Текст книги "Россия и современный мир №3 / 2017"

И вновь Авербах чудесным образом умудрился обойтись без цитат тов. Сталина, как будто их не обязательно повторять. В публикациях других авторов вновь стали мелькать одобрительные отзывы об Авербахе, – как будто не было призыва газеты «Правда» критиковать руководство РАПП [18, с. 20–22].

В пятом номере журнала «На литературном посту» были опубликованы материалы производственного совещания критиков РАПП (состоявшегося с 25 по 29 января 1932 г.). В статье А. Фадеева «Об одном споре всемирно-исторического значения» шла речь о теории Троцкого: он «фактически призывал к художественному разоружению пролетариата перед буржуазией. И последователи его – Воронский, Полонский, Горбов – они на брюхе ползли перед старой буржуазной литературой… Лефовщина, литфронтовщина – эти пытались ликвидировать наше пролетарское искусство и пролетарскую литературу “слева”. Они тоже не верили в возможность создания пролетариатом большой литературы» [17, с. 1–5].

И только партия, руководимая ЦК во главе с т. Сталиным, «возглавляет всемирно-историческую борьбу рабочего класса».

На этом совещании С. Кирпотин сделал большой доклад о письме Сталина, в котором отмечал ошибки Либединского и Ермилова в связи с неверной теорией «непосредственных впечатлений» и трактовкой психологизма в художественной литературе. Он говорил, что «основным критерием при анализе художественной литературы у нас должен быть критерий практики рабочего класса периода вступления в социализм». Стенограмма совещания зафиксировала тяжелую атмосферу самобичевания, поиска врагов, густой туман писательской вражды и злобы.

Уже в следующем номере, шестом, была опубликована эта речь Кирпотина на совещании. В ней был артикулирован лозунг «срывания масок», как одно из проявлений диалектико-материалистического метода [8, с. 8–9].

«Диалектика» увлекала критиков, и в том числе Кирпотина, своей необъяснимой (поистине революционной) широтой в правах на срывание масок, ведь «без умения правильно определить ведущее начало в диалектическом противоречии нельзя ни понять, ни применять ленинской диалектики». Ленин говорил о «ведущей стороне» в диалектическом противоречии, но что это такое, Кирпотин не уточнял, не старался понять, – он разоблачал своего товарища Либединского за неверно выбранное противоречие, – за то, что тот «идеалистически низводит социальные противоречия к противоречиям индивидуальной психологии… “Рождение героя” написано с точки зрения примата индивидуального над социальным. Ошибки мировоззренческого порядка неизбежно привели Либединского к ошибочному художественному произведению».

Вместе с тем Кирпотин говорил и о том, что «нельзя отразить в художественном произведении процесс победы социализма в нашей стране простой дедукцией художественных образов из генеральной линии партии».

А как же тогда правильно?..

Тут и возникает пока еще не вполне осознаваемая потребность в живом Авторитете, который один только и знает, как определить «ведущую сторону» в противоречии, только ему одному должно быть ведомо, какую сторону занять (или никакую!), только он должен судить, обладая правом на истину в глубинах диалектической неопределенности.

Кирпотин, возможно, и сам не заметил, как, споря с Либединским, уже не мог обойтись без авторитета Сталина, – его присутствие в системе разоблачений делала ее работоспособной: «…надо, вооружившись генеральной линией партии, передумав ее как следует, знать и видеть, как реально происходит процесс строительства социализма, в плоти и крови…» [8, с. 13]. Только Сталин знал, какова эта генеральная линия партии, только он мог судить об уклонениях влево и вправо от безупречной истины.

Литературные критики, вроде Кирпотина, еще не догадывались о том, какой их ожидал сюрприз в скором времени, когда в ответ на их наставительные рассуждения о том, чем является диалектика и чем она не является, будет сказано или… о непонимании ими роли индивидуального в культуре, или… о непонимании классового начала, – какая разница в чем упрекать, если «ключи» от вместилища истинного знания у одного лишь человека – генерального секретаря партии большевиков. В такую игру многим хотелось сыграть, многие желали слиться с диалектической истиной, стать первым в своем деле, но крайне редко кто осознавал опасные последствия такого соревнования. Между тем Сталин всегда заботился о том, чтобы в его «игровой клуб по интересам» заходило как можно больше посетителей, он всегда старался быть радушным, благожелательным и даже гостеприимным…

