Текст книги "Последний алхимик"

Никита подошёл к образам в углу, перекрестился.

– Ни слова лжи, всё истинная правда.

– Стало быть, он жив был, когда ты убёг?

– Жив. И кое-что наказал мне. В подвале тайник есть, деньги оттуда забрать надо, тебе отдать. Склянку с эликсиром, что Антип создал, – мне, дело его продолжить. Тебя в Торжок к родне сопроводить. Ему, если вырваться удастся, в Тверь возвращаться нельзя. Он сам тебя в Торжке найдёт. И мне при тебе нельзя, беду навлеку.

Анастасия раздумывала. Ночь, темно, а Никита про подвал, про деньги говорит. А вдруг прибьёт в подвале, заберёт деньги и скроется. В глазах её недоверие мелькнуло. Никита вспомнил о нательном крестике Антипа, снял его с шеи, Анастасии протянул.

– Узнаёшь крестик мужа? Он мне его сам отдал, как знак.

Анастасия крестик вязла, поднесла к свече, всмотрелась и зарыдала в голос. Никита по плечам, по голове её огладил.

– Успокойся, не время плакать. После моего побега в Тверь могут гонца послать, избу обыскать. Деньги заберут и тебя тоже.

– Я-то зачем?

– А как начнут тебя пытать на его глазах, не выдержит Антип, любит он тебя. Только о том и говорил мне, как тебя спасти.

– Так ведь нет у него проклятого камня!

– А как он докажет? Короче, вещи собирай, но только ценное, что в один узел поместится. А потом вместе в подвал пойдём. Времени до утра только, чувствую я, не оставит нас Годунов в покое.

Пока всхлипывающая супружница по избе металась, вытаскивая из сундуков вещи, Никита размышлял. На корабле в Торжок вывозить? Плавание спокойнее, чем езда на телеге – тряско и долго. Но и путь на телеге свои плюсы имеет. Пусти кто по следу за ними сыскаря из Разбойного приказа или десятского из губной избы, след легче запутать. Решил, телегой. Узлов у Анастасии получилось два, довольно объёмных. Хотела ещё и посуду уложить, да Никита остановил.

– Обузой будет. Учти, у тебя ещё деньги будут, на безбедную старость останутся. Тоже вес, к тому же под приглядом быть должны, а ты с посудой мелочишься. Жизнь спасать надо!

– Верно, что-то растерялась я.

От угольков в печи зажгли факелы, спустились в подвал. Сколько ни пробовала Анастасия тайник открыть, а не получалось. Видимо, показал ей Антип, да давно это было, подзабыла. Никита подошёл, надавил на нужный камень, тайник открылся.

– Ой! Да тут мешочков сколько!

– Ткань какую-нибудь дай! В руках понесёшь?

Женщина метнулась наверх, в избу, спустилась с плотным платком в руках. В него мешочки с деньгами завёртывать стала. Никита остановил.

– Погоди, несколько монет оставить надо. Чем за дорогу расплачиваться? Извозчикам платить надо, на постоялых дворах за ночёвку, еду. У них на глазах в мешки с деньгами лазать будешь? Тогда оба долго не проживём.

– Верно.

Пригоршню серебра из мешочка достала, Никите отдала. Он мужчина, он будет с извозчиками договариваться, расплачиваться на постоялом дворе. Невиданное дело, если в паре мужчина и женщина, а она расплачивается. Никита склянку с эликсиром забрал, понюхал. Потом рукой в тайнике пошарил, не осталось ли чего? Поднялись в избу. Никита в кусок рогожи склянку завернул, сбегал в свою комнату в амбаре, принёс вещи. Рубаха новая и старая, а также одежду, в которой сюда попал, в другое время. Узелок узлом затянул, невелик получился.

За вознёй, за сборами почти вся ночь прошла. К выходу приготовились, а в ворота стук грозный, требовательный.

– Кто это? – испугалась Анастасия.

– Похоже, за нами, – ответил Никита.

Сам-то, один, он бы ушёл. Перемахнул через забор к соседям, от них на соседнюю улицу. Но с ним женщина и узлы. Как её бросить, если обет дал – доставить в Торжок.

– Тихо, я посмотрю!

