Текст книги "Корсар"

К моему удивлению, среди моих пациентов появился и татарин Ахмед. Самый настоящий – в тюбетейке, халате, шароварах. Вот только оружия у него не было. По-русски он говорил сносно, но, как и все татары, для которых русский язык не родной, не выговаривал шипящие звуки.

Оказалось, был он купцом, имел своё судно, а ко мне пришёл из-за мучающей его грыжи. После осмотра я удивился:

– Да как же ты ходишь? У тебя ведь грыжа размером с голову.

– Ай, мучаюсь, не живу, однако четырёх жён и многих детей кормить надо.

– Операцию делать надо, удалять грыжу.

– Больно, однако! И боюсь я.

– Не зарежу, не переживай.

В остальном здоровье его не вызывало опасений, и мы договорились, что пока племянник его, Есукей, с судном пойдёт в Москву торговать, он прооперируется.

С утречка я уложил его на стол, напоил опием, вскрыл грыжевой мешок, ушил мышцы грыжевого кольца, затем кожу. Сюда бы сетку лавсановую – для верности, да где же её взять.

Неделю татарин был под моим наблюдением. Когда я снял швы, то порекомендовал ему не таскать тяжести.

Татарин походил по комнате – было немного больновато, но ничего не мешало.

– Ай, какой замечательный лекарь! Всем в Казани расскажу.

– А ты собирай больных и привози сюда, будешь деньги за перевоз с них брать. Тебе выгодно – не только товар везти, но и назад их забрать – после того, как расторгуешься и новый товар купишь. Судно деньги приносить должно.

– Ай, как верно говоришь! Просто замечательно придумал!

Забегая вперёд, скажу, что Ахмед и в самом деле стал привозить из Казани пациентов – сначала двоих, потом их число стало увеличиваться. Казань – город большой, и страждущих много.

В конце концов татарин купил небольшое одномачтовое судёнышко, перегородил трюм, сделав подобие кают, и возил теперь только пациентов ко мне, отдав грузовое судно в аренду племяннику Есукею.

– Ай, как хорошо, – говорил при встрече он. – Живот не болит, деньги зарабатываю благодаря тебе. Видно, тебя мне Аллах послал, да продлит он годы твоей жизни.

А уж мне-то как хорошо – пациентов искать не надо, стабильно, партиями по восемь-десять человек возит татарин.

Трудиться теперь много приходилось, но и злата-серебра в кошеле заметно прибавлялось. Хотя татары казанские были уже под рукой Иоанна Васильевича, цену я с них брал, как с иноземцев, памятуя, сколько бед принесли набеги татар на нашу землю.

И ещё одна причина была, по которой татары охотно ехали ко мне – я знал татарский. Конечно, за годы отсутствия контактов он подзабылся, но, снова общаясь с ними, я вспомнил язык быстро. И теперь лопотал, как и прежде.

Я стал замечать: чем больше работал, тем больше возникало новой работы. Осмотр, операции, перевязки – просто какой-то бесконечный круговорот дел. Дошло до того, что все мои пациенты становились на одно лицо. Я стал опасаться – как бы их не попутать – кому что делать, хоть карточки заводи.

В свою бытность в той жизни врачи проклинали засилье бумажной работы, а тут мне уже неоднократно приходила в голову мысль – а не начать ли мне делать записи?

Приступал я к работе рано, трудился до обеда, потом – часовой перерыв, и заканчивал, когда начинало темнеть, поскольку ничего не было видно. Не работать же при свечах? Тем более что дни становились короче, и темнело с каждым днём всё раньше.

Вымотанный работой, я решил устроить себе выходной. Послеоперационных больных, требующих постоянного внимания, не было, да и Ахмед на судне придёт с новой партией болящих не раньше, чем через три дня.

Рано утром я сел на застоявшегося коня и погнал его в усадьбу Матвеевых.

Боярыня и её отец встретили меня приветливо.

– Что же ты нас забыл? – укорила меня Варвара. – Обещал бывать, а сам?

– Прости, Варенька, дел невпроворот. Вот устроил себе день отдыха – и сразу к вам.

Варю поддержал отец.

– Осень не за горами, дороги развезёт – тогда даже при желании к нам не добраться.

