Текст книги "На древней земле"

Хоть и было одно существенное различие между земной и всеми остальными цивилизациями. Оно состояло в полнейшем отсутствии у последних любых, даже самых мало-мальских религий. Как этому обрадовались деятели различных конфессий и религиозных уклонов, более или менее процветающих на Земле! Толпы миссионеров ринулись в открытые миры с целью заполучения новой паствы и расширения ареала своих верований. Но в этой своей экспансии Земля в конечном счете потерпела полное фиаско. Вначале другие цивилизации смотрели снисходительно на строительство храмов, костелов и мечетей. Если имеешь деньги, покупай землю и строй что хочешь. В рядах безверцев даже находились сочувствующие привнесенным религиям. Не обошлось и без нескольких тысяч новообращенных. Но со временем все стали полностью игнорировать миссионеров и совершенно не обращали на них внимания. И те тихо отдали своим богам души. А вновь построенные шикарные, великолепные здания сгодились на объекты, посещаемые немногочисленными туристами с целью ознакомления с образцами земной архитектуры и зодчества.

А к двадцать девятому веку уже утратилось и политическое значение Земли как центра по освоению космоса и обогащению всего человечества. Основной причиной этого послужило передислоцирование к центру Галактики как самой «Доставки», так и всех ее служб, руководства и капиталов. Что было выгодно для оной во всех отношениях – и с практической, и с финансовой точки зрения. Но правительство-то на Земле осталось. С очень пышным названием – Объединенное правительство всех стран и народов. Привыкшее быть всегда в центре внимания, зная, что к его мнению прислушиваются, оно продолжало навязывать остальным мирам свои нравы, традиции и обычаи. Причем в правительство входило такое количество представителей от каждой из многочисленных стран, что уже само это вызывало здоровый смех у остального населения Галактики.

Практически все миры стремились как к объединению своих многочисленных заселенных планет, так и к общему экономическому и культурному развитию. Почти во всех мирах был введен новый общий язык – галакто. Редко где можно было услышать разговор на местных наречиях, и уж совсем большой редкостью являлись планеты, где галакто полностью отсутствовал. Совсем полным абсурдом считалось наличие в любой звездной системе более чем одного правительства.

А с Земли постоянно раздавались вопли о нарушении прав каких-то меньшинств, неслись призывы о помощи в возрождении и восстановлении забываемых языков и утрачиваемых традиций. Причем призывы эти относились к совершенно далеким и новым мирам, которые и сами-то прекрасно знали, как им существовать. Зато на Земле стало ставиться во главу угла, причем с большой помпой и рекламой, все традиционное, старое и незыблемое. В каждой стране изучался только свой язык. Проповедовались только свои нравы, обычаи и незыблемость всех правил поведения. Знание галакто даже считалось дурным тоном, и подобные новшества презирались. Земляне даже перестарались, вводя в свою повседневную жизнь давно забытые манеры и правила поведения чуть ли не тысячелетней давности. В одной стране стали носиться с ятаганами и жить в шатрах. В другой бегали со шпагами и вызывали друг друга на дуэль. В третьей попросту рубили мечами головы и вспарывали животы своим противникам. Кое-где даже облегчились до набедренных повязок и приноравливались к луку и стрелам, взывая к ведению здорового образа жизни – на лоне природы и под открытым небом.

И это уже было не смешно. Но что было делать? «Доставка», оттолкнувшись от Земли и отряхнув прах ее со стоп своих, заботилась уже о всей Галактике. Ей было совершенно безразлично состояние дел на своей планете-праматери, и руководство если и вспоминало о Солнечной системе, то только при рассказе и прослушивании новых анекдотов, главными героями которых были выжившие из ума обитатели «земного зверинца».

А Союз Разума, детище новообъединенных цивилизаций, проповедовал полное невмешательство во внутренние дела любого мира и свободный выбор своего пути исторического развития.

В итоге Земля катилась к своему закату. Сюда даже перестали приезжать туристы из-за небезопасности подобных путешествий. На древнюю планету не рисковали прилетать бизнесмены, торговцы и даже пройдохи-аферисты. Чем можно разжиться среди отсталых, но амбициозных дикарей? Да ничем, кроме неприятностей!

