Текст книги "Далекое завтра"

Глава 4. Неудобная революция

Удивительно, сколь много помещается в голове, если человек столетиями копит знания. У Зои такая возможность была. Ей не оставил выбора Гафт, то ли в силу своей мстительности, то ли ввиду вредности, запретивший системе стирать девушке память. И теперь, вот уже на протяжении пяти веков Каплан оказалась вынуждена жить с тем, что помнила. Журналистская въедливость заставляла девушку скапливать в голове информацию, систематизировать, а вся эта база знаний перекладывалась ей снова и снова без изменений с каждым воскрешением. Словно феникс, рожденный из пепла, она полностью восстанавливала всю молекулярную структуру и память, оставаясь всегда копией себя прежней. Зеркальным отражением с вековыми знаниями, которые невозможно никак убрать из головы. Очень хотелось забыть всё, но Гафт не давал ей такой возможности. И шанса умереть навсегда тоже. Моисей с завидным упрямством восстанавливал Девятьсот Тридцать Девятую, храня ее ДНК и виртуальный слепок мозга с данными в особом месте, где прятал и свои, с той лишь разницей, что не допускал к данным Зои. Но девушка научилась жить с этим проклятием. Ведь мозг способен на очень многое, а обновленный мозг со старыми воспоминаниями и того больше.

Легкий ветерок ласкал кожу, тропинка иногда изгибалась и терялась в красивом лабиринте, созданным природой: разноцветные осенние листья обрамляли живой коридор из кустарника, а лучи солнца, пробиваясь сквозь неплотный лиственный покров, причудливо освещали выложенную камнем дорожку. Образ чудесного леса дополнялся пением птиц, записанным и воспроизводимым теперь для дополнения реальности, созданной машиной. А ноздри щекотал запах прелых листьев. Все это – одна большая иллюзия. Женщина находилась в тренажёрном зале и бежала по специальной движущейся полосе, а ИИ создавал виртуальную проекцию, транслируя ее, благодаря чипу, прямо в мозг. Каплан, казалось, смирилась со своей участью, и упорно тренировалась, решив вернуться к Гафту.

Но и это была иллюзия. Пока Зои восстанавливала подвижность тела, точность реакций, – на что девушке с полной картой памяти понадобится меньше времени, чем любому, у которого часть воспоминаний изъяли, – она прокручивала в голове, «освежала» давно прошедшее. Злость на Гафта, бушующая внутри из-за очередного воскрешения, лишь заставляла с повышенным остервенением прокручивать кадры давно минувшего. Пока под ногами скользила лента тренажера, перед глазами яркими метеорами проносились особо знаменательные моменты из жизни, сильно повлиявшие на Девятьсот Тридцать Девятую. И Зои лишь раз за разом впечатывала в память эти эпизоды, чтобы уж точно не забыть никогда. Теперь – принципиально! Коли Гафт не хочет ее смерти, раз уж не желает изъять часть воспоминаний из головы девушки, наказывая ее так, то она должна помнить, за что его ненавидеть. Его – своего мужа.

***

Когда-то давно

С тех пор, как Зои переселилась в башню Гафта, она с нескрываемой радостью изучала владения мужа, который попросил ее не покидать верхнего этажа. Но это оказалось и не нужно. Здесь имелось всё, о чем можно мечтать любой современной женщине двадцать первого века и за что каждая, и Зои в этом не сомневалась, не моргнув глазом предала бы любую другую и билась бы всеми средствами за обладание имеющего такие богатства мужчиной. Как в тот век это было похоже на многих женщин: не сделав ничего, заполучить всё.

Казалось, Гафт собрал на вершине своего творения понемногу всего, что можно найти в мире. И что удалось купить, он купил. Под огромным стеклянным колпаком смогли разместиться и аэродром, и мини парк, и ресторан с танцевальной площадкой, где каждый день подавали блюда разных национальностей, и тренажерный зал, и мини площадка для гольфа, а также уединенная терраса с настоящим водопадом и открывающимся божественным видом на далекую и миниатюрную Москву. В нижних кабинетах и лабиринтах Зои без труда получала услуги всех нужных специалистов, от массажиста до визажиста. Так же в огромном количестве присутствовала и развлекательная составляющая: кинотеатр на пятьдесят человек, который они посещали вдвоем, виртуальный компьютерный зал, где можно было «зависнуть» на долгие часы, а то и дни, развлекаясь в совершенно других, иногда сказочных, а иногда чуждых мирах, строя новую жизнь на неизвестной и невообразимой планете, или в теле невозможного существа, в природе не существующего.

