Текст книги "По прихоти, навеянной одиночеством"

По прихоти, навеянной одиночеством
Юрий и Аркадий Видинеевы

© Юрий и Аркадий Видинеевы, 2023

ISBN 978-5-0059-8361-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Взбесившийся полтергейст

В этот день он понял, что такое страх.

Морис Дрюон «Лилия и лев»

Фукс проснулся среди ночи от сумасшедшего стука в дверь. Им овладел страх. Фукс, с трудом преодолевая крупную дрожь во всём теле, подошёл к двери, попытался включить свет в прихожей, но лампочка вспыхнула и погасла.

«Перегорела».

Стук в дверь продолжался.

«Кто там?» – истерически выкрикнул Фукс, пытаясь придать своему голосу суровость, но получилось жалостливо и трусливо.

Стук прекратился.

Фукс выждал несколько минут и, осмелев, приоткрыл дверь на длину предохранительной цепочки.

«Никого».

Фукс сбросил цепочку и выглянул в коридор. Коридорная лампочка пыхнула и погасла, но Фукс успел осмотреться и увидеть, что коридор был пуст.

«Значит и бояться нечего», – попробовал успокоить себя Фукс, но осадок от пережитого страха вцепился в него сухим колючим репьём и долго не давал ему уснуть.

Под утро Фукс уснул зыбким тревожным сном, но вскоре был сброшен с кровати. Ему показалось, что перед этим кровать понесла его вскачь во весь опор, а потом вдруг злобно заржала и взвилась на дыбы.

Упав на пол, Фукс очень больно ударился затылком, в голове зазвенело, перед глазами закружились огненные искры.

– С добрым утром, дурак! – поприветствовал Фукса скрипучий старушечий голос, перешедший в зловещий хохот, подобный уханью филина в ночи, в которого вселился лесной чёрт.

Фукс вскочил на ноги, затравленно огляделся по сторонам.

«Никого. Значит показалось».

– Нет, дурак, тебе это не показалось. Теперь ты будешь мой! – услышал Фукс всё тот же старушечий голос и завыл долго, тоскливо, по-волчьи.

*

С той минуты в доме Фукса началось чёртопредставление, сопровождающееся грубой руганью и оскорблениями невидимой и явно сумасшедшей старухи. Под её ругань и хохот в доме опрокидывалась мебель, падала и разбивалась вдребезги посуда, над головой теряющего рассудок Фукса со свистом пролетали то ножи, то вилки и глубоко, как в сырую глину, втыкались в стены.

Большой кухонный нож завис перед телом Фукса, примеряясь к нанесению удара.

«Куда он пронзит меня? В сердце? В печень? В желудок?»

Фукс чувствовал, что лёгкой смерти ему не будет, что его ожидают долгие предсмертные муки, острые боли и жгучий страх.

– За что?!! – завизжал Фукс.

– За внучку мою, за Зосеньку, за твоё собачье паскудство! – злобно прошипела невидимая старуха.

Не много найдётся женщин, которые отказали бы себе в наслаждении вот так же отомстить подлому обманщику за поруганную любовь.

– Я женюсь! – заблеял несчастный Фукс.

– Зачем ей такая сволочь, которой ты оказался?! – захохотала невидимая старуха.

– Тогда я откуплюсь!!

– Обязательно, сейчас же откупишься. Кровью!..

*

И потянулись для Фукса долгие и нудные годы в психиатрической больнице. Он не помнит и не пытается понять, где он и что с ним происходит. Отсутствие памяти позволяет ему сохранять некоторые крупицы сознания, но собрать их воедино Фуксу не удаётся.

И никогда не удастся.

Обречённый на смерть

…у меня было ощущение, что нет ни

спасения, ни возможности борьбы —

вне какой-то короткой последовательности

магических слов, которых я не знаю и

которых, может быть, не существует вовсе.

