Текст книги "Последний алхимик"

Глава 3
Москва

Этим же днём маленький обоз из двух телег двинулся к столице. На первой телеге Антип с двумя стражами, на второй Никита, с ним Пантелеймон и стражник. Скорость у обоза почти как у пешехода. Стражникам всё едино – по городу слоняться или ехать. Ехать даже интереснее. Тепло, птички поют и забот никаких.

На ночь на постоялом дворе остановились. Ужинали все вместе за одним столом, расплачивался Пантелеймон – за ужин, за постой. Антипа и Никиту в одну комнату определили. Как только за ними дверь закрылась, Никита сразу к окну. А оно маленькое, не пролезть. Размеры оправданны, маленькое окно зимой меньше тепла выпускает, да и где слюды на большое окно взять? Про стекло и речи нет, цена большая, только богатые люди могут себе позволить.

– Ты чего скачешь? – спросил Антип. – Ложись, передохни.

– Бежать надо, Антип! Чует моё сердце, неприятности нас ждут.

– Если бы в злоумышлении подозревали, в кандалах бы везли.

– Тебе стражников мало? Это чтобы не сбежал раньше времени.

– Не, пока не знаю, зачем надобны, но худого не предполагаю. Обыск-то в избе и во дворе не учинили!

– Оптимист ты, Антип. Как бы поздно не было. Закуют в кандалы, в поруб бросят, что тогда?

– Разве тебе вину зачитали? Стало быть, невиновен.

– Да пойми ты, тебе в Москве могут предъявить что хочешь. Сейчас сбежать можно. Спрыгнул с телеги и в лес. Ищи-свищи тебя.

– Э! Тут ты не прав. Это ты голодранец, хоть и учён. А у меня изба, супружница. Бросить нажитое?

– Добежишь до Твери, денежки заберёшь, жену прихватишь и куда-нибудь в деревню подальше.

– Велика ли губерния? Сыщут. А побег из-под стражи – как признание вины.

– Уехать в далёкие места, в тот же Курск или в низовье Волги, под Астрахань. Персия ближе, киноварь дешевле да под рукой. А с золотом и серебром везде хорошо жить можно.

– Дьявольские речи ведёшь, посулами соблазняешь. Не побегу! – отрезал Антип.

Вот святая простота! Не столько Никиту везут, он для счёта, как видак, если Антипу вину предъявят. Раз за хозяина взялись, стало быть, интерес имеют. Никита сапоги стянул, в постель улёгся, глаза прикрыл. Не спал, размышлял. Зачем Антип Москве нужен? Если бы уголовное преступление совершил – разбой, убийство, так в Твери судили бы. Если против церкви умышлял, так не было. Истовый православный, по выходным на утренние службы ходит, на нужды церкви пожертвования делает. Против государства народ на площадях не собирает, не кликушествует, подмётных писем не пишет и не распространяет. Тогда что остаётся? Алхимия! Прознал кто-то, или Антип сам проболтался.

Православная церковь по примеру католической алхимиков не проклинала, поскольку для Руси не актуально. Если и были алхимики, то единицы и давно, век-два назад.

Никита терялся в догадках.

– Антип! – позвал Никита.

– А? Что не спится тебе?

– Ты про занятия свои не говорил никому?

– Не говорил, дай поспать, голова болит.

И вскоре захрапел. А Никита уснуть не мог. Надо решать, и решать сегодня, в крайнем случае завтра. Из Москвы, если в темницу поместят, сбежать трудно. И Антипа бросать стыдно, не по-мужски, вроде бросил в тяжёлую минуту. Далеко за полночь всё же надумал ехать вместе с Антипом, пройти весь путь.

Ехали в итоге долго, две недели, пропылились. Когда первые строения Москвы показались, Пантелеймон на постоялом дворе баню заказал. Вымылись все, включая стражников, из одежды пыль выбили. Почище одежда стала, а всё равно налёт серый. Антип и Никита исподнее сменили.