И несколько лет девушка наслаждалась буквально всем. Но больше ей нравилось после бессонной и весьма бурной ночи просыпаться к обеду в объятиях любимого человека, еще долго нежиться в шелковых простынях и слушать его голос, который «обнимал» крепче рук и ласкал не хуже языка. Казалось, он обволакивал ее с ног до головы, и пробирался внутрь – к самому сердцу, и точно от него рождались в животе и ниже эти «пресловутые бабочки», а ведь от подобных слов и словосочетаний журналистку учили избавляться еще в институте. Но Зои было так хорошо, что она махнула рукой на любые словесные конструкции, «изжеваны» они или нет, штамп или оригинал… И ей непременно казалось, что словосочетание «бабочки в животе» как нельзя лучше отражало непередаваемую словами мощь процессов, протекающих глубоко внутри от одного только шепота Моисея. А легкие прикосновения сводили сума и вновь уносили на вершину блаженства. И желание оставаться с любимым в кровати бесконечно долго только крепло и крепло, и крепло…

– Мосик, любимый, у меня для тебя новость! – лукаво сказала Зои, как только однажды почувствовала себя неуютно. Тошнота посещала её все чаще последнее время, а это означало лишь одно: так ожидаемое любой девушкой событие – беременность. Широкую кровать окружал балдахин из полупрозрачных занавесок, сквозь которые видно, как расцветают огромные красивые цветы: стены и потолок их комнаты оказались сделаны из огромных телевизионных панелей. Сначала это нервировало девушку, но потом она привыкла, и даже иногда включала на них что-нибудь интересное: бои за выживание среди морских обитателей, где касатка пыталась догнать и проглотить котика, или дикую природу Африки, где новые и необычные для России звери обитали бок о бок… А сейчас цветы распускались как нельзя кстати: новость, что она хотела поведать, как раз была о жизни… о цветах жизни.

– Ну-ка, радость моя, что расскажут эти сладостные губки? – Моисей, казалось, разделял ощущения Зои и готов был слушать любимую, что бы та ни сказала.

– У меня для тебя новость, важней которой нет на свете! – торжественно известила девушка, закутавшись в белые простыни как какой-нибудь римский полководец. Гафт прыснул от смеха, не удержавшись. И Зои налетела на него с подушкой, недовольно надув губки. – Ну же! Выслушай! Я вполне серьезно!

– Ты похожа на рассерженную богиню… – он со смехом зарылся под простыни, голый, как и она.

– Афродиту? – Она застыла над мужем с подушкой в руках. – Богиню красоты?

– На Афину… – начал было он, но Зои, якобы не на шутку рассердившись, с новой силой насела на Моисея.

– Ах ты! Сравнить меня с богиней войны! Нет, только подумайте!

И они, сцепившись, сами не заметили, как чувства снова выплеснулись наружу, объятия и ласки опять слили их воедино, заставили трепетать, двигаться и кричать в неистовстве. А потом в наивысшей степени блаженства гладить друг друга и стряхивать капельки пота с уставших, но удовлетворенных и умиротворенных тел.

– Так я богиня войны? – не унималась Зои, и легонько сжала самое хрупкое и нежное у Моисея.

– Ох! – он слегка зажался, словно беззащитный ребенок, а потом улыбнулся, понимая, что это лишь игра, и его Зои никогда не причинит ему вреда. – Милая! Любимая! – Он впился взглядом в ее глаза, и совершенно серьезно, без тени улыбки сказал:

– Богиня войны тоже писанная красавица! Они все красавицы, иначе и быть не может. А ты для меня ровно, как и все они – богиня!

– Правда-правда? – хитро улыбнулась она, при этом нежно сжимая Моисея там.

– Ох! – вырвалось у мужчины от нового возбуждения, – Правда-правда!

– И будешь любить меня всегда? – Зои усилила ласки.