А неприятностей добропорядочные жители Галактики не любили и искать не собирались.

Ну это они! А я-то? Получается, что я недобропорядочный, раз я здесь и, мало того, давно мечтал здесь побывать! Да еще и притворяюсь полным дебилом!

Я почесал огромную кудлатую бороду, в душе и возмущаясь, что меня не брили, вероятно, все это время, и соглашаясь с правильностью подобного решения.

А в подвал тем временем прямо-таки ввалились семь человек в самых экзотических и дивных одеждах. Почти у всех за плечами находилось по одному, а то и по два длинных тонких меча, на поясах висели в сверкающих ножнах кинжалы, пригодные как для метания, так и для ближнего боя.

Мне непроизвольно вспомнились слова моего учителя по фехтованию – пожалуй, самого лучшего в Галактике: «Я еще ни разу в жизни не встречал человека, выжившего в современном бою с помощью любого, пусть даже лазерного, меча. Но ты, – это он мне говорил, когда я как-то высказался о бесполезности подобного оружия, – должен всегда уметь пользоваться как мечом, так и кинжалом в любой защите и при любом нападении. Когда-нибудь это тебя может спасти!» Действительно спасало, и не раз.

«Уж не настал ли опять подобный момент?» – подумал я, рассматривая шумную компанию. Шестеро были, при всей их разнообразности, по-моему, одного племени. Лишь седьмой явно выделялся длинными, свободными одеждами, в дутых складках которых можно было спрятать какое угодно современное оружие. Он остался стоять на самой нижней ступеньке лестницы, заняв тем самым очень выгодную позицию. Мне это сразу не понравилось. Но и не только мне одному. Гарри радостно поднял руки вверх и хлопнул в ладоши три раза. По нашему коду это означало: «Все внимание на последнего!» И первой же фразой дал понять, кому он дал эту команду:

– Какие гости! Вот это встреча! Роберт, дружище! Посмотри-ка, что у нас осталось для угощения?

Роберт! Да, это тот самый парнишка, что сидел на деревянном ящике ближе всех к лестнице. Чуть ли не ломаясь в умильном поклоне, он вскочил и стал неловко рыться среди ящиков и прочей рухляди, накиданной возле него. С видом начинающего фокусника он извлек откуда-то две двухлитровые бутылки с темно-красным вином. Я это понял по этикеткам, на которых красовались виноградные гроздья. И Роберт! Роберт даже с этими несуразными бутылками смотрелся как сама невинность.

Любой, глядящий впервые на его курносое лицо, усыпанное веснушками, никогда бы не принял его за опасного противника. И те, кто отнесся к Роберту подобным образом, почти все превратились в навоз. Этого неповоротливого на вид мальчишку мы между собой называли Молния. Если кто и мог кидать любые предметы со смертельной точностью лучше меня, так это был он. Роберт иногда показывал один из своих коронных трюков. Делая сальто, он одновременно кидал банку с консервами и нож. При этом банка оказывалась пришпиленной к стене в любом заданном месте. Именно поэтому он работал со мной на многих рискованных заданиях, и я был рад, что Гарольд не отказался от его услуг. Несмотря на одно большое пикантное недоразумение, произошедшее между ними в недалеком прошлом.

Роберт, подскочив к Гарольду, услужливо протянул обе бутылки:

– Вот, маэстро! Еще целых две осталось!

Маэстро?! Я чуть не засмеялся, вспомнив, что ни у одного из нас, кроме Малыша конечно, нет музыкального образования.

– Всего-то?! – угрожающе прорычал Гарри, беря бутылки и злобно сдвигая брови. – А где еще две?! Потрох ты эдакий!..

– Так ведь с утра так пить хотелось, и, пока вы спали, я и не заметил, как одну по чуть-чуть и выпил до дна, – смущенно затараторил Роберт. – А другая… – он виновато развел руками, – разбилась…

– Ах ты!!! – Гарри хотел замахнуться, но, вспомнив, что у него в руках, спохватился и заорал: – Совсем охамел?! Алкаш чертов! Ну погоди, я те позже всыплю! Пшел на свое место!

