Текст книги "Фронтовик стреляет наповал"

Прибыла электричка, повалил народ. Андрей смотрел на лица. И вдруг знакомое лицо, виденное на фотографии в кабинете гэбэшника.

Да ведь это Гурин собственной персоной! Надо же, ранил на вокзале постового милиционера и не побоялся появиться вновь. Наверное, подумал, что убил и опознать его никто не сможет.

О Марии Андрей сразу забыл, отодвинул на второй план. Такая удача редко плывет в руки. На небольшой привокзальной площади много народа, задерживать здесь нельзя. Андрей повертел головой. Обычно в людных местах всегда бывают постовые. Андрею помощь нужна. Как назло – никого в синей форме. Придется самому. Пройдет за бывшим полицаем, возьмет в безлюдном переулке. Гурин чрезвычайно опасен, ножом владеет отлично. И может иметь пистолет. Андрей переложил свое оружие из кармана за пояс, чтобы быстрее выхватить при нужде. Скрываясь за приезжими, двинулся за Гуриным. Полицай шел быстро, не оглядываясь. Свернул с центральной улицы. Куда же он направляется? К рынку, на встречу с паханом? Но каратель прошел мимо. Или же перестраховывается, перед тем как свернуть за угол, обернулся. Андрей шел за посторонним прохожим – думал, не срисует. Похоже – каратель идет к поселку Автогенстроя. Пошли двухэтажные деревянные двухподъездные дома, фактически – бараки, в народе их называли клоповниками. Андрей злился – хоть бы один телефон-автомат попался! Но на весь город их было три, да и то в центре. Ни в милицию позвонить, помощь вызвать, ни постовых не видно. Приближаться к полицаю нельзя, заметит слежку, и одному преследовать рискованно, каратель легко может оторваться. За двухэтажными бараками проходы на соседнюю улицу, в частный сектор. Юркнет в какой-нибудь двор, и все, пиши пропало. Андрей начал нервничать и сделал ошибку, едва не ставшую роковой. Полицай зашел в один из подъездов барака. Андрею бы постоять, подождать. Квартиры там коммунальные, после можно через соседей узнать, к кому приходил каратель. Нет же, рванулся к подъезду. Выяснить захотелось – на втором или первом этаже дверь хлопнет. А все нетерпение молодости. Ни один опытный топтун так бы не поступил. Полицай его переиграл. Хитер, изворотлив, опытен был. Каратель выждал минуту, а может быть – в окно подъезда понаблюдал, и, когда Андрей подбежал к двери, резким толчком ноги Гурин распахнул ее. Когда дверь начала резко открываться, Андрей уже сообразил, что влип как кур в ощип. А дальше – как в замедленном кино. Каратель вытряхнул из рукава нож, тускло блеснувший сталью. Андрей вытаскивал из-за пояса пистолет. Опер знал коронный и смертельный удар полицая – в левый бок, в подмышку, чтобы наверняка в сердце. Рука полицая начала описывать полукруг, Андрей попытался прикрыться от удара левой рукой, сам же продолжил поднимать правой рукой пистолет. Чувствовал – не успевает, какого-то мгновения не хватает. Левую руку ожгло болью, Андрей непроизвольно нажал на спусковой крючок. Пуля угодила карателю в бедро. Полицай хотел ударить еще раз, чтобы наверняка, но тяжелая пуля «кольта» с огромным останавливающим действием его просто отшвырнула. А Андрей нажимал и нажимал на спусковой крючок. Пули били Гурина в живот и грудь, уже лежащего. Весь он был окровавлен и испустил дух. Патроны закончились. Минуту-другую Андрей стоял с пистолетом в руке. Шок! Столкновение было ожидаемым, Андрей просто уверен был, что полицай не поднимет руки, не сдастся.

Но стычка получилась скоротечной, и если бы не навыки разведчика, сейчас бы Андрей лежал у подъезда барака, а не каратель.

Из ушей как будто вату вытащили, донесся женский истошный крик:

– Убили!

И сразу силы покинули. Уселся на бордюрный камень. Люди боялись подходить.

Лишь через несколько минут распахнулось окно, осторожно высунулся дедушка.

– Чего стреляли?

– Дед, позвони в милицию, пусть приедут.

– Телефона в доме нет ни у кого.

– Пошли кого-нибудь.

Через несколько минут из соседнего подъезда вышла тетка с авоськой, нерешительно подошла.

