Текст книги "Докумен Одноухий"

Глава 1

Одноухий жил в подвале девятиэтажного дома, в одном из многочисленных закоулков, среди сплетения труб и электрических кабелей. Там, в глубокой нише на пыльном ватнике, забытом кем-то из сантехников, находилась его лёжка. Рядом обитали другие особи, половина которых приходилась ему близкими родственниками, как впрочем и остальная кошачья масса, поскольку еле ползающий патриарх, употребивший когда-то своё семя для создания местной популяции кошек, был ещё жив и воспринимался потомками вроде Адама. Не удивительно, что семьдесят два обитателя жившие в этой агломерации, были его чёрными копиями. На фоне этой доминирующей расцветки появление на свет непопулярной масти, напрочь раскололо генетическое древо и веру в историческое превосходство чёрного цвета, потому как Одноухий родился белым. Этот генный сбой произвёл эффект разорвавшейся бомбы и первой реакцией окружающих было решение избавиться от мутанта. Но, когда в закуток, где со своим выводком находилась мама-кошка, пришли законники кошачьего сейма, случилось то, что и должно было случиться – мать встала на защиту своего отпрыска. В результате, короткой, но яростной схватки, законники отступили. Всеобщим решением кошачье большинство объявило ренегатке бойкот, и как это бывает в демократическом продвинутом сообществе, поставило вне закона. Мама-кошка, как могла, оберегала необычного отпрыска. Первым делом она обваляла сына в пыли и саже, после чего мех котёнка приобрёл грязно-серый оттенок, точь в точь такой же, как ватник сантехника. «Пожалуй этот цвет не такой вызывающий». – решила она, и успокоившись, потихоньку, стала выводить семейство на прогулки из своего убежища.

О мутанте вскоре забыли – как будто его вовсе не существовало, – но Одноухий уже понял свою исключительность. Правда, тогда он ещё не мог предвидеть, насколько это обстоятельство изменит его жизнь…

С тех пор, как он сделал первый вдох, его поразил запах этого мира. Резкий, сдобренный дорогим мускусом, разлитый в сжатом, до вязкости, воздухе, он доминировал в окружающем пространстве и заставлял воображение рисовать волнующие картины. К этому мощному запаху примешивалось большое количество других, менее явных ароматов. Они словно ноты вливались в полифонию музыки возникавших фантазий. Видения, мучившие его своей реальностью, несли в себе какие-то непонятные знаки, пытаясь понять которые, юный кот чуть не сошёл с ума. Он бродил в своём закутке, как сомнамбула, повторяя одно и тоже: «сектор ТС45, голубой карлик, направо, планета КЦ, Белый принц»… Сверстники чмарили его, как юродивого, и частенько били за странные фантазии, и когда он крикнул однажды, загнавшим его в тупик преследователям: «Мы не кошки, мы пришельцы с планеты Кац», над ним посмеялись, и здорово потрепав, повредили ухо. Когда увидели, что этот грязный, неопределенного цвета кот не в себе, экзекуцию прекратили и больше не трогали. Но, с тех пор, к нему прилепилось прозвище Одноухий. Когда он немного повзрослел и стал осторожен, он порвал все связи и жил изгоем в своём закутке, выползая на свежий воздух только по ночам.

Единственным другом в этом враждебном мире стал для него Прищуренный. Изгой, анархист и гендерно-неопределившийся здоровенный кот, явился однажды в воздухе, подобно Чеширской гримасе и помог избежать встречи с Серой тенью, жуткой и безжалостной птицей, которая чуть не унесла его в своё гнездо. Она всегда охотилась в этих местах на мелких грызунов и время от времени атаковала кошек. Нападала эта тварь из мести и давнишней ненависти к кошачьему племени, справедливо обвиняя «хвостатых» в гибели одного из первых своих выводков. Случилось так, что, в один из её ночных рейдов, Одноухий сидел у подвального оконца и наслаждался прохладой августовской ночи. Местная гопота, угомонившись, разбрелась по домам и над районом повисла благословенная тишина. Одноухий, вдохнув ароматы соседней мусорки, прикрыл глаза, впустил ночь в себя и завис в истоме. Обычно в это момент наступало пограничное состояние между реальностью и метафизикой…

…Сова вышла на бреющем со стороны единственно уцелевшего фонаря на углу дома и бесшумно нависла над жертвой. Она уже приноровилась, как половчее вцепиться животному в спину, но, к своему удивлению, за долю секунды до атаки, поняла, что цель исчезла. На том месте, где сидела добыча, теперь висело облако пыли. Сова покрутила головой с круглыми от возмущения глазами, раздраженно заклёкотала и присела на куст.

