Текст книги "Вернувшийся из навсегда"

Возмущало огромное время, выделенное на сон.

– Целых восемь часов?! – не стал молчать узник. – Да мне пяти всегда хватало, а то четырёх.

– Спорить бесполезно. Всё по минутам согласовано с наилучшими учёными империи. Да ты и сам обязан понимать, что будущая четверть потомства нашего государства должна иметь здоровую генетическую наследственность.

С минуту землянин кривился да поглядывал на вестового, который с подноса расставлял на обеденный стол блюда и ёмкости с обедом. Но потом не выдержал, вновь обратившись к генералу:

– Триид, а вот ответь мне на два вопроса. Каким это образом смогут оплодотворить столько женщин и с какой стати они на это согласятся?

– Только не притворяйся глупей, чем ты есть на самом деле, – ответил с раздражением Жавен. Но на вопросы, как ни странно, ответил: – Вначале в пробирках оплодотворят твоими сперматозоидами яйцеклетки. Ну а потом плод выносит любая суррогатная мать, которой за это заплатят приличные деньги. И уж поверь мне, империя на это средства отыщет.

Примерно этого Пришелец и опасался: специально построенные интернаты, в которых имперские сержанты станут воспитывать безжалостных убийц, лишённых родительской любви, ласки и не знающих, что такое добро. Страшно. Благо ещё, что не всё потеряно. Да и времени имелось предостаточно, пока некий обман не раскроется. Три недели… вряд ли этого хватит… Но потом можно ещё парочку дней протянуть, а там ещё… Всё будет зависеть, как отнесутся к узнику потом…

Но настолько далеко Светозаров заглядывать не стал. Главное, что у него появилось отличное питание, отменное лечение, некая свобода передвижения и выхода в почтовую сеть и гипотетические шансы на побег. Значит, можно перед своими тюремщиками разыграть если не желание к сотрудничеству, то некое смирение точно. Мол, так сложились обстоятельства, и не мне их менять. Я только плыву по проложенному вами руслу.

Усаживаясь за стол, Пётр уже размышлял только о вариантах возможного побега. В том числе и устроенного через соратников, когда они узнают, где точно находится данный комплекс. Да и впоследствии на пищу набросился так, словно и не ел сравнительно недавно много и сытно. Поэтому не сразу заметил, как тяжёлые портьеры его интимного пространства шелохнулись и показались не то сотрапезники, не то посетители. Однако тотчас обе категории узник попытался отвергнуть:

– Идите отсюда, юродивые, бог подаст! Мне самому порцию вороватые интенданты недодали! А если вы с прошениями какими или жалобами, то приходите завтра, записавшись предварительно у секретаря. Сегодня мой рабочий день окончен!

Реакция на это оказалась самой полярной. Аскеза Мураши с нахмуренным видом беззаботно расселась на стуле по ту сторону стола, а вот худощавый, подвижный старичок, задёргался от радости, заулыбался и ринулся к узнику с рукопожатием, восклицая:

– Он! Точно он! – Но был довольно бесцеремонно ухвачен сзади главой особого департамента, усажен на стул рядом и строгим голосом отчитан:

– Предупреждаю в последний раз, господин Серов! Перед вами опасный преступник, которому даже интересно будет разорвать вас на части, чтобы убедиться в наличии крови именно красного цвета. Поэтому держитесь от него на безопасном расстоянии.

– Да, да, конечно! Извините, фрейлейн, я просто не удержался! – затараторил старик, не отрывая восторженного взгляда от лица Светозарова.

«Ничего себе! – несколько ошалел от такого обращения землянин. – Чего это он эту овцу «фрейлейн» обзывает? Сколько этому сморчку тогда лет?»

В мирах Долроджи любой мужчина, старше своей собеседницы на пятьдесят лет, имел право называть её не всегда уместным словом «фрейлейн». Пётр Васильевич хорошо помнил своё изумление, когда двадцать лет назад впервые столкнулся с такими отношениями. Да и прочие немецкие слова, пусть и редкие, но имеющиеся в местном языке, его частенько ставили в тупик. Но сейчас получалось, что если Аскезе сорок семь лет, почти сорок восемь, то прибывшему с ней доходяге – уже под сто? Редкий возраст, несмотря на великолепно развитую медицину. И тем более не часто встречались мужчины такого возраста, остающиеся при памяти, с целыми конечностями и весьма активные в общении. Наверняка ещё и научной деятельностью занимается, раз ему дали допуск наивысшей секретности и привели для общения со всемирно известным мятежником.