Гайто Газданов «Возвращение Будды»

Я очнулся от холода, с трудом разлепил веки, но они тут же сомкнулись вновь, не сумев преодолеть одурманивающей потребности в сне.

Холод пронизывал меня всё глубже. Я оказался во власти двух великих стихий: холода, побуждающего к выполнению энергичных согревающих движений с одной стороны, и сна, требующего оставаться в состоянии покоя и мышечной расслабленности – с другой. Подчинение холоду угрожало мне смертью от переохлаждения, а сопротивление сну при такой непреодолимой его потребности угрожало мне смертью от бессонницы. Обе эти смерти были по-разному мучительны, но одинаково неотвратимы в случае полного подчинения холоду или в случае успешного преодоления сна.

Я покорился сну не потому, что таковым был мой выбор, а просто потому, что так получилось. Сон оказался сильнее холода.

Следующим этапом естественного развития событий, происходивших помимо моей воли и подхвативших меня в свою стремнину как пассивный объект их воздействия, оказалось то, что власть холода надо мною ослабла и вскоре сошла на нет. Это позволило мне и выспаться, и остаться в живых.

Пробудившись от долгого сна, я испытал прежде давно заплесневевшую во мне, а теперь, будто бы заново рождённую, радость жизни.

Не долгой была эта радость.

*

Я понял, почему я не умер от холода, когда осмотрелся вокруг. Каким-то неведомым мне образом я оказался перенесённым из своей зоны проживания с умеренным континентальным климатом под жгучее южное солнце, в яркую тропическую природу.

«Здесь всё иное, чем на Земле. Это не Земля и не Солнце. Это другая планета с другой звездой», – понял я, содрогнувшись от ужаса.

Я с трудом поднялся на ноги. Странная птица в красно-жёлто-сине-зелёном оперении шумно выпорхнула в шаге от меня из густой травы. Она уселась на нижнюю ветку рядом стоящего дерева, вгляделась в меня, меняя наклон и поворот головы, и разразилась криками на непонятном, но явно человеческом языке. При этом она по-гусиному вытягивала в мою сторону шею и громко хлопала крыльями.

«Она хочет меня прогнать!»

За моей спиной в ответ на ругань сердитой птицы послышалось точно такое же многоголосье. Это напоминало переполох в курятнике. Я сделал шаг в сторону, и под моей ногой раздался громкий хруст. Оказалось, что я наступил на сухую палку. Я быстро подхватил обломок этой палки и развернулся, чтобы кинуть её в сородичей красно-жёлто-сине-зелёной птицы, очевидно, таких же дурных, как она сама, но моя рука невольно застыла в замахе: за моей спиной были не птицы, а человекоподобные животные, вооружённые дубинами и камнями.

«Это не они кричали по-птичьи, это птица ругалась на меня на их языке».

Они тоже ругались на меня и угрожающе потрясали своими дубинами и камнями.

Убегать было поздно. Недочеловеки быстро взяли меня в кольцо и погнали куда-то, подбадривая руганью и тычками дубин. Взобравшись на невысокое плато, мы оказались перед тёмным входом в пещеру. На уже понятном мне языке дубин, украшаемом грозными криками, мне «разъяснили», что я должен сесть на землю и ждать. Мне пришлось подчиниться. На повестку дня выходил вопрос: Чего ждать?

Мне виделось два ответа на этот актуальный вопрос: либо меня убьют, прежде чем сожрать, либо сожрут живьём. Оба возможных ответа вызвали во мне сожаление о том, что мне не посчастливилось умереть от холода или от бессонницы. По этому случаю я вспомнил вдруг анекдот о сетовании одного интуриста, попавшего в гостеприимную русскую компанию, на утро после молодецкой пьянки:

«Лучше бы я умер вчера!»

Но не зря говорится, что жизнь намного изобретательнее, чем любая фантазия: из тёмного чрева пещеры послышалось голодное урчание, и вскоре передо мною появилось чудовище, которому, очевидно, прислуживали мои пленители.