В седьмом номере «На литературном посту» за 1932 г. была опубликована статья А. Афиногенова, М. Лузгина, И. Серебрянского, А. Фадеева «За ленинизм в литературе. К итогам первого производственного совещания критиков РАПП», в которой отмечалось, что «положительным моментом совещания является то, что оно сумело пропитать свою работу борьбой за партийную линию в литературе, за реализацию тех указаний, которые даны в известном письме тов. Сталина…»

Вновь возникла диалектическая коллизия правильного и неправильного смысла, как вопрос о совпадении или несовпадении с генеральной линией партии: «У Ленина мы находим исчерпывающий ответ и на споры вокруг так называемого “психологизма”, одновременно направленный, с одной стороны, против лефовско-литфронтовского антипсихологизма, против мелкобуржуазной боязни раскрытия социальной психологии классов и общественных групп, а с другой – против тенденций индивидуалистического психологизма, отрывающего психологию от классовой практики» [7, с. 2].

Любой тезис – и за, и против психологизма – предполагал ложь: если утверждать значение психологического, то умаляется классовое, если утверждается классовое, то игнорируется индивидуальное: оценка истинного ответа зависит от того, у кого права на владение, пользование и распоряжение «генеральной линией».

В этой борьбе одной неопределенности с другой неопределенностью взращивался культ Ошибки, столь мучительный и страшный для пролетарских писателей, что в нем никакого другого чувства, кроме страха, физического и духовного, уже не оставалось. Приведу довольно значительный фрагмент из этой коллективной статьи, чтобы проиллюстрировать мертвящую силу сталинской диалектики «в действии»:

«На совещании была развернута критика ошибок как руководства РАПП в целом (лозунг “плехановской ортодоксии” в вопросах литературоведения, лозунг “одемьянивания”, положение о том, что “ударник стал центральной фигурой пролетарского литературного движения” и пр.), так и критика ошибок отдельных руководящих работников РАПП. И в основных докладах, и в прениях на совещании наряду с критикой ошибок, идущих по линии деборинских и плехановских влияний (в статьях тт. Авербаха, Фадеева, Сутырина, Афиногенова и др.), была дана критика правооппортунистических ошибок т. Ермилова как в докладах тт. Кирпотина и Динамова, так и в докладе самого т. Ермилова, Либединского и Селивановского и фричеанских ошибок2929
  Фриче Владимир Максимович (1870–1929) – советский искусствовед, литературовед, академик АН СССР (1929). В 1920-х годах директор Института русского языка и литературы, ответственный редактор журнала «Литература и марксизм».


[Закрыть] т. Динамова. Ошибки т. Ермилова, относящиеся, главным образом, к его работам 1926–1928 гг., выражают влияние идеалистической системы Воронского, против которой всегда боролось пролетарское литературное движение. К этим ошибкам т. Ермилова относятся, несомненно, тенденции к абсолютизированию лозунга “живого человека”, приводящие к подмене классово-политического анализа литературных явлений их отвлеченно-эстетической оценкой. Сюда можно отнести также механистическую трактовку Ермиловым категорий сознательного и подсознательного, что является выражением и прямых влияний воронщины и неправильных сторон эстетики Плеханова… Влияния воронщины сказались и на ошибках, совершенных т. Либединским (теория “непосредственных впечатлений”, разрыв чувственного и логического и др.), выражавших деборинское3030
  Деборин Абрам Моисеевич (1881–1963) – советский философ-марксист, один из организаторов Института философии АН СССР, академик (1929). В 1926–1930 гг. – ответственный редактор журнала «Под знаменем марксизма». Критиковался в прессе как представитель «меньшевиствующего идеализма». В 1931 г. отстранен от должности директора института, продолжал работать в структурах Академии наук, преподавал в Школе особого назначения НКВД.


[Закрыть] влияние и в теоретических работах, и в творческой практике т. Либединского (роман “Рождение героя”). Влияния воронщины сказались и на статьях тов. Селивановского, также разрывающего чувственное и логическое, строившего определение содержания поэзии в одной из своих статей с точки зрения критерия чувственности и совершившего грубые правооппортунистические ошибки в оценке идейной сущности конструктивизма и его роли в советской литературе. Все эти ошибки, идущие по линии влияния плехановщины, деборинщины, воронщины признаны и исправляются на практике. Это, однако, отнюдь не снимает как с руководства РАПП в целом, так и с самих ошибавшихся товарищей необходимости дальнейшей критики их ошибок, чтобы на объяснении сущности этих ошибок воспитывать новые кадры, приходящие в массовое литературное движение» [7, с. 4–5].

