Текст книги "Самоход. «Прощай, Родина!»"

Глава 2
Артиллерист

На сборном пункте было много бойцов и командиров – сотни две, и все из разных родов войск. Мелькали петлички танкистов, пехотинцев, связистов, кавалеристов – из них спешно формировали взводы и роты. Оружие почти у всех было свое, вынесенное с передовой, и самое разномастное – от русской трехлинейки до немецких трофейных автоматов.

Командовал сборным пунктом батальонный комиссар – строевых командиров не хватало. Едва укомплектовав четыре взвода в полноценную роту, ее тут же отправляли на передовую.

Лейтенанта Гуськова сразу назначили командиром роты. Была острая нехватка командиров взводов и рот, младшие командиры гибли или выбывали по ранению чаще других.

Когда Виктор предъявил свои документы, политрук, занимавшийся формированием, посмотрел на петлицы и нашивки на левом рукаве.

– Был приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина летчиков, танкистов и артиллеристов противотанковых батарей и дивизионов отправлять только в соответствующие части.

У обычных пушкарей были черные петлицы с двумя скрещенными стволами, у противотанковой артиллерии эти же петлицы имели красный кант.

– Иди вон к той группе. Должна машина прибыть, вас заберут.

Когда Виктор уже отошел от политрука на некоторое расстояние, кто-то сказал:

– Счастливчик, в тыл отведут.

Ему тут же возразили:

– Не завидуй, мало кто из ИПТАПов после первого боя выживает.

Виктора при этих словах передернуло. Впрочем, не зря бойцы на фронте называли 45-миллиметровую противотанковую пушку «Прощай, Родина!» – прозвища фронтовики давали меткие, не в бровь, а в глаз.

На западе погромыхивало, и бойцы с тревогой прислушивались. Линии фронта на этом участке фактически не было, уж Виктор об этом знал.

У дерева собралась небольшая группа: танкисты в черных и темно-синих комбинезонах, один летчик в кожаной куртке и летном шлеме и, судя по петлицам, несколько артиллеристов.

К Виктору подошел танкист:

– Закурить не найдется?

– Не курю.

– С такой жизнью не бросишь. Не поверишь – две машины подо мной сгорели, и оба раза выскакивать успевал.

– А что за танки?

– БТ. До войны гордились ими – быстрота, натиск, маневр. А броня для войны тонкой оказалась. Новые танки весной получили – так они на складах и остались. Ни солярки к ним не было, ни снарядов.

– Немцам достались? – удивился Виктор.

– Замки из пушек вытащили, а сами танки сожгли. Слезы капали, поверишь? Новую технику сами жгли…

За разговорами прошло уже достаточно времени, когда подъехала «полуторка», еще довоенная ГАЗ-АА – с полукруглыми крыльями и двумя фарами. Военного выпуска грузовики шли с завода с одной левой фарой и угловатыми крыльями над передними колесами – не хватало на заводах железа, прессов штамповочных.

Быстро уселись на пол кузова, и грузовик тронулся. На разбитой гусеницами и воронками дороге трясло немилосердно, и Виктор вцепился руками в борт.

Отъехали уже километров на десять, как вдруг летчик вскочил и забарабанил кулаками по крыше кабины:

– Воздух! Останавливай машину!

Водитель затормозил, и военнослужащие стали выпрыгивать из кузова.

Виктор тоже спрыгнул, а приземлившись, поднял голову.

С запада приближались две точки. И как только летчик их заметил? Или глаз наметан?

Кто-то дернул его за рукав:

– Чего статуей застыл? Бежим!

Самолеты стали снижаться, вошли в пологое пике и открыли огонь из пушек. Разрывы прошлись по кузову, кабине, капоту. Грузовик задымился, а самолеты сделали горку и ушли.

Несколько минут все лежали, ожидая – вернутся или нет?

Первым к грузовику подошел водитель.

Дым прекратил идти, пожара не случилось, но продолжать движение было невозможно. Мотор был разбит, из него текло масло и бежала вода из радиатора.

Водитель огорченно сплюнул.

Рядом остановился танкист:

– Далеко идти?

