилась. От Васильевского острова до Набережной обводного канала Лиза добиралась достаточно долго. На дороге пролётку пару раз освистывали кучки солдат с явно недружественными намерениями, так что кучеру оставалось только молча петлять между стоящими на дороге не рискуя кричать: «Пади»!

Возле доходного дома с серыми стенами и облупленными колоннами парадного входа, который по случаю революции был закрыт, Елизавета отпустила извозчика и прошла через арку в колодец двора, где в одном из подъездов, находилась нужная квартира. Поднявшись на второй этаж она постучала в белую опрятную дверь с табличкой: «Доктор Бортич Э. И.». Дверь открылась и на пороге появился человек лет пятидесяти с чёрной, как смоль шелковистой бородкой и такими же ухоженными, загнутыми кверху, словно вызов общественному мнению, усами.

– Чему обязан? – спросил обладатель замечательных усов и бороды, внимательно и оценивающе разглядывая Елизавету.

– Я от Камиллы..– произнесла смутившись девушка. Ей сразу не понравилось бесцеремонное поведение бородача в летах.

– Ах да, Камила…– произнёс тот и крикнул кому-то в комнаты – Ирен, это к тебе!

Бородач ушёл и его место заняла девица в зелёном халате с жёлтыми птицами и домашних туфлях с каблуком. Девица, оценивающе оглядела Лизу, приветливо улыбнулась и сказала:

– Проходите пожалуйста, Камила телеграфировала мне. Вы – Лиза. Ведь правда?

Елизавета кивнула, осторожно вошла и протянула перевязанную шпагатом посылку. Поглядев в карие глаза Ирен, на всякий случай спросила:

– А вы Ирен?

– Да, – сказала девица, принимая свёрток.– Скажите, как там Камила? Она сообщила в телеграмме толь о том, что вы прибудете сегодня. Остальное, я надеюсь, вы расскажете мне за чаем. – Ирен проводила Лизу в столовую. Из комнаты, где находился кабинет хозяина таблички: «Бортич Э. И.», выглянул обладатель шикарных усов, но увидев сидящих девиц, скрылся обратно.

– Это мой отец, Эммануил Илларионович. – прокомментировала это мимолётное видение Ирен. – Он практикует на дому. Так, что Камилла?…

Елизавета рассказала, что с Камиллой познакомилась на собрании госпожи Панкхерст, которая, с подачи своего мужа, английского журналиста, подняла большую волну в Париже против дискриминации женщин. Сидя в столовой за чаем, Лиза поведала Ирен о деятельности Камиллы в общеевропейском движении суфражисток, стараясь вспомнить всё до мельчайших деталей. Получило достаточно ёмко и пафосно. В свою очередь Ирен поведала Лизе о том, что происходит в Петрограде. О том, с каким энтузиазмом и надеждой была встречена Февральская революция, какие высокие идеалы и задачи выступили на повестку дня…

– Сейчас, как никогда, женщины должны стать плечо к плечу рядом с мужчинами,… Грядут новые времена, новые отношения…

Они выпили по третьей чашке чая и Елизавета собралась уходить.

– А вы приходите к нам на кружок. – сказала на прощание Ирен, – Мы собираемся каждую среду и пятницу. Говорим, спорим, поём… Это недалёко отсюда, на Лиговке, дом 45, в квартире госпожи Алльпенбаум.

– Хорошо, я приду, – пообещала Лиза.

Через два дня, в среду Елизавета за завтраком спросила у отца, что он думает об недавнем отречении царя и создании Временного правительства, о том, что будет дальше… Будут ли в новом правительстве представлены женщины? Говорят, что будут! Удивительное время! Что ты об этом думаешь?

Услышав это, Яков Фёдорович уронил вилку и внимательно, как-то с опаской и сожалением, посмотрел на дочь.

– Я думаю Фабрику придётся закрыть. – сказал он с сожалением и сарказмом. —Сеялки, похоже, нескоро понадобятся. В армии бардак, по улицам разгуливает сброд – анархисты, дезертиры, матросня! Львов несёт какую-то либеральную чепуху! Стыдно и страшно! – старший Калашников схватил вилку и стал раздражённо тыкать ею в оливку. Не достигнув желаемого он, в сердцах, бросил вилку на скатерть.