После небольшого обеда решили мы с Варей прогуляться. Не спеша прошли по мосткам через ручей, потом по опушке леса. Хорошо-то как в лесу! Воздух свежий, пахнет травой, листьями. Деловито летают жучки, стрекочет неугомонная сорока, в кустах поют невидимые птицы.

Уселись на берегу небольшого ручья. Поговорили о том, о сём. Я рассказал ей несколько смешных историй. Варя улыбалась, и ямочки на её щеках выглядели очень мило. Дочь боярская оказалась довольно грамотной, рассказывала, с каким удовольствием читала книги – разные, почти все рукописные в это время, и производила приятное впечатление живостью ума и своей непосредственностью.

Мы вволю наговорились. Никаких поползновений приобнять или как-то сблизиться я не делал, помня предостережение Велимира о строгих нравах отца Вари. Мне было приятно пообщаться в спокойной обстановке расслабленности и отдыха. Да и некоторая доля ответственности была – всё же боярская дочь, не холопка. Не для того я её отбивал у злодея Сорокина, чтобы вот так просто взять и изнасиловать в кустах.

– Пора! – с грустью произнесла Варя. – А то папенька беспокоиться начнёт.

Мы побрели назад к дому. В целости я сдал её с рук на руки боярину. Тот ревниво оглядел дочь и, видимо, не нашёл повода придраться.

Холоп подвёл мою лошадь, мы тепло попрощались, и к вечеру я уже был в городе.

Улёгшись в постель, я снова и снова вспоминал события прошедшего дня, силясь понять – что меня привело в дом боярина Матвеева? Нравилась ли мне Варя? Пожалуй, да. Но форсировать отношения пока не хотелось, слишком саднила душевная рана от расставания с Дарьей и сыном.

События последующих дней враз перевернули мой уже ставший привычным жизненный уклад.

С очередным рейсом пришёл татарин Ахмед. В приёмную комнату он обычно входил первым, постучавшись, говорил – сколько человек доставил и интересовался, кого из пролеченных больных можно забрать назад. Потолстел Ахмед, халат дорогой купил. Я подозревал, что с пациентов он хорошо берёт за перевоз и доставку к лекарю. И заходил он ко мне больше для поднятия своего авторитета среди соплеменников. После покорения Казани Иоанном Грозным присмирели татары, поутихли, однако же память о владычестве и силе Казанского ханства и о многочисленных русских рабах ещё была сильна.

В этот приезд после уже обычного стука в дверь Ахмед вошёл спиной вперёд и пропустил в комнату знатного мурзу. Это определялось с первого взгляда – богатая одежда, надменное лицо, презрительный взгляд раскосых глаз. Не знаю, на какой приём рассчитывал мурза, но вставать и кланяться я не собирался.

Ахмед услужливо пододвинул мурзе стул и вышел. Гость молча смотрел на меня, видимо оценивая.

– Я мурза татарский Камчи-нойон. Послан визирем. Сможешь помочь?

– Ты не сказал суть дела, мурза.

Разговор шёл на татарском – видимо, Ахмед предупредил о моём неплохом знании языка Камчи-нойона.

– Откуда ты знаешь мой язык, урус? В плену был?

– Довелось, – нехотя признал я.

Татарин бросил взгляд на моё левое ухо.

– Не вижу отметины от серьги раба.

– И не увидишь. Я был лекарем у достойного человека и лечил самого визиря, получив в благодарность перстень и свободу.

– Когда же это было?

– Очень давно, мурза, когда тебя ещё не было на свете.

– Сколько же тебе лет?

– Сколько дашь, все мои.

– Дерзишь? – вспылил мурза.

– Не забывайся! Я у себя дома, а ты в гостях у меня. Могу и обидеться.

– Прости, – отступился мурза. – Погорячился.

– Давай ближе к делу, меня люди ждут.

– А, подождут, – брезгливо махнул рукой мурза.

– Мне решать, – не удержался я.

– Так вот, – взяв себя в руки, продолжил мурза, – заболел визирь. Не знаю чем, только сходить на двор по малой нужде не может. Прислал меня, чтобы уговорить тебя ехать в Казань.

– Ни за что!