– Молодой человек, у вас рука в крови.

Андрей повернул голову. Рукав куртки и рубашки прорезан, окровавлен. Кровь текла из руки вниз и капала из-под манжеты на землю. Сильный удар ножом, не каждый так сможет.

– Вас перевязать надо.

– Перевяжите. И позвоните в милицию. Я из уголовного розыска.

Слабость навалилась, в ушах звон. Тетка сердобольная вернулась в подъезд, вышла с бинтом в руках. Она помогла стянуть с руки одежду.

– Ой, рана глубокая.

Андрей посмотрел сам. Такую шить надо, бинтом не обойдешься. Но хотя бы кровь остановить.

Женщина умело перебинтовала руку.

– Вам в больницу надо.

– Опергруппу дождусь, потом поеду.

Через четверть часа показался мотоцикл Феклистова, за ним милицейский фургон. В райотделе это была единственная машина, латаная-штопаная. Феклистов подскочил к Андрею.

– Жив?

– Руку задел.

Феклистов повернулся к убитому:

– Гурин?

– Он самый.

– А ты как здесь оказался? Ты же на вокзал пошел.

– Этого увидел. Как назло, ни постового, никого из наших. Решил проследить, не упустить. Эта сука с ножом напала.

– Большое дело сделал. Надо срочно в госбезопасность телефонировать, это их контингент.

Подошли подъехавшие милиционеры. Феклистов распорядился:

– Оцепить, никого не подпускать. Я Фролова в больницу отвезу, а к месту происшествия госбезопасность подъедет.

Андрей поднялся, его пошатывало от кровопотери. Феклистов забрал пистолет Андрея, подхватил под локоть правой руки, помог сесть в коляску.

– Пистолет в больнице тебе ни к чему, только тяжесть таскать. Думаю, несколько дней в больнице полежать придется. Больно ты бледен.

Андрею в самом деле было худо. До приезда милиции еще держался силой воли, а сейчас как-то ослаб. Феклистов ехал осторожно, объезжая ямки, хотя обычно гонял. И пока хирург зашивал рану, перевязывал, не уходил.

– Здорово он тебя полоснул.

– Если бы руку не подставил…

– Пошел я. А ты молодец. Лучше было бы живым взять, пусть и раненым. Но это задача не для одного. Молодец, Стрелок! Я в ГБ помчался. Будет сюрприз для Владимира Васильевича. А ты поправляйся, я обязательно попозже заеду.

Андрея на койку уложили, раздев. Он закрыл глаза на минуточку и вырубился. Надо же, на фронте ранен был и до своих добирался, а здесь расклеился.

Пришел в себя от присутствия чужого рядом. Открыл глаза – лейтенант-гэбэшник и Феклистов.

– Говорить можешь? – спросил лейтенант.

– Могу.

– Ты как и где на него вышел?

– На привокзальной площади увидел. Он на электричке из Москвы приехал. Я за ним следом пошел.

– Неаккуратно, под нож подставился.

Феклистов головой возмущенно покрутил:

– Лейтенант, а ты бы смог в одиночку карателя этого взять? Да у него руки не по локоть, а по шею в крови.

– Ладно, мир. Ты действительно большое дело сделал. Даже если бы живым предателя взял, все равно к расстрелу приговорили. Желаю скорейшего выздоровления!

И ушел. Феклистов на соседнюю койку пустую присел, вытащил из кармана куртки шоколадку.

– Говорят, при кровопотере помогает хорошо.

– Спасибо, не стоило беспокоиться.

– Как это не стоило? Еще Суворов говорил, что командир для солдата – отец, а не только воинский начальник.

Честно говоря, такого отношения со стороны Феклистова Андрей не ожидал. Он служит под его началом месяц с небольшим, еще подружиться, узнать толком друг друга не успели.

А Николай шоколадку где-то раздобыл. Не было их в свободной продаже, редкость. Все же приятно, когда товарища в беде не оставляют.

– Хочешь одну штуку покажу?

В палату вошла медсестра.

– Говорили – на пять минут. А уже четверть часа. Ему отдыхать надо.

– Ухожу, ухожу.

Николай поднялся, достал из кармана половинку пятидесятирублевки.

– Вторая половина! Я уже в УГРО был, прикладывал. Сходятся!

– Вот к кому на встречу с золотишком Никандров шел.