– Еще километров пять-семь.

– Тогда веди.

Теперь они шли, постоянно поглядывая на небо – опасались повторного налета.

Изредка со стороны запада доносилось погромыхивание, – стало быть фронт еще держался.

На сборном пункте их сразу развели по военно-учетным специальностям: танкистов – в одну группу, пушкарей – в другую. Летчик оказался в одиночестве.

Артиллеристов оказалось восемь человек. Команду принял капитан:

– Я командир батареи капитан Савельев. Следуйте за мной.

Шли недалеко. В полукилометре, укрытая под деревьями, стояла батарея пушек 76-мм Ф-22 УСВ. Это на ее базе выдающийся советский артиллерийский конструктор В.Г. Грабин создал в конце 1941 года лучшую дивизионную пушку Великой Отечественной – ЗИС-3.

После испытаний в 1936 году Ф-22 УСВ военные во главе с маршалом Куликом заставили снять дульный тормоз, мотивируя это тем, что с тормозами пушка быстро обнаруживает себя пылью, поднятой после выстрела. Кроме того, обязали расточенную зарядную камору уменьшить под стандартную гильзу 76-миллиметрового патрона, которым стреляла еще знаменитая в прошлом трехдюймовка.

Объяснение было простое – на складах скопилось 54 миллиона снарядов, выпущенных в годы Первой мировой войны на отечественных заводах и закупленных в Англии, Франции, Японии и Америке. Большая часть этих пушек была захвачена немцами в виде трофеев в артиллерийских парках Западного военного округа.

Немцы пушки испытали и признали их превосходными. Замысел Грабина они разгадали, поставили дульный тормоз и расточили зарядную камору, увеличив мощность пушки в 2,5 раза. Немцы дали ей обозначение РАК 36 (R) и приняли на вооружение, поскольку их противотанковая 37-миллиметровая пушка оказалась неспособна пробить броню наших новых танков Т-34 и КВ-1 – снаряды только царапали броню. Немецкая пехота тут же метко прозвала свои пушки «дверные колотушки».

Переделанная немцами Ф-22 УСВ стала в первом периоде войны единственным оружием, способным бороться с нашими новыми танками. Наши танкисты ее всерьез опасались и прозвали «гадюкой». Позже у немцев появились 88-миллиметровые танковые пушки, превзошедшие «гадюку».

Батарея оказалась некомплектной: при подходе к фронту батарея подверглась бомбардировке истребителями, и в одну из машин, где сидел расчет, угодила бомба.

Капитан тут же, у пушки, начал выяснять специальности. Он ткнул пальцем в грудь бойца.

– Боец Сапрыкин, дальномерщик, – вытянувшись по стойке «смирно», доложил тот.

– Будешь заряжающим.

Наводчик оказался только один – Виктор. Зато командиров орудия – два. Одного из них капитан оставил при себе.

– Будешь корректировщиком огня, все равно в расчете лишний.

Расчет дивизионной пушки состоял из семи человек, а новичков было восемь. Но командир здраво рассудил, что после первого же боя в людях снова будет дефицит. Капитан успел повоевать на Халхин-Голе, и на его груди одиноко висела медаль «За отвагу», высоко ценившаяся в войсках. Но в боях с немцами он не участвовал и оттого ощущал некоторую ущербность.

Единственным расчетом в его батарее, столкнувшимся с немцами, были новички – им дали два часа на изучение пушки.

Для всех, кроме заряжающего, пушка была незнакома. Вроде все, как у других пушек – ствол, щит, станина, прицел. Но у каждого орудия свои особенности, и у пушек Ф-22 УСВ они тоже были. В частности, Виктора неприятно удивило, что горизонтальная и вертикальная наводка – их маховики – были по разные стороны от казенника. При стрельбе по неподвижным целям это несущественно – так же, как и при стрельбе с закрытых позиций. А для отражения танковой атаки, когда цель ежесекундно меняет местоположение, могло сыграть роковую роль.

Новички даже для слаженности работы расчета провели тренировку – заряжали орудие и наводили его по цели. Сам прицел Виктору понравился.