Из слухового оконца за ней следили две пары настороженных глаз..

– Благодарности не надо. – сказал спаситель, переведя взгляд на Одноухого. – Меня зовут Прищуренный. А тебя?

Одноухий, подавив в себе бешеное биение сердца, еле слышно ответил.

– Меня.. меня все зовут Одноухий.

Прищуренный поглядел на остаток того, что когда-то было ухом соседа и согласился.

– Содержание достойно названия. Похоже, друг мой, жизнь не научила тебя быть осмотрительнее. Впрочем как и меня… Видишь ли, таким особям, как мы с тобой надлежит быть вдвойне осторожным. Но.. – новый знакомый поднял вверх лапу, придавая значимость своим словам. – Мы будем вознаграждены – ибо изгои наследуют этот мир, потому, что умеют выживать вопреки проискам общества. – Прищуренный поднял морду в направлении птицы и констатировал: – И, кажется, наш преследователь понял, с кем имеет дело.

И действительно, сова, наконец, включив в голове камеры слежения, увидела, в замедленном темпе хронику произошедшего. Спасение одного «ушастика» другим наполнило сердце птицы разочарованием. Наверно так исчезает заветный приз, когда на финише, тебя обходит более удачливый соперник. Сова обижено ухнула, и сбив тяжелыми крыльями несколько сучьев, рванула в небо. Ночь для неё ещё не кончилась.

– Да, врагов у нас множество. – проводив взглядом сову, сказал Прищуренный. – И эта особь не самое страшное.

Одноухий согласно кивнул и спросил.

– Это да, но откуда ты всё знаешь?

– Опыт и наблюдательность. – назидательно ответил Прищуренный. Ему уже не раз приходилось говорить эту шаблонную фразу, и он, будучи убежденным последователем наставничества, включил гуру.

– Слушай сюда и я научу тебя жизни. Валериану и алкоголь – в разумных дозах. Кошки – яд. Люди – объект. Жрать —мало, спать – много. Сон – это вторая жизнь твоя. Иди своим путём…

– Подожди, а как же все эти базовые постулаты? Свобода и «Кошачий мир», «Жизнь чёрных важна» и прочая всякая хрень? – спросил Одноухий, с вызовом глядя на Прищуренного. – Как же всё это?

Прищуренный с сожалением оглядел борца за толерантность, усмехнулся и спросил:

– Ты уже перестал прятаться по темным углам? Каков твой натуральный цвет? То-то же. – затем, нарисовав хвостом крендель, он задумчиво оглядел его и, со вздохом, признался. – Я ведь тоже не совсем чёрный. У меня, видишь ли тоже было пятно. Вот там, на самом конце, оно и было.

Одноухий недоверчиво взглянул на кончик хвоста.

– Да ладно, я ничего не вижу. Ты гонишь.. Я не слышал о других.. ну не стандартных.. Как ты скрывал этот недостаток?

Повисло неловкое молчание. Затем Прищуренный тягостно вздохнул.

– Увы! Поначалу приходилось засовывать его… ну ты сам знаешь куда – признался новый знакомый. – Было очень неудобно и стыдно.. Может быть я так и ходил до конца своих дней, как молодой зэк в тюремной бане, если бы не один замечательный случай. Я бы даже сказал фантастический. Случилось это года три назад в дальней технической части подвала. Как-то по весне удалось мне заманить туда одну глупенькую кошечку. Всё было на мази, но, в пылу страсти чертовка опрокинула на меня чан с какой-то жидкостью, от которой я весь покрылся чёрной коростой. Я чесался и жутко вонял. Как оказалось это было какое-то средство, толи от тараканов, толи от блох. О любви пришлось надолго забыть, потому что при моем появлении все кошки разбегались кто куда. Зато, когда короста, высохнув, облетела, хвост стал весь чёрным. Теперь после каждой линьки мне приходится наведываться к чану подкрашивать кончик хвоста.