«Эта тварь сожрёт меня живьём!»

Я с тоской подумал о том, как несправедливы те ситуации, в которых более развитые представители природы уничтожаются менее развитыми, как, например, происходит, когда человек (особенно человек образованный!) гибнет в море на зубах у дуры-акулы.

Мне вспомнилось продолжение анекдота об интуристе и его русских собутыльниках, втянувших бедолагу в утреннюю похмелку, продолжавшуюся до поздней ночи. На утро после той похмелки он почувствовал себя настолько хуже, чем предыдущим утром, что возопил:

«Лучше бы я умер позавчера!!»

Чудовище приблизилось ко мне, распахнуло свою огромную пасть, и я забыл обо всём, что знал и помнил когда-то.

*

Я очнулся от резких криков. Это красно-жёлто-сине-зелёный попугай, подаренный мне накануне моим старым другом, штурманом дальнего плавания, сердито митинговал в своей клетке.

Волчья шуба

Ведь было же в стародавние времена

поверье, что старые вещи превращаются

в злых оборотней.

Алла Рябинина Статья «Вещи-оборотни»

Пурга заметала дорогу, снижала видимость. Старенький «Москвич» противно чихнул и «сдох».

«Вот и славненько. С благополучным приездом меня в гости к чёртовой бабушке», – досадливо сплюнул Родионович. – «Чинить эту рухлядь в пургу, да ещё и с наступлением ночи – только бесов смешить. Придётся дожидаться утра и хорошей погоды».

Родионович знал наперечёт все болячки своего автодоходяги и понимал, что ремонт будет нудным и долгим. Холод начал заполнять салон автомобиля. Он растекался по полу, поднимался всё выше и выше, подобно ледяной забортной воде, хлынувшей через пробоину в трюмы.

«В машине я до утра околею. Хорошо, что я недалеко ещё отъехал от вымирающей деревеньки с каким-то глупым, незапоминающимся названием», – Родионович вынул ключ из катушки зажигания, проверил, хорошо ли заперты изнутри замки передней пассажирской и обеих задних дверей и покинул выстуженную машину, превратившуюся в ледник.

На полпути к деревне Родионович с нарастающей тревожностью попытался припомнить, запер ли он водительскую дверь, но это привычное действие, продиктованное мышечной памятью, прошло мимо зон повышенной внимательности и не поддавалось воспоминанию. О том, чтобы идти назад ради проверки этого на месте и мыслей быть не могло: Родионовича охватил такой сильный внутренний озноб, что оставаться лишнюю минуту на холоде становилось опасно для жизни.

Ветер обжигал Родионовичу лицо роем колючих снежинок, толкал его в грудь, просачивался сквозь одежду, выхолаживал кости и внутренности. Сознание то покидало Родионовича, ускользая от него в пустоту, то возвращалось, надрываясь в борьбе инстинкта самосохранения с усталостью. В минуты душевной слабости ему хотелось упасть на спину и уснуть вечным сном, но бойцовский характер тут же с гневом отметал такие мысли и заставлял продолжать трудный путь.

В полубеспамятстве Родионович добрёл до ближайшего дома, увидел, как от сарая к крыльцу переместилась неясная тень: то ли сгорбленная старуха, то ли очень крупная собака.

Потом всё спуталось в его сознании: реальность, бредовые видения, тревожные хаотичные сны.

Сгорбленная старуха обустроила Родионовичу постель на широкой лавке, напоила его горячим травяным настоем, уложила спать, укрыв поверх одеяла старой-престарой шубой из волчьих шкур.

Ровно в полночь от этой шубы Родионовичу стало жарко. Он попытался сбросить её с себя, но она навалилась на него увесистыми тушами четырёх матёрых волков.

– Мы всегда мстили и всегда будем мстить людям за то, что они когда-то безжалостно нас убили.