– Ох!.. Да! – Моисей всем телом потянулся к любимой и вожделенной. – Зои… Всегда!

– Ну, иди сюда, дурачок… – наконец, разрешила она, и их неистовое желание опять расплескалось по комнате, не стесняясь ни стен, ни окон, ни возможной обслуги. Бесстыдство любви совсем не порок, когда жадность обладания телом лишь подтверждает серьезность намерений и чувств, тем более если это ведет к новой жизни…

– Так вот, Мосик, – Зои посмотрела на мужа серьезно. – Только не увиливай! На сей раз я скажу, что хотела.

– Весь в нетерпении, – улыбнулся Гафт, внимательно вглядываясь в глаза жены. Она смешно наморщила лоб и, стараясь выглядеть серьезно и еле сдерживая улыбку, сказала:

– Ты станешь папой! – И комната на несколько мгновений погрузилась в тишину, позволяющую расслышать биение сердец. Моисей с каменным выражением лица смотрел на жену, и по нему невозможно было понять, рад он или нет.

– Опа! – наконец, сказал он. Повисла неловкая пауза, а у девушки отвисла челюсть.

– Опа?! – Зои нахмурилась и села на постели.

Первый тревожный «звоночек» прозвучал именно тогда. В самый важный момент жизни любой девушки: когда она решилась сообщить о новой жизни, зародившейся от их общей любви. И первая реакция мужа на ее сообщение, как Каплан думала, основополагающее для их будущей совместной жизни, вызвала только негативные чувства. Все ее нутро встрепенулось, вспыхнуло от возмущения и обрушилось на Моисея, искря праведным гневом.

– Опа?! По-твоему, так надо радоваться своему ребенку? Так?! – Ее глаза потемнели, брови сдвинулись, а скулы очертились резче, губы сжались в тонкую линию. – «Опа» – такое ты словечко выбрал для встречи своего дитя?! Опа-круто? Или опа-как-здорово? Или… Опа-как-так-получилось-я-ведь-не-хотел? Не хотел, ведь? Признайся, не хотел!

И крупные слезы вдруг потекли по щекам Зои. Она их не смахивала и не стеснялась. Ведь очень обидно, когда любимый человек, как бесчувственное чучело, не проявляет ровно никаких эмоций при известии о ребенке. Об их ребенке! И что это, как не предательство? Предательство чувств, совместной жизни, высоких слов, что говорили в ЗАГСе, будущего! Оно рухнуло, так и не начавшись, а человек, который обещал любить и, вроде как, любил, по его словам, оказался ничтожеством, не способным принять правду и разделить с Зои радость и, что самое главное, ответственность.

Все эти мысли в один миг посетили Каплан, в один миг перетряхнули и изменили и настроение, и отношение к Моисею. Один вопрос вертелся в голове: зачем надо начинать отношения, делать торжественные признания в любви, жениться, если не для этого? Не для рождения ребенка? Не для продолжения рода? И почему жертвой стала она и ее ребенок? Что она такого сделала этому, ставшему вдруг чужим, мужчине? Слезы, скопившиеся на густых ресницах, неожиданно хлынули по щекам ручьями, а блестящие от пота и испытанного минутами ранее оргазма плечи мелко затряслись, показывая, как Зои расстроена. Тогда она еще не умела скрывать своих чувств, лишь столетия спустя Гафт и его действия научили девушку этому. Но в тот момент она себя не сдержала. И разрыдалась прямо в кровати. Красивая и беззащитная, словно и не Афина вовсе, а обычная ранимая девушка из далекой провинциальной деревеньки, именно такая, какую она из себя собиралась изгнать, поступив на журналистский факультет и избрав профессию журналиста, а после – несколько лет строя из себя столичную стерву.

– Извини! – вдруг «очнулся» Моисей, и потянулся к жене, но та отстранилась, со всхлипываниями оттолкнув руки мужа. Но Гафт настойчиво рванулся следом за отпрянувшей девушкой и поймал ее, когда она чуть не скатилась с кровати. Прижал к себе, крепко обняв, и горячо зашептал на ухо рассерженной и расстроенной Зои:

– Нет, правда: извини! Я задумался!