Воровато оглянувшись, Роберт повернулся и собрался идти к своему ящику, но Гарри вдруг сделал шаг вслед за ним и изо всей силы пнул ногой под зад. Под дружный хохот прибывших Роберт сделал несколько кувырков и распластался возле самой лестницы. Приняв сидячее положение, одновременно потирая ушибленные зад и голову, обиженно заскулил:

– Ну что вы, маэстро?! Ведь еще же целых две осталось! – чем вызвал еще большее веселье у окружающих.

– Ты теперь у меня одну воду пить будешь! – убежденно пообещал маэстро, откупоривая первую бутылку. Сделав несколько неслабых глотков, он передал вино самому грузному и внушительному на вид самураю – вероятно, их предводителю. Потом открыл вторую и, тоже надпив, вручил другому, самому ближнему к нему гостю. – Угощайтесь ребята! Как у вас говорится: чем богаты, тому и рады. Хоть и немного, но от всей души.

Гости стали не спеша пить, передавая вино друг другу. Видимо, подобное происходило при каждом их посещении. В первый момент, удивившись, что мой друг не угостил вначале других, я вдруг вспомнил еще одну печально известную особенность жизни на Земле. Здесь делались самые страшные и опасные яды и галлюциногены, запрещенные и не допускаемые в другие миры. Поэтому любые предосторожности в этом направлении на древней планете не были излишними.

– Неплохое, неплохое! – одобрительно причмокнул бритый толстяк. – Конечно, не самое лучшее…

– Ну так, – сокрушенно поднял плечи Гарри, – при наших-то доходах! Скоро совсем от голода изойдем.

– А что ж так? – удивился вожак. – Перестали подавать?

– Перестали?! Так ведь с самого начала и не подавали! – возмутился наш маэстро. – Я все-таки решил послушать твоего совета и перебраться в Токио. Думаю, столица нас лучше прокормит. Как, ты говоришь, зовут твоего брата, к которому мне надо будет обратиться за помощью?

– Сандаки! Он заправляет в районе Перешейка и, если сошлетесь на меня, поможет вам обустроиться. – Самурай говорил на ломаном галакто, но вполне сносно и понятно. – Хотя… если бы вы захотели, и здесь я бы подобрал для вас занятие! – Сказав это, он оглянулся, а потом, как бы невзначай, сделал шаг в сторону. Теперь между мной и стоявшим на лестнице никого не было, и я почувствовал, что меня пристально разглядывают. И с каким-то нездоровым интересом. Я продолжал сидеть согнувшись и чуть раскачиваясь, монотонно мыча себе под нос и грязным пальцем перебирая ребра лежащего рядом моего музыкального инструмента.

– Да нет! – оживленно продолжал разговор Гарольд. – Ты знаешь, мы люди творческие, думаю, и так себе на жизнь заработаем. Ты бы знал, как нам здорово жилось на Овчаре! Мы выступали в лучших заведениях и ресторанах и катались как сыр в масле. Если бы не этот гад аккордеонист, чтоб он сдох при рождении! – Он со злостью сплюнул на пол. – Угораздило идиота спереть шкатулку драгоценностей у родственницы самой королевы! И вот результат: он там гниет в песках, а мы здесь прозябаем. Да еще и брату мозги отбили. – Он сочувственно, чуть ли не со слезами погладил меня по голове. – Там полицейские хуже зверей! Хорошо хоть всех не покалечили.

– Сравнил! – хмыкнул самурай. – Здесь у нас совсем другие порядки. И люди вроде нас живут припеваючи. – Потом заржал и скаламбурил: – Или под песни таких, как вы, лабухов!

И вот тут он сделал грубую ошибку, которая решила участь всех гостей. Полуобернувшись, он сказал несколько фраз на гортанном местном наречии, совершенно, правда, для меня непонятном. Но один из его людей вдруг перевел эти фразы на пиклийский(!), обращаясь к человеку на лестнице:

– Шеф спрашивает, долго ли нам еще здесь торчать и тот ли это человек, что вам нужен?