– Люди убили нас лишь за то, что мы случайно оказались в том месте, где они устроили облаву на наш род. Им было всё равно, кого из нашего рода им убить. Поэтому и нам теперь всё равно, кого из людей убивать ради удовлетворения нашей мести.

Потом что-то говорили и другие два волка, но Родионович уже их не слышал: шуба убила его.

На освидетельствование трупа приехал врач из районной больницы. Установил, что Родионович умер от старости.

Что ж, возможно, и сами волки, и их волчья месть Родионовичу только привиделись в его предсмертном бреду.

…Хотя…

Что могут знать люди с теперешним атеистическим мировоззрением о мистических свойствах некоторых старых вещей?

Самое страшное нечто

Чудеса не противоречат законам природы. Они противоречат лишь нашим представлениям о законах природы.

Святой Августин

Флотские «баковые байки» не менее занимательны, чем рыбацкие и охотничьи побрехушки. Чем они необычнее, тем занимательнее, но зато и тем меньше им веры. Некоторые из этих баек я помню и до сих пор, но одна из них мне особенно памятна тем, что всё сказанное в ней я однажды увидел своими глазами.

Это было самое страшное изо всего, что пришлось испытать мне в жизни.

Это случилось в открытом море.

Мы выходили на большой косяк промысловой рыбы. Все были в предвкушении горячего трудового рывка, как вдруг…

…Никакой особой неожиданности в начале той страшной истории не случилось. Все значимые астрономические явления нам были известны заранее, все они давно уже изучены и лишены мистических пугалок. Но не ко времени надвинулась на солнце непроницаемая чёрная тень, и ясный день стал темнее ночи.

Ох, как это было не ко времени!

Какой богатый улов мог сорваться из-за той несвоевременной тьмы!

Наш электромеханик сработал чётко: по заранее подготовленному им плану он быстро осветил и палубу, и акваторию предстоящего промысла.

В потоках электрического света мы и увидели эту потустороннюю жуть:

Из воды, как из кошмарного сна, показалась огромная змеиная голова с неким подобием гребня, усеянного крупными шипами. Эта голова была повёрнута в нашу сторону и двигалась прямо на нас. Глаза адского чудовища в свете наших прожекторов пылали какой-то осмысленной, почти человеческой злобой. По мере приближения к нам чудовище всё более высвобождало на поверхность воды свою громоздкую тушу. Это был громадный морской дракон. Размеры его в разы превосходили размеры нашего траулера. От него исходили наэлектризованные потоки атакующей агрессии.

Что именно этот дракон готовился предпринять?

Этого мы не знали, но чувствовали, что нас ожидает смерть.

Мы оцепенели от ужаса.

В самый последний момент атака морского дракона была прервана вцепившимися в него гигантскими щупальцами. Они возникли из-под воды и начали затягивать дракона к себе под воду. Морской дракон издал пронзительный рёв, от которого содрогнулись и море вместе с нашим судном, и небо. Солнце (не от этого ли рёва?) сбросило с себя чёрный саван и воссияло во всю свою силу, а морской дракон, вспенив море, скрылся в водной пучине.

– Что это было?!! – заполошно провизжал «салажонок».

– Ничего не было! – гневно оборвал его боцман. – Было солнечное затмение, которое навело отражённое затмение на ваши тупые и дремучие мозги!

Быстро подобрали нюни!

По местам стоять!

Всем работать, не покладая рук!

Шкуру спущу с тех, кто зазевается!