Одноухий, переварив услышанный рассказ, заёрзал на пыльном полу.

– Так может того..И мне это сгодится? Я тоже хочу покраситься.

– Ну не знаю, – с сомнением глядя на Одноухого сказал Прищуренный. – Средства не так уж много осталось, чтобы на тебя переводить. Всё-таки тебе нужен полный чан, а там осталось на донышке.

Увидев, как сник одноухий сосед, Прищуренный смягчился.

– Ну хорошо, будет тебе смена масти. Будешь ты радикального чёрного цвета – мать родная не узнает. Только у меня одно условие – ты должен мне помочь в одном деле. По пути к мечте, Прищуренный всё больше молчал и Одноухий мог только догадываться, что это за дело, которое поможет добыть необходимое количество отравы. Они прошли через многочисленные клетушки на южную сторону дома, где находились технические помещения. Следуя за Прищуренным, Одноухий тенью проскользнул между пыльными бочками, и остатками стройматериалов в подвальное пространство со свисающими с потолка гирляндами паутины. Эта часть подвала походила на заброшенный склад. Пыль толстым слоем покрывала сложенные у стен доски, мягко стелилась под ногами, переливалась серым бархатом в складках профматериала. Выйдя на середину декораций, достойных фильмов о вселенском запустении постапокалипсистического будущего, Прищуреный фыркнул, брезгливо дёрнул лапой и сказал.

– Мне всегда здесь становится жутко. Здесь находится место силы,.. ну такой, которая связана не с нами – мне кажется, здесь портал.

– Чево!? – не понял Одноухий. – Какой портал? Это что такое?

– Это, мой юный друг, дверь. – терпеливо ответил Прищуренный. – Дверь. Куда можно войти и, когда нужно, выйти обратно.

– Зачем?

Прищуренный снисходительно взглянул на Одноухого.

– Всё потом. Слушай, что тебе надо сделать. Когда я заверчусь в круг и меня затянет в портал, ты, через какое-то время, дёрнешь за веревку и вытащишь меня обратно. Понял?

Не дожидаясь ответа, Прищуренный сунул остолбеневшему Одноухому конец верёвки и отошёл в середину склада. Затем он, сначала не спеша, а затем всё быстрее, стал гоняться за своим хвостом, пока не слился в единую вертящуюся воронку. Он, словно торнадо, вертелся всё быстрее и быстрее и, вдруг, исчез. На пыльном полу осталась верёвка, к которой он был привязан за ногу. Одноухий сосчитал до двадцати и потянул за неё. На другом конце он почувствовал сильные рывки, словно большая рыбина билась на крючке. Несколько мгновений продолжалась борьба, после чего, из воздуха, подобно джину выскочил Прищуренный держа в лапах охапку диковинных растений.

– Ву а ля! – воскликнул довольный любитель природы. – Всё достаточно просто!

– Что это? Как?..

Одноухий напрягся – то, что он видел никак не походило на средство для окрашивания. Но первое разочарование быстро сменилось жгучим любопытством, и в голове Одноухого завертелись вопросы: – «Как это работает, что там за порталом, где это?» Его аж затрясло – за свою недолгую жизнь он, кажется, именно этого и ждал, ждал, как некого чудесного явления, знака, который в детстве приходил вместе с запахами окружающего мира… Может это и есть вход в звезду Кац?

– Да ничего особенного, комната десять на двенадцать, наверно оранжерея..– перебил его фантазии Прищуренный, разглядывая добытое растение. Он проглотил несколько семян растения и уточнил. – Может поболее.. там деревья, всякие ништяки, всё то, о чём ты когда-нибудь мечтал…

Явилось запоздалое озарение и Одноухий, чуть заикаясь, спросил:

– Ты что – псих?