Только вспотели за тренировкой, как получили приказ на выдвижение. Пушки буксировались грузовиками ЗИС-5, прозванными «захарами». Сложили станины, зацепили за фаркоп и залезли в кузов. Пушкари расположились вольготно, на ящиках со снарядами.

Но что Виктора расстроило – так это вес пушки. После противотанковой она показалась ему мастодонтом, все-таки 1700 килограмм – много. Перекатывать вручную, расчетом, учитывая, что колеса у пушки узкие, артиллерийские, затруднительно. Позже на всех пушках колеса стали ставить автомобильные, но не с камерами, накачанными воздухом, а наполненные пористой резиной во избежание повреждений при попадании пуль и осколков.

Прибыли на позицию.

Впереди, перед батареей, окапывалась пехотная рота. Пехотинцам на войне пришлось рыть землю больше, чем другим родам войск. Пушкари после указаний комбата тоже стали рыть капониры и маскировать пушки.

Не успели толком закончить, как высоко в небе показалась «рама» – немецкий самолет-разведчик. Он был с двойным фюзеляжем, за что и получил это прозвище.

Батарейцы на него особого внимания не обратили – летит высоко, не бомбит. Только побывавшие на передовой сразу встревожились, поскольку после полетов «рамы» всегда следовал налет бомбардировщиков. Не сговариваясь, в отдалении от капонира они стали рыть ровик. Походил он на короткий отрезок траншеи и мог укрыть расчет, поскольку бомбили в первую очередь расположение пушек.

На позиции батареи приехал на полуторке старшина роты, на прицепе – полевая кухня.

Солдаты повеселели – сытыми воевать сподручнее. К полевой кухне, от которой аппетитно пахло, потянулись бойцы с котелками. Однако поесть никому не удалось, наблюдатель закричал:

– Воздух!

Все кинулись врассыпную.

Виктор свалился в только что отрытый ровик – на него падали другие бойцы. Многие батарейцы совершили роковую ошибку, кинувшись в капониры – сверху, с самолетов, они хорошо просматривались четкими очертаниями.

На позиции пехоты и батареи стали пикировать «лаптежники». Относительно тихоходные, на пикировании бомбили они точно, попадая в одиночную цель – танк, дот, артиллерийскую позицию.

Первым зашел ведущий. Раздался звук сирены, а потом – незнакомый свистяще-воющий звук. Он нарастал и буквально парализовал волю. Бойцы стали руками закрывать уши, чтобы не слышать этого леденящего кровь звука.

Какой-то предмет, вырастая на глазах, с грохотом упал возле одной из пушек, не взорвавшись. Это оказалась железная бочка из-под горючего, пробитая в нескольких местах. При ее падении воздух проходил сквозь дыры и вызывал вой – немцы применяли такие трюки для подавления морального духа советских воинов.

А потом посыпались настоящие бомбы. Землю трясло, и лежащих в ровике подбрасывало так, что казалось – стены сейчас рухнут и погребут их под собой, завалят. Было страшно. Все заволокло дымом и пылью. Бойцы кашляли, терли глаза, но поднимать головы боялись.

Сбросив бомбы, самолеты прошлись по позициям пулеметным огнем.

Когда рев моторов стих и пыль осела, бойцы стали выбираться из ровика.

Зрелище предстало перед их глазами ужасающее. Все пушки были разбиты, от одной вообще только колеса остались – прямое попадание. Везде были воронки и лежали убитые, а также валялись куски разорванных тел.

Одного из пушкарей стошнило.

Батарея, не сделав ни одного выстрела, перестала существовать. В живых осталось семеро бойцов, прибывших пополнением со сборного пункта и не поленившихся вырыть укрытие. Был бы капитан пожестче, заставь он батарейцев рыть укрытия – большая часть личного состава уцелела бы.

Все стояли в растерянности. Что делать? Пушки теперь были годны только в металлолом, стрелять из них невозможно, да и комбат убит.

Потоптавшись на месте, один из пушкарей выматерился.

На него обернулись, а он продолжал:

– Вот же скоты! Сволочи! Полевую кухню-то за что!