Прибывшие деликатно молчали, зато обитатель узилища долго есть в молчании не стал. Потом он по чуть-чуть отъедал то одного, то другого, да запивал имеющимися напитками, но уже сам целиком и полностью погрузившись в завязавшуюся беседу. Потому что гость и в самом деле оказался уникальным. Начать хотя бы с представления, сделанного Аскезой:

– Васильевич, хочу тебя познакомить с академиком Серовым Геннадием Ивановичем. Он – ученый с мировым именем и, можно сказать, твой давний пламенный поклонник. Или, иначе говоря, давно ловит каждое произнесённое тобой слово.

– Э-э… в каком смысле каждое? – озадачился землянин. – Занимается созданием подслушивающих систем?

– Мелко плаваешь со своими шпионскими замашками. Геннадий Иванович – лингвист-филолог, и он занимается всеми теми словами, оборотами, выражениями, формулировками, аббревиатурами которых ты успел засорить наш язык в течение всего-то двух десятков лет. То есть теми, которые ты занёс к нам с Земли.

– Бездоказательное утверждение! – заявил жёстко Светозаров. – Ты что-то путаешь! Я никогда ничего, никуда не заносил и не выносил! – хотя и сам с запоздалым раскаянием ужаснулся тому сленгу, который сам вводил среди повстанцев долгие, долгие годы. На это же обратила внимание и его давняя любовница:

– Да ладно тебе! Это ещё весь мир не слышал твоих особенных словечек, которые ты употребляешь во время ругани и во время чрезмерного удовольствия.

Как ни странно, смутить таким заявлением землянина удалось. Раньше-то он всегда отделывался утверждениями типа «У нас на Сьепре все так ругались!» Но сейчас, после раскрытия его инкогнито, такие ссылки на выжженную напалмом пятую луну планеты Грайва не прокатывали. Да и любовные, точнее говоря, весьма фривольные словечки он употреблял сверх всякой меры в постельных сценах, прямо на ходу придумывая им толковые, снижающие излишнюю пошлость объяснения. Сейчас это всё смотрелось совсем под иным углом, уже стопроцентно доказывая инородное происхождение «проходчика» для данной мини-галактики.

Ну и сам факт наличия здесь самого академика от лингвистики и филологии доказывал, что его деяния не остались незамеченными. Оставалось только понять: зачем данный визитёр здесь и чего ему надобно? Косвенные доказательства его происхождения есть, но это ещё не значит, что он начнёт рассказывать о своей родной планете всё свободное от принятия пищи и сна время. На что он и попытался намекнуть своим следующим заявлением:

– В мире литературы имеется масса писателей-фантастов, которые ещё и не такие выдумки описывали, какие я поведал своей супруге на заре нашего знакомства. И почему бы не счесть меня одним из этих фантастов?

Глава особого департамента опасно прищурилась, собираясь приструнить непонятного узника, но слово взял учёный:

– Видишь ли, уважаемый Пётр Васильевич! Это я настоял на данной встрече, как только узнал, что мои предварительные выкладки полностью подтвердились. А до того моя монография по всем твоим словесным деяниям была предоставлена в особый отдел и весьма благосклонно оценена фрейлейн Мураши… – Вежливый кивок в сторону чинно ответившей тем же Аскезы. – Жаль, что сейчас мне не позволили прихватить монографию с собой, а потом и передать тебе для ознакомления…

– Почему? – в упор спросил его землянин. Ему и в самом деле было жутко интересно посмотреть на выводы лингвиста, сравнить, подумать над ними.

– Да всё потому… – Серов расстроенно развёл руками, – что моя монография к предстоящей теме беседы отношения не имеет…

– Как не имеет?! – не стал скрывать обиды Пётр. – А вдруг там вообще не обо мне речь? Вдруг вообще ко мне никакого отношения не имеет?

