Текст книги "Доспехи нацистов"

Лоток имел ручку и напоминал чемодан. У немцев лотки были алюминиевыми. Однажды мне посчастливилось наткнуться на целое Эльдорадо таких контейнеров. На речке за Апраксино, на полпути к которому мы сейчас находились, мы с Крейзи обнаружили остров, изрезанный паутиной окопов. Начали рыть ближайшие к воде – стоял июнь и было уже тепло. Там мы отыскали массу опорожненных лотков. В одном я нашёл пачку слипшихся немецких газет. Воды в лоток проникло немного и газеты вполне можно было читать. Начинкой другого контейнера были агитационные мины с листовками, призывающими русских сдаваться в плен. Пароль для перехода линии фронта был: «Штык в землю!» Гансы, занимавшие этот остров, пропагандой брезговали, поскольку лоток лежал на дне окопа в качестве настила. В некоторых ящиках лежал люфтваффовский камуфляж, почти не сопревший. Мы взяли, сколько смогли унести. Один комплект формы по сию пору хранится у мамы дома.

Появились мы на острове тогда своевременно. В другой раз, когда Крейзи отправился туда с Пухлым, их встретил отряд «красных следопытов» – голов двадцать школьников под предводительством четвёрки строгих мужиков, судя по замашкам, афганцев. Мужики наваляли конкурентам по шее, обвинив их в недостатке патриотизма и обозвав падальщиками, как будто сами занимались сбором гербария. Крейзи с Пухлым отбыли восвояси, пасуя перед противником, превосходящим их в живой силе, и принялись спешно собирать зондеркоманду.

Через два дня мы, вооружённые трёшками и ганс-винтами, всей кодлой прибыли на остров с целью вытеснения оккупантов, но оказалось, что биться не с кем. Следопыты ретировались в неизвестном направлении, на совесть вычистив остров. Траншеи были вскрыты, валялись ржавые пулемётные ленты, гнилые летучки и прочий мусор. Остальное, более или менее ценное, было унесено. Вероятно, афганские пройдохи организовали при школе военно-патриотический кружок, запудрили детям мозги и вывезли на раскопки в качестве дешёвой рабочей силы. Поживились они неплохо. Бутер какой-нибудь передали на экспозицию в комнату боевой славы, остальное под видом сдачи в военкомат забрали себе. Можно представить, что лежало на позициях, куда вгрызся гитлеровский десант! Амуниции, оружия и боеприпасов должно было остаться навалом. Обидно, что не попали мы на этот праздник.

В поисках трофеев, которые могло выкинуть взрывом, мы принялись рыскать вокруг ямы, словно стая сбрендивших грибников, перепутавших третью охоту с первой.

Бродили-бродили. Глинник нашёл смятый медный котелок, а Дима «смертник», вероятно, попавший в блиндажную насыпь с общей массой наваленной земли. Это был алюминиевый овал чуть побольше черпачка столовой ложки, разделённый пополам перфорацией. С каждой стороны был выбит личный номер владельца. В случае его гибели жетон разламывался пополам кем-нибудь из похоронной команды, одна половинка оставалась на трупе, другая нанизывалась на огромную английскую булавку. В отличие от наших, немцы подходили к вопросам учёта с присущей им аккуратностью.

Диме вообще везло на «смертники». Как-то в перестроечные ещё годы он сдал шестнадцать штук в германское консульство. Причём совершенно бескорыстно, повинуясь некоему внутреннему чувству долга. Примерно через год ему позвонили и попросили сопроводить к местам захоронений. Дима был парень правильный. Прибывшая из ФРГ родня павших гансов подарила ему неплохой бундесовский камуфляж. Даже странно, что после этой истории будущего мента не затерроризировал назойливыми расспросами КГБ. Впрочем, тогда начиналась эпоха добрососедских отношений с Западной Европой, да и в воздухе начинало пахнуть свободой.