– Задумался он! – продолжала вырываться жена.

– Задумался! Да! Я столько раз представлял, как ты скажешь мне о ребенке, и столько уже надумал – ты не представляешь! И столько спланировал! Но, все равно, это так неожиданно случилось, что я растерялся… Нет, не то слово… Я сразу представил все версии, чего планировал, но видимо зря…

– Версии?! – вновь вспыхнула Каплан. – Версии?! Да какие еще версии могут быть, кроме той, где ты любишь меня и ребенка?!

– Извини! Извини! – быстро заговорил Моисей, словно осознавая совершенную ошибку. При этом крепко обнимал, гладил по волосам, плечам, стараясь успокоить, унять вдруг разбушевавшуюся богиню, словно не мог совладать с той, которую недавно сравнивал с Афиной. – Я правда люблю тебя, и нашего ребенка тоже.

– Правда? – уже тише прошептала Зои. Жаркие, даже пылающие объятия мужа и горячие слова, что обжигающим дыханием произносились прямо в шею, возбуждали с новой силой и казались правдивыми.

– Да, Солнце мое. Чистая правда! Ну как не любить тебя? И, тем более, наше дитя? – Гафт уже развернул жену к себе и заглядывал в глаза, словно надеясь увидеть в них прощение за свою медлительность и дурость. – Надо срочно пройти тесты… сдать анализы…

– Тесты? – Зои вновь отстранилась. – Анализы?! А просто поддержать меня ты не можешь? Обязательно опыты на мне и ребенке ставить?!

Зои чувствовала, как горячилась с новой силой, как распалялась всё больше и больше, но ничего поделать с собой не могла. Брови вновь сошлись у переносицы, вот только слезы в этот раз не появились, обида сменилась гневом.

Как так? Вместо радости он хочет провести тесты, взять анализы? Ну почему, вместо обычного человеческого тепла, Моисей тащит её в лабораторию? А она ведь и тест на беременность еще не сделала. Это же просто догадки, хотя и догадками их назвать трудно: любая женщина по определенным признакам может понять, что беременна, с вероятностью в восемьдесят процентов, если, конечно, не совсем дура.

– Поверь мне, милая! Всего-то пару часов, и я буду уверен в вашей с ребенком безопасности, да и должен я о твоем здоровье, наконец, беспокоиться? – Гафт уставился прямо в глаза, не давая Зои отвести свои. И столько в его взгляде было тревоги, что девушка сдалась: она протянула руки, позволила обнять себя и тихо прошептала:

– Ради нас и ребенка?

– Да, милая, да!

– Я готова на все…

И она поверила! А почему не поверить? Ведь он не совершил преступления, когда не крикнул «Ура!», услышав новость. Просто спокойный и взвешенный человек, думающий о будущем, а не о сиюминутной радости. И в этот момент Зои поняла, что Моисей человек надежный, что обеспечит будущее и ее, и ребенка. Пусть и без особых и ярких эмоций, но зато точно без лишних закидонов, как некоторые безумные папаши… А чувства? Так она-то в их семье на что? Одна сплошная эмоция: и гнев, и радость, и обида, и злость, и все, что чувствует, сразу отражается на лице. Она будет их общей эмоцией, а Моисей пусть отвечает за их грядущее: раз муж может думать о нём, не отвлекаясь на чувства, то Гафт единственный, кто гарантирует будущее и ей, и сыну, и… Атланте!

Да-да. Как-то за несколько лет фривольной жизни позабылось, что под их домом разрастается новый город, город-агломерат, город-будущее. И Гафт за него в ответе. За людей, что поверили в сказку и рискнули всем, оставив прошлую жизнь за стеной. Становилась понятна ноша, висевшая на плечах Гафта. Такую ответственность слишком чувствительному человеку не потянуть…

Теперь город разрастался, муравейник внизу становился более похож на определенную, хорошо организованную структуру, на что-то целостное и связанное, нежели на просто хаотические действия крошечных рабочих.