В Москве остановились на постоялом дворе. Пантелеймон после отдыха сразу ушёл, а вернулся с московскими стражниками. Антипа и Никиту на телеге перевезли на другой постоялый двор. Вроде такой же, как все, уж сколько их на пути в столицу Никита видел. А получилось – особый. В комнату поселили, на ужин позвали, а денег не взяли. Но стоило Никите попытаться со двора через ворота на улицу выйти, как путь преградили два мордоворота, себя шире.

– Ступайте назад, сударь, не велено выпускать.

Два дня просидели как в тюрьме. Никита оконце открыл, пытаясь разглядеть, где они? А всё дома каменные и избы деревянные, никаких опознавательных знаков вроде реки, или стен Кремлёвских, или Китай-города.

На третий день на подводу усадили, сзади стражники пристроились и поехали. Оказалось, не так далеко от центра были. Въехали во двор, огороженный каменным забором, внутри дом в два этажа, кладка кирпичная, с узорочьем, оконца узкие с гирьками. Ждать пришлось недолго. По ступенькам крыльца сошёл мужчина зрелых лет в лёгком кафтане.

– Кланяйся, – толкнул Никиту в бок Антип.

Поклон поясной оба отбили. На лице подходившего улыбка.

– Как доехали, гости дорогие?

Хм, гости! В гости под конвоем не водят. Никита полшага назад сделал, он кто? Подмастерье, на вторых ролях. Пусть Антип говорит.

– День добрый! – ответствовал Антип. Хорошо добрались, твоими молитвами.

Никиту вопрос мучил: кто такой этот мужчина? Какое положение при дворе занимает?

– Если не ошибаюсь, тебя Антипом звать?

– Правильно.

– Чем на пропитание зарабатываешь?

Антип слегка замешкался. Не ожидал такого вопроса, а зря. Вместо того чтобы дрыхнуть, продумал бы все возможные варианты событий. И не придумал лучшего, как сказать напрямик.

– Алхимик я.

– О!

Мужчина руки раскинул, сделал несколько шагов вперёд, приобнял за плечи Антипа.

– Такие люди государству нашему потребны зело!

Наверное, Антип думал, что мужчина перед ним не знает, кто такой алхимик.

– Мы бы хотели поглядеть, как у тебя получается. Покажешь?

– Для этого горн нужен, киноварь, порода.

– Всё приготовят мои помощники, ты только скажи. А это кто?

Мужчина вперил взгляд в Никиту.

– Подмастерье.

Мужчина сразу интерес к Никите потерял. Ухватил Антипа под локоть, в сторону отвёл. Никита обернулся к стражникам сзади.

– Хозяин-то кто таков?

– У тебя что, зенки повылазили? Это же опекун царский, Годунов.

Ё-моё! Никита его другим представлял, как на литографии. Не похож вовсе! Второй человек по значимости в государстве, а по влиянию так и первый. Слуга и боярин – официальный чин, по-современному – премьер-министр. Пожалуй, что и полномочий побольше. Современный не может отдать приказ посадить на кол или отобрать имение, отлучить от двора.

Вот это влипли! Антип, дурачок-простофиля, не понял ещё, что голову в петлю сунул. Борис ласков с ним, думает, что Антип мешки золота создаст из ничего. Только не получится, нет философского камня. Тогда Борис осерчает, и гнев его может быть в прямом смысле убийственным.

Годунов сделал знак, стражники вывели со двора алхимика и Никиту. Аудиенция кончилась. Борис – человек занятой, не каждый боярин или князь к нему на приём быстро попадёт. Антип же не благородных кровей, такие вовсе доступа к нему не имеют, и удосужился он такой чести только из-за перспектив на золото.

Никита понял, говорить Антипу что-либо бесполезно, не свернёт, уж коли чего-то решил. Да и поздно уже, когда стражники за спинами. Отвезли их на прежний постоялый двор, накормили. В комнате Антип руки потирал.

– Я-то думал, зачем в Первопрестольную везут? Злато-серебро им надо.

– Антип, не в тех объёмах, которые ты можешь сделать, – не сдержался Никита. – Годунов считает, что ты алхимик, свинец в золото обратишь. И не два золотника, а мешки. Много мешков, целые подводы.

– Это нереально!