– Мне, видимо, придётся смириться с этим. Иначе всё пойдёт прахом.

Схватив газету, он направился в кабинет так и не доев свой завтрак, но по пути туда остановился и попросил Дашу принести ему кофе. В тот день Елизавета больше не видела отца. После завтрака она ушла к себе и до обеда листала подборку газет «Русское слово», где прочла статью о первом съезде женщин России, а также о восстании в войсках, об отречении Великого Князя Михаила Александровича и многое другое, о чём с удивлением узнала впервые. Часам к двенадцати отец уехал на фабрику и Елизавета обедала в одиночестве, под недовольное ворчание кухарки о «временах антихриста» и «смуты». Наскоро поев, Лиза решила пройтись по городу и вдохнуть забытый воздух Питера. Выйдя из дома, лёгкими шагами девушка прошла по Первой линии к дворцу Меньшикова, ощущая на лице влажный ветерок с Невы. Радостное состояние здорового тела и молодости подмывало её взлететь над улицей и отправиться в путешествие над любимым городом. На пересечении с Большим проспектом Елизавета остановилась, пропуская несколько грузовиков заполненных солдатами, ощетинившихся винтовками и штыками. Агрессивную группу замыкала легковушка итальянской фирмы «Ламборджини» с сидевшими в ней высшими армейскими чинами. Старушки, стоящие на тротуаре, позади Елизаветы, перекрестились и поспешили через дорогу в хлебную лавку Петровского. «Поехали, антихристы».– услышала она обрывки фраз проходивших мимо бабулек, – «В Таврический наверно..»

Выйдя на Университетскую набережную, Лиза повернула налево и пошла в сторону Кунсткамеры, возвышавшейся возле дворцового моста. Навстречу ей по проезжей части бежала толпа горожан выкрикивая проклятия и угрозы Временному правительству. Они бежали к казармам резервного лейб-гвардии Финляндского полка, который не признал нового правительства. Находившийся на 45 линии Васильевского острова резерв был вновь создан взамен сражавшемуся на Рижском фронте основному полку. Офицеры, не подчинившиеся приказу, выдвинулись в район Кронштадта для блокировки Кронштадского совета, объявившего себя единственной властью в городе. Толпа схлынула в направлении Горного института и прохожие, застигнутые её потоком, отлепившись от стен, продолжили свой путь. Елизавета прошла до Дворцового моста и остановилась. Она смотрела на Английскую набережную, где сиял в солнечном свете шпиль Адмиралтейства, на Исакий и маленькую фигурку «Медного всадника» и в душе появилось чувство благодарности горожанам, прославившим этот город и ставших его судьбой. Она смотрела на легендарные камни, каждый из которых имел своё великое имя, и ей очень хотелось, чтобы и её камень тоже был здесь.

Ближе к вечеру, сказав Дарье чтобы к ужину её не ждали, Елизавета отправилась на Лиговку. В квартире Элеоноры Алльпенбаум собралось порядка пятнадцати женщин разного возраста и социальных слоёв общества. Ирен представила Елизавету как подругу Камиллы, только что прибывшую из Парижа и этого было достаточно. Вокруг она увидела приветливые улыбки и звуки одобрения. Заинтересованные взгляды пробежали по её фигуре, облачённой в парижскую обёртку. Подали чай и какие-то сушки, – угощение не весть какое, но для разговора – в самый раз. Элен пригласила всех участников к столу, и когда члены кружка расселись, объявила:

– Сегодня мы будем обсуждать последний выпуск «Журнала для женщин». Надеюсь все читали?

За столом оживились. В глазах эмансипированных дам зажёгся огонёк фанатизма. Элен продолжала:

– Недавно произошло событие, важность которого трудно переоценить. Я имею в виду Всероссийский Съезд женщин. Наконец, случилось то, к чему стремились все прогрессивные женщины мира – Мы объединились! Ура товарищи! – экзальтированные слова Элен потонули в овациях и выкриках: «Ура!».