– Сейчас – да. – широко ощерившись мяукнул Прищуренный. – Здесь, в подвале, Санабис – это самый безопасный уход от реальности. Хочешь попробовать?

– Нет, – ответил Одноухий, распрощавшись с мечтой о звезде Кац и Белом принце. – Мне бы масть поменять.

– Ну хорошо..– сказал подобревший Прищуренный. – Будет тебе перманент.

Он не обманул. В соседнем помещении состоялось таинство окрашивания. Вылезши из чана, который на поверку оказался пустым лишь на треть, Одноухий долго тряс лапами проклиная липкую жижу, непривычно сковавшую движения. Прищуренный, разомлев от действия Санабиса, глупо улыбаясь, пропел масляным голосом.

– Совсем другое дело. Теперь ты самый чёрный из всех самых чёрных котов. Углекоп одним словом… И ещё..– Прищуренный умолк, вроде бы подыскивая слова, способные быть понятными неискушённым слушателем, и сообщил: – Похоже, теперь и ты будешь обладать способностью перехода. – и, увидев немой вопрос в глазах Одноухого, добавил. – Способностью перехода через портал. Ты послушай, что я тебе расскажу. Всё произошло случайно. Сошлись, так сказать, в одном месте все элементы таинства. Вот здесь, год назад, я сделал, сам того не желая, этот самый переход.

Одноухий, слушая его, застыл с отвисшей челюстью. Такого он не мог себе даже представить – средство от тараканов, на самом деле, было средством переноса в другой мир.

– Что же это за гадость такая? – спросил он с опаской глядя на чан с зельем. – Откуда здесь?

– Вот и я хотел бы знать! – воскликнул Прищуренный. – Я поначалу, голову сломал, а потом рукой махнул. Я тебе так скажу: – «Не нашего ума это дело – есть и ладно».

Прищуренный умолк, видимо размышляя о природе чудесного явления. Подойдя поближе, Одноухий уставился на растения разложенные на полу. Красиво очерченные листья и метёлки с многочисленными семенами источали сильный волнующий запах. Одноухий почувствовал легкое головокружение.

– Как это было? – спросил он, имея в виду иное измерение.

Прищуренный поднял голову к потолку, разглядывая замысловатые узоры паутины и сообщил следующее.

– Тут вот какое дело… В общем, когда я тебе рассказал о конфузе с любовной историей и опрокинутым чаном, я не всё поведал. Я тогда жутко испугался. Подруга моя стремительно исчезла, бросив меня в истерике, граничащей с умопомешательством. Я, ополоумел, метался по складу, прыгал по стенам, истошно и страшно орал охрипшим голосом и, наконец, завертевшись волчком, толи испустил дух, толи потерял ощущение реальности.. В общем я очнулся в другом месте, среди нестерпимо режущего света, в стеклянной комнате, заполненной невиданными деревьями и растениями. Это был переход.

– Ты сказал, что и я могу обладать этой способностью. – напомнил Одноухий.

Прищуренный какое-то время в упор смотрел на него, затем, с сомнением в голосе, произнёс.

– Ты, пожалуй, пока не пройдёшь. Нет в тебе ни куража, ни наглости. Здесь нужен особый ментальный настрой, своего рода помешательство, радикальное изменение сознания. – Прищуренный умолк раздумывая над мыслями по этому поводу и, словно прийдя, наконец, к нужному умозаключению, произнёс. – Но с другой стороны, если моё предположение верно, в тебе, кроме моих ген, есть и мой характер. Поэтому не все потеряно – признался новоиспечённый папаша. – Я только сейчас это понял. Посуди сам: белого окраса в этих местах отродясь на было – это раз, три года назад, будучи здесь «на случке», я, видимо, оплодотворил твою мамашу – это два, и, наконец, ты щуришься точь в точь, как и я – это три. Похоже, в самом деле, ты мой сын!

Так Одноухий, сам того не желая, неожиданно, обрёл отца. Не то чтобы он не хотел найти его, просто сделать это было чертовски сложно, так как папаши, обычно исполнив свою миссию, быстро исчезали в мартовской ночи и больше никогда не проявляли интереса к будущему потомству. Жизнь научила его доверять лишь себе. Он вырос в одиночестве. Появление папаши уже не имело большого значения. Новость эту надлежало поместить в метрику, в графу: «отец» и жить дальше той жизнью, которую он вёл до сих пор.