Зои наблюдала из широкого, во всю стену, окна лаборатории, занимавшей всё пространство под их с Гафтом жилым этажом. Несколько вертолетов новостных служб парили неподалеку, освещая стройку. Но их усилия оказались только на пользу: пытаясь раздуть скандал, они лишь разрекламировали Город. Обнадеженные бесплатным жильем и уставшие от нищеты люди непрерывным потоком съезжались со всей России. И чем больше СМИ «кричали» о строящемся городе, угрожающем стране, – «создается государство внутри государства», – тем более мощным становился поток желающих присоединиться. А Зои, с головой увлеченная любовью, и не подозревала, на сколько далеко идея о равенстве, бесплатной еде, жилье и стопроцентном здоровье способна распространиться. Она как вирус завладевала умами людей, заставляла бросать их немногое нажитое и целыми семьями переселяться в новый Город. А он рос быстрее. Новоприбывшие встраивались в общую сеть рабочих, дело спорилось, и внешняя стена уже почти походила на стену, а не на огрызок огромного купола. Масштабы поражали воображение. Каплан поежилась и плотнее закуталась в халат: желание людей идти за любым, посулившим бессмертие, пугало. Но не это больше влекло людей. А слишком явное расслоение в обществе, где очень заметна и пренебрежительна оказалась грань между богатыми и бедными, где богатые явно понимали, что власть у них и душили бедных еще сильнее, отнимая у них остатки собственности, вовлекая в бесконечное и добровольное рабство, за крохи, брошенные словно крысам: чтобы не разбегались.

– Будущее рядом, – тихо сказал Гафт, посматривая из-за спины Зои на свое детище. Она слегка вздрогнула от неожиданности. Но потом подалась назад и оперлась телом о мужа, а он обнял.

– Странно всё, – задумчиво проговорила Зои. – И все они добровольно идут сюда.

– Ничего странного. Революция назревала давно…

– Революция? – Зои обернулась и встревоженно посмотрела на мужа. – Ты собираешься устроить революцию?

– Она уже происходит, вернее произошла. В умах и сердцах людей, которые давно осознали необходимость перемен, но не могли решиться. А мы дали им стартовую опору. Ведь без неё революции бы не случилось.

– Но… – Зои отказывалась верить в услышанное. – Но это же война, смерти! Люди…

– Милая, никто не пострадает!

– Но революция!

– Революция в умах! Она происходит именно здесь, – Моисей постучал по голове. – Любая революция происходит в умах, когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому. И не обязательно перемены должны произойти кровавым путем. Порой достаточно изменить умы, а если денег хватает, то дать им инструмент для создания нового порядка. – Гафт указал рукой вниз на строящийся город.

– Но государство же не спустит тебе это с рук! Власть над народом – их монополия!

– Вот! – Моисей улыбнулся еще шире. – А у тех людей, что внизу, на сей счет уже свое мнение, заметь: революционное! Они сами хотят управлять своей жизнью, а не доверять ее кучке не смыслящих в этом и, что самое главное, не заинтересованных во всеобщем благе людей. Революция уже произошла, Зои, давно уже, и если не я, то кто-нибудь другой указал бы путь людям, но я не уверен, что это получился бы не кровавый путь, а так… Сама видишь: Город растет, людей прибавляется, скоро это будет новый мир.

– Но власть не позволит, когда узнает! – упрямо повторила девушка.

– Уже позволила, – Моисей вновь улыбнулся. – Деньги, как видишь, решают всё в этом старом мире. И подобные города начинают строиться уже по всему миру.

– Но, почувствовав угрозу, они тебя и, что страшнее, их, – с отчаянием в голосе Каплан указала вниз, – просто размажут! И сильным не важно будет, сколько человек погибнет! Урок должен быть ярким, чтобы запомнился на века и страхом закрепился в генах любого последующего поколения. И они не остановятся! Объявят вас врагами государства, сепаратистами! И что еще более важно, остальные страны присоединятся к ним! Ни ООН, ни суд в Гааге, ни мировая общественность не позволят образоваться новому, отличному от других режиму, ибо это может стать угрозой всем государствам! Все мы будем изгоями и врагами, и нашим памятником станут руины этого города!

– Надеюсь, что нет, – опять загадочно улыбнулся Гафт. – К осени все изменится. И они не смогут нам навредить, поверь, милая.

– Я хочу в это верить, – прошептала девушка.