– Точно! Теперь дело Болотникова – помнишь, на кладбище? – закрывать можно и нападение на постового. А еще гэбэшники свое розыскное дело закроют в связи со смертью разыскиваемого. Одни плюсы! Выздоравливай.

Феклистов ушел. Андрей припал к кружке с водой, очень хотелось пить. Утолив жажду, откинулся на подушку и уснул. Сказывалось нервное напряжение последних недель. А проснувшись, увидел на тумбочке рядом с кроватью несколько апельсинов. Редкость большая. Кто бы мог принести? Спросил вошедшую медсестру.

– К вам же приходили двое посетителей, вот один из них!

– Который?

Андрей о Феклистове подумал.

– В форме, строгий такой.

Удивлению Андрея не было границ. Неужто гэбэшник? Больше посетителей в форме не было. Раз так – после выздоровления надо зайти, поблагодарить человека.

– На словах что-нибудь передал?

– Сказал – витамины вам нужны.

– Угощайтесь.

– Что вы! Вам самому надо.

– Дети есть?

– Девочка.

– Вот ее угостишь.

Медсестра поколебалась, но искушение было велико, взяла один, сунула в карман.

– Спасибо.

– Девочке привет!

Апельсины появились в Москве перед Новым годом, а в Балашихе Андрей их не видел ни разу. Взял один, понюхал. Сразу детские воспоминания нахлынули. Мать, отец и он, все еще рядом, когда все были живы и войны в помине не было. Сентиментальным себя не считал, а сейчас слезы на глазах выступили.

Сколько жизней проклятая война унесла, сколько судеб поломала, скольких сиротами, калеками оставила! Да и сам он изменился. До войны мечтательным юношей был, а пошел на фронт, за считаные месяцы мечты и иллюзии ушли. Внешне слегка повзрослел, а внутри, особенно после разведки, совсем другой человек. Жесткий, беспощадный. А как романтиком остаться, если выживать приходилось под бомбами и снарядами, когда в рейдах глотки ножом резал немцам? Не все немцы по желанию в армию пошли, не все пытали, жгли.

Деформировалась душа. Вот сегодня убил Гурина. Враг, предатель, душегуб. А ничего в душе не шевельнулось, как таракана зловредного прихлопнул. На фронте взрослеют быстро, кто успеет. Там или ты врага убьешь, либо он тебя, без вариантов. С фронта уже тертым мужиком пришел, а внешне – молодой человек. Кто слаб на фронте был либо не под той звездой родился, там и остались, в сырой земле. На фронте в Бога, случай, Провидение начинали верить самые убежденные атеисты и скептики.

На второй день рука болеть меньше стала, убавилась слабость, в кровати садиться стал. А вставать не получалось. Попробовал опереться здоровой рукой о спинку кровати, подняться, тут же плюхнулся на кровать. Голова кружилась, колотилось сердце. Выходит – рано, надо набраться сил. Вечером приехал Феклистов, когда уже стемнело за окном.

– Привет! Ты как?

– Уже героем, в кровати сижу.

– Небось на медсестричек уже заглядываешься?

– Не спеши, мне бы до сортира дойти.

– Ну вот, я ему о высоком, а он о прозе жизни.

– Как в райотделе?

– Крутимся помаленьку. А кто это тебе апельсины принес? Зазноба?

– Я вместо нее на вокзале Гурина встретил, сам знаешь, чем кончилось. А про апельсины – не знаю. Медсестра сказала – в военной форме приходил.

– Неужели гэбэшник? Лопни мой мочевой пузырь, не верится!

Николай взял апельсин, повертел его в руках, понюхал.

– Новым годом пахнет. Знаешь, чем пахнет Новый год? Елкой и апельсином, конфетами еще.

Николай залез в карман куртки, вытащил пакетик.

– Конфеты. «Раковые шейки» называются. Больничная-то еда скудная. Умереть на ней не умрешь, но и здоровее не станешь. Приварок нужен обязательно. Ну, я побежал. Кражи квартирные пошли. За сутки – три, так что ты не залеживайся.

– Фи, кражи! Я больше по изменникам Родины работаю.

Феклистов изменился в лице.

– Правду скажи – блатовал?

– Ты о чем?

– К себе перейти.

– Не понял.

– Ну – гэбэшник этот.

– У нас даже разговора не было.

– Ох, чую – подкатывает к тебе. Они же там соломку мягко стелют, а спать жестко.