Вышел на крыльцо. Из-за забора шапки стражников видны и ненавистный голос Пантелеймона. Уж Никита его запомнил. Поквитаться бы, но сила сейчас на их стороне. Действовать быстро надо. Сразу вспомнил про подземный ход из подвала.

– Бери узел, где деньги! Остальное бросить придётся. Стражники у ворот, за тобой пришли.

У Анастасии глаза от испуга круглые сделались.

– Ой, что делать? Схватят нас!

– Обломятся. За мной! Деньги не забудь!

Сам узелок с эликсиром взял, это для Никиты самое ценное. Снова факелы зажёг. Один Анастасии дал.

– Выходи и в подвал!

– Ты что удумал? Взаперти окажемся.

– С этого момента ни слова возражения!

Анастасия, держа в одной руке факел, в другой узелок с деньгами, вышла во двор. Никита свой факел на вещи бросил. Сразу горелым запахло, дымом потянуло. Хрен стражникам! Пожарище им достанется! А ещё воду сейчас искать будут, чтобы огонь на соседние избы не перекинулся, тогда вся улица полыхнёт.

Анастасия в подвале металась у стола со склянками.

– Зачем ты меня сюда привёл? Стражники вход найдут, нас повяжут!

У женщины настоящая истерика, паника.

– Изба твоя уже горит, стражники в подвал не пойдут, не до того будет. Тушить надо, чтобы улица не полыхнула.

– Ты что, «красного петуха» подпустил? Ирод! Мы эту избу сколь строили?!

Никита молчал. Не время разборки устраивать. Подошёл к стене. Какой же камень нажать надо? Вроде этот. Память не подвела. Раздался щелчок, откинулась дверца. Анастасия от удивления охнула.

– Когда же Антип сделать успел? И мне ни полсловечка!

Ну да, женщине скажи, весь город знать будет. Видимо, Антип вот на такой случай запасной выход готовил. Теперь он пригодился, но Антипу не нужен оказался. Никита взял факел из рук Анастасии, первым в подземный ход вошёл. В открытую дверцу сквозняком тянуло, стало быть, есть выход на другом конце, не тупик это. Ход причудливо изгибался, шёл то вниз, то вверх. С потолка паутина свисает. Но потолок досками подпёрт, чтобы земля не провалилась. Сколько прошли, непонятно, ориентиров нет. Двести метров, километр? А только впереди свет забрезжил. Никита факелом в стену ткнул, потушив. Не нужен он уже. За подол рубахи Никиты Анастасия одной рукой держалась, боясь отстать. Вышли на свежий воздух, Никита осмотрелся. Они на берегу Тьмаки. Зарево видно позади от горящей избы, крики едва слышны. Ну, Антип, удивил! Всё же молодец, без него, без его задумки не выбрались бы.

Пошли вдоль берега до первой пристани. У причала несколько судов. Сейчас главное – исчезнуть из Твери. На палубе полусонные корабельщики бродят. Никита по сходням на палубу взбежал, Анастасия на берегу осталась.

– Мне бы кормчего, – обратился он к ушкуйнику.

– На корме.

Сговорились на рубль серебром, если прямо сейчас ушкуй отчалит и доставит их в село Медное. Село большое, старинное, славно своими ремесленниками. Да и то сказать, стоит на дороге из Москвы в Великий Новгород. Торговый путь в Европу, Швецию. Кто с обозом едет, покушать надо, коня подковать, сбрую починить, колесо заменить. Промыслы в селе разные – хлебники, сапожники, портные, кузнецы, плотники, медники. И всех дорога кормит.

Кормчий просьбе не удивился. В Медное так в Медное.

– Деньги вперёд!

Никита расплатился, помог Анастасии на судно взойти, на нос корабля проводил. Ушкуй отчалил немедля. Супружница Антипа назад обернулась, смотрела издали, как горит их с Антипом изба. По щекам слёзы градом. Никита попытался утешить.

– Вернётся Антип, новую избу купите или поставите. Понятное дело, не в Твери.

– Твоими бы устами да мёд пить. Лишь бы Антип вернулся, я бы с ним в шалаше жить согласна.

К полудню кормчий высадил их на пристань Медного. Поднялись к шляху, вдоль него целая улица из торговых лавок. Никита извозчика нашёл. Теперь можно не торопиться.

– В Лихославль свезёшь ли?

– Копейку дашь – свезу.

Анастасия, слышавшая разговор, шепнула в ухо Никите.