– Завтра Годунову скажешь, думаю, не поверит.

– Значит, домой пешком пойдём.

Ох, дурень! Сам назвался алхимиком, кто после этого ему поверит? Всерьёз думать Годунов и его окружение будут, что скрывает, темнит. И первое, что сделают, попытаются выбить сокровенные знания силой. А философский камень попробуют найти в избе Антипа, для чего людей пошлют. Перероют всё, не исключено – тайник обнаружат с монетами и эликсиром. Жидкость в склянке выбросят или сосуд разобьют, не золото же! И останется Антип с супружницей у разбитого корыта, как в сказке Пушкина.

Утром Антип поднялся рано, ещё до рассвета. По комнате ходил, видно, нервничал.

– Выходи оправиться и завтракать, – приказали стражники.

Когда сели завтракать, у Антипа аппетит пропал. Поковырялся ложкой в миске с кашей, в сторону отодвинул. А Никита съел всё. На повозке их снова доставили во владение Годунова. Никита подумал ещё, что Борис имеет палаты в Кремле, а это владение больше для тайных дел.

Их провели на задний двор, где располагались хозяйственные постройки – кухня, амбары, каретный сарай, конюшня. Посередине стоял горн, кучкой лежала порода. В горне уже полыхал огонь. Немного поодаль стояли люди, двое – в простых кафтанах.

А ещё стояло деревянное кресло, пока пустое. Не спеша, вальяжно из дома вышел Годунов, махнул рукой.

– Можете приступать.

Антип всё делал сам, Никита только меха у горна качал, поддерживая огонь. Двое в простых кафтанах подошли ближе, внимательно наблюдая за каждым действием Антипа. Никита про себя удивлялся. Кто такие? Тоже алхимики? Позже выяснилось, рудные мастера, с Нечаевского рудника. Рудник был один из немногих, где добывали серебро. Однако пласты скудные были, выход серебра низкий.

За несколько часов, что длилась плавка, к Годунову подходили вельможи, подсовывали бумаги. Некоторые он подписывал, другие возвращал, почти не читая. Несколько раз слуги из дома подносили Борису стеклянные кубки с напитками. То ли вино, то ли морс розового цвета. Борису действо Антипа явно наскучило, позёвывал, барабанил пальцами по подлокотникам. Наконец Антип вытащил щипцами из чаши два кусочка. Поменьше – золото, побольше – серебро. Годунов оживился, приказал что-то слугам. Из дома вынесли стол, установили аптекарские весы. Такими же пользовались ювелиры. Простое изделие – коромысло на стойке, две чаши, гирьки. Рудных дел мастера взвесили золото, потом серебро. Борис не выдержал, вскочил, к столу подошёл. Один из мастеров покачал головой.

– Порода тощая была, а выход серебра вдвое. И золото, которое мы вообще не получаем.

– Можете у себя такожды делать?

– Ничего хитрого, осилим! Нам бы только киновари.

– Будет!

Борис повернулся к Антипу, улыбнулся приветливо. Но обнимать не стал, не по чину, да и одежда на Антипе в пыли, гарью пахнет, химикатами.

– Порадовал ты меня… э… Антип! Не зря тебя в Москву доставили!

Антип сам в улыбке расплылся. Как же, самому Годунову угодил. А Борис повернулся к слугам, приказал.

– Несите.

Каждый из двух слуг принёс, кряхтя от натуги, по свинцовому пушечному ядру. Плюхнули на землю, лица красные от усилий.

– А теперь, Антип-мастер, яви нам небывалое. Обрати свинец в золото.

– Да как же, батюшка! Не могу, не создал философского камня. Время не пришло, далее трудиться надобно!

Помрачнело чело Борисово.

– Зачем же ты алхимиком назвался? Голову мне морочил, время оторвал?

Струхнул Антип. Никита тоже напрягся. Ничего не обходится так дорого, как глупость. Борис шаг вперёд сделал, вперился своими глазами в глаза Антипа.

– Или ты скрываешь? Показать не желаешь?

– Что ты, что ты, боярин! И в мыслях не было, вот как перед Богом!

Антип перекрестился. Но Борис не поверил.