– А мне очень важно знать, что ты веришь, и важно, чтобы ты была со мной до конца.

– Но наш ребенок?!

– Вместе с ним! Просто будьте рядом, и я защищу вас, чего бы мне это ни стоило! И поверь, у меня есть ресурсы и силы для этого.

– Я верю, – вновь прошептала девушка, прячась в объятиях Гафта, а в душе у нее разрасталась черная дыра страха за ребенка, которому суждено появиться на свет среди столь значительных перемен. И что бы ни говорил муж, но революции редко проходят мирно, история знает только кровавые ее версии. А оказаться в гуще ужасных событий с ребенком на руках Зои совершенно не хотелось.

– Поверь, – тихо сказал муж, – мне очень важно, чтобы ты была рядом. А теперь пойдем, нужно посмотреть на наше дитя, как хорошо развивается плод. В нашем распоряжении самое лучшее оборудование, и оно, если потребуется, все будет работать на малыша.

– Хорошо, Мосик.

Лаборатория оказалась просторным помещением, где люди в белых халатах занимались необъяснимыми для Зои делами. Кто-то переливал разноцветные жидкости в пробирках, кто-то, просунув руки в стеклянный куб, рассматривал образцы через электронный микроскоп, а были и такие, что сидели за компьютерами и с напряженными лицами всматривались в мониторы на ничего не говорящие девушке графики и схемы, а были и…

– Это что? Трупы? – спросила Каплан с испугом, когда они прошли мимо застекленного отдела, где мужчины и женщины склонились над телом голого и разрезанного человека.

– Конечно! Нам же важно знать физиологию человека, раз мы хотим его бессмертия?

– Ты опять сказал «бессмертие», Мосик! – укоризненно ответила Зои, но Гафт уже улыбался.

– Когда ты научишься просто верить мне? Раз я сказал, что оно возможно, значит возможно.

– Ну-ну… Ну-ну, – отреагировала девушка и уже не слушала мужа. В следующей комнате с прозрачными стенами висел опутанный проводами небольшой черный ящик, вокруг суетились мужчины, а некоторые что-то набирали на виртуальной клавиатуре. Именно. Голограмма клавиатуры высвечивалась в воздухе, а инженер прямо на ней набирал команды, которые тоже выводились на виртуальном мониторе! Таких технологий Зои еще не встречала, поэтому картина всецело завладела ее вниманием. Каплан остановилась и во все глаза смотрела, как в воздухе возникло лицо девушки, словно собранное из множества ярких точек. Она несколько раз моргнула и произнесла неживым компьютерным голосом:

– Искусственный разум версии два-пятнадцать, тестовый период запущен. Тридцать восемь часов, двадцать пять минут до завершения. Целостность данных девяносто девять процентов.

– Этот разум нашей собственной разработки, – гордо сообщил Моисей, – я зову ее Кира.

– Кира? Она женщина? – Зои повернулась и удивленно приподняла бровь.

– КИРа – кибернетический искусственный разум, – расшифровал муж, и попытался объяснить: – Теоретически… у нее нет пола. Она – есть оно, но тут вопрос больше, кем она себя сама отождествляет. Если поразмыслить, то будь у нее имя, мужское или женское, то мы и только мы будем ответственны, кем она себя будет считать. ИИ же развивается, то есть при том, что ее назовут женским именем, она будет считать себя женщиной, а если мужским, то мужчиной. Но определенная доля вероятности, что ИИ поступит по-своему, тоже есть.

– То есть, психотип ее личности вы предугадать не в состоянии?

– Зои, милая, – Гафт заговорил снисходительно, будто отвечал ребенку, который не понимает, о чем говорит. – Говорить о личности пока рано, это всего лишь программа, и на данной стадии, у нее нет личности.

– Но все же вы не знаете, так? – Зои ухмыльнулась. – Не знаете ни когда у нее вообще возникнет личность, ни какая она будет? Окажется ли она стервозной женщиной, или психопатом-подростком? Но ведь это безответственно!

– Зои, – Моисей нахмурился. – Здесь не может быть подхода как с обычным подростком. Заметь, мы делаем уже готовый продукт.

– Но он же самообучается?

– Ну да…

– Тогда чем подход должен отличаться от похожего с обычным ребенком?