– Нам в Торжок надо, не забыл?

– Следы путать надо, как зайцу. Тогда в безопасности будем.

К вечеру добрались до Лихославля, остановились на постоялом дворе. Поели, первый раз за весь день. Сняли одну комнату, Никита хозяину представился мужем с женой, следующим из Кимр в Великий Новгород, получил ключ. Когда в комнату вошли, Анастасия на постель указала.

– Не вздумай приставать, я мужняя жена! А то кричать буду.

– В мыслях не было. Волю Антипа исполню – в целости в Торжок доставлю, обещал. А дальше сама живи.

– А ты куда же?

– Нам вместе нельзя. Если тебя найдут, то и меня схватят. А по отдельности у нас шанс есть. Ты родне об Антипе не говори. Если сильно интересоваться будут, скажи, помер от болезни.

– Господь с тобой, что ты говоришь! А если вернётся?

– Ну, тогда реки – в монастырь ушёл. Не моё дело. Придумай что-нибудь.

Никита на пол улёгся, на домотканый половик, подложив под голову узелок. Анастасия сказала.

– Отвернись, я раздеваться буду, а то сарафан помну.

Кто о чём, а женщины о сарафане, тут голова болит – как бы выкрутиться, не попасть стражникам в руки, а впоследствии в Разбойный приказ, под пытки.

Ночь прошла спокойно. На полу жёстко, но всё же лучше, чем на гнилом сене в камере. Всё познаётся в сравнении.

Утром после завтрака Никита нанял извозчика прямо у ворот постоялого двора.

– В Осташково отвезёшь ли с супружницей?

– Копейка мне и полушка для лошади.

– Эка ты!

– Так скотина есть хочет.

Поехали в Осташково, прибыли к вечеру. И снова на постоялый двор, сняли комнату. Анастасия пожаловалась.

– Грязная я вся, помыться бы.

– Пойду, узнаю у хозяина.

Никита и сам помыться не прочь, дороги грунтовые, пылища, вся одежда серая. Да и от лошади запах пота сильный, пахнет одежда, волосы. Но в баню муж с женой вместе ходили, принято было. Пришлось ему в комнате сидеть, пока Анастасия мылась. Вернулась она чистая, волосы вокруг головы закручены, довольная.

– А ты что же не идёшь?

– Ты же не пригласила, а по отдельности супруги не моются.

Супружница Антипа язык прикусила, ляпнула не подумавши. Никите приходилось все действия вперёд на два-три шага продумывать. Анастасия ему доверяла. От стражников спас, деньги её и Антипа давно украсть мог, но не сделал. Стало быть, надёжный человек.

После ночёвки и плотного завтрака Никита снова извозчика нанял, уже до Торжка. Он полагал, что уже достаточно следы запутал. К вечеру добрались до старинного города, богатого своими церквями и монастырями. Торжок на реке Тверце стоял, на водной дороге к Новгороду. Уже в темноте, отпустив извозчика, чтобы потом избу и улицу указать не мог, Анастасия с трудом нашла дом родичей.

Встреча радостной была. Анастасия предложила:

– Зайдёшь покушать с дороги, переночевать? Уж угол-то найдётся.

– Прости, Настя. Не стоит нам быть вместе, тебя могут и не искать, а меня наверняка. Жди Антипа, а меня не поминай лихом.

Женщина прижалась к нему, обняла, всплакнула.

– Прощай, всего тебе хорошего, да хранит тебя Бог!