– В темницу обоих! Антипа и этого подмастерье! Пытать обоих, пока не скажут. В первую очередь – этого!

И ткнул пальцем в Антипа. Стража подскочила, вывела алхимика и Никиту со двора, уже не церемонясь, подталкивая. На телегу усадив, повезли. Да не в сторону постоялого двора, а к Кремлю, стены которого показались. И прямиком в Разбойный приказ, хоть Антип и подмастерье не разбойники вовсе. Стражники что-то сказали главному тюремщику, тот кивнул. По лестнице обоих в подвал свели, бросили в камеру. Потолки низкие, сводчатые, окон нет, а вместо одной из стен – решётка. Из коридора надсмотрщики в любой момент видят, чем арестованные занимаются. На полу полусгнившая солома, запах сильный, неприятный. В одном углу параша, в другом бадья с водой и кружка. Никита сразу понял – из камеры сбежать возможности нет. Подкоп не сделаешь, стены каменные, метра полтора толщиной, окна и вовсе нет. Освещение только от факелов на стенах в коридоре. И сыро, с потолка капли срываются. А ещё страшно стало. Замучают ведь до смерти.

Антип вообще в уныние впал. Сидел в углу на сене, раскачивался в стороны.

– Боже, за что мне такие испытания?

Никите жалко его было. А с другой стороны – кто его за язык тянул? На вопрос Годунова ответил бы – рудознатец. Показал бы выплавку драгметаллов, государству тоже польза. И отпустили бы восвояси. До вечера их никто не трогал, но и еды не принесли. Никита себя мысленно похвалил за то, что позавтракал, не брал примера с Антипа. Сколько времени ушло, не понятно. Окна нет, узнать время суток невозможно. В голову дурные мысли лезли, да сон сморил. Потом в коридоре загремели ключами надсмотрщики. Открыли дверь из железных прутьев, схватили Антипа под локти, поволокли, хотя он и не упирался. Позже по коридору прошествовал писец, в одной руке очинённые гусиные перья, в другой – чернильница. После него подьячий и заплечных дел мастер в чёрном колпаке на голове с прорезями для глаз. Пыточная была недалеко от камеры, и когда говорили громко, Никита отчётливо слышал. Подьячий вопросы задавал. Сначала простые – имя и фамилия, где проживает, чем занимается. Потом пошли вопросы о философском камне, о золоте. Сколько добыл, где хранит, что с ним делал? Антип отрицал всё – камня не имел, золото и серебро получал плавкой из руды. Вскоре послышались удары, Антип стонать начал, вскрикивать. А потом и вовсе кричать. Никита уши руками прикрыл. Не было сил слушать, как пытают Антипа. В принципе – неплохой мужик. Не без недостатков – скуповат, похвалиться любит. Но за это же не пытают. Не заслужил он такого обращения, и не от разбойников – от государства. Не было за ним вины, Никита точно знал. У самого на душе тоскливо. Как представил, что после Антипа за него примутся, мурашки по коже побежали. Надо было бежать, когда имелась возможность это сделать. А теперь сложно из-за решётки выбраться. Но и ждать, пока палач искалечит, не в его характере.

Вопли истязаемого Антипа стихли. Надсмотрщики принесли Антипа в камеру, швырнули на пол. Лицо окровавлено, на спине рубаха разорвана, кожа вспухла багровыми рубцами от ударов палкой. Хорошо ещё, не кнут. Если из бычьей кожи, да вымоченный в солёной воде, да в умелых руках, кожу рассекает вместе с мышцами, а то и рёбра поломать может. Никита оторвал кусок исподней рубахи, смочил водой, обтёр лицо и спину Антипу. Тот в себя пришёл, прошептал.

– Пить!

Никита кружкой воды из бадьи зачерпнул, приподнял голову хозяину, дал напиться. Хотя какой же он сейчас хозяин, положение с Никитой равное.

– Наклонись, – прошептал Антип.

Никита просьбу выполнил.

– Зря я тебя не послушал. Бежать надо было. Не представляешь, как больно!

– Не представляю, но слышал крики твои.