– Выбрось из головы.

– Ловлю на слове. Выздоравливай.

Феклистов убежал. И ведь как в воду смотрел. Третьим днем Андрей вставать стал, держась за стенку в коридоре, добрел до туалета. Послушал в курилке разговоры пациентов. Все больше о болезнях говорили. Андрею неинтересно про аппендициты и грыжи слушать, в палату побрел. Дверь открыл, а там лейтенант-гэбэшник на стуле раскачивается по-хозяйски.

– Добрый день, Андрей Михайлович!

– Здравствуйте.

– Зачем же так официально? Как здоровье?

– Понемногу выкарабкиваюсь.

– Вам привет и наилучшие пожелания мое начальство передает.

– Спасибо.

Засунули бы они свои приветы в… известное место. Приходилось на фронте Андрею пересекаться со Смершем. Разные люди были. Порядочные и сволочи, как везде. Одни сразу пистолетом в зубы тыкали, за человека тебя не считали. Другие разбирались спокойно. Андрей сам свидетелем был, когда наш «Т-34» подбили, но не подожгли. Экипаж машину покинул, так им самовольное оставление поля боя пришили.

– Надо было из танка огонь из пушки вести, атаку поддерживать, – назидал контрразведчик.

А фронтовики знали: подбитый танк – отличная мишень для немецкой артиллерии. И горит танк, хоть и железный, очень быстро. Не успел выбраться из горящей машины за пять-десять секунд, значит, живым сгоришь. Выслуживались некоторые, награды себе в тылу зарабатывали. А танкистов тех перед строем расстреляли. Андрей до сих пор их лица помнил. Поэтому в ГБ идти принципиально не желал. Он уже понял, зачем лейтенант пришел.

– А еще мое начальство с областным руководством милиции созванивалось. Пусть представление пишут – а мы со своей стороны ходатайство поддержим. Пора тебе лейтенантом быть, а ты все в младших.

– Кто не хочет расти?

Звездочки на погонах, конечно, приятно. Только в армии за звание и должность платят, а в милиции – нет. Морально приятно, но Андрей бы предпочел повышение денежного довольствия.

– Правильно понимаешь. Заслуженный человек, на фронте разведчиком был, имеешь награды и ранения. Тебе самая дорога к нам.

Ой как угадал Феклистов! Подкатился гэбэшник, ловко подъехал.

– А что? Выздоровеешь, поговорим.

– Для начала до сортира научиться ходить надо.

Лейтенант засмеялся.

– Я с хирургом говорил. Рана затягивается, кровопотеря, правда, большая. Но через две недели как огурчик будешь.

Лейтенант поднялся:

– Желаю выздоравливать.

– Спасибо.

Гэбэшник вышел, вот же… и про службу в разведке знают, и про награды. Опер им нужен с опытом, это и к бабке не ходи.

Прав был Феклистов, не ошибся. ГБ палец в рот не клади, мигом схарчат всего без остатка.

Положа руку на сердце – недолюбливал Андрей госбезопасность. Нужна была такая служба, как любому государству, но без перегибов.

На пятый день уже смог прогуливаться. Сразу в палату к раненному на вокзале постовому зашел, проведать.

– Привет, собрат по несчастью.

– Здравствуйте.

На Андрее серый больничный халат, из-под которого голые ноги торчат и тапочки без задника кожаные – «ни шагу назад». Придумали больничные острословы.

– Вы как здесь? – спросил постовой.

– Да как и ты, один человек нас в больничку спровадил.

– Поймать бы его! – скрежетнул зубами постовой.

– Не получится, рассчитался я с ним за нас с тобой, за десятки, а то и сотни безвинно убиенных. Застрелил я его.

– Правда? – оживился постовой.

– Шесть пуль из «кольта»! После такого не живут.

– Мы тогда с вами как кровные братья.

– Вроде того. Держи апельсин. Выздоравливай. Теперь часто видеться будем.

– Да я после такого известия быстро на поправку пойду. Правильно наши сказали.

– Кто наши и что сказали?

– Из транспортной милиции. Говорят, вас сотрудники и уголовники Стрелком называют.

– Слышал, и не скрою – доволен. Пусть мразь боится.

Постовой попытался сесть в постели.

– Лежи, тебе нельзя.

– Товарищ Фролов, возьмите меня к себе в отделение.