И действительно, кухню разворотило осколками, и из пробитых котлов вытекли суп и каша.

Батарейцы подошли к кухне и увидели – под колесом лежал целехонький мешок с хлебом и бумажный кулек с сахаром-рафинадом.

Расхватав хлеб и сахар, бойцы стали есть, запивая водой из фляжек.

– Что делать будем? – спросил заряжающий. – Батареи нет, командир убит… К своим, в тыл?

Уйти с позиции означало не выполнить приказ. Однако и остаться было невозможно – чем воевать? Карабинами?

– К пехотинцам идти надо, – неуверенно сказал подносчик снарядов.

Виктор толком еще не перезнакомился с расчетом и людей знал только по номерам.

– Любой новобранец за неделю винтовку освоит, а вот артиллеристов не хватает. На сборный пункт идти надо, – твердо сказал командир орудия – он был сейчас старший по должности.

Виктор молчал.

Они съели почти по буханке черного хлеба, но остатки в мешке не бросили – это был их НЗ – неизвестно еще, когда поесть придется. Все уже успели повоевать, знали, что харчи на передовую привозят нерегулярно, и к продуктам относились с уважением.

– А если заградотряд? Расстреляют всех не за понюх табаку…

В этот момент раздался стук копыт, и на позицию разбитой батареи влетел конный. Увидев последствия бомбежки, он посмурнел лицом и спрыгнул с коня.

Конный оказался посыльным от командира дивизиона.

– Здорово вас накрыли!

– Ни одной целой пушки, только наш расчет и уцелел.

– Соберите личные документы убитых, – распорядился посыльный, – я отвезу их командиру. Убитых схоронить, потом идете в дивизион. Штаб в деревне Большие Колодцы – это километров пять отсюда на северо-восток.

Документы собрали быстро. Некоторые из них были залиты кровью, и разобрать записи было невозможно. Солдатские книжки были из бумаги скверного качества, и чернила на них расплывались. Выручало то, что у многих были другие документы – комсомольские и партийные билеты, а также личные письма.

Все собранное едва влезло в кожаный планшет. Перекинув его ремень через плечо, посыльный вскочил на коня и ускакал.

Убитых было много, и похоронить их оказалось непростой задачей. Выход подсказал заряжающий:

– В капонире, где от пушки только колеса остались, воронка от бомбы большая. Там парней и упокоим.

Бойцы согласились. Конечно, гробов не было – где их взять на фронте? Убитых обертывали плащ-накидками, шинелями – даже брезентовыми пушечными чехлами. Собрав тела, уложили их в воронку. На гражданской панихиде молитву бы прочитали над убиенными, но в СССР и РККА религию считали атавизмом, и поэтому командир орудия сказал несколько прощальных слов – уйти молча было как-то не по-людски. Плохо было еще и то, что новички батарейцев не знали ни по фамилиям, ни в лицо.

Потом Виктор положил на могильный холмик пробитую осколком каску, а заряжающий воткнул рядом искореженный карабин.

– На карте отметить бы братскую могилу, да карты получить не успел, – сказал командир орудия.

Закончив скорбные дела, батарейцы отправились в штаб дивизиона.

Располагался он в небольшом здании школы. Пищала рация, звонили полевые телефоны, по коридору пробегали бойцы.

Батарейцев направили к начальнику штаба – он уже знал о трагедии.

– Вот что, бойцы! Болтаться без дела в столь тяжелый для Родины час никому не позволено. Получите предписание и отправляйтесь в Горький. Явитесь на артиллерийский завод номер девяносто два и получите новую материальную часть.

До ближайшей станции их довезли на попутном грузовике дивизиона, где был склад боеприпасов.

Поезда на Москву пришлось ждать долго. Потом перебирались с вокзала на вокзал, а Виктор с любопытством разглядывал военную Москву: на улицах баррикады из мешков с песком, военные патрули, окна домов крест-накрест заклеены полосками бумаги, чтобы не разлетелись вдребезги от взрывной волны. Народу на улицах мало, да и те в большинстве своем в военной форме – даже женщины.