И перекрестила. Свидеться им больше не будет суждено. Никита на постоялый двор отправился. Сначала баня, потом ужин. А с утра на торг. Купил одежды новые, голову у цирюльника наголо обрил. Так стриглись воины и те, кто носил траур по родне. Вернувшись на постоялый двор, переоделся. Поглядел в зеркало. Внешность изменилась, но не настолько, чтобы не узнать. Пообедал неспешно, раздумывая, куда податься. В Великий Новгород? Но там власть Москвы. Иван Грозный с опричниками ликвидировали новгородскую вольницу, у вечевого колокола вырвали язык. В Москву? Упаси боже! Надо в какой-нибудь маленький городок. В деревню нежелательно, каждый житель на виду. Решил – пойдёт куда глаза глядят. Остановится, где понравится. И обязательно пешком. Извозчик – он видак. Взял узелок, куда потрёпанную одежду уложил на всякий случай, да из города выбрался. Время для начала путешествия выбрал позднее, уж полдень час как миновал. Шагалось легко, дышалось свободно. Недавние злоключения отошли далеко. Вот Антипа было жаль. Хороший мужик и много пользы принести мог. Ведь изувечат в подвале, а то и насмерть замордовали за это время. Направлялся на юг. В Захожье на ночёвку остановился. Близ дороги постоялый двор стоял. Следующий вечер уже в Скоморохово встретил. Незаметно тяжёлые мысли ушли на дальний план. В дороге думалось хорошо. А поразмыслить было над чем. Где остановиться, как на жизнь зарабатывать? По специальности не устроишься нигде, нет ещё востребованности. И о химии и алхимии лучше молчать. Но что он умеет делать? Не плотник, не кузнец, не корабельщик. И учиться в его возрасте поздно, профессии здесь учат смолоду. Тянуть нельзя, деньги скоро кончатся.

Глава 4
Управляющий

Как говорится – «ищущий да обрящет». Следующим днём, ближе к вечеру, когда подумывать стал, где бы остановиться, услышал голоса. Шёл по лесной дороге, которая поворот делала. Говорящих не видно, но слышно, правда, невнятно. Но интонации понятны. Женщина ругает кого-то, потом глухо мужское «бу-бу-бу» в ответ. Через полсотни шагов картина маслом «приплыли». На дороге одноконная повозка, у которой слетело колесо. Рядом женщина в нарядном сарафане, зрелых, если не сказать пожилых, лет. Годков пятьдесят точно. Для этого времени старуха почти. Да и не было женщин, все именовались бабы, слово «женщина» уже Пётр Великий из-за границы привёз. Дам состоятельных или дворянских кровей называли сударыня, госпожа, боярыня – по чину.

Никита подошёл. Возничий голову в плечи втянул, пытался колесо на ось поставить. А одному никак. Возок приподнять надо, одновременно колесо на ось наладить. Ездовой Никиту попросил.

– Пособи.

Никита за возок взялся, приподнял. Мужик спешно колесо насадил, чеку в ось вставил.

– Перетёрлась чека-то, железо дрянное. Хорошо – запасная есть. Благодарствую за помощь.

– Не за что, мелочь.

Никита дальше пошёл, через какое-то время возок его догнал, остановился. Женщина сказала.

– Если по пути, садись, подвезём.

Никита молча в возок забрался, уселся на сиденье. Если есть возможность подъехать, почему не воспользоваться? Молчать неудобно, как бирюку. Он представился.

– Меня Никитой звать.

– Анна Петровна, – повернула голову к нему женщина.

Представляться по имени-отчеству имели право люди родовитые, боярского или дворянского происхождения. Вроде представилась, а фактически сразу обозначила положение. А раз так, дальше решала она – продолжить ли разговор с простолюдином. Не всякий дворянин подберёт попутчика, даже за оказанную помощь, не по рангу вместе в возке ехать. А была бы женщина молода, вообще непозволительно, могло бросить тень на репутацию. Видимо, дворянке ехать молча наскучило.

– Откуда и куда едешь?

– Из Великого Новгорода в Москву.

– О, как любопытно! А зачем?

– На работу наняться писцом.

Почему вдруг писцом представился, сам не понял, слетело с языка.

– Так ты грамотен? – удивилась женщина.

Ну да, надо сказать об институте, учёной степени. Смешно. Грамотой в эти времена владели немногие. В первую очередь служители церкви, читали и писали на славянском, латыни, греческом. Ещё дворяне, которым с детства нанимали учителей, да и то не все. Купцы, которым записи и счёт позволяли вести дела. Писцы, которые были либо на государственной службе в приказах или свободными от службы. Такие сидели в людных местах, за деньги писали неграмотным челобитные, жалобы на притеснения и обиды, письма далёкой родне. Грамотные люди пользовались уважением. Вероятно, потому Никита писцом назвался. Назовись он плотником, кто поверит, если на ладонях мозолей от инструмента нет. Да и на отхожие промыслы плотники ходили с инструментом. За поясом топор, в котомке за спиной рубанок, киянка, стамески.

Женщина оглядела его с интересом.

– А в Первопрестольной родня?