– Это вопрос скорее к специалистам, – отвертелся Гафт, – а у меня, заметь, их целая пропасть. Давай займемся вами.

Моисей улыбнулся и открыл перед ней дверь:

– Ну вот мы и пришли.

Зои нахмурилась, она не любила вопросов без ответов. Может, специалисты, работающие на мужа, и сами как-нибудь разберутся, но что-то не нравилось ей в понятии «искусственный разум с самостоятельно развивающейся личностью». Если б она и дальше приводила аналогию с ребенком, то непременно указала бы мужу, что КИРа похожа на дитя, в одиночестве отпущенного в мир, иными словами, брошенного. И в таком ключе, как поступит «брошенный» ИИ? Чему научится? Зои попыталась представить маленький цифровой комочек, съежившийся от страха среди огромных массивов данных. И словно ощутила себя мизерной, совершенно голенькой в центре огромного города… Одинокая, брошенная, напуганная… Что бы из нее выросло? Если б выжила, то, скорее, некто ужасная, жестокая и злая, которая ненавидит всех и вся. Социопат.

В помещении на глаза бросились огромные прозрачные цилиндры с жидкостью внутри. А в них…

– Бог мой! – ахнула Зои. – Это что еще такое?!

Внутри одного свободно «зависли» кровеносные сосуды, – без тела, мышц и других обычно сопутствующих органов, – в другом, уже с частью органов, в третьем – с мышцами, а в остальных, словно в плохом фильме ужасов, к людям или трупам, добавлялись отдельные органы, части, некоторым – кожа и волосы. Было много цилиндров с «образцами» более ранней стадии развития человека. Эмбрионы, дети разных возрастов, подростки, еще рядом висела, заметила Зои, сравнительная таблица зародышей разных видов относительно человеческого. Каплан долго не могла от нее отойти, ведь эмбрионы всех представленных видов оказались почти идентичными. И только потом через несколько недель развития различия между ними становятся заметными. Моисей же ничего не объяснял, а только молча шел рядом. А когда в пустом остове-скелете, оплетенном только кровеносными сосудами и лимф-узлами, забилось живое сердце, Зои вздрогнула и спросила:

– Это же люди! Вы их выращиваете!

– Точно, милая! – Гафт улыбнулся, довольный произведенным эффектом. – И у нас получается лучше всех.

– А разве клонирование не запрещено?

– А где здесь клонирование? – показательно удивился Моисей и засмеялся. – Это всего лишь «три дэ» печать органов. С появлением этих фантастических технологий проще стало заниматься наукой. Настоящей, чистой. Без рамок и ограничений. И, Зои, ты не представляешь, каких потрясающих результатов добились мы! Это просто волшебно! Не… Не то слово. Просто крышу сносит. Вот как это!

– Да… Крышу сносит, – повторила Зои, всматриваясь в сосуд с питательной жидкостью и клубком нервов, сосудов и отдельных органов, вдруг оживших  без остальных составляющих человека. Пугающее и противное зрелище. Девушка на всякий случай отошла подальше. – Такое ощущение, что вам нафиг те люди, что внизу, не нужны.

– Нужны! Конечно же нужны! – воскликнул муж. – Как же без людей строить общество будущего?

– А это для чего? – Каплан указала на образцы. – Для замены людей клонами?

– Для бессмертия, Солнце, для бессмертия! – Он остановил жену, развернул к себе и заглянул в глаза. – Представь, потерял кто-нибудь руку, ему ее тут же напечатали и пришили. Надо ногу? Пожалуйста! Глаз? Ухо? Да вот, бери! Рак? Не страшен! СПИД? Побежден! Понадобилась новая голова? Да без проблем! Засовываем тело в колыбель и выращиваем! Останется только мысли вложить! Круто, в общем!

– Круто! – кивнула Зои. – Офигеть! Вложить мысли – есть что-то неуловимо знакомое в этом. Не находишь?

– Ты что и правда думаешь, что я собираюсь кому-то вкладывать свои мысли?

– Ну а что… об этом мечтали все политики с древних времен. Очень удобно.