– Крепился сначала, крестик нательный зубами сжимал, молитвы Всевышнему возносил, а не выдержал.

– Сказал им что-нибудь?

– А что я могу, если философский камень не создал. Они не верят.

– Зря говорил, что алхимик. Сказал бы Годунову, что рудный мастер, выплавляешь только.

– Поздно теперь. Не зря говорят: русский мужик задним умом силён.

Помолчали. Хотелось есть, а ещё страшил завтрашний день. На сегодня истязания кончились, потому что и писарь, и палач, и подьячий ушли, Никита сам видел. Прошли мимо камеры и голову в сторону Антипа не повернули. Для них он расходный материал.

– Никита, вырваться тебе надо. А как сбежишь, прямиком в Тверь. Бери супружницу мою и в Торжок. Там родня её проживает. Пусть возьмёт из подвала… Ну, она знает. А ты себе эликсир забери. Если мне выйти из темницы удастся, я её в Торжке найду.

– Антип, просьбу твою исполню, о чём обет даю. Загвоздка только в том, что в темнице я, как и ты. И отсюда вырваться невозможно. Сам видишь, кругом железо и камень.

– План придумал. Завтра скажу мучителям, что новое хочу показать Борису или приспешникам его.

– Кто-нибудь из царедворцев в подвал спустится, только и всего.

– Нет, скажу, горн нужен, свинец, ртуть. Навру с три короба.

– Зачем? За обман могут жизни лишить.

– Если из подвала нас выведут, на телеге повезут, беги.

– Стражники рядом.

– Другого случая не будет, я уже понял.

Наступила тишина. Никита обдумывал его слова, а Антип набирался сил, глаза прикрыл, дышал тяжело. Никита подумал было, уснул Антип, как алхимик прошептал.

– Память у тебя хорошая, в химии разбираешься. Другого случая сказать не будет. Слушай и запоминай. Чтобы супружница тебе поверила, сними мой крестик, надень себе на шею.

– Нехорошо, тебя с ним крестили.

– Думаешь, если крест мой на себя наденешь, мою судьбу возьмёшь? Дудки, не сбывается.

Никита стянул через голову тонкую бечёвку, на которой серебряный крестик висел на Антипе, на себя надел.

– А теперь ниже наклонись. Открою тайну эликсира. Я ведь тебе не всё обсказал, утаил кое-что. Мелочь, но без неё не получится ничего.

И Антип сказал то, без чего эликсир не сварить. Никита удивился. Ингредиент редкостный, тем более в эти времена.

– Но будь осторожен, я говорил тебе, пробовал только на старом кобеле. Не сам придумал, в древних текстах вычитал. Если со мной…

Антип не договорил, горло перехватило. До Никиты дошло – как завещание говорит алхимик, не верит, что живым выйдет.

– Продолжи моё дело. Не хочу, чтобы с моей смертью всё кануло в Лету, как вода в песок. Сам знаешь, долго я бился, сколь годов положил.

– Не беспокойся, исполню.

Ночь прошла беспокойно. При каждой смене положения тела Антип вскрикивал от боли, потом забывался. Можно ли в такой обстановке спать? А отдохнуть не мешало, завтра трудный день. К утру забылись оба, проснулись от железного лязга. Надсмотрщики входили в подвал. Антип сжался весь в комок, забился в угол.

Через какое-то время прошли вчерашние истязатели – палач, писарь, подьячий.

Антипа вытащили из камеры, переместили в пыточную. Звуки ударов, крики. Часа через два Антип «сломался».

– Всё скажу, но не здесь. Показать надобно. Горн нужен разогретый, киноварь! А ещё свинец!

– Давно бы так! Зачем упорствовал? И не таких ломали!

Антипа вернули в камеру. Сегодня он выглядел ещё хуже, чем вчера. Ко вчерашним следам побоев добавились новые. Лицо жёлто-синее от кровоподтёков, губы разбиты, передние зубы в дёснах шатаются.

– До завтра дотяну, назло катам, не сдохну. А ты не подведи. Супружницу спасёшь и дело моё. Царь-то здоровьем слаб и умом обделён, долго не протянет. А другой царь придёт, глядишь – обелят моё доброе имя.