– Ты выздоравливай пока. А еще скажу – коли до стрельбы дошло, это плохо. Сработали мы некачественно. Живым взять надо, допросить, подельников на чистую воду вывести, под суд отдать. Ну а если с оружием в руках подонки разные сопротивляются, тогда стрелять на поражение.

– Спасибо, товарищ Фролов!

– Не благодари, одному делу служим.

Парень был помоложе Андрея года на четыре-пять, но опер чувствовал себя рядом с ним чуть ли не пожилым – по опыту, знаниям.

А вечером неожиданность. Медсестра вошла, спросила.

– Вы женаты?

– Хотите замуж за меня выйти? – пошутил Андрей.

Медсестра фыркнула негодующе:

– Вот еще!

– Не нравлюсь?

– Все мужики одинаковы, как оклемаются немного, заигрывать начинают. А там к вам жена, между прочим, рвется. Пускать?

Андрей удивился, но вида не подал. Женат не был никогда, откуда жене взяться? С однофамильцем спутали?

– Пускать.

И одеть-то нечего. Из-под халата затрапезного худые волосатые ноги торчат. А женщину, пусть это и ошибка, в таком виде встречать не подобает. Андрей скинул халат, улегся под одеяло. Все-таки он раненый, ему позволительно.

По коридору стук каблучков, открылась дверь, на пороге возникла Мария. Вот уж кого он не ожидал увидеть. Если не кривить душой – надеялся, но гнал от себя такие мысли. Мимолетное знакомство, кто он для нее?

– Добрый вечер!

– Жена пришла! – пошутил Андрей.

– В больнице санитарки такие мегеры, не пускали ни в какую. Пришлось неправду сказать.

– Да вы проходите, садитесь. А как же ваши принципы? Неправду не говорить?

– Для доброго дела можно.

– Как вы узнали, что я здесь?

– По городу слухи ходят о перестрелке. Говорят – куча трупов. Меня в милицию вызывали сегодня, как потерпевшую. Начальник ваш по телефону с кем-то говорил, сказал, что вы в больнице.

– Болтун Феклистов!

– Если вам мое посещение не по нраву, я могу уйти.

– Нет, что вы, Мария! Я рад вас видеть, честное слово.

– А рана у вас серьезная?

– Ногу отрезали, рука искалечена, – с серьезным лицом сказал Андрей.

Увидел, как в ужасе расширились глаза девушки. Она сразу посмотрела на одеяло в конец кровати. Андрей подтянул одеяло, пошевелил обеими ногами. Девушка покраснела от возмущения.

– Этим не шутят, я уже испугалась. Правда-правда, у меня даже сердце закололо. Я могу и обидеться.

– Экая вы обидчивая. Расскажите лучше, как учеба идет.

– Хорошо. Скоро сессия, экзамены сдавать будем. У меня в зачетке одни пятерки.

– Умная жена кому-то достанется, – вздохнул Андрей.

– А вы не женаты?

– Увы, не сподобился.

Повисла неловкая тишина.

– Я, пожалуй, пойду, – поднялась со стула Мария.

– Скучно вам со мной.

– Что вы!

Ага, все-таки не безразличен. Узнала о ранении и пришла. А может, только визит вежливости?

– Время позднее, в самом деле, пора идти, – вздохнул Андрей. – Приходите завтра.

– А можно?

– Конечно.

– Я пойду, а то мама волноваться будет. Вы пирожки любите?

– Если домашние, то да.

– Выздоравливайте.

Вот же балбес, укорил себя Андрей.

Девчонка молоденькая совсем, а он ее отрезанной ногой пугать вздумал. Неизбалованна, умна, немного с гонором, но это маска, прикрытие. Черт, нельзя упустить. Душа чистая, чем не жена. Подумал и испугался. Может, он ей не нравится? От грабителя спас, потому и пришла.

Следующим вечером он уже настолько осмелел, что вышел на крыльцо, уселся на лавочке. Для такого случая выпросил штаны у сестры-хозяйки. Не свои, больничные, байковые, от пижамы.

– Понимаете, сестричка, любовь всей моей жизни придет проведать, а я можно сказать в неглиже почти.

– В чем? – не поняла сестра-хозяйка.

– В непотребном виде.

– Сейчас все мужики в приглядном.

– Там холодно, на улице.

Последний довод убедил.

– Завтра вернешь!

– Непременно.