Пиклиец, а в том, что он был оттуда, мы все догадались сразу же, в раздумье пробормотал на своем родном языке:

– Побрить бы этого дурика… – Потом, чуть помедлив, принял решение и скомандовал на галакто: – Подведите-ка его ко мне поближе, а то я даже рост не могу рассмотреть!

Предводитель самураев, явно не привыкший, чтобы ему давали указания, с кислой мордой прогаркал что-то своим людям и указал на меня. Двое из них подскочили ко мне и попытались поставить на ноги. Я поджал ноги и замычал еще громче. Заметив, что Гарри забеспокоился, самурай похлопал его по груди и заулыбался:

– Не бойся толстяк, ничего твоему брату не сделают!

Но мой друг уже все просчитал и дал следующую кодовую команду:

– Он же, бедненький, и так побитый, а вы ему еще и все последние зубы выбьете! – Это он говорил обеспокоенным голосом, просительно сложив руки на груди и чуть ли не целуя похлопывающую его руку.

Тем временем меня поволокли к лестнице. Все самураи явно не ожидали от нас ничего плохого и совершенно не были готовы к схватке.

– Он же совсем не сможет потом кушать! – дал Гарольд заключительную команду.

Но моусовец что-то почувствовал. Глаза его вспыхнули, а с уст сорвалось короткое ругательство. Длинные одежды опасно зашевелились, топорщась поднимаемым оружием. И у него было выгоднейшее положение! Единственный, о ком он забыл и на кого не обращал должного внимания, – Роберт. Метко брошенный обломок стальной арматуры пронзил глаз пиклийца и вылез из затылка. Он рухнул как мешок, так и не успев воспользоваться ничем из своего арсенала. Еще в момент падения его тела я резко вытянутыми ногами махом сбил поддерживающих меня молодцев, схватил их головы локтевыми захватами и изо всей силы пригнулся к полу. Их шейные позвонки хрустнули, как раздавленные спичечные коробки.

Гарольд тем временем превратил свои руки из просящих в карающие. Выхватив у стоявшего к нему боком вожака меч, он почти отрубил тому голову с расширенными от удивления глазами и, не давая мечу остановиться, вспорол живот и грудную клетку другому самураю. И этот успел лишь уронить бутылку да попытался дотянуться до наспинного меча. Но так и упал на спину с заведенной за голову рукой.

Пятый самурай оказался единственным, кто попробовал и имел возможность причинить нам вред. Молниеносно выхватив меч, он нанес такой страшный и коварный удар в направлении Николя, что тот спасся только чудом, уйдя в заднее сальто и грохнувшись всем телом о стенку. Нападавшему оставалось только довершить расправу. Он даже сделал шаг в сторону намеченной жертвы, даже рот раскрыл для готового вырваться крика о помощи. Но так и замер. А потом медленно осел на пол. Из простреленного маленькой ядовитой стрелой горла раздался лишь булькающий хрип агонизирующего тела. Это выстрелил из своей «флейты» Армата. До этого он игрался ею как простым музыкальным инструментом. Я мысленно успел удивиться этому, так как Армата всегда специализировался только на самом современном и сложном вооружении.

С переводчиком вообще получилось как нельзя лучше. Крутнувшись по полу, Роберт сбил его с ног и оглушил, ударив ребром ладони по затылку. За такую прекрасную работу я, не удержавшись, показал большой палец. Подобный жест был большой похвалой с моей стороны.

На весь этот скоротечный бой ушло не больше четырех секунд. Не раздалось ни одного громкого крика, могущего привлечь внимание тех, кто был наверху. Но мы все замерли на некоторое время, прислушиваясь, не подойдет ли к самураям подмога. Все было тихо. Гарольд подскочил к углу с бутылочными сигнализаторами и стал легонько подергивать за отдельно висящую веревочку, отдавая при этом вполголоса указания:

– Таити, поищи оружие на этом. – Он кивнул мне в сторону пиклийца. – И держи лестницу! Роберт, тащи переводчика в подсобку и подготовь к домутилу. Все трупы туда же, и здесь немного прибрать!