В Горький ехали в товарном поезде, в теплушке. Поскольку сухой паек съели еще до Москвы, то пробавлялись кипятком на станциях.

Как оказалось, в июле 1941 года по инициативе конструктора пушек В.Г. Грабина на легкий артиллерийский тягач Т-20 «Комсомолец» установили новую противотанковую пушку ЗИС-2, вернее – ее качающуюся часть со щитом, назвав симбиоз ЗИС-30.

Разработчиком тягача был конструктор завода № 37 Н.А. Астров. Транспортер был мал – всего 3450 мм в длину, 1860 мм в ширину и высотой по кабине 1580 мм. Массу имел 3,5 тонны и в движение приводился двигателем в 50 лошадиных сил. Бронирование имел противопульное: лоб корпуса 10 мм, а борта и корма – 7 мм. Имел экипаж из двух человек – механика-водителя и командира-стрелка, поскольку вооружался танковым пулеметом ДТ. Радиус поворота был всего 2,4 метра, то есть – почти на месте. Скорость развивал до 50 километров в час. Всего с 1937-го по 1941 год было выпущено 7780 тягачей, и производство было прекращено из-за перехода завода на выпуск танков Т-34 и семейство легких.

Большое число «Комсомольцев» в 1939 году попало финнам как военные трофеи. В 1944 году финская армия имела 215 тягачей Т-20 и эксплуатировала их до 1959 года. Тягачи достались также вермахту. Их обозначили литером STZ-3(R) – на них устанавливали 37-миллиметровые пушки.

Самоходка получилась компактной и самой маленькой из аналогичного вооружения всех воюющих армий Второй мировой войны. Но артиллеристы ее полюбили. Передвигалась сама, дефицита запчастей не было – ведь двигатель и коробка передач были автомобильные, от грузовиков производства ГАЗ.

История же пушки была интересной. Перед войной наши наркомы получили сообщение, что немцы и англичане готовят к выпуску толстобронные танки. Тут же было выдано задание ОКБ Грабина, и противотанковая пушка была создана, испытана и принята на вооружение.

Действительность показала, что немцы создали такие танки только к 1943 году – семейство «кошачьих». «Тигр» имел лобовую броню 100 мм, а борт – 80; «пантера» же – 80 мм лоб и 50 – борт. На начальном периоде войны немцы воевали на танках T-III и T-IV, броню которых пробивала 45-миллиметровая противотанковая пушка. Выпустив 341 орудие, пушку ЗИС-2 производством прекратили с небывалой в истории артиллерии формулировкой – «в связи с избыточной мощностью и отсутствием соответствующих целей». Легкая, мощная, простая в производстве, технологичная и дешевая – фактор важный для массового производства – пушка была снята с выпуска.

В январе 1943 года на Ленинградском фронте были почти одновременно захвачены два танка T-VI «Тигр». Новинки немецкого танкостроения испытали на полигоне обстрелом из различных пушек, и оказалось, что только 57-миллиметровая ЗИС-2 способна поразить их. Бронебойный тупоголовый снаряд пробивал 109 мм гомогенной брони на дистанции 300 метров по нормали.

Стрельба из самоходки ЗИС-30 велась только с места. С кормы откидывались два сошника, но из-за короткой базы и малого веса тягач после выстрела полз назад юзом.

Всего самоходок ЗИС-30 было выпущено сто одна, и к лету 1942 года их из-за потерь в строю почти не осталось.

Когда Виктор увидел самоходку в цеху в первый раз, он сильно расстроился. Несуразно маленький тягач, на спине которого громоздилась противотанковая пушка – только без колес и станин. Выглядело все нелепо. По отдельности тягач и пушка производили приятное впечатление, но вместе… Сама пушка смотрелась красиво, как любой совершенный механизм.

Бойцы расчета тоже переглядывались – неужели «это» может остановить танковые колонны врага?