– Да не свои я буду мысли вкладывать, а их, – с некоторой долей досады ответил Моисей. – Их мысли! Есть реальная технология слепка матрицы сознания, когда сканируется структура мозга, взаимосвязи синапсов, нейронов, все до мельчайших подробностей, и потом воспроизводится в новом мозге с точностью до 99,9 процента. То есть, новый мозг будет иметь те же воспоминания, тот же опыт, что и у прежней личности, никаких отличий! Ты понимаешь? Если тело не может прожить дольше своего ресурса, то его можно будет просто заменить! Всё тело! Целиком! И личность при этом останется та же. Это действительно прорыв, Зои! Это и есть шаг в наше светлое будущее.

– А кто будет заниматься копированием? – Зои все еще не верилось, что всё так радужно и красиво, как рассказывает Моисей. – Ты? Но ты тоже человек. Может и не обычный, но человек! Откуда им, – она указала вниз, на приехавших на стройку людей, – знать, что ты не поддашься соблазну чуть-чуть подкорректировать им мозг? Раз мог создать, скопировать, сохранить и воссоздать в прежнем виде, то и подкорректировать сможешь. Ты же человек. Где гарантия, что ты не соблазнишься?

– Зои… – Моисей пытался вставить слово, но жену было не остановить.

– Да, ты мой муж. Да, у меня от тебя будет ребенок, и он связывает нас, как ничто, но как жить с человеком, который будет способен манипулировать людьми? Обманывать сотни, тысячи, сотни тысяч. Сколько их там сейчас? Миллион восемьсот? Откуда знать, что он не обманет тебя?..

– Зои, – наконец, вставил Гафт. – Этим будет заниматься ИИ.

– Что? – Зои вылупила глаза от удивления. – Эта электронная стерва? Или социопат? Вы хотите доверить такое дело личности, сформировавшейся неизвестно как? Без вашего контроля и участия?

– Зои, – устало повторил Моисей, – ты не знаешь, какой она будет!

– Но вы-то тоже!

– Но у нас есть толпа высококлассных инженеров! Они что-нибудь придумают! Я в этом уверен! А пока… самое главное для меня это ты! И ребенок! Давай пока забудем все это, и сосредоточимся на вас. Я же вас обследовать хочу, анализы взять.

– Хорошо, – согласилась Зои, вдруг успокоившись. – Но обещай, что скажешь своим инженерам о проблеме. Ведь скажешь?

– Скажу, милая, скажу. Ну что? Начнем? – И когда Зои кивнула, крикнул вглубь помещения: – Девочки! Нужна ваша помощь.

Потом несколько дней Зои обследовали врачи, проводили тесты, брали анализы. Она и не помнила, когда её столь всесторонне изучали. Иногда приходил муж и долго просматривал результаты на компьютере. Потом уходил, и все продолжалось. Каплан хмурилась, спрашивала, точно ли это нужно для ребенка, но девушки лишь улыбались и пожимали плечами: «В нашу задачу не входит отвечать на вопросы». И Зои смирялась, ведь она пообещала мужу, ведь она хотела, чтобы с ребенком было все хорошо, и ей показали, наконец, его. На черно-белой «дышащей» картинке ее внутренностей можно было разглядеть его – маленький зародыш, так сильно похожий на те образцы со сравнительной таблицы эмбрионов. Каплан увидела и прикрыла рот рукой, стараясь сдержать возглас радости и волнения, который все-таки непроизвольно вырвался. Это он: ее малыш, такой непохожий, но уже такой родной и свой, такой… Ради этого момента женщина была готова терпеть что угодно, и терпела: над ней еще долго потом «колдовали» девицы. Что искали и что проверяли, Зои не знала, но маленький зародыш на экране вызвал в девушке настолько сильные чувства, что ей было все равно, что с ней делали дальше. Она целиком отдалась мыслям о будущем малыше и уже не обращала на врачей внимания, а, возможно, стоило бы. Видимо именно тогда они и взяли образец её генома, а также все остальные анализы. Именно тогда для Каплан всё и началось, но в то время она этого не понимала. Да и не было видимых причин волноваться. Решил ее полностью проанализировать? Да и пусть! Пусть анализирует в свое удовольствие. У каждого свои бзики и фобии… Но надо было уже тогда догадаться, что творится что-то странное.