Вот тут Геннадий Иванович, требовательно уставился на ядовитую «фрейлейн» и после её разрешающего кивка засыпал землянина только малой частью своих исследований. Причём солидных исследований, основательных, со ссылками и показаниями свидетелей, в большинстве своем запротоколированные, внесённые в реестры и отправленные потом в соответствующие хранилища. И по ним получался несуразно огромнейший список. Чего там только не было:

Овца. Бог подаст. Пересечёмся. Принято. Красава! Обращение по отчеству Иваныч, Павлович, Саныч! Ставшее расхожим соглашательское восклицание по-немецки: «Я, я, майн либен фройнд!» И многое-многое другое, не говоря уже о сленге, который стал своеобразным, чуть ли не тайным языком многих повстанцев.

Приводя пример по теме восклицания, академик высказался более подробно:

– В нашем языке эти слова относятся к боковой, умершей ветви и почти не употреблялись. Хотя в старых словарях можно было отыскать их значение и синтаксическое звучание. А вот у тебя получилось ввести восклицание в течение всего одного года в обиход целой планеты. Причём смысл стал несколько иной, чем просто выражение согласия милому, любимому другу или подруге. Говорить так стали всегда, когда требовалось согласие на весёлую пирушку, день рождения или визит на празднество. И часто с весьма фривольным окончанием…

Тут не выдержавшая Аскеза прервала академика:

– Не надо неуместных подробностей! Всё и так ясно: твой любимец завис в ступоре, и ему нечем возразить против твоего научного гения. Так что уже переключайся конкретно на главный вопрос вашей сегодняшней беседы.

– Да, да, конечно… – несколько растерялся Серов. Но тотчас оживился, переходя на конкретику: – Как развивался язык на твоей родной планете Земля? Откуда он пришёл, куда распространился по иным звёздным системам? И насколько ушедшая в сторону ветвь немецкого прижилась в современной фонетике?

И так уставился на своего кумира, словно тот вот-вот собирался стать Сверхновой.

А Пришелец задумался не на шутку:

«Они что, в самом деле считают меня настолько разговорчивым? Думают, что я немедля раскрою рот и начну рассказывать то, о чём двадцать лет и заикаться не смел? Хм… Но с другой стороны, я сам всё это время бессмысленно бился над решением данного вопроса. Взаимосвязь налицо, а ответов, как это случилось, – нет! Чудо, вот оно, вокруг меня! Микрогалактика, в которой сто шестьдесят три миллиарда населения, говорят на русском с редким вкраплением немецких слов! И ни единого следа – ведущего к Земле! Или ведущего оттуда – сюда. Почему? Как? Откуда и где что взялось? Что или кто – следствие? А кто – начало? Кто кому потомки, а кто кому предки? Немыслимая шарада, в которой я так до сих пор и не отыскал даже единственно верного слова-отгадки…»

А пообщаться ранее с подобным академиком Светозаров не додумался. Где только ни выискивал, у кого намёками или открытым текстом ни интересовался – всё без толку. Так, может, сейчас хоть что-то важное приоткроется?

С другой стороны, рассказать о Земле в том состоянии, в котором он её покинул, – это ввести в некоторый культурный шок своих собеседников. Многого, очень многого они не поймут, не примут, отторгнут всеми имеющимися у них стереотипами. Вообще могут решить, что такой Пришелец вреден и крайне опасен. То есть раскрыться вроде и можно, смерть не страшна, да и смысла особого таиться нет, но всё-таки следует делать это с огромной осторожностью и осмотрительностью.

Мало ли каким рикошетом потом каждое слово ударит по сыну Борису? Или по остальным детям? Всё ведь можно усугубить, усилить, и тогда даже сторонники и последователи откажутся верить своему лидеру. Пусть он и погибнет за общие для них идеалы.

Поэтому откровенно и безотлагательно отвечать на заданные вопросы узник не стал. Начал издалека:

– Ну а ты сам, Геннадий Иванович, имеешь конкретные указания в своей науке на ту же Землю? Или на иные звёздные скопления с похожей письменностью? – После таких вопросов академик задумался, и похоже, что ему было чем поделиться. Пришлось его немножко подтолкнуть в верном направлении: – Может, имеются некие аналоги чужеродной, совершенно непонятной письменности? У нас, к примеру, находили некие значки, образцы самой древней клинописи, которые так и не удалось расшифровать.