На улице в самом деле прохладно. Но ждать пришлось недолго. Показалась Мария.

– Здравствуйте, Андрей. Вы же замерзли!

– Воздухом дышал, полезно. Однако свежо. Лучше в палату. Вчера на соседнюю койку подселили пациента, особо не поговоришь.

Но сосед проявил деликатность. Увидев Андрея с девушкой, вышел из палаты. Мария развязала узелок. Запахло вкусно.

– Мама испекла, я только из института. С картошкой эти, а эти – с капустой. Ешьте, пока теплые.

Андрей откусил один, понравилось, принялся за второй.

– А вы чего же не едите?

– Мама для вас старалась.

– Нет, так не пойдет, давайте вместе.

Видимо, Мария дома поесть не успела, торопилась. Вдвоем все пирожки «уговорили».

– Путь к сердцу мужчин лежит через желудок, – пошутил Андрей. – Отныне я ваш навеки.

Девушка покраснела.

– Шутки у вас солдафонские.

– Что делать? Институтов я не кончал, а дело наше грубое, я милицию имею в виду.

– Прощаю на первый раз.

– Тогда серьезный вопрос. Я вам нравлюсь?

– Нравитесь, но я вас совсем не знаю.

– Тогда выходите за меня замуж.

Девушка растерялась:

– Вы это серьезно или опять шутите?

– Серьезно.

– Мы так мало друг друга знаем. Боюсь, мама не одобрит такого скоропалительного решения.

– Выйду из больницы, познакомите меня с мамой. Мы же не завтра в ЗАГС пойдем. Но застолбить место надо. В институте парней полно, небось. Как бы кто не отбил.

Мария пунцовой сделалась.

– Никогда не думала, что мне в такой обстановке предложение сделают.

– Зато запомните надолго, детям своим рассказывать будете.

У Марии слезы на глаза навернулись.

Андрей пошутить хотел, а девушка сказала серьезно:

– Жаль, что папа не дожил.

– Это да, как и тысячи других. Вам еще повезло, мама осталась. А у меня только тетка в Москве.

У Марии слезы потекли.

– Э, так не пойдет! Вы тяжелобольного человека приободрять должны, а у вас глаза на мокром месте.

– Простите.

Мария достала платочек, вытерла глаза.

– Я пойду.

– Маме большое спасибо за пирожки. Купила зятя, так и передайте.

Рана заживала быстро. Сказывались молодость, отдых, регулярное питание. Настал день выписки. Хирург предупредил – пару недель нагрузку на руку не давать, усиленно питаться, чтобы полностью восстановить кровопотерю. А как усиленно? Иной раз удается только позавтракать, а потом завертишься по срочным делам. Хватишься, когда уже вечер, темно. Столовая уже заперта, а в комнате общежития ни крошки, даже тараканам поживиться нечем.

Сестра-хозяйка выдала ему одежду. Андрей опечалился. Рубашка и куртка порезаны, в крови. В такой одежде только людей пугать.

Ну, рубашка запасная в общежитии есть, а с курточкой проблема. И кровь на ней впиталась, засохла, не отстирать. Расстроился. Не дешево куртка стоит, да и поискать надо.

Пальто дорогие, и неудобно в них, длинные полы мешают. В милиции выдают форму, сотрудники уголовного розыска одевали ее только на смотры, построения к государственным праздникам и на торжественные собрания. Для постового форма обязательна, народ должен видеть представителя власти, знать, к кому обратиться. У сотрудников угро служба скрытная, форма только мешает. Постоял у больницы, да и направился в райотдел, с надеждой, что Феклистов что-нибудь придумает. Он местный, все и всех знает.

Николай был на месте, скрипел пером по бумаге.

– Какие люди! Заходи, тебя выписали?

– Как видишь.

– Ну и видок у тебя, Андрей!

– Затем и пришел. Помоги куртку купить.

– Ты иди к бухгалтеру, денежное довольствие для начала получи. А я пару звонков пока сделаю.

Андрей первую зарплату на новом месте получил, аж пятьсот семьдесят два рубля.

Купюры большие, с ладонь. Сложил вдвое, сунул в карман – оттопыривается. Вернулся в кабинет угро. Феклистов руки потирает.

– Договорился, едем.

– Не знаю, хватит ли денег.

– Если не хватит – одолжу. Сам видишь – ты на пугало огородное похож, а не на представителя власти.