Но, похоже, только Димон был таким бессребренником. Я знавал людей, которые делали бизнес на трепетном отношении цивилизованных граждан к памяти своих предков. Этих «чёрных следопытов» оружие интересовало мало. Они его носили (на полях сражений не избежать опасных встреч), но основной специализацией были жетоны и личные вещи, найденные при останках. Существовали целые подпольные турбюро, устанавливавшие личность обладателя номера и связывавшиеся с его живыми родственниками. Те, как правило, всегда хотели посетить могилу любимого брата-отца-деда, героически сложившего голову на Второй Мировой войне. Въехавшим в СССР под видом туристов немцам продавали жетон, могли сопроводить на точку. Иногда к «смертнику» прилагался мешок с костями. В этом случае прах «дойче зольдатен» можно было транспортировать для перезахоронения в родной земле. Говорят, обе стороны оставались весьма довольными.

Не знаю, для каких целей собирался употребить свою находку Дима. Он тщательно вытер её о штаны и быстро убрал в карман. Спросить его я не успел – Акимов нашёл огурец и всё внимание переключилось на новую игрушку.

Чудно сохранившаяся ружейная граната отечественного производства по форме и в самом деле напоминала толстый огородный овощ. Только была рыжая от ржавчины. Металась она из дульной насадки выстрелом холостого патрона.

Запустить трофей взялся Пухлый, для этого у него имелось соответствующее приспособление. Он достал из рюкзака насадку, надел на ствол балдорисовской трёшки и затянул зажим вокруг мушки винтами на «барашках».

Пока Аким очищал огурец от корки окислов, Пухлый вытащил из гильзы пулю и заткнул отверстие травяным пыжом. Клацкнул затвором, запирая патрон в казённике. Деловито зарядил огурец и опустился на колено, уперев приклад трёшки в землю. Мы, из предосторожности, отошли. Гнилая граната могла бабахнуть сразу при выстреле. Находили же в лесу развороченные винтовки со стволом, развёрнутым как цветок. Кто-то запускал огурец. Взрывались для своего размера ружейные гранаты исключительно сильно. Вероятно, начинкой служил не тол, а что-нибудь помощнее, наподобие гексогена. На трупы, правда, не натыкались. Должно быть, упокоились в торфяниках. Сами мы, не приведи Господь кому подорваться, тащить в город дохлого товарища, ясное дело, не стали бы.

Но Пухлый интуитивно чувствовал, что его покарябанной морде ничего не угрожает.

Со стороны дороги, куда было направлено оружие, послышался треск мотоцикла.

– Вован! – крикнул я, чтобы предотвратить возможное несчастье, но Пухлый только мотнул головой в дурацкой фуражечке и надавил на спусковой крючок.

Граната с хлопком покинула насадку и, описав дугу, скрылась за верхушками сосен. В барабанные перепонки толкнуло грохотом приглушённого деревьями взрыва. Мне показалось, что мотоцикл смолк. «Пуля виноватого найдёт»? Но нет, тарахтенье продолжалось.

– Вован, – сказал я, – ты зачем в направлении дороги пальнул, вдруг там ехал кто?

– Да насрано на него, – махнул рукой Пухлый, укладывая насадку в рюкзак. – В той стороне деревья были ниже.

Ну, вольному воля, тем паче, что мотопед остался цел и невредим.

– Давайте по летучкам стрелять, – предложил Дима, снимая с плеча СВТ.

Предложение было воспринято с энтузиазмом. Забравшись в окоп, мы начали выискивать мишени. Было это непросто, так как ржавые мины на фоне вывороченной земли почти не выделялись.

Первым шмальнул засевший рядом со мной Боря. Переключатель скорости огня он провернул в первое положение, из него пулемёт садил одиночными. С шумом отъехал массивный затвор, выдув дымящуюся гильзу. Обладая длинным ходом и множеством движущихся частей, дёготь в простом-то передёргивании гремел и лязгал нещадно, а при стрельбе – напропалую оглушал. Как и вся советская техника, «Дегтярёв пехотный» был тяжёлым, грубым, внушающим ужас своим топорным видом оружием.

Боря тут же выстрелил повторно и опять не попал. Стегнул из трёшки Балдорис, и с тем же результатом. Затем нашу кодлу словно прорвало. Должно быть, заметили летучку. Затрещали выстрелы, у развалин блиндажа закипела фонтанчиками земля. Я на всякий случай пригнулся. Оружия у меня не было. В этих ковбойских играх я принимал участие чисто наблюдательное. Голову же стоило поберечь. Били, били, наконец кто-то попал в мину и она взорвалась.