Подождав пока восторг собравшихся поутих, Элен сказала:

– Вот что говорила председатель Петроградской организации товарищ Равикович. – Элен взяла газету и прочла длинный абзац, выделенный из речи главной феминистки Питера. Там говорилось о новом формате отношений в семье, о месте женщины в демократическом обществе и свальном грехе замаскированном под определение: «свободная любовь». Женщины, разогретые своими фантазиями, полузакрыв глаза думали о лучезарном обществе свободных отношений. Им казалось, что там, в будуарах страсти познают они сокровенные знания высоких отношений… Когда Элен закончила, вместе с ней, похоже, закончила и половина посетительниц кружка. Потом собравшиеся обсудили фасоны моды, и под конец, получили полезные советы, как обойтись без прислуги.

Расходились поздно. Ирен предложила пройтись по засыпающему городу. Белые ночи потеряли свою силу силу и уже в двенадцать было темно. Они прошли до Николаевского вокзала и Елизавета почувствовала, что Ирен как-то странно прижимается к ней, как-то более плотно, чем это положено в приятельских отношениях. Поначалу Елизавета подумала, что её знакомая озябла, но, посмотрев ей в глаза, она всё поняла:

– Нет, – засмеявшись сказала она. – Ты не по адресу, подруга.

Они расстались на этой ноте. Елизавета поймала пролётку и всю дорогу домой веселилась от души, вспомнив случаи из жизни в Смольном институте. Девушки подверженные этой запретной страсти были известны наперечёт. На них смотрели, как на диковинных существ из другого мира. Но то, что было известно даже младшим классам, странным образом не доходило до ушей воспитательниц и администрации. Табу на стукачество и круговая порука были сильны в Смольном и «сексотам» пришлось бы не сладко, рискни кто-нибудь из них наушничать о том, что происходит в спальных комнатах после отбоя.

Пролётка ехала по Невскому и возле Аничкова моста кучер остановился прикурить, но Елизавета поторопила его – до разведения мостов оставалось меньше получаса.

– Не бойтесь барышня, успеем, – проговорил баском кучер и дёрнул поводья.

В отличии от Лиговки, на Невском было людно: одни возвращались домой с гулянки, другие отправлялись в ночную смену, а кто-то, просто не мог спать в эту тёплую ночь. Проскочив без остановок проспект, пролетка выскочила на полном ходу на Дворцовый мост и через пять минут, остановилась у особняка фабриканта Калашникова. Расплатившись с извозчиком, Лиза вошла в подъезд. В доме было сумрачно и тихо. Пройдя коридор и прихожую, которые освещались электрическими рожками, Лиза вошла в полутёмный зал и тут только заметила в полуоткрытую дверь кабинета отца полоску света. «Надо же, не спит..» – подумала девушка, и направившись к себе, споткнулась о что-то большое и мягкое… Елизавета упала, и больно ударилась. Пересилив боль, она наощупь поискала руками препятствие, о которое запнулись её ноги.

То, что она обнаружила повергло её в животный ужас – это была кухарка Дарья. Она лежала перед ней на спине и теперь Лиза поняла почему ей мокро и скользко стоять на коленях. Наконец она закричала, дико и громко. Скользя и падая, она смогла подняться с пола и попыталась бежать прочь. Она выбежала в прихожую, продолжая кричать и в это время сбоку что-то прилетело ей в голову.

Лиза пришла в себя от резкого запаха спирта. Она открыла глаза и скривилась от боли в затылке. В комнате было светло. Молодой мужчина давший ей понюхать спирт удовлетворённо хмыкнул и сказал, обращаясь к другому мужчине постарше:

– Порядок, внучка жива.

– Это есть хорошо, – ответил второй с прононсом: он был явно французом.

Елизавета ойкнула и села на диванчике, куда её перенесли с пола.

– Вы кто такие и что здесь происходит?– спросила она оглядывая кабинет отца, но когда опять увидела лежащую на пороге в спальню кухарку, зажала рот рукой чтобы не закричать. Все было реально – и труп и шишка на затылке и эти незнакомцы в доме.