Сели на мотоцикл, заехали на окраину, в промышленную зону. Заборы, заводы, дым из труб. Остановились у обшарпанных ворот. Охранник в будке встал.

– Вход по пропускам!

– Мы из милиции, – Феклистов сунул под нос сторожу удостоверение.

– Проходите. А этот с вами?

– Со мной.

Когда отошли от ворот, Николай повернулся к Андрею.

– Видишь, тебя за милиционера не принимают.

Феклистов тут явно бывал, шел уверенно, петлял по закоулкам среди глухих каменных коробок зданий.

Вошли на какой-то склад. Кладовщица из каморки выскочила с улыбкой.

– Николай Иванович! Рада вас видеть. Могли бы и без звонка заглянуть.

– Некогда. Нужда привела. Сотрудника привез. В схватке с бандитами пострадал, только из больницы. Приодеть человека надо.

– Пальто?

– Курточка.

– Есть. У вас какой размер?

– Наверное, сорок восемь.

Что на фронте, что в милиции форма была в большинстве своем одного, самого ходового – сорок восьмого размера. На фронте и ботинки и сапоги тоже имели сорок второй размер. Каждый выкручивался сам.

Кому обувь велика – газеты в носок заталкивал. Гимнастерка болтается, так складки сзади под ремень собирали. А еще обувь с убитых зачастую снимали. В начале войны бойцы в ботинках с обмотками ходили. Неудобно – не то слово. Пойдешь в атаку, а обмотка размоталась. Поэтому сапоги были самым желанным трофеем. У немецких солдат сапоги удобные, кожаные, на подошвах подковки, голенища широкие. Немцы в атаке туда запасные магазины совали, гранаты с деревянными ручками. Наши диски от автоматов не в каждый карман влезали, а в сорок первом – в сорок втором годах сумок для магазинов не было. Диски в сидорах носили, забирали у немцев сухарные сумки холщовые.

– Похоже – в самый раз будет!

Кладовщица сняла с полки черную суконную куртку. Андрей надел, пуговицы застегнул.

– Не, не так, – сказал Феклистов. Руки в локтях согни, разведи. Не мешает, не жмет?

– Нормально.

– Длина устраивает?

– Вполне.

– А вы пройдите к зеркалу.

В темной каморке кладовщицы зеркало настенное с пожелтевшими от времени краями. И свет от сорокасвечовой лампочки тусклый. Но понравился сам себе Андрей. Бледновато лицо, но это пройдет. А так – высок, ладен, куртка сидит хорошо.

– Беру. Сколько стоит?

– Пятьсот пятьдесят. Пройдите в бухгалтерию, я сейчас накладную выпишу. А потом с чеком ко мне. А то сторож у ворот не выпустит.

Кладовщица рассказала, где бухгалтерия.

Андрей оплатил, в куртке новой вышел за ворота. Старую куртку выкинуть хотел, Феклистов остановил.

– Не торопись, пригодится.

– Зачем? Рукав в лохмотья, окровавлен.

– Отдашь портнихе какой-нибудь, она материал похожий подберет, рукав новый сделает, потаскаешь еще. А новая куртка для выхода будет.

Разумно. Но и к швее идти не раньше следующего месяца. После покупки обновки осталось от зарплаты двадцать два рубля, а жить целый месяц. Николай как будто мысли его прочитал.

– Не дрейфь, прорвемся.

– Ты где с кладовщицей познакомился?

– О, долгая история. Сына ее из большой передряги вытащил. В нехорошую компанию попал. Повязали их, уркаганы опытные хотели вину на него свалить, «паровозом» сделать. Расстрельная статья светила, в итоге дали три года. Она как мать этому рада. Могли шлепнуть запросто. А парень хороший, только мусора в голове много. Ничего, сейчас матери письма хорошие пишет. Вернется – помогу на работу на какой-нибудь завод устроиться, еще человеком станет.

После освобождения из тюрьмы или лагеря кадровики на работу брали с неохотой. Человеку только в артель или снова на кривую дорожку. С рецидивистами понятно, лагерь их не перевоспитает. Но были же случайно оступившиеся. Помоги немного, поддержи вовремя – и не будет еще одного закоренелого вора или грабителя.

Николай подвез Андрея к общежитию.

– Сегодня отдыхай, а завтра жду на службу.

– За помощь спасибо.

– Не стоит.