Он, наверно, так и поступил, если бы не случай, развернувший течение этой жизни совсем в другом направлении. Буквально через неделю после обретения сынка, Прищуренный потащил Одноухого на дальнюю помойку, там, где, в одной из пятиэтажек находился гастроном «Океан». Предприятие это было достаточно опасным делом, поскольку помойные баки находились на территории контролируемой враждующими между собой стаями собак и кошек, у которых на фоне межвидового антагонизма, было одно общее чувство – лютая ненависть к чёрным котам. Этот факт заставлял многих любителей рыбных деликатесов отступать перед столь явной опасностью, довольствуясь ментальными ощущениями когда-то попробованных голов и потрохов. Многим этого бывало достаточно, но только не потомственному анархисту. Идти решено было рано утром, когда на улицы района опустился холодный молочный туман. Шли тихо, медленно и осторожно ступая по пустынной дороге ведущей к магазину. «Держи меня за хвост, но не прижимайся». – напутствовал Прищуренный, давая последние вводные. – «Когда подойдём к бакам – гляди в оба! Сразу не лезь. Крикну: «Атас!» – беги что есть силы!»

Пройдя две трети пути, Прищуренный внезапно остановился.

– Что случилось? – застыв с поднятой лапой, прошептал Одноухий.

– Не знаю. – ответил Прищуренный. – Тревожно как-то…

Они постояли, озираясь и прислушиваясь к ватному пространству. Слева виднелись качели, мутные очертания садовой скамейки, с валявшимися вокруг пивными бутылками; справа – знак с изображением бегущих детей. «Детская площадка» – догадался Одноухий. Прищуренный, выйдя из транса, сделал знак сыну и они двинулись вперёд. Пройдя ещё около полусотни кошачьих шагов они прибыли на место. Возле контейнеров оба приникли к асфальту и затаились. На какое-то время они превратились в две египетские статуи, но аромат копчёной рыбы вместе с туманом проник в мозг, отключил сознание. Оба охотника за рыбными деликатесами, потеряв бдительность, словно за волшебной флейтой, двинулись за манящим запахом к гостеприимно раскрытым мусорным бакам…

Одноухий очнулся внутри контейнера наполовину заполненного остатками рыбных продуктов, рванными пакетами, полиэтиленовыми упаковками и просроченными рыбными консервами. Рядом, в соседнем баке хозяйствовал Прищуренный и, судя по шумному поглощению пищи, довольно успешно. Отыскав в куче отходов приглянувшийся кусочек селёдки, Одноухий приготовился к трапезе. Он уже собрался употребить сей гастрономический изыск, как нечто, не поддающееся объяснению, заставило его поднять голову вверх и забыть обо всем на свете – там, на краю контейнера сидела пятнистая особа, удивительной расцветки и в упор рассматривала чужака. На маленькой мордочке гуляла загадочная полуулыбка, а грациозные движения хвоста рисовали знаки, недвусмысленно приглашавшие к знакомству. С минуту они разглядывали друг друга, словно редкое природное явление, пока не появился Прищуренный. С появлением нового действующего лица незнакомка сжалась, как пружина и утробно заворчала.

– Ты чья киса? – включив нижний регистр и всё своё обаяние, спросил Прищуренный. – Я, признаться, такого экстерьера и расцветки в здешний краях ещё не видывал.

Старый ловелас, приняв одну из своих излюбленных поз, уселся напротив незнакомки.

– Не просветишь, милая, где произрастают такие тюльпаны?

Явный «подкат» к обладательнице необычной расцветки, не понравился Одноухому, но благоразумие подсказало подождать дальнейших событий. «Киса», глядя своими пронзительными жёлтыми глазами на пытавшегося флиртовать старика, не спеша отступала.

– Ну, ну, куда же ты? – увидев, что добыча готова ускользнуть, вскочил Прищуренный. – Я тебя не отпускал.