«Верняк, придётся кого-то топить на картах», – подумал я, когда над бруствером прошуршали осколки.

* * *

Хоронить никого не потребовалось, опасное развлечение прошло без последствий. Зато приключилась другая напасть. Она подстерегла нас у лагеря.

Лесник был отважен и очень свиреп. Сначала он встретил Рэмбо, опиздюлил и забрал у него винтовку. Латышский стрелок, обронив впопыхах гансовку, помчался прочь и тут, на свою беду, подоспели мы с Крейзи.

В принципе, мы никуда и не поспешали, просто шли к лагерю, обсуждая давний детский проект гранатомёта. Его предполагалось сделать из обреза и дульной насадки, но в ту пору, то насадки не было, то огурцов. Короче, замысел так и остался нереализованным.

Мы мирно брели по тропинке, оторвавшись от коллектива. Лесник набросился на нас из кустов. Прыгнул к Крейзи, на плече которого висел ППШ, и дал ему в морду. Вмазал весьма ловко, подхватив «шпагина» за цевьё. Крейзи с жалобным визгом кувырнулся через голову, а лесничий незамедлительно обратил внимание на меня. Бил он больно, в том числе, прикладом, осыпая нас дикой бранью. У него сегодня день был полон впечатлений.

Поехавший выяснить причину особо громкого взрыва синявинский шериф был осчастливлен упавшей с неба ружейной гранатой, едва не перевернувшей его «Урал». Естественно, что он был на нас зол.

Как своих старых знакомых, мутузил нас лесник с особым усердием. Я был не вооружён, поэтому мне досталось больше. Ни о каком сопротивлении даже речи не шло. Лесник огорошил нас внезапным появлением, выскочив из засады как тигр. Одни его горящие глаза могли сломить любую волю к победе. Я уж не говорю за жуткую распушённую бороду, торчащую в разные стороны неровными потными клочьями.

Мы позорно бежали, оглашая округу горестными воплями, пока не встретили наших, подзадержавшихся на позициях.

– Что случилось? – спросил Дима. – Где ваше оружие?

– Лесник забрал, – простонал Крейзи. – Дерётся, сволочуга!

– Ха-ха-ха, – возликовал Пухлый, – ты опять опиздюлился. Должно быть, тебе это просто нравится. Да ты, деточка, мазохист!

– Галдёж отставить! – рявкнул я. – Надо ловить пидорюгу, пока далеко не убежал.

Организовали перехват. Пухлый с Димой и Крейзи рванули наперерез, мне с Глинником выделили в усиление пулемётчика Борю и определили в загонщики. Аким пошёл за нами, держась на некотором отдалении – вдруг лесник спрячется и решит напасть с тыла.

Мы двинулись по лесу, старательно шумя. На прежнем месте никого не обнаружили. Из-за деревьев донеслось тарахтение мотоцикла.

– Там он, гад! – заорал я, указывая пальцем.

Глинник вскинул ганс-винт и выстрелил.

– Вперёд! – рванулся я, горя жаждой мести.

– За вэдэвэ! – рявкнул Глинник и ринулся вслед за мной.

Из-за деревьев нам ответили длинной очередью. Пули щёлкали, ударяясь о сосны, некоторые просвистели над головой. Мы залегли, отлично понимая, что отмороженный лесник может взять и пониже. Крутого синявинского Уокера не смущали одетые по всей форме немцы, бегущие в атаку с криком: «За ВДВ!»

Дважды ударил короткими очередями МП-40. В ответ понеслась частая дробь папаши. ППШ поливал со скоростью израильского УЗИ. Плотность огня была неимоверная. Оставалось только надеяться, что скоро закончатся патроны: Крейзи более сорока штук в диск не укладывал – из-за тугой пружины с большего количества подачу нередко клинило.

Ты-дынь, ты-дынь! – стегал «шмайссер» Пухлого. Дын-дын-дын! – лупцевал из СВТ Дима.

Вышедшие на огневой рубеж перехватчики твёрдо намерились покончить с шерифом. Глинник и Боря тоже принялись долбить лесника, ориентируясь по звуку папаши. Самого стрелка видно не было, он умел прятаться. Прицельно, с расстановкой, захлопал шпалер Акима…

Однако, правосудию по-синявински не суждено было случиться. Патроны рано или поздно кончаются. Пока следопуты перезаряжали, воспользовавшийся паузой шериф оседлал своего мустанга и я лишь бессильно взвыл, заслышав бодрый треск газующего мотоцикла.