Ох, Антип! Знал бы ты ближайшую историю! Фёдор Иванович, третий сын Ивана IV Грозного, на самом деле был слаб здоровьем и умом. Постник и молчальник, с почти вечной улыбкой на устах, не зря его прозвали Фёдор Блаженный. «Более для кельи, нежели для власти державной» рождён был. Фёдор царствовал, а правил Годунов, сначала опекун, соуправитель, а потом и преемник. Даже заморские дипломаты знали, что на приём не к царю надо идти, а к царскому шурину. Так что имя Антипа никто не обелит, а ещё и проклянут, и забудут.

Но всё же крепок духом был Антип. Чувствовал близкую погибель свою и старался близких ему людей от злодейства спасти – супружницу и Никиту. Подмастерье – чтобы труды по созданию эликсира не пропали, а ещё Анастасию вытащить из избы и с деньгами до Торжка довести.

Утро тянулось долго. Арестованным есть не давали, только воду. А уже трое суток прошло, ослабли оба. Тоже своеобразное давление на узников. Местным, кто в узилище содержался, родные могли принести передачу с едой. Следствие было скорым, как и суд и даже те, кого не кормили, доживали до приговора. А дальше – как повезёт. Кого-то выпускали после уплаты штрафа, кого-то вешали. Антип же с Никитой преступлений не совершали, и суда ждать не следовало. Непонятное положение, арестованы без вины и сидеть в темнице могут сколь угодно долго. Но Никита подозревал – недолго, пока не умрут голодной смертью.

Антип тронул Никиту за руку.

– В поясе штанов у меня вшит золотой. У тебя зубы вострые, нитки перекуси. Мне, похоже, золото одни беды принесло, а тебе поможет до Твери добраться.

Никита зубами, за неимением острых предметов, нитки буквально выгрыз, ногтем монету подцепил, вытащил. А куда её спрятать, если карманов нет? Карманы на одежде позже придут на Русь, из-за границы веяние. Сунул в рот, за щеку.

Пришли стражники, не тюремные, а те, что на телеге их возили. Четыре человека, при кинжалах на поясе и увесистых деревянных дубинах. Стрельцы, как воины, имели на вооружении сабли и бердыши. А стражникам дубин хватало, чай не против вооружённого вражеского войска выступали.

Антипа буквально на руках вынесли. От побоев и голодовки обессилел. Никита тоже ослаб, покачивался, руками за стены держался. Показать надо стражникам, что слаб, сопротивляться не способен, ковыляет едва, какой уж побег. Купились стражники. У Антипа вид страшен, лицо в крови, на спине рубцы. А Никита помощь Антипу оказывал, его кровью измазался, тоже на пытуемого похож.

Антипа на телегу уложили, сидеть он не мог, Никита рядом сел. Два стражника на телегу сели, двое сзади шествовали. Телега с тюремного двора выехала. Никита глазами искал подходящее место. Когда на набережную Москвы-реки выехали, понял: сейчас или никогда. Набережной в современном понимании слова не было. Шла грунтовая дорога между стенами Кремля и рекой. Никита руку Антипу на прощание пожал, руками от телеги оттолкнулся и рванул что есть мочи к реке. Уже несколько метров промчался, когда стражники, не ожидавшие такого рывка, закричали.

– Стой! Держи его!

А кому держать? Мимо Разбойного приказа прохожие без острой нужды старались не ходить, лучше крюк сделать. Никита с ходу в воду прыгнул, поплыл саженками. Стражники на берегу заметались. Плавать мало кто умел, даже корабельщики. Считалось, водяной под воду утянет в своё царство, либо пиявки всю кровь высосут. Вода немного Никиту взбодрила, а может, адреналин выплеснулся в кровь, всё же ситуация опасная. Сапоги плыть мешали, сбросить бы их, да как потом идти? Чем опасны дороги, так тем, что на них гвоздей подковных полно. Течением его сносило всё дальше, Никита уже выбрался на стремнину, на самую середину. А стражники по берегу бегут, не отстают. Глянул Никита вперёд, а там наплавной мост. Понятно стало, стражники на мосту его перехватить хотят.