Он сделал несколько шагов к незнакомке и нарвался на удар лапой. Прищуренный от неожиданности присел и, выйдя из себя, воскликнул.

– Ах, ты так?! Ну погоди! Я задам тебе трёпку!

Он приготовился исполнить свою угрозу, но неожиданно увидел перед собой Одноухого, который закрыл собой незнакомку.

– Как! – удивлённо воскликнул Прищуренный. – Ты против папы?!

Одноухий не шелохнулся. Он пытался подыскать подходящие аргументы и, не найдя ничего лучше, крикнул.

– Будь мужчиной!

Прищуренный дернулся и прямо на глазах сдулся. Он сделал несколько шагов назад, развернулся и спрыгнул на асфальт. Оказавшись внизу, он оглянулся на Одноухого.

– Ну что застыл? Уходим. Быстро.

Одноухий на прощание взглянул в глаза незнакомки и поплыл: там было столько нежности, что у него перехватило дыхание.

– Матильда. – произнесла кошечка и опять на мордочке её заиграла знакомая полуулыбка.

– Одноухий. – выдавил в ответ он, и спрыгнув с контейнера, направился вслед за Прищуренным.

– До встречи! – крикнула вдогонку Матильда – На всякий случай, я живу в соседнем доме.

К вечеру поднялась температура и Одноухий понял что влюбился. Прищуренный, поначалу, не мог поверить в эту блажь и ворчал, что в его роду таких романтических хлюпиков ещё не было. Он прочёл впечатлительному отпрыску длинную лекцию об отношениях полов, где эти отношения создавались спонтанно и длились ровно столько, сколько нужно было для зачатия потомства. Для верности Прищуренный привёл дюжину примеров из жизни кошачих «звёзд», у которых отношения длились не больше недели. Но поражённому любовным недугом кошачьему «Ромео», эти аргументы были, что горох по стенке. Он бродил словно сомнамбула, почти ничего не ел и совсем не спал. Через неделю он походил на ходячий скелет. Прищуренный только вздыхал, наблюдая как угасает сын. Наконец, он собрался и отправился на поиски кошачьей «Джульетты». Его не было до вечера, а когда он вернулся, новости, принесённые им, были неутешительными. Матильда действительно жила в соседней с помойкой современной «высотке» на двенадцатом этаже и, как оказалось была бенгальских кровей. Этим объяснялся леопардовый окрас её шкурки. Узнав об этом молодой влюблённый заметно приуныл. Такие «цацы» обычно жили у богатых хозяев в просторных и чистых домах в любви и достатке. На прогулки их выводились в красивых ошейниках в сопровождении либо хозяев, либо специально нанятых людей. Дорогие и породистые, они служили мерилом достатка и престижа. Одноухий понимал пропасть разделявшую эту иностранку и его, бездомного, блохастого кота, с сомнительной родословной. Образ Матильды маячила где-то в верхний слоях атмосферы, в недосягаемой выси, куда путь был закрыт. Двенадцать этажей. Добраться туда было непосильной задачей. Так думал Одноухий и у него опускались лапы.. Но его премудрый папаша имел на этот счёт своё мнение.

Дом, в котором обитала Матильда заметно выделялся среди остальных строений, подобно линкору среди судов помельче. Это был элитное сооружение с подземным гаражом, тремя лифтами, холлом и многочисленными коммуникациями, в числе которых было и противопожарное оборудование. Когда здание, построенное частной компанией было сдано в эксплуатацию, управляющая компания сразу же законсервировала пожарные лестницы, чтобы не вводить в искушение молодёжь и не тратить попусту деньги на обслуживание. Деньги сэкономленные от этой оптимизации растворились в бухгалтерских отчетах и графах «платёжек», а пространство между лестницами заполнили остатки строительных материалов. Отправившись на поиски Матильды, Прищуренный знал к кому обратиться за помощью. Это была его давняя знакомая, полукровка по кличке Помадка. Это она, знавшая всё и обо всех, сразу поняла о ком идёт речь, она рассказала, где искать Матильду. Прищуренный побывал на месте и прикинул, каким образом добраться до квартиры на двенадцатом этаже, в которой обитала Матильда. Он попробовал допрыгнуть до лестницы, но быстро понял всю тщетность своих попыток. Неудачи подсказали правильное решение. Он понял, что если в одиночку допрыгнуть не получится, то двоим котам – это вполне по силам.