Ускакало, исчезая, едва различимое красное пятно «Урала». Боря запоздало шмальнул вслед из дёгтя. Лесничий быстро удалялся, намечая в ближайшее время взять реванш. Пасть жертвой его служебных амбиций в наши планы ни коим образом не входило, поэтому мы решили срочно передислоцироваться в другой район.

Группа Пухлого приволокла брошенные лесником автомат и винтовку, а также балдорисовскую шапку. Крейзи снарядил папашу запасным диском и снова был бодр и весел. Измазюканная детская панамка косо сидела на патлатой башке. Под глазом набухал синюшный фингал. Я, наверное, выглядел чуть лучше, поскольку сумел уберечь лицо, но рёбра очень болели. Сашка протянул мне трёхлинейку латышского стрелка и посеянную им гансовку.

– Ты был прав, – сказал я ему, – лесника надо было подорвать стотонной миной.

– Успеем, – оскалил зубы Сашка. – Далеко не убежит в гузно траханный джигит.

– Поздняк метаться, – оборвал нас Пухлый. – Лесник уже скипнул. Давайте Болта искать, а то он носится по лесу кругами, роняя кал. Животное!

Балдориса долго искать не пришлось. Он ждал нас в лагере, скукожившись на пне, как одичавший бомж. Лагерь был разгромлен. Проклятый лесник покуражился в наше отсутствие, испортив всё что можно. Костёр был потушен, в казанок набрана зола вперемешку с продуктами. Гамак Пухлого валялся с обрезанными постромками. Крючья, которыми шуровали в картах, восстановлению не подлежали. Глинникова шинель была разослана на земле и растоптана, её пропороли острые сучки. Прочие наши вещи также претерпели немалый урон – суперкрутой Уокер жёсткими методами наводил порядок во вверенном ему феоде. Как писалось в некоей славянской летописи XIII века: «Со звероподобным усердием принялись они за дела Божьи».

– Дас ист фантастиш! – Пухлый сардонически улыбался, бродя по руинам в своём десантном комбезе, подобно эсэсовскому карателю на партизанском стойбище. – Ну, какая сука! – повторял он, мотая головой.

Мы попытались собрать останки. Восстановлению, фактически, ничто не подлежало – лесник постарался на совесть, даже выуженные на картах стволы исчезли. Должно быть, спрятал или забросил неведомо куда. Нашли мы только «водяной» цинк в кустах и АПС на дне моего полувыпотрошенного сидора.

Обматерив лесника последними словами, мы собрались рюхать, что делать дальше, ибо без еды и снаряжения поход продолжаться не мог. Аким отстегнул от пояса и пустил по кругу фляжку толстого синего стекла с пробковой затычкой, какие были у наших ополченцев. Всем хватило по глотку спиртяги.

Когда НЗ иссяк, мы стали высказываться.

– Я же с самого начала предлагал его взорвать, – Сашка подвигал из стороны в сторону нижней челюстью, в суставах которой щёлкнуло. – Сделали бы сразу, никто б нас не тронул.

– И вещи целы были, – Глинник горько сожалел об изорванной шинели. – Необходимо наказать лесника.

– Что б ему, ебёна мать, жопу вилами порвать и свинцом её залить, и горохом накормить, – вставил Пухлый, потягивая косяк.

– Ночью обложим его дом сеном и подожжём, – мстительно изрёк Балдорис, поглаживая рукоять револьвера, укрывшийся под пончо от глаз шерифа, – а всех, кто будет выскакивать, перестреляем с разных сторон.

– Правильно, давайте казним негодяя! – к моему удивлению поддержал его законопослушный мент Дима.

– Изрешетим избушку из пулемёта! – прорычал дорвавшийся до кровушки Боря, которому было нечего терять.

– И накроем её перекрёстным огнём, – поддержал Аким.

Все оживлённо заспорили, как лучше истребить паскудника. Испробовавшим вольницы людям понравился вкус безнаказанности. Даже синьор Дима, пропивший остатки мозгов, возжелал добавить адреналинчика в кровь. «Сдурели нешто, ребятки?!» – подумал я, но останавливать развоевавшихся следопутов не стал. Мне лично было по-барабану, меня и так искала вся милиция города. Маневры заканчивались. Для меня не было разницы, с каким результатом.