Однако после стрельб на полигоне мнение Виктора изменилось. Конечно, ЗИС-30 не была настоящей самоходкой, как наши СУ-76 или немецкие StuG-III, где экипаж закрыт броней. Расчет был открыт непогоде и не защищен от пуль и осколков. И запас снарядов мал – всего 20 выстрелов к пушке и 12 дисков к пулемету ДТ. Ввиду малого тиража пушки и спешки никаких печатных наставлений не было, устройство объясняли пушкарям конструкторы и рабочие сборочного цеха. Артиллеристы были люди обстрелянные, фронтовики, и особенности пушки схватывали быстро.

После учебных стрельб формировались противотанковые бригады и поездами отправлялись на фронт. Почти все подразделения попали в полосу Центрального и Юго-Западного фронтов, прикрывавших направление на Москву. Гитлеровцы рвались к советской столице – ее быстрое взятие для них было делом чести. Обычно со сдачей столиц – как это было в европейских странах – следовала капитуляция. Москва готовилась к упорной обороне: на всякий случай эвакуировались заводы, вывозилось население – особенно женщины, старики и дети. Минировались мосты, здания предприятий, общественные здания, метро.

Ситуация складывалась критическая. Многие оборонные предприятия были на Украине, в частности – танковый завод в Харькове, выпускавший танки Т-34, машиностроительные заводы. Заводы после эвакуации на Урал и Сибирь только разворачивали производство. Легкие танки выпускал ГАЗ, средние – Сталинградский тракторный, тяжелые КВ – Ленинград. Но остро не хватало двигателей. Доходило до того, что приспосабливали авиационные двигатели, требовавшие качественных бензинов и легко горевшие.

С самолетами положение было не лучше, Сталин лично распределял каждый танк и самолет по фронтам. С пушками ситуация была немного легче, их выпускали несколько заводов – в Горьком, Мотовилихе, Ленинграде.

Для Красной армии самоходки были новым классом оружия. Если немецкие войска изначально были насыщены самоходками, как средством поддержки пехоты и танковых частей, то у нас они возникли сперва от безысходности. Самоходка – особенно такая, как ЗИС-30 – стоила в разы дешевле танка, не требовала специальных сталей, двигатели были автомобильные и производились на самом ГАЗе.

Воинский, или литерный, эшелон – как тогда их называли – шел до Москвы без остановок. Бойцы грелись в теплушках и гадали – куда, на какой участок фронта попадут. Впрочем, хрен редьки не слаще, на всех фронтах немцы продвигались вперед. Каждый день в сводках Совинформбюро появлялись названия все новых и новых городов, у стен которых велись бои. На каждой остановке, когда менялись паровозы, из штабного вагона приходили политруки, читали газеты и проводили беседы.

Виктор, как и многие бойцы, их недолюбливал. Газету он и сам прочитать мог, если бы дали. И воевать не очень хотелось, но нутром он понимал – это жизненная необходимость, каждый мужчина должен защитить свой дом, свою семью, свою страну. Ни дома, ни семьи у Виктора не было, но страна была. Зачем кричать о патриотизме, об идеалах дела Ленина – Сталина? Возьми оружие и молча бей врага. А если патроны кончились – зубами глотку рви. Через не могу, через не хочу, а немца убей.

Их бригада попала на Смоленское направление. Батареи бригады раскидали на большом участке ввиду нехватки противотанковых средств пехотной дивизии, которой они были приданы. Начали обустраивать позиции. Вот что у самоходки ЗИС-30 было плохо – так это ее высота. Обычно противотанковые пушки во всех армиях мира делали низкими для незаметности, и капониры были неглубокими. А сейчас пришлось рыть укрытие глубже роста человека. Намахались лопатами до мозолей, хотя копать было делом привычным.

К каждой батарее был придан грузовик для подвоза боеприпасов. Ящики со снарядами уложили в нише рядом с капониром – командир орудия решил использовать снаряды сначала из ниши. Случись менять позицию в бою – боеукладка самоходки будет полной.

Пехотинцы появление пушек встретили одобрительно, хотя взирали на странный симбиоз тягача и пушки с удивлением.

Фронт в те тяжелые дни не был сплошным, в линии обороны были прорехи. Иные обусловлены были рельефом местности. Для танков ровная местность нужна, без рек, оврагов и крутых склонов. По иному рельефу танк не пройдет, а без поддержки танков немецкая пехота не воевала. Поэтому пушки ставились на танкоопасных направлениях.