Итак, в назначенный день, к вечеру, они отправились на свидание. Вернее, на свидание отправлялся Одноухий, а папаша был сопровождающим. Темнело быстро, в домах и на улицах зажглись огни. Они пробирались неторопливо, обходя открытые пространства. У помойки, в куче мусора рылись несколько зачуханых дворняг, а из баков то тут, то там торчали кошачьи хвосты – местная братия ужинала. Прищуренный с сожалением поглядел на этот праздник живота и скомандовал обход . Они обошли мусорные контейнеры и остановились у решётки, за которой возвышался нужный дом. Протиснувшись между прутьев, они направились к газону, где росли роскошные кусты хризантем. Одноухий поддавшись романтическому настроению, потянулся к цветам, но Прищуренный, будучи прагматиком, увлёк его в сторону за угол здания. Здесь была цель их предприятия. Вверх по стене, в темноту, зигзагами уходила железная лестница.

– Вот. – выдохнул Прищуренный. – Это здесь. Надо только допрыгнуть до начала лестницы.

Одноухий с сомнением посмотрел на железную перекладину, маячившую на уровне второго этажа.

– Ты уверен, что я смогу?

– Слушай меня внимательно. Прыгать будем вместе.

Прищуренный поведал Одноухому свой метод, который заключался в следующем: Одноухий забравшись на спину Прищуренному, ждёт, когда тот прыгнет вместе с ним, и как разгонный блок, поднимет обоих хотя бы на метр, и тогда, в свою очередь, он тоже должен прыгнуть и постараться дотянуться до перекладины. После нескольких неудач одна из попыток увенчалась успехом и Одноухому удалось, совершив рекордный прыжок, повиснуть на ступеньке лестницы.

– Я скоро! – крикнул он Прищуренному и устремился вверх с такой скоростью, что, ночевавшие в нишах птицы, с шумом рассыпались по темному небу.

Оказавшись на двенадцатом этаже, Одноухий огляделся. Дверь на этаж, похоже, давно заперта. Он прошёлся по площадке, запрыгнул на перила. Перед ним был широкий карниз. Одноухий ступил на него и направился вдоль стены. Он не смотрел вниз, его больше интересовало что находится за углом. Дойдя до конца стены, Одноухий заглянул за угол и чуть не свалился от увиденного – там в нескольких метрах от него, на балконе среди горшков с геранью сидела Матильда. Свет падал на неё из окон, из открытой двери доносились звуки легкой музыки, на повязанном золотом ошейнике бенгалки играли блики света. Одноухий, как зачарованный, смотрел на предмет своих мечтаний, чувствуя прилив горячей крови в груди. Матильда повернула свою маленькую мордочку с неизменной полуулыбкой и посмотрела на него.

– Привет – ничуть не удивившись сказала она. – Я тебя ждала.

– Я, вот он!– задохнувшись от счастья, сообщил Одноухий. – Ты сказала, где тебя искать и я здесь. Пошли погуляем?..

– Нет, – вздохнула Матильда – теперь за мной слишком пристально следят. Ну, после того случая… когда мы познакомились, когда я сбежала…

Одноухий подошёл поближе.

– Так тебя что, совсем не выпускают? – спросил он.

– Совсем. – вздохнула затворница. – А так хочется на помойку… только боюсь хозяйка потом сдаст меня в питомник. Она уже грозилась, что ей не нужна «уличная кошка». Может пугает?

– Сто пудов. Ты такая лапа!

– Вообще-то она меня любит. – согласилась киса. – Но эти люди, они такие непостоянные.. Хотя без них было бы не комфортно. Они такие милые…Как считаешь?

Одноухий никогда не имевший прямого контакта с людьми (кроме того случая, когда его пнул пьяный дворник), на всякий случай, согласно кивнул. Наверно, будь он на месте Матильды, где окружавшие её люди были не так грубы, как этот дворник, он бы тоже считал их милыми.