В том же номере была и такая публикация: «А. Камегулов о своих ошибках». В нем Камегулов сначала обратился к письму Сталина, имеющему «историческое значение», а потом поведал о своих заблуждениях: «Основное в том, что РАПП в своей борьбе с Литфронтом был целиком и полностью прав, что в своей борьбе с РАПП я наделал уйму ошибок, и нужно их теперь исправлять. Началом этого исправления ошибок я и считаю свое сегодняшнее выступление».

Казалось бы, и все… Ан нет! К этой публикации прилагался комментарий «От редакции»: «Печатая речь т. Камегулова, редакция отмечает, что т. Камегулов правильно указывает на декларативный характер своей самокритики, на то, что его отход от Литфронта не доказан еще на деле. Тов. Камегулов должен практической работой доказать свой полный разрыв с Литфронтом» [1, с. 47].

Одних слов недостаточно, нужны дела, чтобы тебе поверили! А это означает, что потребуются новые и новые признания в ошибках. И нет никакой уверенности, что поверят еще раз – ведь тот, кто сделал ошибку, может совершить ее вновь.

Ту же ситуацию «непрощения» ошибок мы обнаруживаем в материале девятого номера журнала – в «Напостовском дневнике». Ошибки не забываются, даже если их авторы покаялись, ибо ошибки, как грехи в христианской религии, не уходят никуда, остаются метафизическим злом, обозначая собой, если позволительна такая аналогия, «недостаток» в полноте марксистской истины.

«Товарищи Либединский и Ермилов, боровшиеся за генеральную линию партии и литературу, сделали ряд грубых ошибок правооппортунистического порядка. Эти ошибки признаны ими, раскритикованы в целом ряде статей, выступлений, брошюр, книг. Эти ошибки нужно критиковать дальше. Но нужно не выдумывать ошибки, а критиковать действительные ошибки. А “Смена” занимается именно выдумыванием ошибок, приписывая, например, т. Ермилову “оппортунистическую теорию” “неизбежных ошибок”» [10, с. 34].

Надлежало критиковать и критиков, особенно тех, кто был недобросовестен. Допускалась защита невинно раскритикованных, но не для того, чтобы усомниться в самой кампании, а для того, чтобы ни один критик не был слишком уверен в себе. Так, в редакционной статье «Против “левацкого” вульгаризаторства в конкретной критике», открывавшей 11-й номер журнала, говорилось, что «вместо действительной критики действительных ошибок, допущенных т. Митрофановым и нуждающихся в серьезном большевистском анализе, т. Красина взгляды героев приписывает автору, отсюда же, не утруждая себя размышлениями над характером ошибок т. Митрофанова, делает непосредственный вывод о том, что в повести “Июнь-июль” получилась по существу открытая пропаганда троцкизма-стэновщины»3131
  Стэн Ян Эрнестович (1899–1937) – философ, специалист по гносеологии, политический деятель. В конце 1920-х годов – член редколлегии журналов «Революция и культура», «Под знаменем марксизма», заместитель заведующего Агитационно-пропагандистским отделом ЦК ВКП (б), заместитель директора Института К. Маркса и Ф. Энгельса. В 1928 г. обвинен в приверженности «правой оппозиции», в 1932 г. был исключен из партии, арестован и отправлен в ссылку. В 1936 г. вторично арестован; расстрелян. Термин «стэновщина» на языке сталинских пропагандистов означал синтез ошибок, как левых, так и правых («лево-правый блок»).


[Закрыть] [14, с. 2].

Двенадцатый номер журнала «На литературном посту» за 1932 г. оказался предпоследним и сообщил читателю, что, согласно Постановлению ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литературно-художественных организаций», ликвидирована ассоциация пролетарских писателей (ВОАПП, РАПП). Во втором пункте постановления говорилось о необходимости объединить всех советских писателей в «единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нем». В третьем пункте значилось – «провести аналогичное изменение по линии других видов искусств…» [12, с. 1].