Мурза забеспокоился. Видимо, ему был дан строгий наказ – без лекаря не возвращаться. А зная крутой нрав их ханов, визирей и прочего властного люда, я не сомневался, что в случае невыполнения наказа мурза мог запросто лишиться головы.

– Мы хорошо заплатим!

– Хорошо – это сколько?

– Десять золотых.

– Дёшево визирь ценит мою и свою жизни.

– Пятьдесят! – сразу накинул мурза.

– Деньги они, может быть, и заплатят, только кто даст мне гарантию, что я с деньгами и живой вернусь назад?

– Я слово даю.

– Слово, данное правоверным неверному, недорого стоит.

Мурза задумался. Я решил прервать мысли посланника визиря.

– Пятьсот монет золотом, и ты сам останешься заложником.

– Пятьсот – это много!

– Жизнь и здоровье визиря стоят дороже. К тому же я уверен, что местные лекари уже пытались лечить визиря. Теперь у него просто нет другого выхода.

Я не желал уступать. В конце концов я не отказывал в лечении даже бедным крестьянам, у которых не было и медной полушки. Но визирь – человек не бедный, и к тому же злата-серебра награбили в своё время татары у соседей немерено, пусть теперь поделятся.

– Якши, будут деньги, – решил мурза.

– Сначала деньги, потом стулья, – некстати вспомнил я фразу из Ильфа и Петрова.

– Какие стулья?

– Ты ослышался. Давай деньги вперёд и муллу с Кораном.

– Зачем?

– Слово мне дашь на Коране, что живым вернусь.

– Я охрану тебе дам – у меня воины есть.

– Муллу и слово, причём поклянёшься на Коране, – повторил я.

– Ай, какой ты неуступчивый.

– Жизнь научила.

– Якши. Я ухожу искать муллу, но я вернусь.

Мурза поднялся и вышел. Теперь он не выглядел таким надменным.

Я начал осмотр татар, доставленных на судне Ахмедом.

После полудня мурза заявился снова. Где уж во Владимире он нашёл муллу – для меня загадка, но он его привёл – в зелёном халате, белой чалме и с Кораном в руках.

Мурза, положив руку на Коран, торжественно поклялся, что воины его будут охранять моё тело, как его самого.

– Ладно, – согласился я. – Деньги давай.

Мурза вытащил из-за пояса увесистый кошель, бросил его на стол. Я демонстративно пересчитал монеты. Мурза был красен и недовольно сопел. Но желание угодить визирю пересилило всё.

Сумма была действительно громадной. И где только мурза их взял, неуж с собой привёз? Стало быть – хитрил, начиная торг с десяти монет.

Мулла ушёл, бормоча под нос суры Корана.

– Тебя будут сопровождать два моих воина. Как пройти к визирю, они знают. Я остаюсь в городе, на постоялом дворе. Так?

– Всё верно. Когда ехать?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Буду вскоре готов.

Мурза вышел, и из окна я видел, как он что-то объяснял своим людям.

Я собрал сумку с инструментами. Долго держал пояс с саблей в руках, раздумывая. По мусульманским обычаям неверный не имеет права носить оружия, с другой стороны – Казанское ханство теперь называется Казанским царством и находится под тяжёлой дланью Иоанна Васильевича.

Решил всё же оружия не брать. Есть воины для охраны, а если что с визирем пойдёт не так, оружие не поможет.

Вздохнув, я убрал саблю в шкаф. Всё-таки привык я путешествовать с оружием – чувствуешь себя защищённым.

Выходя, я оглядел комнату. Ёлки-моталки, кошель с деньгами открыто лежит на столе, прямо как для татей положен. Я сунул кошель под шкаф. Хранилище ненадёжное, но ничего лучше я в данный момент придумать не мог.

Я вышел из дома и запер дверь. Больше меня здесь ничто не удерживало. С пациентами я определился – больных, нуждающихся в срочном лечении не было, и Ахмед взял на себя заботы по их устройству до моего возвращения из Казани.

Мурза указал пальцем на воинов.

– Они головой отвечают за тебя – должны охранять и везде сопровождать. Их долг будет исполнен по возвращению во Владимир, и да поможет тебе Аллах!