И ждать врага долго не пришлось, уже на следующий день после полудня командир батареи объявил тревогу. Расчеты заняли боевые посты согласно расписанию.

Виктор приник к прицелу – вдали показались железные коробки. Они медленно приближались и издалека не казались грозными.

Потом донесся рев моторов – за танками на полугусеничных бронетранспортерах ехала немецкая пехота.

– Заряжай бронебойными! – прозвучала команда.

Звякнул снаряд, клацнул затвор.

– Дальность – пятьсот. Наводить!

Это уже была команда наводчику. Но Виктор и так держал в прицеле немецкий танк и ждал команду открыть огонь.

Однако командир батареи не хотел обнаруживать свои позиции раньше времени, желая подпустить врага поближе и стрелять наверняка.

Танки уже приблизились на расстояние четыреста метров. Рука Виктора сама потянулась к спуску и замерла в последний момент. Как только прозвучала команда «Огонь!», Виктор выстрелил.

Самоходку сильно качнуло. Тут же прозвучала новая команда:

– Заряжай бронебойным! Огонь!

Виктор с удивлением увидел, что танк, по которому он стрелял, продолжает движение. Однако он поклясться мог, что попал! Но ни дыма ни огня не было. Наоборот, танк выстрелил из пушки. Это был средний T-III, и его снаряд разорвался на позициях пехоты.

Виктор навел в башню и выстрелил. На этот раз эффект был сильный, танк взорвался. Башню сорвало и отбросило, а железную махину охватило пламя.

– Есть один! Заряжай! – снова прозвучала команда.

Виктор выбрал другую цель. Обычно немцы пускали вперед танки T-IV, а вторым эшелоном – T-III, у которых броня была тоньше. Сейчас же они шли вперемешку.

Виктор навел прицельную марку прямо на смотровую щель механика-водителя. Выстрел! Танк прополз немного и встал. И опять Виктор не увидел ни огня, ни дыма.

– Почему он не горит? – тихо спросил он себя.

Командир орудия стоял рядом и услышал его. Наблюдая за попаданиями в бинокль, он ответил:

– Попадание было, я искры видел.

Виктор понял, что не промахнулся. Он решил выстрелить еще раз в неподвижную цель. Подвел марку прицела под башню и выстрелил.

На этот раз башню сорвало, она съехала назад и набок, ствол склонился вниз и смотрел в землю. И опять – ни дыма, ни огня.

Немецкая пехота покинула бронетранспортеры через задние двери и рассыпалась цепью. С бронетранспортера по нашей пехоте стал бить пулемет.

– Ударь по транспортеру, пулеметчик нашим головы поднять не дает.

Из-за скошенной лобовой брони виднелась только голова пулеметчика.

Виктор прицелился немного ниже сверкающего огнем пулемета и выстрелил. Когда самоходка перестала раскачиваться после выстрела, он увидел в прицеле, что у транспортера разворочена лобовая броня, а пулемета не видно, его сорвало с вертлюга.

Нарвавшись на сильный пушечный огонь и понеся потери в технике и людях, немцы отступили.

– Надо позицию менять, – сказал командир орудия Тихон. По званию он был младший сержант, как и Виктор. – Заводи!

Позицию самоходки наверняка засекли, и вскоре последует артналет или бомбежка.

Тягач задом, ломая молодые деревья, двинулся в небольшой лесок. Командир решил отвести орудие назад, а после налета вернуться в капонир.

Так и случилось. Уже через четверть часа немцы открыли огонь из гаубиц. Стреляли точно, снаряды рвались рядом с капониром, и если бы они остались, пушка была бы повреждена.

Налет продолжался около получаса. Командир орудия посмотрел на часы – большие, карманные.

– Обед у фрицев, по расписанию живут.

Немцы и в самом деле не ходили в атаку и не вели артобстрелы во время завтрака, обеда и ужина. Немецкий орднунг!

Но атак не было до самого вечера. Перегруппировались они или искали мотоциклетными дозорами прорехи в линии обороны – неизвестно.