– Никого. Сирота я ноне. Родители купечествовали, да в один год померли от лихоманки.

– Ай-ай-ай! Беда какая!

Если бы Никита об отчем доме сказал, о родителях, могли пойти расспросы. А хуже того, женщина могла быть из их мест.

– А ко мне на службу пойдёшь ли?

– Сколь платить будешь? – поинтересовался Никита.

Никто в эти времена на работу не подряжался, не узнав условий. На лицо женщины набежала тень. Видимо, стеснена была в средствах.

– Вдовица я. Супруг два лета как помер. Хозяйство в упадок пришло без мужского пригляда. Денег почитай и нет.

– Пропитание и крыша над головой будет? Только мне отдельная комната нужна.

– Будет. Тогда договорились?

– Договорились.

По традициям, по рукам ударить надо, но это мужчинам. Женщина вообще не имела права заключать сделки. Либо муж, а если его нет, доверенное лицо мужского пола.

– А где имение?

– Под Старицей, Губино. Слыхал?

– В первый раз слышу.

– Почти на дороге от Старицы на Ржев и Смоленск.

– Велико ли имение?

– Дачу имеешь в виду? Тысяча чатей и сто сорок душ крепостных.

Дачей именовалось не то, что сейчас. Дача – то, что подарил или дал государь своему слуге – верному боярину или дворянину за заслуги ратные или на мирной службе. Подушно считались лишь мужчины, без учёта численности семей. А в чатях учитывалась площадь. Один чать – 0,27 гектара по-современному. Земля – главное богатство землевладельца, только земли в Тверской области тощие, если что и растёт, то рожь, морковь, лук, чеснок, свекла и капуста, да ещё лён. Пшеницу из южных областей Руси завозить приходится.

За разговорами добрались до Старицы, старинного города на высоком мысу у стрелки двух рек – Волги и Верхней Старицы. Здесь княжил раньше Владимир Старицкий. Расцвёл город в период царствования Ивана Грозного, когда дороги, ведущие к кремлю, выложили белым местным камнем.

Надвигались сумерки, садилось солнце, поэтому в городе не останавливались, проехали. И уже в темноте въехали в Губино, стоявшее на реке Нерли. Дом Анны Петровны одноэтажный, каменный и, насколько мог заметить Никита, довольно запущенный. Как он понял, из-за нехватки денег и рачительного хозяина.

Хозяйка сама провела его по коридору в дальнюю угловую комнату.

– Можешь располагаться, она твоя.

А чего располагаться, если только узелок в сундук бросить. Помыться бы не мешало, но баня не топлена. Да и немудрёный ужин кухарка приготовила не скоро. Эка всё запущено, понял Никита. При свечах поели постной каши, была ещё копчёная рыба и пиво, причём дрянное, кислое, жидкое. Ощущение – как водой разбавили. Уж лучше бы сыто, но выбирать не приходилось. Он гость сегодня, с завтрашнего дня работник, что подадут, то и кушать будет, не на постоялом дворе, где выбрать самому можно.

Выспался хорошо, на мягкой-то перине. Проснулся, когда в оконце солнце заглянуло. Окно узкое, со свинцовым переплётом, слюда вставлена. В дверь кухарка постучала.

– Хозяйка к столу зовёт.

И завтрак скромный – варёные яйца, хлеб и сыто. После завтрака хозяйка сама по дому провела. Большая часть комнат меблирована, но жильцов нет. Да и кому жить? Хозяйка занимает одну комнату, по соседству служанка, в дальнем конце – Никита. Кухарка и извозчик во флигеле во дворе. Дом явно строился с расчётом на большую семью, множество прислуги. Никита возьми да и брякни.

– А детки-то где же?

Глаза Анны Петровны налились слезами.

– Не дал Господь.

– Прости, не хотел обидеть. А есть ли монастыри недалече?

– В Старице.

– Дозволь сходить?

– Поди.

Хозяйка подумала – молиться хочет. А Никита хотел получить у монахов консультацию. Как писать жалобы, челобитные? Он и отправился в Старицу, благо недалеко – час с небольшим скорой ходьбы. У привратника из послушников узнал, где писцы находятся. Писцов-монахов в монастырях всегда было несколько. Библию переписывать, Евангелие, Молитвослов. Книги рукописные пишутся долго, месяцами. Монахи встретили приветливо. Грамотный человек, да за советом, заходил редко. Для начала Никита попробовал прочитать текст на кириллице. Сложно! Разрывов между словами нет, предложение слитно идёт. Монах посмотрел удивлённо.