Вслед за постановлением в журнале перепечатывалась статья «На уровень новых задач» из «Правды» от 9 мая 1932 г. В ней определенно говорилось об ошибках Л. Авербаха: «К числу наиболее ярких ошибок творческого порядка относится ставка на индивидуальный психологизм. Исходя из этого, развивалась идеалистическая теория “живого человека”, наиболее полно сформулированная в тезисе “Мир – это человек”. Этот вывод тесно был увязан с такой методологической установкой: “Анализ психологии индивидуальной является лучшим путем литературы к пониманию психологии социальной” (см.: Авербах – “О задачах пролетарской литературы”). Но эта робинзонада не имеет ничего общего с марксизмом. Понять психологию отдельных личностей можно только через анализ общественных отношений, продуктом которых они являются».

Но чтобы не было перекоса лишь в сторону идеологии, был найден почти обязательный в такой ситуации «противовес» в виде обвинения в грубых политических ошибках, допущенных Авербахом в отношении «попутчиков»:

«Грубые политические ошибки допущены и в отношении к попутчикам. На страницах руководящего журнала “На литературном посту” в ряде статей культивировалась явно “левацкая” установка – “не попутчик, а союзник или враг” (№ 2, 1931 г.). Явно не понимая процесса поворота писателей, журнал выставляет лозунг: “Союзник или враг” – вот основная постановка вопроса, которую мы даем сейчас (№ 8, 1931 г.). Развивая эту неправильную установку журнала, т. Авербах пытался подвести под нее теоретическую базу. Схематизируя и вульгаризируя линию партии в отношении интеллигенции, он пишет… Авербах, согласно этим противоположным оценкам, соединял и правую, и левую стороны ошибок в своем мировоззрении, оказываясь по обе стороны заблуждений от непостижимой диалектической истины…»

В октябре 1932 г. Сталин собрал на квартире Горького рапповцев для беседы о причинах ликвидации их ассоциации. Прямо было сказано, что руководство не справилось с задачей объединить вокруг себя новые писательские массы: групповщина, администрирование – все это было ожидаемо услышать от вождя партии. Не вполне очевидно было, что зайдет разговор о диалектике. Сталин понимал, что это стержень всей новой ситуации в литературно-художественном процессе. Понимали это и писатели, но не так, как Сталин: они не могли никак освоить этот странный механизм, который в последний момент ускользал из их цепких рук, и никак не приближал к вожделенной диалектической истине, потому что всякое обвинение в чем-то и кого-то могло обернуться (и довольно легко!) обвинением против обвиняющего. Диалектика!

В шаманской речи Сталина слышалась провокационная нота: у писателей остаются еще колебания, даже не политические, а литературно-теоретические, их «надо изжить». Он подогревал настроение тех, кто жаждал играть в эту опасную игру: «Если вам не дают писать и отвечать на выдвинутые против вас обвинения, надо это ликвидировать» [4, с. 263].

Он остро говорил о рапповцах: «В свое время вы умели всех здорово критиковать. Теперь будут вас критиковать. К этой критике вы должны относиться терпеливо. Умели бить других – теперь потерпите сами и не рассматривайте всякую критику ваших действий, ваших ошибок как травлю» [4, с. 263].

Сталин сам начал разговор о диалектике: «Мне хотелось бы сказать несколько слов о романтизме и о диалектическом методе. У меня была на эту тему беседа с Авербахом, и у меня создалось впечатление, что эти проблемы вы ставите и пробуете разрешать неправильно. Почему вы требуете от беспартийного писателя обязательного знания законов диалектики? Почему этот писатель должен писать диалектическим методом? И что такое: писать диалектическим методом? Толстой, Сервантес, Шекспир не были диалектиками, но это не помешало быть им большими художниками. Они были большими художниками и в своих произведениях, каждый по-своему, неплохо сумели отразить свою эпоху. А ведь если стать на вашу точку зрения, надо признать, что они не могли быть большими и хорошими художниками слова, потому что не были диалектиками, т.е. не знали законов диалектики».

Казалось бы, по такой логике писатель может быть писателем и без диалектики! Это сказал Сталин! Но он имел в виду умерших писателей, а не живых, – к живым другой счет: «Этим я не хочу сказать, что знание законов диалектики для писателя вообще не обязательно. Наоборот, только овладев диалектическим методом мышления, писатель сможет по-настоящему распознать и осмыслить происходящие вокруг него явления и события».

Сталин упомянул писателя Леонова, его вопрос, – где бы научиться диалектике? Многие готовы были этот вопрос задать.