– Что происходит, я вас спрашиваю. Кто вы?– почти крикнула Елизавета, но осеклась наткнувшись на холодный взгляд француза. Тот продолжал методично обыскивать кабинет не упуская ничего из виду. Открученные ножки у стульев и кресел валялись вместе с вспоротыми обивками сидений и распотрошёнными книгами. Она перевела взгляд на молодого и с мольбой спросила:

– Так что же всё-таки сучилось?

– Мадмуазель, вам ничего не угрожает, все самое страшное позади, – молодой человек посмотрел на тело кухарки и добавил со вздохом. – Но боюсь, это не единственная ваша потеря.

– Отец! – воскликнула в ужасе девушка.

– О нет, с отцом всё более-менее в порядке– он лежит в глубоком нокауте… Ваш дед погиб в Париже. Я сожалею.. – и молодой человек добавил: – У нас с ним было короткое знакомство.

Известие о кончине деда окончательно сломало Лизу. Не в силах больше сдерживаться, она дала волю слезам. Незнакомец неуклюже пытался уговорить её прийти в себя, и это, вскоре, возымело действие: поплакав она, успокоилась. Посмотрев на незнакомца она вытерла слёзы и спросила:

– Кто вы?

Молодой человек принял официальную позу фигляра и щёлкнул по военному каблуками:

– Разрешите представиться, отставной поручик французского егерского полка, Кожемяка Александр Андреевич.

Глава 4

Конечно, это был он, граф Александр Андреевич Кожемяка, волей судьбы и французской разведки, засланный в Россию вместе с профессиональным агентом Ришаром. Оказавшись в двусмысленном положении недалеко от германо-польской границы, им пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы исчезнуть за несколько минут до паспортного контроля на границе. Убитый Якушев остался лежать на диване, а наши герои исчезли в утренней дымке германского местечка Воншен.

Воспользовавшись туманом, они скрытно перешли границу и сели в этот же поезд уже на территории Польши. Они залезли в вагон второго класса и оттуда перебрались к обитателям «третьего класса» на крышу. Там они без особых тревог и удобств ехали почти сутки до Гатчины.

Елизавету нашли быстро. У Ришара были данные на семью Калашниковых, и несомненно, имелись особые инструкции касательно всех фигурантов операции, но Александр в эти тайные установки посвящён не был и свою роль в этой истории, представлял туманно.

Они взяли дом под постоянный контроль. В третьем часу девушка вышла из дома и направилась к Университетской набережной, где прогулявшись до Николаевского моста, вернулась домой и вышла только к вечеру. Она села в экипаж и отправилась к Обводному каналу, район Лиговки. Когда соглядатаи сопроводили Елизавету до места, Ришар, вдруг, снял наблюдение. Он сказал, что необходимо ехать на почтамт. Александр возразил:

– Разве мы не должны следить за ней?

– Она уже никуда не денется, перехватим её позже. Не забывай, кроме девушки, у нас есть ещё и другие задания.

Александр умолк. Шпионить ему совсем не хотелось, но он помалкивал, надеясь в нужный момент повернуть ситуацию в свою сторону.

Ришар написал несколько телеграмм, явно используя какой-то шифр, из чего Александр понял, что не все в послания предназначены для чужих глаз. Отправив телеграммы Ален сокрушённо произнёс:

– Почему мы не можем воспользоваться телеграфом посольства? Ведь сколько времени теряем! – Ришар раздражённо покрошил корешки телеграмм в корзину с мусором, и направившись к выходу, произнёс без особого энтузиазма:

– Ну что же, теперь к нашей подопечной…

Ждать пришлось долго. Лишь в двенадцатом часу Елизавета покинула гостеприимный дом вместе с девицей одетой в цвета воинствующих суфражисток. Они пошли по Лиговскому проспекту в сторону Николаевского вокзала. Улица была пустынна. Держась на почтительном расстоянии наблюдатели пошли за девушками с видом прогуливающихся бездельников, глазея в окна и витрины магазинов. У вокзала произошла сценка, суть которой они не поняли: девушки, вдруг, расстались и Елизавета лихо прыгнула в пролежавший мимо экипаж. Пока опешившие соглядатаи поймали свободного лихача, экипаж с Елизаветой скрылась в глубине Невского проспекта. Они попытались догнать беглянку, но подъехав к особняку Калашниковых, увидели пустую улицу. Ален сделал знак вознице подождать, подошёл к приоткрытой двери и заглянул внутрь. В парадной было темно. В этот момент из дома раздались громкие крики, что-то с грохотом упало, затем послышались шаги и стало тихо. Ришар достал «браунинг» и осторожно вошёл в парадную. Александр двинулся следом. Они миновали широкую лестницу, прошли в открытую прихожую, и включив свет, увидели лежащую без сознания Елизавету, а чуть далее тело женщины в луже крови. Александр услышал, как кто-то быстрыми шагами удаляется к чёрному входу, и схватив тяжелую каминную кочергу, устремился за погромщиком. Внизу на лестнице ведущей к чёрному выходу, он увидел мелькнувшие белые волосы, чёрную кожанку и сапоги для верховой езды, но, сбежав вниз во двор, никого не обнаружил. Погромщик исчез без следа. Александр вернулся в дом. Ришара он нашёл в спальне осматривающим лежащего возле кровати мужчину в пижаме и ночном фланелевом колпаке. Мужчина был без сознания. На правом виске его запеклась гематома, из чего было ясно, что напавший был левша. Они с трудом затащили грузного мужчину на кровать и вернулись в зал. Увидев, что прислуге помочь уже нельзя, Александр отнёс девушку в кабинет и уложил на диван. От холодной воды из графина, Лиза пришла в себя.

Она провела рукой по лицу, и глядя, как Ришар уничтожает мебель, спросила:

– Что вы тут делаете? – её вопрос повис в воздухе. Незнакомцы не обращая на неё внимания продолжали обыскивать кабинет. Она спросила ещё раз, и уже совсем прийдя в себя, крикнула, вконец потеряв терпение:

– Мне кто-нибудь ответит, наконец!?

– Они ищут рукопись. – раздался еле слышный голос.

Елизавета и оба искателя приключений оглянулись и увидели в дверях Якова Фёдоровича, который с трудом держался на ногах и был бледен, как сама смерть. Он шатаясь прошёл к открытому ящику стола и упал без сил в кресло, которе ещё не успел разобрать Ришар.

– В этом ящике было то, что вы искали… – сказал он уставшим голосом, обращаясь к незнакомцам проникшим в дом.

Ришар метнулся к столу и заглянул в ящик стола – он был, действительно пуст. Издав звериный рык, и призывая на французском всех чертей, Ален с яростью вырвал ящик из ниши стола, и грохнув его об пол, несколько раз пнул его ногой. Насытившись местью, к ни в чём не повинному представителю мебельного ампира, француз успокоился и уже своим обычным голосом начал допрос хозяина дома:

– Опишите мне, как выглядели те, кто напал на вас. Сколько их было, как одеты. О чём говорили, что спрашивали… мне важно всё.

Яков Федорович задумался нахмурив лоб, затем потрогал висок, поморщился и сказал:

– Я видел одного. В смысле… нападавшего. Я помню он был высок и, по моему, альбинос.

– Кто? – не понял Ришар.

– Ну альбинос, человек с отсутствием пигмента… на теле и волосах.. как белая ворона… Он действовал и говорил быстро. Убил нашу кухарку одним ударом и даже не оглянулся. Бедная Дарья, если бы не закричала… – фабрикант сокрушённо покачал головой.

– Не отвлекайтесь пожалуйста – холодно сказал Рене. – Только факты.. Продолжайте.

Яков Фёдорович обречённо кивнул и продолжил:

– Своими действиями он напоминал вас – тоже рылся в моем кабинете и расспрашивал о рукописи. Вы тоже будете пытать меня?

– Мы собирались купить у вас эту часть рукописи. Так же, как купили часть, которую хранила его семья… Он подтвердит.– Ален указал на Александра. Фабрикант бросил взгляд на предателя и Александру стало не по себе.

– Я об этом ничего не знал, – попытался оправдаться Александр, – Это мой отец купил мне таким образом свободу.