Я расстегнул длинные одежды распростертого у лестницы трупа и вздрогнул, увидев в остывающей руке мощнейший парализатор с включенным индикатором готовности и на полном режиме. Ему не хватило какой-то десятой доли секунды! Сейчас бы мы валялись бесчувственными мешками среди этих куч мусора на пыльном и грязном полу. Если бы не Роберт…

Парализатор удобно разместился в моей руке, направленный раструбом на верхушку лестницы. Другой рукой я вытащил из нагрудного кармана трупа изящный пистолетик и отправил в объемистый, но до этого совершенно пустой карман моих штанов. Ребята в отличном темпе спровадили все тела за угол подвала и прикрыли кровь на полу различным мусором. Гарри, прислушиваясь к рывкам веревочки, говорил:

– Малыш видит одного: тот стоит в другом конце ангара и переговаривается с кем-то, кто стоит на выходе из здания. Значит, их еще минимум двое. Даю ему команду: если удастся, пусть убирает кого может, но тихо. Идем в подсобку, послушаем, что болтает наш полиглот.

Мы пробежали за угол, и вместо ожидаемой кучи тел я увидел торчащую из люка в полу голову Николя. Он держал на уровне глаз готовый к бою небольшой автомат с коротким стволом. Скорее всего, изъятый все из того же недавно еще ходячего «арсенала».

– С шажшывными! – обрадованно прошепелявил он, выскакивая наверх и пропуская нас в «подсобку».

– А где ж твои зубки-то, красавчик? – удивился я, заметив пустой провал между его губами.

– Слышь, дантист! – вмешался Гарри, уже спустившийся под пол и высунувший оттуда свое лицо. – Еще успеешь наслушаться жутких и длинных историй о наших мытарствах с невменяемой персоной. Прыгай сюда! А ты, Николя, встань к углу и лупи любого, кто к нам полезет. Малыш сюда уже не вернется. Смотри только, чтобы бомбу не бросили!

Действительно, обстановка была не до расспросов. Неизвестно и сколько человек охотится за нами (а может, только за мной?) наверху. Может, вообще все здание оцеплено? Мы пробежали по слабоосвещенному коридору, стены которого были увиты ржавыми трубами и прогнившими кабелями, и, сделав два поворота, оказались в большой круглой комнате. Лампа слепящим светом охватывала стоящие по периметру баки и в центре прикрытый решеткой зев уходящей вглубь шахты. Все еще бесчувственный переводчик был привязан к железному креслу. Роберт стоял рядом, держа в руках ампулу с домутилом и вопросительно глядя на нас.

– Давай вводи! – скомандовал Гарольд.

– Стоп! – вмешался я. – Есть антидот?

– Есть, но очень мало, всего две порции.

– Ему нет смысла врать, – объяснил я свое поведение. – Приведи-ка его в чувство!

Роберт вместительным ковшиком зачерпнул воду из стоящей рядом бочки и начал поливать привязанного. Тот вздрогнул, застонал и стал медленно покручивать головой, разминая ушибленные мышцы. Налитые кровью глаза немного прояснились, и он, лишь мельком взглянув на свои привязанные руки, уставился на нас.

– Как зовут? – Я спрашивал громко, кратко и голосом совершенно не допускающим ни возражений, ни снисхождения.

– Цой Тан! – ответил переводчик, поморщившись от боли в затылке.

– Знаешь, что такое домутил?

Он вздрогнул:

– Знаю!

– Вводить? – Я показал пальцем на ампулу в руках Роберта.

– Не надо!

– Сколько моусовцев наверху?

– Еще трое.

– Как и где они расположены?

– Один на входе в здание и двое в машине, метрах в двадцати от портала.

– Кто еще наверху?

– Больше никого.

– Что или кого они ищут?