Пухлому вообще было на всё плевать. Он окутался пахучим дымом, «гоня прочь тугу печаль».

– За свой гамак я легко могу раскрутиться, – подвёл он итог дискуссии. – Лесник меня давно доставал, сегодня ему это удалось как никогда.

– Пора в этом деле поставить точку, – авторитетно заключил я. – Месть – вот чего я хочу! Пойдём и произведём с ним окончательный расчёт. Подходящие калькуляторы у нас есть.

Однако, мой пафос не подчеркнул абсурда милитаристского замысла. К моему внутреннему ужасу, следопуты сочли его вполне естественным.

На обломках изгаженного лагеря нас больше ничего не задерживало и мы без промедления выступили в поход. Одеяла, спальные мешки – всё погибло. Ненужный инструмент мы тоже оставили и двигались налегке, а потому быстро. Шли по старой дороге, ведущей наискось через немецкие позиции к узкой мелкой речке, за которой стоял дом лесника.

Миновали взорванный миномётный блиндаж. Крейзи предложил набрать летучек, но Пухлый сказал, что с лесника хватит и стрелкового вооружения. Примерно через полкилометра оставили позади другой приметный ориентир – земляной холм, наполненный сгнившими валенками. Там было нечто наподобие вещевого склада. Завезли немцы снаряжение для зимних боёв, но оно так и валялось невостребованное. Залежавшиеся огромные гансовские валенки на деревянной подошве, носимые поверх обуви, издавали отвратнейший запах. Когда мы вскрыли блиндаж, миазмы чуть не сбили нас с ног. От пригорка до сих пор воняло. Причём, ощутимо.

На марше мы растянулись цепочкой. Передо мной болтался зелёный сидор Акима, из рюкзачного кармана торчала рукоятью в небо пехотная лопатка. Рядом колыхался воронёный шпалер. Юфтевые ботинки бесшумно ступали по хвойной подстилке. Своим размеренным походняком бывалый раскопщик Аким мог обогнать любого из нас, но вынужден был подстраиваться под самого ледащего путешественника. Ковыляющий на стёртых ногах Балдорис терпеливо выдерживал темп, хотя давалось ему это с заметным трудом. Края гансовки взмокли от пота. Я нёс его винтовку. Пристроившийся рядом Боря с дёгтем на плече, в своей каске блином смахивающий на выведенного из окружения изрядно поиздержавшегося геринговского десантника, старался приободрить товарища. Балдорис ржал. Аким тоже погогатывал в бороду. Я за компанию погрел ухо.

Речь велась о роботах. На эту тему Борю натолкнул механический походняк измученного Болта.

– Роботы из сигаретных пачек – это штука злая, – сообщил Боря, поглядывая из-под бровей на латышского стрелка. Балдорис внимал. – У тебя был такой? Впрочем, у всех тогда были. Мой до сих пор стоит на шкафу, весь перекосоёбился от старости. Я его из «Голден Стара» сделал, была такая индийская отрава по восемьдесят копеек. Фирменный робот получился! Короче, всяк делал какого горазд, вернее, насколько позволяли запасы курева. Один мужик склеил грандиозного робота метра под полтора. Поставил его на шкафу у кровати. Жил он на Петроградской, там в старых домах потолки высокие. Робот почти как человек получился, ва-абще фирменный! Дальновидные друзья, правда, мужика предупреждали о возможной опасности нарушения законов Азимова вследствие неукоснительного соблюдения законов Ньютона, но он не внял. Стоит себе робот и стоит, каши не просит, не кусается, на прохожих не кидается. Короче, никому не мешает. Ну и пусть себе стоит. Как-то случился у мужика праздник. Началось разгуляево как положено: квас-барабас, трахен-бабахен. Бабы пришли. И вот, в разгар интимных отношений, когда амплитуда колебаний опорной поверхности перешагнула критический порог, робот навернулся мужику прямо на спину.

– Можно представить себе реакцию, – сказал я, – парочка в пустой квартире занимается сексом и неожиданно к ним третьим пристраивается робот с открытой пачкой вместо болта!