– Вообще-то ты можешь меня увидеть каждое утро с восьми до половины девятого в парке за нашим домом, но только издалека. Меня не подпускают к другим кошкам, и уж тем более к бездомным… ну те, которые без ошейника. Боятся блох что ли.. не знаю..

Матильда бросила быстрый взгляд в открытую дверь и сообщила.

– Всё, уходи. Сюда идёт моя хозяйка. Прощай.

– До завтра. Я постараюсь добыть ошейник. – отступая пообещал Одноухий.

Обратный путь молодой «Ромео» проделал на крыльях любви. Встретив его, Прищуренный сладко потянулся, зевнул, обнажив жёлтые клыки и спросил: – «Ну как, ты её оприходовал?» – и, получив отрицательный ответ, разочарованно махнул лапой.

Остаток вечера, Одноухий потратил на поиски ошейника. Облазив местные мусорки, он нашёл то, что отдалённо напоминало атрибут домашнего животного. Это был старый мужской ремень из кожзаменителя с латунной застёжкой, на которой был изображена корона над летящим орлом и надпись на русском «Монтана». После нескольких нехитрых операций ремень превратился в ошейник с бляхой, которую Одноухий полировал остаток ночи, чтобы она блестела согласно известной поговорке. В восемь ноль-ноль он уже прогуливался по парку, выглядывая Матильду. Но её всё не было. Зато, спущенные с поводков, вокруг шныряли собаки, что сильно осложняло передвижение по местности. Одноухому приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы избегать прямого контакта с этой публикой. В очередной раз забравшись на дерево, от назойливого бульдога, Одноухий увидел в начале парка женщину, которая вела на поводке Матильду. Он перевёл взгляд на бившегося в истерике пса и понял, что рискует предстать перед возлюбленной не в лучшем свете. Какое-то время он терпеливо наблюдал за бульдогом, который, по-видимому, не собирался успокаиваться. «Какие же они тупые эти англосаксы» – подумал Одноухий и, поднявшись по стволу, скрылся в листве. Потеряв кота из виду, псина тявкнула ещё несколько раз, затем подобрала слюни и затрусила к своему хозяину. Сквозь листву Одноухий увидел, как Дама, ведя питомицу на длинном поводке, прошла по аллее, но, увидев собак, застыла в нерешительности. Решив не рисковать, она взяла Матильду на руки, развернулась и пошла обратно. Одноухий тенью проскользнул вниз, нырнул в кустарник и стрелой пронёсся по траве к выходу из парка и достигнув решётчатых ворот, быстро привёл себя в порядок и прогулочным шагом, стараясь выглядеть совершенно беззаботным, вышел на главную аллею. Одноухий заметил, как оживилась, увидев его Матильда. Она выгнулась, задергала лапами, стараясь высвободиться из рук хозяйки, и когда ей это удалось, спрыгнула на асфальт перед Одноухим. Пока дама, ничего не поняв, взирала на произошедшее, пара исполнила каскад прыжков и поз, что на древнем языке тела, недвусмысленно говорило о любви и страсти. Пораженная откровенностью движений, старая дева около минуты находилась в шоке, прежде чем пришла себя и включила «светскую львицу». Со словами: – «Матильдочка, боже мой, как ты можешь!? С этим нищебродом! Как же тебе не стыдно!?»– она схватила кошку в охапку и, вся в слезах, не разбирая дороги, устремилась прочь из парка.

Глава 2

За осенью, ожидаемо, пришла зима и выпал снег. После случая в парке, Одноухий не видел больше предмета своей страсти. Он ежедневно приходил к дому, залезал на каменную тумбу ограды и, превратившись в неподвижную статую, подолгу смотрел на балкон двенадцатого этажа. Всё было тщетно: окна квартиры были темны и безжизненны. Постепенно, примерно через неделю, он впервые не пришёл на свой наблюдательный пост, и ещё через две забыл зачем туда ходил. С исчезновением предмета страсти исчез и смысл думать о нём. Такова природа молодости.