– Уже третий день мы с ними обходим все трущобы в поисках какого-то человека. Особенно тщательно они осматривают шизиков, дебилов и прочих чокнутых. И с очень большой предосторожностью – как нам казалось, даже излишней… – Он ощупал взглядом мою фигуру и саркастически приподнял уголки губ. – Теперь мне уже так не кажется!

– Кто эти пиклийцы здесь?

– Официально торговые представители какой-то фирмы.

– А неофициально?

– Скупают любую отраву, которая попадается, и подкармливают разных… вроде нашего шефа. Иногда набирают желающих в экспедиции на Новые миры. Ну, по крайней мере, так они говорят, – вздохнув, добавил он. – Я тоже хотел улететь…

– Поэтому и выучил языки?

– Да! Надоело в этом болоте.

– Что еще важного знаешь, что надо знать нам? Только быстро!

Он на секунду задумался.

– Машина у них только с виду простая, а внутри чего там только нет. И главное – может летать! – Мы многозначительно между собой переглянулись. – А самый опасный среди них тот, что стоит на выходе. Раньше он был звездным охотником.

– С чего ты взял? – Я не скрывал недоверия.

– Я возле них уже несколько месяцев подвизаюсь, – доверительно сообщил Цой Тан. – Ловлю каждое слово, заглядываю всюду, куда удается. И еще – у него есть крабер.

– У кого?! – вырвалось у меня.

– У бывшего охотника! Он его всегда носит с собой.

Вот это да! На Земле краберы были строжайше запрещены. Их могли иметь только члены правительств и уж о-очень крупные воротилы. В этот момент послышался шорох – и из шахты показался Армата.

– Выход разблокирован, вокруг ни души!

– Этого… – Я показал пальцем на сжавшегося переводчика, и Роберт вопросительно сделал рукой жест по горлу. – Нет-нет! Просто устрой так, чтобы он не шумел и не мешал!

– Есть дайенский шарик! – подсказал Гарольд.

– Чудесно! – разрешил я.

Пять секунд – и голова Цой Тана оказалась в белом матовом шаре, немного обвисающем на его плечах. Это коварное изобретение из системы Дайен позволяло пленнику только дышать, лишая в то же время слуха, зрения и возможности говорить. Снять его без кодового слова было почти невозможно, и при попытке острые ядовитые струны тут же впивались в лицо, вызывая скоротечный конец. Шарик действовал только пять часов. Если его за это время не снимали, то, в зависимости от заданной команды – «смерть» или «жизнь», – он либо умерщвлял пленника, либо расслаблялся и отпускал голову своей жертвы. Дайенский шарик был удобен и в хранении: не больше средней книги в сложенном состоянии. Если мы не вернемся сюда, участь пленника будет решена: много видел и знает. Хоть он и мог пригодиться.

– Мы все – к выходу, туда, где машина! Удастся взять целой – хорошо! Возьмем кого-то живым – вообще прекрасно! Но! Никто из них не должен уйти! – Хоть я постоянно и перехватывал командование у Гарольда, но тот выглядел вполне довольным. – Роберт, бери парализатор. Коси под кого хочешь, но водилу выруби. С остальными – не цацкаться, валите сразу. Вперед!

Спустившись в шахту, пробежали пару узких сырых подвалов, поднялись по нескольким пролетам, нырнули в какой-то лаз и наконец выбрались через проем бывшего камина в большую залу. Она была без единой целой двери и окон, потолка и даже крыши. Вместо крыши, на десятиметровой высоте, чудом держались перекрученные железные балки, готовые рухнуть в любой момент.

Армата первым выглянул из углового окна и сообщил:

– Никого! Ну, кроме тех, что обычно.

– Где их машина? – Я тоже выглянул, обозрев улицу, заваленную по обочинам самым разнообразным и немыслимым металлоломом и полуистлевшими спальными модулями. Между ними бродили, сидели или еще чем угодно занимались люди самых разных форм и норм поведения, в самых диких и несусветных одеждах.

– За тем углом. – Гарри показал взглядом на ближайший остов какого-то древнего завода.

– Далеко с другой стороны?