Конечно, что таким течением беседы могла оказаться недовольна только фрейлейн Мураши. Но и она понимала, что поторопить землянина к откровенности ничем не сможет. Поэтому с досадой вздохнула и стала слушать зачастившего словами академика.

Несколько образцов непонятной, так и не расшифрованной письменности имелось в архивах и в работе некоторых отделов лингвистики. Но их всегда раньше, до последнего открытия астрономов о множественности миров, рассматривали как некий казус. Или как попытки неких тайных обществ зашифровать свои тайные знания. Некоторые учёные склонялись к мысли, что находки – это результат секретной переписки между заговорщиками древности и ничего более. Сам же Серов склонялся к мысли, что два найденных артефакта явно иномирского происхождения. Слишком уж витиеватыми, чётко обозначенными казались выгравированные буквы и числа. Причём сделанные на пластинках из нержавеющей стали.

По ходу рассказа академик поинтересовался:

– А ты сам много образцов иной письменности видел на своём веку?

– Да как сказать, – мысленно стал подсчитывать землянин надписи, среди которых он смог бы отличить арабский от китайского. – Видел-то очень много, несколько десятков, но сразу признаюсь, что не лингвист и не полиглот. Так что понимал всего три, помимо русского языка. Немецкий, польский и испанский. Ещё из нескольких знал по пять, десять слов весьма приземлённого бытового значения. Но внешне десяток письменностей отличу… Поэтому с удовольствием глянул бы на сделанные фотографии тех самых пластин из нержавейки.

– Да хоть сейчас!.. – Потянулся учёный к карману, где наверняка у него на карте памяти много чего хранилось, но тут же замер, после многозначительного покашливания главы особого департамента. – Или позже…

– А что о связях с Землёй? Или о неких контактах с цивилизацией Долроджи извне?

– И в этом есть некие таинственные легенды и даже факты, – сделал старик вступление и перешёл к изложению фактов.

По ним получалось, что всё тот же древний народ лаом, рассеянный по всем жилым планетам мини-галактики, недаром считался хранителем древностей и собирателем редчайших словесных легенд. Почти каждый очаг их компактного проживания, имеющий свои пещерные храмы и служащих в них шаманов, мог одарить настойчивых и любознательных исследователей великими откровениями.

Вот одни из таких (причём собранные на разных планетах) и гласили, что более девяти тысяч лет назад лаомцы уже умели перемещаться, телепортироваться в иные пространства. И как-то собрались вместе около нескольких сотен «проходчиков». И решили они рискнуть, опробовать «слепой» поиск через подпространство, суммируя свои силы, обнявшись в едином кругу. Да шагнуть в иные миры как можно дальше, дабы познать другие границы распространения материи, годной для проживания человека. Некоторые шаманы отговаривали смельчаков от подобного риска, описывали аналогичные случаи и утверждали, что никто и никогда на данном пути не добивался успехов. Но это не остановило отряд, в котором треть отважных первопроходцев составляли женщины. Однажды отряд ушёл в сполохах молний и грохоте грома.

Только через несколько недель вернулось шесть десятков мужчин, весьма довольных и счастливых. По их утверждениям, они отыскали такую землю в неведомом пространстве, где круглые сутки царил день, но климат оставался мягким и умеренным. Всё природное вокруг буйствовало и цвело, тёплые озёра радовали рыбой, прихваченные с собой семена злаков и прочих растений шли в рост, а земли изобиловали полезными ископаемыми. То есть оставшиеся три сотни поселенцев и не думали пока возвращаться, а интенсивно возводили поселения и занимались выращиванием фруктов, зелени и овощей.

Только вот основная беда сразу коснулась колонизаторов с неожиданной стороны. Слишком мало оказалось среди них женщин. Не спасали положения и моногамные браки, в которых на одну женщину приходилось два, а то и три мужа. По этой причине решили некоторые мужчины наведаться домой и отыскать среди женского пола адекватных любительниц приключений, готовых на дальнее переселение. Правда, уже тогда они были несколько озадачены тем, что отправилось их в путь восемьдесят человек, а добралось на родину только шестьдесят. Два десятка где-то потерялись. Да и время в пути при возврате чуть ли не удвоилось. В связи с чем был сделан теоретический вывод: на дальнее расстояние группа должна собираться в количестве не менее двух сотен человек.