Виктор подошел к Тихону.

– Товарищ младший сержант, разрешите сходить к подбитым танкам! – обратился он.

– Зачем? – удивился командир орудия. – Горелого железа не видел?

– Посмотреть хочу, почему при попадании снаряда танк не загорелся и движение продолжил.

– Хм… Надо тебе к командиру батареи идти. Сам понимаешь, «нейтралка». А вдруг ты к врагу перейти хочешь?

Виктор козырнул и пошел к комбату.

Старлей сидел в небольшой землянке и при свете коптилки заполнял документы.

– Разрешите обратиться?

– Разрешаю.

Виктор объяснил причину обращения.

Комбат внимательно посмотрел на него:

– Не ты первый внимание обратил, самого этот вопрос занимает. Идем!

Старлей накинул шинель, наверное – еще довоенного пошива, поскольку петлицы были бархатные, а не черного сукна, как шили в военное время, и они прошли к пехотинцам.

Старлей нашел ротного, молодого лейтенанта. Тот ничего не имел против и даже дал двух автоматчиков для охраны. «Нейтралка», мало ли что… До танков было далеко, ближайший из них – в двухстах метрах от траншей, да и видно уже было неважно, старлей периодически подсвечивал трофейным фонариком с синим стеклом.

Это был тот танк, по которому Виктор стрелял в первую очередь – T-III. Вот и входное отверстие от снаряда.

– Сюда попал? – спросил старлей.

– Это был первый выстрел. После него танк продолжал движение и даже выстрелил. Вторым снарядом я в башню угодил.

– Надо посмотреть.

К удивлению обоих, на корме обнаружили выходное отверстие – овальной формы, с рваными краями.

– Вот оно что! – присвистнул комбат. – Первый снаряд насквозь прошел, экипаж не задел и мотор не затронул. Бронебойный – это же просто болванка, проткнул, как шилом. А на башне броня толстая, снаряд всю энергию ей передал – башню-то и сорвало. Идем смотреть другой.

Вторым оказался танк T-IV. Пробитие было там, куда целился Виктор – входное отверстие находилось рядом со смотровой щелью. Наверняка первым снарядом механика-водителя убило, а вторым башню сорвало.

Виктор рассказал, как было дело. Комбат не поленился, забрался на корпус танка, посветил фонариком и отшатнулся.

– Если нервы в порядке, лезь сюда. – И протянул Виктору фонарик.

Наводчик заглянул. Картина его взору предстала жуткая: сплошное месиво из костей, крови – как после мясорубки. Снаряд убил водителя, а когда снесло башню, погиб весь экипаж.

– Интересная складывается картина! – лейтенант, укрываясь за корпусом, закурил папиросу.

– Выходит, надо сразу в башню стрелять.

– Я думаю, товарищ комбат, есть еще вариант.

– Ты закуривай! – Старлей протянул ему пачку папирос, но он отстранил его руку.

– Не балуюсь. Кажется мне, что надо у легких танков или T-III в гусеницу бить, даже в ведущую звездочку. Танк развернет, и тогда вторым снарядом – по мотору. Всяко загорится.

– Разумно. Я всем командирам орудий скажу.

На немецких танках – в отличие от советских – ведущая звездочка была передней. Если попасть в саму гусеницу, ремонт несложный, и наши, и немецкие экипажи быстро меняли разбитый трак – иногда даже на поле боя, под огнем. И снова в бой. Запасные траки вешали на лобовую броню как дополнительную защиту. Но если разбита ведущая звездочка, ремонт предстоит серьезный. У немецких танков карданный вал от мотора шел вперед и приводил в движение передние звездочки – они были ведущими и направляющими.

На наших танках привод был устроен рациональнее. Не было длинного карданного вала, отнимающего место у экипажа и дающего лишний вес.

Когда они вернулись на позицию батареи, комбат спросил:

– Как твоя фамилия, боец?

– Младший сержант Виктор Стрелков, наводчик второго орудия.

– У тебя есть склонность к анализу, желание докопаться до истины. Это хорошо, не безумно воюешь. Тебя бы в военное училище.