Я слушал эти команды, густо переперченные виртуозным «боцманским сленгом», который именуется береговым народом «грубой матерщиной», а в памяти моей в это время полыхала новым светом байка о страшном морском драконе, над которой мы ещё совсем недавно так незадачливо потешались. Ту байку травил наш братишка со слов своего деда, ходившего когда-то боцманом на траулерах в этих же самых местах. Теперь, после случившегося, мне было стыдно за то, что я вместе со всеми потешался над «выдумкой старого моряка». Но сам я до недавнего времени не решался рассказывать кому-либо об увиденном мною драконе. Кто бы мог поверить в такое? Лишь недавно, я стал рассказывать свою удивительную историю, начиная её с зачитывания заметки из газеты «Тайное и Явное» за номером 2 (138) от 2022 года со слов:

«…вода способна проявлять некие удивительные свойства во время солнечных затмений. Речь идёт не о маленьких еёмкостях, а о больших водных просторах морей и океанов. В момент затмения в этих условиях якобы сильно искажаются пространственно-временные характеристики».

Случай на дороге

Человек по-прежнему встречает в природе много такого, что вызывает подлинное удивление и даже неверие. Разве так может быть в реальности?

(Из рубрики «Живой мир» в газете «Тайное и Явное», №2 (138) 2022 года)

Зябкие предрассветные сумерки причудливо искажали пространство.

Город замер в тревожном призрачном сне.

Я опаздывал на дежурство.

Счёт опоздания шёл всего на несколько минут, но, во-первых, я уже не мог наверстать их в пути, даже если бы стал гнать на красный свет светофоров, а во-вторых, мне предстояло заступить на своё первое дежурство на новом месте работы в первый день создания там моей деловой репутации, и я сгорал от стыда.

Вдруг в этой и без того критической для меня ситуации возникла ещё одна непредвиденная задержка: мой путь в неположенном месте перекрыла колонна ряженых. Среди них мне запомнились три гиганта с бычьими головами, целый табун кентавров, несколько атлетов с шакальими головами и совсем крошечные карлики в синих, жёлтых и зелёных колпаках.

«Проклятие!!!»

Я засигналил им так, что у меня заложило уши, однако, вся колонна, как ни в чём ни бывало, продолжала своё неспешное шествие. Тогда я выскочил из машины и оборвался на них очень плохими словами, которых я и сам от себя не ожидал. Меня переполняло в тот момент безграничное огорчение, свойственное обычно только малым детям, для которых и пустяковое огорчение кажется концом света.

В ответ на эти оскорбительные слова от колонны отделился один из гигантов с бычьей головой. В его глазах полыхнуло багровое зарево. Он издал громоподобный рёв и устремился ко мне, целясь своими рогами мне в подреберье. В тот момент я понял,.. что он не ряженый, а вполне натуральный.

«Минотавр… Минотавр!!!»

Говорят, что при особых формах стресса у человека иногда проявляются сверх способности. Во мне они проявились: я убежал от минотавра (!). Вероятно, это удалось мне потому, что минотавр был всего лишь в ярости, а я – в той самой особой форме стресса, в которой во мне раскрылась способность к телепортации.

Теперь я стараюсь не думать о том, из кого на самом деле состояла та колонна существ, перекрывших мне путь.

Боюсь, что это были не ряженые.

Расхожая мудрость о том, что в действительности всё вовсе не то, чем кажется, приобретает пугающий смысл, когда неподконтрольные мне всплески памяти навязчиво воскрешают во мне тот случай на дороге.

По прихоти, навеянной одиночеством

Она знала секреты колдовства и её охраняли змеи.

Старый ворон влетел в её избушку через настежь открытое окно и, проковыляв по столу, остановился напротив своей хозяйки:

«Ка-ар!»

Женщина отложила книгу с заклинаниями. Её магический ритуал привёл в движение сложную последовательность событий, ведущих к исполнению её новой прихоти, навеянной одиночеством. Ворон своим прилётом оповестил колдунью о том, что человек, попав в плен наваждения, насланного на него игривым настроением могущественной красавицы, свернул со своего пути и направился прямо в её западню.

«Ка-ар!» – повторил старый ворон.

Его хозяйка с рассеянным видом откинула раскрытую ладонь за голову, за плоскость пересечения пространств, и вернула её назад с куском мяса. Ворон захватил это угощение клювом и перелетел с ним в свой угол.