– Такие ужасы даже Айзеку Азимову в самом страшном сне не пригрезятся, – захохотал Балдорис.

– Что же сталось с любвеобильным роботом, – спросил я, – он был репрессирован?

– Он был демонтирован и отправлен на свалку, – закончил Боря.

– Поучительная история, – хмыкнул подобревший от наркомовских ста граммов Аким, – лишнее свидетельство того, сколь часто конструктор оказывается жертвой собственного изобретения.

– Robot homini lupus est[27]27
  Робот человеку – волк (лат.)


[Закрыть], – извратился я. Спиртик у Акима был нажористый.

– Такой вот был секстерминатор картонный, – поправил Боря сползший на пузо штык-нож, который при ходьбе мотался и колотил по яйцам.

– Кстати, насчёт терминаторов, – добавил я. – Земля, по которой мы ступаем, наполнена ими.

– В каком смысле? – забеспокоился Фома неверующий в пончо из одеяла.

– Отнюдь не в метафорическом, – протиснулся я в шеренгу между Болтом и Борей. – Под Апраксино мы нашли сгоревший блиндаж, а в нём совершенно термоядерного немца. Это был эсэсовец, который занял русский дот и в нём отчаянно сражался. Он выпустил два рожка из автомата и отстреливался из «парабеллума», пока его не сожгли.

– Кому достался пистолет? – оживился прагматичный Балдорис.

– Никому. От огня и ржавчины железо стало как паутина. Но ганс был атомный!

– Мы с батей на Невском пятаке блиндаж откопали, – сбавил шаг и присоединился к нам Аким, – в дальнем краю, где передовая была. Нашли вот такенные мослы и ботинки пятьдесят восьмого размера. Какой-то прол[28]28
  Ополченец из рабочих <пролетариев> (троф. слэнг)


[Закрыть], судя по одежде. Вокруг него восемь трупов немцев и две винтовки валяются, согнутые как луки. Должно быть, ворвался в землянку и начал крушить всё подряд, пока не застрелили. Вот как наши воевали!

– И там были герои, и у нас, – дипломатично высказался Балдорис, в жилах которого текла близкая к прусской курляндская кровь.

– Встречаются, встречаются на Руси богатыри, – переглянулся я с Борей, но продолжить не дал возглавлявший колонну Пухлый.

– Лагерь! – коротко оповестил он.

В самом деле, чуть в стороне от дороги на небольшой полянке стоял шалаш и дымился брошенный на произвол судьбы костерок. Поблизости никого не было. Мы заглянули на бивак. Пусто. То есть, относительно, конечно: лежали скрученные спальники и четыре объёмистых рюкзака.

– Ну-ка, посмотрим, – сунулся в один из них Пухлый. – О, продуктас! Нам он совсем не лишний.

– Хочешь отмести? – спросил осторожный Дима. – Смотри, как бы чего не вышло.

– А вдруг это наши знакомые приехали копать? – присоединился к нему Крейзи.

– Да в рот им пароход, – вывернул следующий мешок Пухлый. – Ну знакомые, ну и что с того? Люди женятся, ебутся, а тут не во что обуться! На вот, Болту отдайте, это как раз его размер.

– Смотрите по сторонам, – приказал я Боре с Акимом и тоже полез шмонать.

Разумеется, то что мы сотворили, могло быть наказано весьма строго. Но раз уж Пухлый взялся мародёрствовать, идти на попятный было поздно. А мы нуждались в продуктах и снаряжении. Кстати, покарать нас было кому – в рюкзаке я нашёл широченный тесак голубоватой стали в ножнах из бобрового хвоста и три коробки патронов шестнадцатого калибра. Чехлы от ружей валялись в дальнем углу.

Возблагодарив себя за проявленную предусмотрительность, я торопливо выбрался из шалаша.

– Одевайся быстрее, – поторопил я тыркающегося с завязочками Балдориса. – Мы ограбили браконьеров, а они шутить не любят.

– Это и правда браконьеры? – с присущим ему скептицизмом вопросил Болт.

– Летом в Синяве охотников нет, – сделал я логическое допущение. – Значит это браконьеры.

Сталкиваться с суровыми дядями, вооружёнными дробовиками, было совсем не в жилу, и мы принялись активно перетасовывать шмотки и провиант в свои вещмешки.