И только я повернулся к калитке, как он добавил по-русски – видимо, для того, чтобы не поняли воины.

– Хабиб, ты постарайся! Очень тебя прошу. Я не только головой рискую. Умрёт визирь – сторонники султана в Османской империи голову поднимут, опять война начаться может.

Я поднял руку, дав знать, что услышал и понял его.

Когда мы спустились к пристани, около неё одиноко стоял маленький кораблик Ахмеда.

Едва я ступил на палубу, как сбросили швартовы, и судно отчалило. На стремнине корабль развернулся, команда подняла паруса и, подгоняемые течением и ветром, мы начали плавание.

Кораблик был мал, но ход имел хороший. Мне, как гостю Ахмеда, на судне отвели самую лучшую каюту, но и она была не больше четырёх квадратных метров: узкая койка, скамейка, намертво прикрученная к палубе – и всё.

Ахмед старался угодить – сам принёс чашку действительно вкусного плова и пиалу с зелёным чаем. Давно я его не пил, уж и вкус забылся. Если чёрный ещё привозили изредка купцы из Синда, то зелёного я здесь прежде не видел.

С поклоном забрав чашку и пиалу, Ахмед поинтересовался:

– Не нужно ли чего ещё?

– Спасибо за заботу, Ахмед, ничего больше не надо. Теперь отдохну.

– Я распорядился, чтобы никто не потревожил твой сон, уважаемый.

Ахмед исчез, а я вытянулся на койке и сразу уснул. Напряжение от работы давало о себе знать, а голову я должен был иметь свежую – всё-таки предстоит серьёзное дело, и если татарский вельможа умрёт, головы лишусь не только я, но и мурза, и Ахмед, и другие. Их головы меня беспокоили меньше всего, а вот своя…

Через три дня на четвёртый судно мягко стукнулось о причал Казани.

Поблагодарив Ахмеда, который расплылся в довольной улыбке, я сошёл на берег в сопровождении двух воинов.

С интересом я смотрел на город со стороны реки. Мне ведь пришлось здесь побывать очень давно – пленником, и удалось выбраться живым. На стенах были видны проломы от штурма Казани русским войском, ныне заложенные камнем, но тем не менее ясно различимые.

Мы пошли к городу. Воины из охраны шли впереди и расталкивали толпу идущих в город людей. Крестьяне, ремесленники, мелкие лоточники безропотно уступали дорогу.

Миновав городские ворота, у которых стояли русские стражники, мы вошли в город и направились к дому визиря, вернее, ко дворцу, дом – это слишком скромно звучит для такого большого и величественного сооружения.

В Казани за интересами России бдел наместник русского царя, для пригляда – с небольшой ратью, но правили по-прежнему татары.

Воины постучали в ворота, вошедшему слуге сказали, что прибыл русский лекарь, и нас немедленно впустили. Мы остались стоять во дворе, осматривая дворец; рядом журчал фонтанчик, в бассейне которого плавали золотые рыбки. Главное здание дворца было обложено красивыми плитками, образующими затейливый орнамент.

Вскоре слуга вернулся и с поклоном пригласил меня во дворец.

Воины остались во дворе, а я пошёл за слугой, поражаясь роскоши и благолепию дворца. Полы везде были устланы коврами, так что звука шагов не было слышно.

Перед одной из дверей застыли два татарских воина в начищенных до блеска доспехах.

Слуга постучал, и, получив соизволение войти, пропустил меня внутрь, оставшись в коридоре.

В огромной комнате стояла деревянная кровать под балдахином, на которой возлежал упитанный вельможа. Стоявший рядом мальчик без устали работал опахалом из перьев.

Лицо у татарского вельможи было одутловатым, он страдальчески кривился.

– Ассалам алейкум! – поздоровался я.

Вельможа пробормотал невнятно ответное приветствие.

Я опросил его, как мог. Состояние пациента было неважным – видно было, что болезнь запущена.

После осмотра опасения мои подтвердились. Я сидел на низком пуфике и раздумывал – что мне делать? Положение было шатким: делать операцию – болезнь зашла далеко, могут сдать почки; не делать – пациент долго не протянет. В условиях современной клиники таких выходить можно – неделю на подготовку, вывести мочу катетером, поставить цистостому, лекарствами поддержать. А тут? И уйти могут просто не дать.