Но и Сталину важно на него ответить: «Леонов, например, просил меня сказать: нет ли, не знаю ли я такой книги о диалектическом методе, по прочтении которой сразу можно было бы овладеть этим методом. Вот до чего вы забили головы писателям вашим неправильным схоластическим толкованием применения законов диалектики к творчеству писателя».

Оказалось, что «знание этих законов дается не сразу». Сталин собрал писателей, чтобы донести до их сознания важную информацию – она вроде о «попутчиках», но на самом деле о нем: «В свое время я был тоже беспартийным, не знал законов диалектики и во многом не разбирался. Но старшие товарищи не оттолкнули меня из-за этого, а научили, как овладеть диалектическим методом. Научился я этому тоже не сразу. А вы в этих вопросах при подходе к беспартийным писателям проявили нетерпимость и полное неумение».

Сталин сказал, что он овладел диалектикой (пусть и не сразу!), а писатели не овладели, не понимают ее, и нет такого учебника, по которому можно было бы научиться. Остается сделать правильный вывод: у кого учиться диалектике? Правильно… – у Сталина, она ему открыта старшими товарищами, это намек на Ленина, учеником которого он считал себя. Значит, «ленинская диалектика» унаследована генеральным секретарем партии большевиков… Вождь преподал писателям пару уроков этой трудной науки: «…Диалектика предполагает не только отрицание старого, но и сохранение его, это было бы неплохо. Надо писателю сказать, что литературному мастерству можно учиться и у контрреволюционных писателей – мастеров художественного слова. Но таких статей, к сожалению, я не читал у вас».

Не трудно представить судьбу такого советского писателя, который, поверив вождю, стал бы призывать учиться литературному мастерству у Мережковского или Алданова…

Второй урок касался романтизма. С одной стороны, романтизм, по словам Сталина, – «приукрашение действительности» (и это не нужно!), а с другой – идеализация нужна, чтобы увидеть будущее нового общественного строя: «Нам нужен такой романтизм, который двигал бы нас вперед». Но можно ли противопоставлять романтизм социалистическому реализму, ставшему «главным, основным течением в литературе»? Нет, конечно: «Надо только знать – когда, к чему и как применить тот или иной метод» [4, с. 265].

Все эти уроки демонстрировали, что ученики не справятся с диалектикой самостоятельно…

Диалектика, как главный метод советской литературы, обсуждалась в партии еще в марте 1930 г.; в предварительном проекте резолюции ЦК по художественной литературе, который представил Лазарь Каганович, этот метод именовался «диалектико-материалистическим». В январе 1931 г. о сущности этого метода говорилось так: «Метод материалистической диалектики не мирится с пассивно-созерцательным отношением к действительности, он требует от художников уменья найти основные тенденции развития, в сегодняшней действительности видеть ее завтрашний день» [4, с. 267]. В октябре 1932 г. ясности не прибавилось, кроме одной, – подлинным учителем для всех писателей является товарищ Сталин, ему одному открываются законы марксистской диалектики.

Такой стала, и утвердилась надолго, художественная политика, искоренявшая всякую попытку мыслить «художественность» вне марксистской диалектики, а значит, и вне политики партии, которую осуществлял Сталин.

Библиография

1. Авербах Л. О перестройке РАПП (заключительное слово) // На литературном посту. 1932. № 2. С. 1–12.

2. А. Камегулов о своих ошибках // На литературном посту. 1932. № 7. С. 44–47.

3. Безыменский А. Речь на Пленуме // На литературном посту. 1931. № 35–36. С. 20–24.

4. Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956 / Под общ. ред. акад. А.Н. Яковлева; состав. Л.В. Максименков. М.: МФД: Материк, 2005. 752 с.

5. Евсеев Ф. Опыт Ленинграда // На литературном посту. 1932. № 2. С. 20–22.

6. За дружную совместную работу с комсомолом // На литературном посту. 1932. № 31–32. С. 1–7.

7. За ленинизм в литературе. К итогам первого производственного совещания критиков РАПП // На литературном посту.1932. № 7. С. 1–5.

8. Кирпотин В. Ленин и литературная критика // На литературном посту. 1932. № 6. С. 1–13.

9. Кирьянов С. За творческую перестройку // На литературном посту. 1932. № 1. С. 25–27.

10. Напостовский дневник. Против опошления // На литературном посту. 1932. № 9. С. 32–35.