– Полундра, идут! – сигнализировал Аким.

– Шухерись! – приказал я.

– Готово, – доложил Глинник.

– Валим-валим, – заметался спалившийся Крейзи.

Все стали поспешно навьючиваться. Из-за деревьев послышались недовольные крики. Балдорис запутался в лямках своего нового рюкзака, шапка сбилась ему на глаза. Я понял, что отступить без боя не удастся.

– Боря, – сказал я, – дай в воздух очередь.

Боря сунул руку под пулемёт и с лязгом вытянул на себя крюк затвора. Затем вскинул дёготь к плечу и с удовольствием выполнил команду.

– Ну вы уроды, – скривил рожу Пухлый, – совсем уж мозги отпили.

– Зачем показывать, что мы трофейщики? – поддержал его Дима.

Поступили мы так действительно напрасно. Но вовсе не по той причине, из-за которой волновался мент, а потому что браконьеры стали в нас стрелять. С шебуршанием посыпалась через листья крупная дробь.

Мы поспешили к дороге, огрызаясь на ходу ответным огнём. Охотников это не пугало. Они погнались за нами, изредка постреливая вдогон.

Взрыв воплей оповестил, что браконьеры достигли лагеря. Началась настоящая канонада. Мы принялись ломиться от них как лоси, стараясь не рассеиваться и не упускать друг друга из виду, чтобы не потеряться. Но уйти от охотников было нелегко. Они умели держать след и почти наступали нам на пятки. Вернуть им вещи не представлялось возможным – не было времени скинуть рюкзаки, да и бросать их было жалко. Поэтому бежали, не чуя под собою ног. Браконьеры начали отставать и наконец похерились где-то вдали.

Убедившись, что нас никто не преследует, мы устроили привал. Побросали рюкзаки на землю и расселись на них, запалённо ловя воздух пересохшими ртами. Мы ведь тоже не юноши, чтобы гонять кроссы по пересечённой местности. Воспользовавшись передышкой, Акимов принялся разматывать заменяющие ему голенища холщовые ленты, напоминающие плоских трёхметровых глистов. Я тоже разулся и с наслаждением пошевелил пальцами. Надо было дать ногам отдых. Идти предстояло долго. Спасаясь от погони, мы сильно уклонились от намеченного маршрута. Теперь ещё придётся делать крюк, чтобы не столкнуться с потерпевшими. Они нам экспроприацию не простят, поэтому от бивака следовало держаться подальше.

– Давайте пожрём, – предложил Пухлый, – у кого продуктас?

– У меня, – сказал я.

– И у меня, – откликнулся Балдорис.

– Давай, Ильёнчик, вари суп, – распорядился Пухлый, – давно пора на кишку что-нибудь кинуть. Поедим, перекурим и в путь. Марш будет усиленный, а его на голодный желудок совершать, чисто по жизни, не рекомендуется.

– Логично, – согласился я, нехотя поднимаясь.

Я взял у Акима единственную уцелевшую в отряде лопатку. Скрученные в рулон обмотки стояли рядом с ним как маленькие белёсые пеньки. Прозондировал почву. Сюрпризов не было. Глинник с Борей и Балдорисом подрядились носить дрова. Крейзи занялся изготовлением рогулин. Дима отвязал от «Ермака» казанок и сходил к ручью. Совместные усилия привели к тому, что вода стала бурбулировать. Я принялся закидывать в котёл ингредиенты.

– Что будет за суп? – заглянул через моё плечо Вова.

– Трататуй, – ответил я, шинкуя овощи новым охотничьим ножом.

– По краям капуста, в середине…

– Пусто, – поспешно вставил я.

– …хуй! – радостно закончил Пухлый.

– Вова, ты – эстет, – оценил я чувство юмора престарелого следопута.

– Их никст полицист, я-я штангенциркуль, – выдал Пухлый очередную бессмысленную фразу собственного сочинения. С немецким языком он не дружил. Когда-то проходил в школе, но мимо.

Я вздохнул и вернулся к стряпне. Пухлый достал эбонитовую хлорницу, в которой хранил анашу, выдул из «беломорины» начинку и принялся забивать косяк.

Заправил суп и вскоре он был готов.