– Пока мы дойдем с этой, Роберт будет уже там. Он всегда у нас бегает как мальчик на посылках. На него никто не обратит внимания. Давай в темпе!

Роберт тут же, полусогнувшись, пробежал между хламом и обломками, валяющимися на полу, и скрылся в проеме с другой стороны.

– Пошли? – Я спрашивал у Гарольда, так как не знал местности.

– Через соседнюю комнату! – скомандовал тот. – И дай мне руку! – Заметив мое недоумение, подковырнул: – Ты что, забыл о своем кретинизме? Опять память потерял?

Интересно, подумал я, долго ли он будет надо мной издеваться? Хотя… последние полтора года… совсем не могу поверить! Чувствую, наслушаюсь я еще от них леденящих душу историй о моей… мм… болезни. Надеюсь, время для этого будет. А ведь они еще и приврут смеха ради!

Мы шли по улице, проезжая часть которой была сделана из «вечного асфальта». Сейчас им уже давно не пользуются из-за чересчур огромной стойкости к внешним факторам, а вот раньше! Мода на «Загальское чудо» была фантастическая: ведь производители (раса людей-карликов из системы Загаль) давали гарантию ни много ни мало на пять тысяч лет! Это уже как-то потом выяснилось, что обратное превращение асфальта в пушистую стружку специальным и опасным облучением обходится в миллион раз дороже, чем его производство и укладка. А ведь транспортные артерии меняются довольно-таки часто. Асфальт, правда, легко разрушался в открытом космосе, но от этого было не легче. Я вспомнил, как «убирали» подобные улицы при необходимости. Двух-, а то и четырехкилометровые участки отрезали друг от друга, поднимали гигантскими дирижаблями и топили в отведенных для этого самых глубоких участках океанов. И там загальский асфальт будет мокнуть еще не одно тысячелетие (если не один десяток).

А здесь подобная стойкость не была излишней. Видно было, что вся жизнь местных обитателей вращается возле подобных «стержней», прочнейших и неизменных. И если бы не проносящиеся изредка огромные грузовики, то, вероятно, даже всю проезжую часть давно бы заставили жилищными модулями (кто же хочет жить в зданиях, готовых в любой момент рухнуть?), коробками, домиками и различными торговыми и прочими точками.

Гарольд иногда здоровался с кем-то, а я косил глазами, припадая на обе ноги, и давал себя тащить за руку. Армата сразу же ушел вперед, и я его уже не видел. Ну а нам, видимо, не приличествовала излишняя поспешность.

– Ты чего идешь, как гусь лапчатый?! – зашипел Гарольд обернувшись. – Иди просто ссутулившись и помыкивай негромко под нос! Ты же так раньше не ходил!

– М-мордашка м-милая м-моя! – замычал я в ответ, распрямляя ноги и горбясь. – Тебе не угодишь!

Мы свернули на заброшенную улочку, ведущую к громадине полуобвалившегося завода. Здесь уже никто не жил, по крайней мере на виду. Кому же была охота окончить свое существование под обломками. А если кто и жил внутри, то у них наверняка имелись более опасные угрозы для бренных тел, чем падающие глыбы с арматурой. Как мы, например. Интересно, сколько мы прожили в этом подвале? И все это время я ел эту ядовитую кашицу? Ужас какой!

Дойдя до угла, стали аккуратно из-за него выглядывать. Машина у них действительно была внушительная. А если она и вправду летала?! Только бы захватить ее, не повредив! В противоположном конце улицы послышались резкие выкрики продавца водой. Этого свидетеля нам только не хватало! А тут еще, обгоняя нас, торопливой походкой просеменил какой-то местный в длинном халате, островерхой шляпе и с огромной корзиной за плечами. Корзину он нес с помощью ремня, надетого на лоб. И только по острому, мелькнувшему в профиль носу я с облегчением узнал его – Армата! Он уже почти поравнялся с машиной, когда на противоположном тротуаре показался бегущий к «большой» дороге разносчик, скорее по привычке продолжающий расхваливать холодные напитки.