– Как же ты читаешь? Буквицы не все знаешь? Нешто не христианин?

Христианин и славянин были почти синонимами. Никита молча крестик показал, объяснил.

– В Литве жил, нанялся писарем.

– Тогда понятно.

Кириллица состояла из 45 букв. Если мягкий и твёрдый знаки знакомы, то похожая на них «ять» ставила в тупик. А «З» могла писаться двумя разными буквами. И знаки препинания непривычные. Знак вопроса был в виде точки и запятой. И буквы в словах писались не слитно, соединённые между собой, а раздельно. Полдня на азбуку ушло, на произношение. Скажем, буква «Щ» произносилась, как «ШЧ». А после монах показал, как пишутся бумаги – жалобы, податные, челобитные и прочие. Уже перед уходом Никита из своих денег чернила в чернильнице купил, гусиные перья и несколько листов бумаги. Поразился цене. Два листа бумаги – копейка! Грабёж!

Поспел в Губино к ужину. На этот раз кухарка расстаралась. На столе уха наваристая была, не иначе тройная. Жаренные в сметане караси, пирожки с капустой. Никита, пропустивший обед, на еду налегал.

Хозяйка смотрела с одобрением. Как же, человек в молитвах весь день провёл, надо силы восстановить.

Утром после завтрака Никита спросил:

– Анна Петровна, на даче управляющий или тиун есть?

– О прошлом годе помер от старости.

– Дозволь земли твои осмотреть.

– А чего на них глядеть? Как у всех. Али интерес есть?

– Есть.

– Аглая, прикажи Андрею возок запрячь. Пусть провезёт, покажет.

За полдня Никита объехал обе небольшие деревни и хутор, что стояли на землях имения. Увиденное повергло в шок. Покосившиеся избёнки, огороды, поросшие травой.

Где возок останавливался по требованию Никиты, подходили крестьяне, ломали шапки, кланялись, думали – хозяйка приехала. А из возка выходил незнакомый мужчина. С двумя мужиками Никита разговорился.

– Ужель доходов хватает на безбедную жизнь?

– Что ты, барин, по весне лебеду едим.

– Река же в двух шагах! Почто рыбу не ловишь?

– Дык, на огороде тружусь. Барыне урожай отдать надо, её землица.

– А хорош ли урожай?

– Какой! Сам-два, в урожайные годы сам-три.

Это плохо, ни оброка, ни сытной еды. Кто с энтузиазмом работать будет?

– А почему изба кривая? Лес же рядом!

– Хозяйка разрешения не даёт.

– Ежели позволить тебе на огороде не работать, а скажем рыбу ловить, солить, коптить, на дороге продавать, возьмёшься?

– А оплата?

– Всё, что заработаешь, твоё. Барыне десятину, ещё десятину церкви. Но отдаёшь не рыбой, а деньгами.

Селянин поскрёб затылок.

– А огороды обихаживать кто будет? Барыня же спросит?

– Супружница твоя, дети. Я не про малышню, подростки небось есть.

– Как без этого, в семье восемь душ.

Никита в возок стал садиться, как крестьянин за рукав дёрнул.

– Барин, ты пошутил насчёт рыбы?

– Приходи к хозяйскому дому через день. Возьми всех, кто заработать хочет – лён растить, кожи мять, из дерева поделки делать. Одним словом, всё, что продать можно. Смоленский тракт в двух шагах, на торг идти не надо.

– Приду! – твёрдо сказал мужик.

Вернувшись в дом, Никита на обед попал. После обеда хозяйка прогуляться решила, Никита рядом пристроился. С подходцем разговор начал. Сначала о погоде, потом перешёл к видам на урожай.

– Не будет у тебя прибыли, хозяйка!

– Что так? Разве засуха ноне?

– Огородами пусть жёнки занимаются. Мужики, кто пожелает, семьи кормить должны, а тебе десятину платить, да не капустой и морковкой, а монетами.

Анна Петровна остановилась.

– Нешто сможешь?

– Если мешать не будешь.

– Тиуном стать хочешь?