*

Зосима жил с раздвоенной душой. Игумен их монастыря был тяжко и неизлечимо болен. Приступы его заболевания происходили всё чаще, становились всё более длительными и доставляли ему сильные физические страдания.

Духовный наставник Зосимы говорил:

– Страдания очищают душу, нацеливают её на пылкое обращение к Богу. Без страданий наша вера не столь пронзительна и имеет свойство отвлекаться от её исходной точки.

– Святый отче, должно ли мне просить у Бога страданий? – вопрошал у своего наставника Зосима, боясь при этом положительного ответа. Он, хоть и понимал, что страдания были бы ему во благо, но не был готов к тому, чтобы лишиться той радости, которую доставляет ему ощущение своей молодости и отменного здоровья.

– Проси, брат мой, у Бога не того, что ты считаешь для себя полезным, а того, что Бог считает таковым.

– Так и буду просить, святый отче, – обрадовался Зосима, надеясь, что Бог будет милостив к его здоровью, и, одновременно опасаясь, что Бог, увидев эту радость, вразумит его за неё страданиями.

И вот вчера духовный наставник Зосимы призвал его к трудному послушанию: покинуть родной монастырь, выйти в безлюдное место, оборудовать там землянку и вести жизнь отшельника, чтобы истребить в себе «раздвоенность души». Ранним утром, испросив у своего наставника благословение на это трудное послушание, Зосима отправился в путь. Он решил войти в лесную чащу, углубиться в неё, никуда не сворачивая, и идти, пока не будет дано ему знака свыше о том, где следует ему остановиться и обустроить землянку для долгого отшельничества.

Зосима прошёл чистым полем, вошёл в лесной массив и на всём пути с наслаждением вдыхал пьянящие природные ароматы, греховно радуясь играющей в нём молодецкой силе и избыточному здоровью, мешающим ему пылко сосредотачиваться на вере.

«Вот укроюсь в отшельнической землянке от всей этой красоты, тогда и истреблю в себе свою пагубную „раздвоенность души“, а пока возрадуюсь напоследок всем красотам земли», – оправдывался Зосима сам перед собою за легкомысленное нерадение к неустанному укреплению в вере.

И тут случилось чудо.

Зосима увидел «знак свыше»: старый ворон взлетел перед ним и своим полётом указал направление к месту оборудования землянки.

Это направление привело Зосиму к затерявшейся в лесной чащобе избушке.

«Послушания ради, я обойду эту милую избушку стороною», – твёрдо решил Зосима, но ноги сами ввели его в избушку, а там…

«Экая красавица здесь живёт!!! Дивные глаза её – как магнит!.. Улыбка её – ярче солнца!.. Губы её – слаще мёда!.. А объятия её…»

В объятиях лесной красавицы Зосима потерял счёт времени.

Он очнулся от обуявшей его страсти лишь тогда, когда колдунья, сияя своей ослепительной, неувядаемой красотой, со смехом оттолкнула его от себя:

«Вот теперь отправляйся, старче, по своим отшельническим делам!»

«Старче?» – Зосима поднёс к глазам свои ладони с истончёнными, мелко подрагивающими пальцами, с крупными пигментными пятнами на тыльной их стороне, с пожухлой морщинистой кожей.

Как незаметно и бессодержательно, хотя и в бурной ненасытной страстности, промчались долгие годы, унеся с собою молодецкую силу, пышущее здоровье, надежды на беззаветное служение Богу с вымаливанием у Него блага для всех живущих и милости к умершим!

Безвозвратно уже ушла из одряхлевшего старца и былая «раздвоенность души».

Жаль только, что избавление от той пагубной «раздвоенности» произошло не в том направлении, к которому призывал своего молодого послушника его духовный наставник, а на погибель, под беспечный смех лесной колдуньи, пополнившей молодостью и силой несостоявшегося отшельника свою собственную молодость и красоту.