Вывод сделали, наущения, рекомендации и ориентиры остающимся дали, собрали очередную толпу переселенцев, где женщины составили уже две трети от общих пяти сотен, прихватили новые семена и отправились в путь. Но вот после этого ни от них весточки не пришло, ни отправившиеся по их следам группы о себе не дали знать. А ещё через несколько лет, бессмысленно потеряв около десяти тысяч человек в попытках «пройти по следу», тогдашние правители народности лаом запретили и групповые перемещения.

В тех же легендах содержались иные, весьма важные сведения. Например, утверждалось, что лаомцы в те древние времена могли летать на созданных ими устройствах. Умели связываться друг с другом и разговаривать на огромных расстояниях. Знали, как выращивать особенные фрукты и овощи, употребляя которые человек не нуждался ни в мясе, ни в рыбе. Приручали таких животных, что те сами пряли, ткали для человека любую одежду. Имели особую письменность, для которой не было необходимости ни в бумаге, ни в коже, ни в глиняных табличках, и она возникала непосредственно в воздухе. Да и вообще являли собой эталон мудрости, спокойствия и житейского благолепия.

То есть вполне могло так статься, что уход переселенцев в неведомые дали совпал с максимальным на то время всплеском развития цивилизации Долроджи. Причём не обязательно в техническом плане проходил всплеск, возможно, общество развивалось по неким духовным, сугубо магическим направлениям. Да и в хрониках иных народностей хватало легенд, которые независимо друг от друга указывали на исторический период расцвета, отстоящий от нынешнего времени на девять, девять с половиной тысяч лет назад.

То есть получалось, что в течение сравнительно короткой беседы Пришелец узнал о древних мифах что-то нечто кардинально новое. После такого рассказа оставалось только грамотно продумать собственное повествование о родном мире. Единственное, что весьма мешало, – так это сомнение:

«Стоит ли вообще раскрываться? Пусть даже частично?.. И знают ли они о том, что шаманы лаомцев были долгое время моими наставниками? Вряд ли, конечно, им известно, что я стал «Познавшим», но выразить своё недоумение не помешает. Посмотрю на их реакцию…»

И он сделал провокационное заявление:

– Для меня вообще странно, что имеется такое доверие к представителям этой древней народности. Истинные сказочники, если не сказать грубо: трепла и балаболы.

Ох как и взвился на это академик! Даже равнодушно скучающая Аскеза вздрогнула от его напора:

– А вот в этом, Пришелец, ты совершенно не прав! И зря недооцениваешь величие наших предков! Лаомцы – это самые таинственные, самые скрытные представители нашей цивилизации. Их шаманы умеют такое, чего и в сказках не услышишь. А их ученики, лучшие и легендарные из которых имеют титул Познающие, – умеют творить уникальные химикаты и биологические вещества в собственном теле. Да, да! И не кривись с таким недоверием! Те же самые Познающие, к примеру, умеют вырабатывать в себе яд, потом волевым усилием, концентрировать каплю его в облаке и убивать им окружающих. А ещё…

– Верю, верю! Извини, что неправильно сформулировал свои сомнения, – перебил его Светозаров. – Мне просто хотелось узнать нечто другое: а есть ли в быту у самих лаомцев странные слова, несозвучные с современным словарём?

– Есть, но немного! – тут же клюнул учёный, сам не заметив, как сменилась тема разговора. И затараторил о самых интересных, по его мнению, словоформах древней народности. Тогда как Пётр мысленно вздохнул и возрадовался:

«Еле заткнул этот фонтан знаний! Не хватало, чтобы он упомянул об умении Познавших производить в своём теле взрывчатку! Эта ушлая змея Аскеза сразу бы сложила два плюс два. Уж она-то может иметь информацию, пусть и случайную, что я чуть ли не годами прятался именно в жилищах лаомских шаманов. Да ещё и высших, по своему рангу именуемых Грандами…»