– Назови хоть управляющим, а только дай времени до Рождества. И не перечь, какими бы странными мои распоряжения ни были.

Твёрдый тон и решимость Никиты женщину обнадёжили.

– Неуж деньги платить будут?

– Будут. Сначала, мыслю, не многие отважатся. А как увидят – пошло дело, все пойдут.

– Уж ли? А впрочем, делай, как знаешь. Хуже уже не будет. К новому году налоги в казну платить надо, о том думай.

Новый год первого сентября, два месяца осталось. Мало, даже катастрофически мало. Но с морковки налог вовсе не заплатишь.

– А каков налог?

– Десять рублей серебром.

Никита мысленно прикинул, сколько денег у него осталось. Всё же золотой, полученный от Антипа, он весь не потратил. Пожалуй, шесть рублей осталось. Если не выгорит его затея, придётся свои доложить.

В золотом десять рублей серебром, в одном рубле сто копеек, алтын равен трём копейкам, а в деньге две полушки. Такой расклад был по державным монетам, а бумажных денег вовсе не было.

Дальше гуляли молча. Анна Петровна изредка поглядывала на Никиту с интересом. Уже к дому подходя, сказала:

– Не пойму я, кто ты? Злодей, задумавший меня в конец разорить, или послан свыше, как помощь?

– Время покажет, – пожал плечами Никита.

В сельском хозяйстве он не понимал ничего, но ясно видел – с таким укладом на тощих землях, где только сорняки растут хорошо, имению не выжить, только дальше хиреть. Если растить, так лён, на всех землях. Летом растить, после уборки, уже глубокой осенью, теребить, зимой ткать, весной красить. Тогда селяне круглый год заняты будут. И не только продавать, а изделия шить, рубахи, штаны, сарафаны, да мало ли чего найдётся? Тогда прибавленная стоимость высокая будет, народ сам распробует, как заработать.

В комнате не спеша написал на листке те занятия, которые смогут дать быструю отдачу и не потребуют высокой квалификации или крупных вложений. Смешно будет, если потребуется вложить серебряный рубль, а то и два и получить их через полгода-год. Листок разделил чертой надвое. Справа – для быстрой отдачи, слева – на перспективу. Список справа получился короче левого, но и прибыль была невелика. Лиха беда начало, только бы народ почувствовал предпринимательскую жилку, начал ощущать лучшую жизнь. За ними обязательно потянутся другие. Русский мужик всё хочет посмотреть сам, ощупать, понюхать, а потом за дело берётся. То, что отважных найдётся немного, он не сомневался. Хуже, если будут просить ссуду. Мужиков понять можно, сами безденежные, а любое ремесло требует первоначальных вложений.

В означенный день с помощью ездового Андрея вытащил и установил на лужайке перед барским домом стол и два стула. На столе чернильница, под ней листок, сбоку перо. Постепенно начал собираться народ. Никита рассчитывал, что придёт человек двадцать – двадцать пять, а собралось почти всё население, кроме детей и стариков, даже женщины стояли во втором-третьем ряду.

Никита вышел, поклонился слегка. Надо людей уважить. Он не барин, не дворянин. По сути – один из них, только из другого времени. Как Никита и рассчитывал, вышла Анна Петровна. Селяне поясной поклон отбили. Сход начался. Никита не садился, обратился к крестьянам.

– Кто желает жить богаче? Предлагаю заняться ремеслом по душе. Огородами будут заниматься жёнки и старшие дети. А пойдёт у вас дело, от огородов и вовсе можно отказаться.

При этих словах в толпе ропот, Анна Петровна голову вскинула, возразить хотела, но сдержалась, слово давала. Невиданное дело – дедовские устои рушить, веками так было.

– Занимайтесь, чем хотите, что по закону позволено. Но десятину хозяйке, а десятину на церковь.

– Нет в имении церкви, – крикнули сразу несколько мужиков.

– Поставим, для того собирать деньги будем. Без веры святой нельзя. Вот вы сейчас на молитвы в Старицу ходите. А всё будет здесь.

Никита ногой притопнул для убедительности.

– Торговля – дело хитрое. А вдруг обманывать буду? – спросил мужичок в непонятного вида головном уборе. То ли колпак, то ли мятая шляпа, хоть их ещё не было.

– Поймаю, и снова свёклу пропалывать будешь.