– Сбро-од, стройся! – командирским голосом гаркнул Пухлый, беря в руки браконьерский половник. – На раздачу пищи в колонну по одному ста-новись!

Он щедро набухал каждому варева в котелок и лишь когда подошёл черёд Крейзи, безучастно развёл руками.

– На вас лимит исчерпан.

– Как это исчерпан?! – возмутился Сашка.

– Ваши продуктовые карточки крысы съели! – совсем по-лошадиному заржал накурившийся Пухлый, из него опять попёрла дурь.

– Ладно, Вован, харе глумиться-то, – попробовал уговорить его Крейзи.

– Иди отсюда, на супец сегодня ты горбат, – ответствовал раздатчик.

– Я сейчас возьму пэпэша и разнесу тебя с котлом вместе! – вспыхнул Сашка.

От безумного друга можно было всего ожидать.

– Ну, начинается утро в колхозе, – я отобрал у Пухлого поварёжку и налил Крейзи похлёбки.

– Идите, клюйте говно, – проводил его Пухлый.

– Ты тоже иди, – выделил я ему положенную порцию, – нечего тут узурпировать.

– Так невозможно, – заартачился Пухлый. – Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад?

– Рад-рад, – прогнал я, – топай жрать и мне не мешай.

Пухлый что-то хрюкнул себе под нос, примостился на сидоре и застучал ложкой в котелке.

Накормив всю братию, я и сам смог перекусить. Мне нравится готовить и есть собственную стряпню.

Я уминал ужин, сидя у костра, и думал, что до темноты мы вряд ли успеем выйти к домику лесника. Впрочем, продуктов на завтра хватит. Мужики запаслись дня на три. Учитывая, что нас вдвое больше, нетрудно посчитать расход. В самый раз завтра сытыми потусоваться.

Я был в отряде за интенданта и суперкарго, чем весьма гордился. Тесак в бобровых ножнах повесил на ремень поверх КЗСа. Нож придавал солидности. Вдобавок, трататуй получился вкусным, ребята его оценили. Я повеселел. Действительно, счастье – есть. Есть самому и давать есть другим.

Решили заварить чай. Дима подхватил казанок и отправился по воду.

Вернулся он неожиданно быстро и с немытым котлом. Это я как начальник административно-хозяйственной части заметил в первую очередь.

– Какие-то хмыри в лесу, – сообщил он, – с оружием и в камуфляже.

Мы повскакали, лапая железо.

– Что за хмыри, – спросил Глинник, – охотники?

– Что за оружие? – лениво перебил Пухлый, более смекалистый даже в упыханном состоянии. Из всех нас только он остался сидеть.

– «Калашники».

– Может милиция, – ляпнул тупорылый Балдорис, – вдруг лесник настучал?

– Сколько их? – не вставая, продолжил задавать вопросы по делу Вован.

– Не сосчитал, – пожал плечами Дима. – Человек семь-восемь.

– Это уже серьёзно, – резюмировал Пухлый. – Куда они направлялись?

– В нашу сторону.

– Да что же ты сразу не сказал! – Пухлого с вещмешка как ветром сдуло. – Далеко они?

Мент не успел ответить.

– Вижу троих, – доложил Аким, – четверых… пятерых.

Пухлый уже затягивал на груди поперечную лямку. Самодельный рюкзак был сшит им как раз для подобных случаев. Иногда в лесу приходится быстро убегать.

Теперь и они нас увидели.

– Эй, кто вы? Стоять! – послышались крики.

– Вот уж на фиг, – пробормотал я, отщёлкивая пуговку трёшкиного предохранителя.

Ментам я сдаваться в плен не хотел. А кто ещё мог ходить по Синяве с «калашниковыми» – какие-нибудь добровольные дружинники из бригады народного ополчения, поднятые по тревоге шерифом? Навряд ли. Да и откуда у дружинников автоматы? Может быть, солдаты из ближайшей воинской части, взявшей нечто наподобие шефства над лесничеством? В любом случае, нотациями не отделаешься, за лесника спросят по всей строгости военного времени. Иного в Синяве не было уже пятьдесят лет.

Мысли эти промелькнули в мозгу меньше чем за секунду. Однако, сходным образом думал не только я.

– Ментов на х…й! – однозначно высказался Боря и открыл огонь из «дегтярёва».