– Ей! – крикнул Армата, призывно махнув рукой.

Разносчик – теперь я уже прекрасно рассмотрел Роберта – подбежал, поставил заплечный бак с бутылками и баночками рядом и, обмахивая шляпой разгоряченное лицо, стал ждать, пока заказчик не даст деньги. А тот всем своим видом напоминал прижимистого, скупого крестьянина, который если и расстается с деньгами, то чуть ли не целуя каждую монетку. Медленно достал завязанный в узел платок, медленно отсчитал нужную сумму. Одну монетку даже поднял вверх, как бы просвечивая ее в луче заходящего солнца – не фальшивая ли. Разносчика это нервировало, видно было, что он торопится. Он то нахлобучивал свою шляпу на голову, то снова срывал и начинал яростно обмахиваться ею, как веером. По нашим кодовым сигналам это означало: машина не просматривается внутри, непрозрачные стекла. А это было чревато при применении парализатора. Стекло могло быть с отражающим слоем, а если и нет, то могло ощутимо снизить поражающий эффект при стрельбе.

И тут в здании глухо зацокали разрывные пули. Дверь машины неожиданно открылась, из нее выскочил юнец очень внушительного вида и, презрительно гаркнув:

– Пошли вон отсюда, крысы! – сделал шаг вверх по полуразрушенным ступенькам.

Это был последний шаг в его жизни: Армата раскроил его глупый череп увесистым трофейным кинжалом. А секундой раньше Роберт задействовал парализатор, направив его в проем, оставленный еще не закрывшейся дверцей. Машина резко дернулась, потом клюнула носом, судорожно проехала метров десять задним ходом, забрала вправо и с ускорением грохнулась в одиноко стоящую стену. И вроде как замерла. Зато стала раскачиваться стена, зашатавшись как живая. Мы обмерли, наблюдая, куда она рухнет. И она обвалилась – к счастью, в противоположную от машины сторону.

Под этот шум из темнеющего проема, бывшего некогда парадным входом, прямо-таки выкатился последний из моусовцев. Он действительно был опытным бойцом. С одного взгляда оценил обстановку и стал стрелять по Армате и Роберту. Тех спасла только сноровка да чудом уцелевшая до сих пор высокая тумба, стоявшая у подножия лестницы. Они рухнули за нее как подкошенные. А моусовец продолжал стрелять из автомата, кроша в пыль кирпичную тумбу, одновременно отбегая в моем направлении. И при этом левой рукой он умудрялся стрелять из пистолета в портал, откуда только что выскочил. Было очевидно, что его кто-то преследовал, он даже имел явное ранение в ногу и заметно ее тянул. Иногда, оборачиваясь, он приближался к нашей засаде. Я уже мысленно представлял, как мы с Гарри его заломаем, но моусовец, словно что-то почувствовав, вдруг метнулся через улицу к большому пролому в стене. А в приближающихся сумерках у него была неплохая возможность уйти, да и крабер вроде у него имелся. Вдруг успеет кому-нибудь дать сигнал?! Мне ничего больше не оставалось делать, как выстрелить ему прямо в голову из пистолетика, позаимствованного у его уже покойного товарища. Они, наверное, сразу же и встретились на том свете, удивляясь, как быстро судьба их вновь свела вместе.

А нам было не до них, мы бросились к машине. Как она нам была нужна! Роберт уже возился с дверцей, пытаясь ее открыть. Но надо было еще узнать о наших в здании.

– Армата! – скомандовал Гарольд. – Ищи Малыша и Николя. Давай им знать о себе голосом. Потом тащите сюда переводчика!

– Меня уже не ищи! – сказал Малыш, выходя из здания и хлопая по ладони пробегающего мимо Армату.

– Ты еще больше вырос или мне кажется? – обрадованно спросил я, протягивая обе руки для приветствия.

– Не знаю, вырос ли я, но то, что ты вроде как заново родился, меня радует и воодушевляет! – Мы обнялись. Затем он отстранился, разглядывая мое лицо, и с трагизмом в голосе добавил: – Хотя и огорчает тоже!