Народ засмеялся, потом притих. Отдать десятину, да столько же на церковь – это по-божески. И рискнуть хочется, и страшно. Никита сомнения почувствовал.

– Получится не у всех. Кто-то богатеем станет, другие разорятся и в услужение, в помощники к богатею попадут. Если и там не удержатся, путь один – на грядки.

Вперёд выступил позавчерашний мужик.

– Рыбачить хочу. Поперва сеть нужна, лодка.

– Дам рубль серебром с отдачей до Рождества.

– Не получится, барин! В ноябре река льдом покроется, какая рыбалка?

– Тогда валенки катай, либо камень руби на берегах Волги.

– А будет ли сбыт?

– Богатые ноне везде дома каменные делают. Если одного размера да ровные делать, непременно возьмут.

Выступил вперёд мужик.

– С хутора я, Пафнутий. Бортничать желаю.

Бортничать – заниматься пчеловодством. Отдача долгая. Сначала борти сделать надо, вырубив сердцевину у обрубка бревна, низ и крышу соорудить, а главное – где пчелосемьи брать? И первый мёд, и то в небольшом количестве в июне, а то и в конце июля появится.

– Ну, хорошо, сделаешь борти, а пчёлы где? И первый мёд долго ждать. Всё время чем заниматься будешь?

– Ежели Анна Петровна дозволит, из липы игрушки да посуду делать зачну, на торг в Старицу носить на продажу.

Никита прикинул: из всех вложений – только позволить липу в лесу рубить.

– Барыня дозволяет. Подойди, я запишу.

Мужик подошёл.

– Так, Пафнутий из хутора. Борти и деревянные игрушки, посуда.

Записал Никита. Самому знать и другого желающего на это ремесло не поставить. Нечего конкурентов плодить.

В общем, записались ещё четверо, кроме хуторского. Рыбак Тимофей, которому прилюдно Никита рубль серебром вручил да на бумаге долг записал. Ещё один, Андрон, взялся тачать сапоги, выпросил пятьдесят копеек на покупку кожи. А двое удивили.

– Урожай капусты сняли, землица простаивает. Дозволь коноплёй засадить.

– Чего?

Никита подумал, что ослышался. Про наркоманов в этих временах не слышал он. Мужики, видя его удивление, дружно сказали.

– Из конопли пеньковые канаты и верёвки вьют. Для иноземных купцов и наших корабельщиков ходовой товар.

Никита решил не рисковать. Кто его знает, как пойдёт. Но вложения небольшие, и он позволил. Записал обоих – Михаила и Тихона.

– Деньги на семена нужны?

– Хотя бы пятьдесят копеек.

Дал, куда деваться, долг записал. Всё, желающие кончились. И вдруг баба вскакивает.

– Вдовица я, Матрёной звать. Тоже хочу промыслом заняться.

Мужики вокруг засмеялись.

– А что? Пироги, шанежки печь, расстегаи. Вон Тимоха рыбу ловить будет, поперва по бедности моей пару рыбёшек задарма давать будет. А потом платить стану. Тимоха, будешь давать?

– Буду.

Куда ему деваться, если соседи.

– Барин, на муку деньги дай, пятьдесят копеек. А с торга мешки кто-нибудь из соседей на лошади привезёт.

Никита записал, деньги выдал. Тут уже отступать нельзя.

Народ разошёлся. Два рубля личных денег ушло, а вернут или нет, большой вопрос. Выпивох среди тех, кто вызвался, не было.

Анна Петровна поднялась тяжело. Всё же сход сельский долго длился, уже обедать пора.

– Деньги свои платил?

– Так у тебя же не брал.

– Ох, не вернут. Мало сделать или рыбу вон поймать, продать надо. Рыба свежая недолго улежит. Соль нужна посолить, коптильню ставить.

– Насчёт коптильни мужики сами сообразят, соли купят, не дураки. Лишь бы руки не опустились при первых трудностях.

Тех, кто от сельских работ свободен был, Никита со следующего дня работой загрузил.

– Лес пилить будете, и не абы какой, строевой, для церкви. Выработку учитывать буду. У кого лошади, потом волокушами к дому барыни притянете.

И к Анне Петровне сам.

– Где церковь или часовню ставить будем?

– Церковь лучше, батюшка свой будет. А место сам выбирай, но помни – на высоком месте быть должна.