Я вышел в коридор и велел слуге позвать кого-либо из родственников – желательно старшего сына. С женой разговаривать бесполезно – у него их наверняка целый гарем, да и к голосу женщины кто будет прислушиваться: страна-то мусульманская.

Вскоре подошёл сын, статный черноусый татарин в богатых одеждах. Мы зашли в небольшую комнату по соседству, и я объяснил ситуацию.

– На всё воля Аллаха! – воздел руки к небу сын визиря. – Делай, что сможешь, и да поможет ему Всевышний. О мастерстве твоём мы наслышаны, и думаю, ты приложишь всё своё умение.

Я объяснил, что мне надо. Сын визиря выслушал меня, кивнул.

– Присядь, подожди, вскоре всё необходимое принесут.

Спустя недолгое время меня позвали, и в комнате визиря я увидел всё, что мне было нужно для операции – белый холст, посуду в виде маленького ведёрка, жбан с хлебным вином.

Мальчика с опахалом попросили выйти за ненадобностью, но старший сын визиря захотел остаться – посмотреть. Ну что же, это его право.

Я накапал настойки опия, дал выпить визирю. Отключился он быстро – организм совсем ослаб.

Я вымыл руки хлебным вином, обильно смочил и обтёр операционное поле. Троакаром – подобием толстенной иглы – проколол переполненный мочевой пузырь и еле увернулся от хлынувшей струи зловонной застоявшейся мочи. Ого! Да у него в пузыре чуть ли не литр был!

С помощью сына визиря я поменял промокшие простыни и обтёр тело визиря хлебным вином.

Сделал разрез, перевязал кровоточащие сосуды. Вскрыл стенку мочевого пузыря! Ба! Громадная аденома размером с яблоко! Как он только жил?

Медленно, миллиметр за миллиметром, я принялся вылущивать опухоль из капсулы. Подкравливало. Я то и дело осушал рану. Надо поторапливаться – визирь дует живот, пульс частит.

Наконец операция закончена.

В поту, с окровавленными руками я уселся на пуфик. Теперь бы сигарету – было бы в самый раз! Только где её взять?

Немного передохнув, я перевязал пациента. Сильный мужик! В его состоянии не каждый бы операцию перенёс. Значит, милостив его Аллах! Но операция – полдела, теперь его выходить надо.

Потянулись бессонные, беспокойные ночи.

На третий день у визиря поднялась температура. Случилось то, чего я опасался больше всего – уретральная лихорадка.

Вновь – через слугу – я позвал сына больного.

– Травы нужны.

– Лучшие травники Казани к твоим услугам.

И здесь, почти на ровном месте, возникла проблема. Названия трав я знал, но по латыни. Кое-как смог назвать их по-русски. Однако вызванные сыном визиря травники разводили руками – не знаем таких.

– Я хочу сам проехать по окрестностям, может – что-нибудь и соберу.

– Якши. Я дам тебе лошадь и охрану – лучших воинов из дворцовой стражи.

Через полчаса мы выехали из города. Впереди, показывая мне дорогу, мчался седоусый десятник.

– Там Арский лес, там много трав! – сказал он мне.

Ну, он местный – ему и карты в руки.

Мы добрались до леса. Я спешился и побрёл по траве, вглядываясь в растения. Вот ромашка, здесь – чабрец, тут – марена.

Я рвал лечебные травы и складывал их в мешочек. Воины окружили меня кольцом, следуя в отдалении на расстоянии пятнадцати-двадцати метров.

Вдруг раздал шум, крики. Справа от меня несколько воинов упали, сражённые стрелами. Твою мать! Попал в передрягу, а у меня и оружия никакого! Впрочем, у воинов оружие было, однако им это не помогло.

Седоусый десятник выкрикнул малопонятную команду, и оставшиеся ратники собрались вместе, выстроив стенку и прикрывшись щитами.

Из леса на них выбежала толпа полудиких татар – в драных халатах и с самым разным оружием.

– Немедленно на коня – и в город! Мы их задержим! – закричал мне десятник.

Так я и сделал. Чего татары не поделили – это их дело, и встревать в него я не собирался.