11. Об очередных задачах перестройки РАПП. Резолюция по докладу Л. Авербаха на Пленуме РАПП 2 декабря 1931 г. // На литературном посту. 1931. № 34. С. 1–5.

12. О перестройке литературно-художественных организаций. Постановление ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 г. // На литературном посту. 1932. № 12. С. 1.

13. О перестройке РАПП // На литературном посту. 1932. № 1. С. 1–9.

14. Против «левацкого» вульгаризаторства в конкретной критике // На литературном посту. 1932. № 11. С. 1–4.

15. Речь тов. Сталина и задачи РАПП // На литературном посту. 1931. № 24. С. 3–4.

16. Серебрянский М. Воронщина сегодня // На литературном посту. 1932. № 1. С. 28–32.

17. Фадеев А. Об одном споре всемирно-исторического значения. Заключительное слово на производственном совещании критиков РАПП 29 января 1932 года // На литературном посту. 1932. № 5. С. 1–5.

18. Фридман С. Лицом к творчеству // На литературном посту. 1932. № 2. С. 18–19.

19. Юрганов А.Л. А.К. Воронский в литературном и политическом процессе // Россия XXI. 2016. № 2. С. 150–183.

20. Юрганов А.Л. Русское национальное государство. Жизненный мир историков эпохи сталинизма. М.: РГГУ, 2011. 765 с.

References

A. Kamegulov o svoih oshibkach // Na literaturnom postu. 1932. N 7. P. 44–47.

Averbach L. O perestroike RAPP (zakluchitel’noe slovo) // Na literaturnom postu. 1932. N 2. P. 1–12.

Bezymenskii A. Rech’ na Plenume // Na literaturnom postu. 1931. N 35–36. P. 20–24.

Bolshaia cenzura: Pisateli i zhurnalisty v Strane Sovetov. 1917–1956 / Pod obshei red. akad. A.N. Iakovleva; sost. L.V. Maksimenkov. Moscow: MFD: Materik, 2005. 752 p.

Evseev F. Opyt Leningrada // Na literaturnom postu. 1932. N 2. P. 20–22.

Fadeev A. Ob odnom spore vsemirno-istoricheskogo znachenia. Zakliuchitel’noe slovo na proizvodstvennom soveshanii kritikov RAPP 29 ianvaria 1932 goda // Na literaturnom postu. 1932. N 5. P. 1–5.

Fridman S. Licom k tvorchestvu // Na literaturnom postu. 1932. N 2. P. 18–19.

Iurganov A.L. A.K. Voronskii v literaturnom I politicheskom processe // Rossia XXI. 2016. N 2. P. 150–183.

Iurganov A.L. Russkoe nacional’noe gosudarstvo. Zhiz’nennyii mir istorikov apochi stalinizma. Moscow: RGGU, 2011. 765 p.

Kiriianov S. Za tvorcheskuiu perestroiku // Na literaturnom postu. 1932. N 1. P. 25–27.

Kirpotin V. Lenin i literaturnaia kritika // Na literaturnom postu. 1932. N 6. P. 1–13.

Napostovskii dnevnik. Protiv oposhleniia // Na literaturnom postu. 1932. N 9. P. 32–35.

O perestroike literaturno-hudozhestvennyh organizacii. Postanovlenie CK VKP(b) ot 23 aprelia 1932 g. // Na literaturnom postu. 1932. N 12. P. 1.

O perestroike RAPP // Na literaturnom postu. 1932. N 1. P. 1–9.

Ob ocherednyh zadachah perersroiki RAPP. Resolucia po dokladu L. Averbacha na Plenume RAPP 2 dekabria 1931 g. // Na literaturnom postu. 1931. N 34. P. 1–5.

Protiv «levatskogo» vul’garizatorstva v konkrtennoi kritike // Na literaturnom postu. 1932. N 11. P. 1–4.

Rech Stalina i zadachi RAPP // Na literaturnom postu. 1931. N 24. P. 3–4.

Serebrianskii M. Voronshina segodnia // Na literaturnom postu. 1932. N 1. P. 28–32.

Za druzhnuiu sovmestnuiu rabotu s komsomolom // Na literaturnom postu. 1932. N 31–32. P. 1–7.

Za leninizm v literature. K itogam pervogo proizvodstvennogo soveshaniia kritikov RAPP // Na literaturnom postu. 1932. N 7. P. 1–5.