Конь мигом донёс меня до города. Удивившись моему возвращению без воинов, сын визиря спросил, в чём дело? Как мог, я объяснил ему, что на нас напали простолюдины, и несколько воинов убито.

– Да, – нехотя признал он, – уже второй год идут восстания некоторых племён. Будь на престоле сильный хан, мы бы их уже в бараний рог скрутили. Где произошло нападение?

– В Арском лесу.

– Я немедленно вышлю моим воинам подмогу.

Через несколько минут из ворот дворца вынеслась конная группа из полусотни воинов и, распугивая прохожих, понеслась к городским воротам.

Я прошёл в комнату визиря, открыл мешочки с травами. Однако скудно!

Поручив дворцовому лекарю сделать отвар, я напоил им визиря. Что же дальше? Трав-то нет, и соваться в лес опасно. Придумал!

Я вновь подошёл к сыну визиря.

– Распорядись, пусть меня отведут к травникам. Я сам отберу травы, которые мне нужны.

Тупица! Почему мне раньше это в голову не пришло?

В лавке травника висели пучки сушёных трав, среди которых я выбрал нужные. По крайней мере, на несколько дней хватит.

По моему поручению дворцовый лекарь делал отвары, а я поил больного.

Постепенно, очень медленно, но в болезни наметился перелом: температура упала, уходила слабость. И наступил день, когда визирь смог присесть в постели.

Радости родственников не было границ. В честь этого события закатили пир, правда – в узком семейном кругу. А круг этот был не мал – многочисленные жёны, дети, внуки, братья и прочий люд. По мусульманским обычаям, мужчины и женщины праздновали в разных залах.

Когда меня торжественно ввели в зал для мужчин, я изумился – да их тут человек двести. Ничего себе – «узкий» семейный круг!

Пили кумыс, ели жареную и варёную баранину с горячими лепёшками, а уж разной выпечки было – горы! Особенно мне пришлись по вкусу варённые в масле шарики из теста с мёдом.

Пир закончился внезапно. Все ушли совершать намаз.

Я же побрёл в выделенную мне комнату – по соседству со спальней визиря.

Через неделю визирь уже ходил, придерживаясь рукой за послеоперационную рану. От сердца отлегло, а ведь всё могло закончиться плачевно!

В один из дней, ближе к вечеру, в дверь выделенной мне комнаты постучали. Извинившись, что нарушает покой, вошёл слуга.

– Уважаемый лекарь, – учтиво начал он, – с тобой просит встречи известный тебе Ахмед. Визирь знает, и послал меня сообщить о своём разрешении. Ахмед – во дворе, у фонтана.

Срочных дел у меня не было, и я пошёл во двор в сопровождении одного из стражей, всюду следовавшего за мной.

В самом деле, здесь меня с нетерпением ждал знакомый татарин. Отвесив поклон, он спросил о здоровье визиря, тревожно глядя на меня. Услышав мой обнадёживающий ответ, успокоился. Видно, и Ахмед пребывал в большом напряжении, опасаясь за свою голову – ведь это он советовал мурзе обратиться к русскому лекарю.

– Как тебе понравилась Казань? – спросил Ахмед.

– Да я из дворца и не выхожу, вот только раз пришлось выехать с воинами – травы искать лечебные в лесу. Едва не погибли тогда все.

Ахмед оживился.

– Да, нехорошие люди есть ещё. А всё шайтан – много в этих местах зла было.

Мы помолчали. Вдруг Ахмед повернулся ко мне и спросил:

– А хочет Юрий услышать предание о Змеиной горе?

Мне стало интересно, и я кивнул.

Мы пошли по саду, стараясь не замечать стража за спиной.

– Нигде во всей земле нет места более прекрасного! – с восхищением воскликнул татарин. – Но старые люди говорят – так было не всегда! Когда ты был за городом, не мог не видеть высокую гору, – посмотрел он на меня.

Я припоминал: вокруг Казани много холмов, и сам древний город стоит на холме, на крутом берегу Волги. А рядом действительно высилась большая тёмная гора.

– Когда хан Газан строил крепость, народ боялся жить здесь, шибко боялся! В этих местах было много змей, настоящих драконов, толстых как брёвна! В этих горах было много крылатых драконов.

Переведя дух, Ахмед продолжил:

– Хан собрал визирей решать, как истребить змей. Решили соломы натаскать и зажечь. Но все боялись. Нашли смелого юношу. Сел он на коня и поскакал к соломе. Высек он огонь огнивом, зажёг огонь, бросил в солому. Когда солома загорелась, один большой змей, взяв в зубы свой хвост, как кольцо, подкатился к юноше и погубил его. Да, огонь огромного костра истребил змей. Но один, самый большой змей по имени Зилант улетел и поселился на горе рядом с городом.

О летающих и ползающих зловонных монстрах мне уже приходилось слышать не раз. Где правда, где вымысел – кто знает, но и на гербе Московского княжества ещё при Василии III был изображён змей, которого поражал копьём всадник. Я слышал о преданиях, в которых русские богатыри уничтожали свирепых драконов, водившихся в новгородских лесах и ужасающих людей. Может быть, эти твари, похожие на древних ящеров, и уцелели здесь? Народные предания не возникают на пустом месте.

Меж тем Ахмед, видя мой интерес, продолжал рассказ.

– С тех давних пор гору, где поселился змей, называют Джилантау – Змеиная гора. А город по имени шаха Газана – Казанью. Много лет ещё Зилант наводил ужас на людей, но и его убили смелые джигиты. А в память о могучем змее хан назвал его символом Казани.

С холма Казанского кремля, где стоял дворец визиря, были видны холмы, за вершину одного из них опускалось солнце. В вечерней прохладе щебетали птицы. Мы с Ахмедом возвращались по садовой дорожке к фонтану. Я поблагодарил татарина за рассказ об истории древней булгарской земли. Ахмеду следовало уходить. Мы попрощались, и я направился в дворцовую комнату.

После одного из осмотров я вежливо осведомился у визиря, когда могу уехать домой? Состояние визиря было вполне приличным для его возраста и после такой серьёзной операции.

– Ну что же, – оглаживая бороду, молвил визирь, – ты возродил меня к жизни, и задерживать тебя сверх твоей воли было бы неблагодарностью. Твоя работа оплачена?

– Да, ещё во Владимире мурза Камчи заплатил мне пятьсот золотых.

– Он достойный вождь улуса и будет возвышен. Но я хочу и сам сделать тебе подарок. Ты мне угодил. Мало того что лекарь ты искусный, так ещё и по-татарски говоришь.

Визирь хлопнул в ладоши и прошептал на ухо вошедшему слуге приказание.

Вскоре слуги на подносах внесли богато расшитый золотыми нитями шёлковый халат, такую же тюбетейку и мягкие красные сафьяновые ичиги.

– Дарю! Надень – я хочу посмотреть на тебя в подарке.

Пришлось мне снимать свои сапоги, натягивать ичиги, облачаться в халат, надевать тюбетейку.

– Э, непорядок! – огорчился визирь. – А где пояс?

Слуги стремглав бросились за поясом и принесли белый кушак из шерсти. Обмотали им меня в два оборота.

– Вот теперь другое дело! – заулыбался визирь. – Ты теперь выглядишь, как татарский вельможа. И никто теперь не сможет сказать, что визирь не оценивает услуги по достоинству. Благодарю тебя, и да поможет тебе Всевышний в твоём благородном деле.

Я поблагодарил визиря за подарок, попрощался с ним и вышел, как и был – в халате, красных ичигах и тюбетейке.

Те же воины, что сопровождали меня сюда, охраняли меня и на обратном пути. Мера отнюдь не лишняя, учитывая народные волнения в Казанском царстве.

Прохожие, завидев меня в богато расшитом одеянии татарского вельможи, естественно, за него и принимали и начинали кланяться ещё издалека.

Кораблик Ахмеда был у пристани. А куда ему плыть? Я-то в Казани, пассажиров нет, больных везти не к кому.

Старый корабельщик искренне обрадовался моему появлению и поинтересовался, как прошло лечение визиря. Впрочем, богатый подарок говорил сам за себя. Получив подтверждающий ответ, он вознёс молитву Аллаху.

Через неделю плавания я уже вступил на Владимирскую землю.