Большой Москворецкий мост красивый и каменный сейчас. А раньше Красную площадь с Васильевским спуском и Варварку соединял с большой Ордынкой наплавной, деревянный, разводившийся для пропуска судов. Существовал он ещё с 1498 года, на пути от Тверской дороги к Серпухову. Поднырнуть под него затруднительно, был бы свайный, возвышался над водой, другое дело. Повезло Никите так, как не часто бывает. Мост начали разводить, ибо снизу, выгребая против течения Москвы-реки, приближались сразу несколько торговых судов. Стражники издалека кричать начали, чтобы работники моста разводку остановили. Но в шуме от столпившихся на берегу людей, ржании лошадей их никто не услышал. Никита проплыл между двумя разошедшимися частями моста. А дальше свободный водный путь, сразу взял правее, чтобы под суда не попасть. Пока они пройдут да сведут мосты, он успеет удалиться. Метров через сто, когда стала сказываться усталость, выбрался на правый берег. С него потоки воды текли. Остановиться бы, вылить воду из сапог, но он побежал, нырнул в первый переулок, чтобы стражники не видели его. И по переулку бегом. Редкие прохожие смотрели удивлённо. Потом поворот на узкую улицу, ещё один. Небольшая церковь возникла. Забежал во двор, обогнул здание, здесь замер – отдышаться. Переведя дух, снял одежду, выжал.

Если в Тверь, то ему на север надо, через весь город. Но стражники наверняка подняли тревогу. Оповестят заставы, и ловушка захлопнется. Надо как можно быстрее выбираться из города. Пешком? Долго. Телегу нанять? Вариант неплохой, но на выезде из города могут досмотреть. Телегу хорошо за городом арендовать. А сейчас… Никита вспомнил о судах. Но где они останавливаются? Проще уговорить лодочника. Чтобы снова не попасть к мосту, осмотрелся. Как ориентир – колокольня Ивана Великого, видна почти изо всех районов города. Прошёл по улицам, оставив колокольню и Кремль справа и сзади, вышел к реке. А тут новая напасть, второй наплавной мост, который сейчас носит название Большого Каменного. С самого основания города здесь был брод, через который шёл путь из Рязани на Новгород, через Волок Ламский. Затем устроили деревянный наплавной, почти копию только что виденного Москворецкого.

И его по берегу миновал. Увидел лодочника, вытягивающего сеть, махнул рукой. Рыбак вытянул сеть, вытащил несколько мелких рыбёшек. И всё неспешно.

– Хочешь заработать? – крикнул Никита. Упоминание про деньги заставило рыбака пошевелиться. Сел за вёсла, подогнал лодку к берегу.

– Чего надоть?

– Мне бы в Тверь.

– Эка замахнулся? У меня посудина гребная. Против течения все жилы вымотает. Тебе парусное судно нужно.

– Доставь к причалу, где такие суда стоят.

– Две деньги, – заявил рыбак.

– Договорились.

Плыть оказалось недалеко. За изгибом реки деревянный причал, у которого куча разных плавсредств, от небольших ушкуев до плашкоутов, и людей.

– Деньгу давай! – потребовал лодочник.

– Сдача будет? У меня золотой.

– Тьфу ты, – сплюнул рыбак.

Высадил Никиту на берег и отчалил, обругав в сердцах. Никита сразу к судам подался. Начал спрашивать, кто мимо Твери пойдёт да как скоро. Один из корабликов заканчивал погрузку. Кормчий спросил:

– Ежели копейку дашь, то харчи мои. Но спать на палубе придётся. У меня судно торговое, в трюме товар.

– Сговорились.

Никита с пристани на борт перепрыгнул, ушкуйники сбросили причальные концы, оттолкнулись от причала вёслами. Встречным течением их вынесло на середину, стало разворачивать.

– Ставь парус! Быстро!

Ушкуйники стали под дружное уханье тянуть шкоты, подняли парус. Попутный ветер подхватил судно, берега медленно пошли назад. Никита перевёл дух, уселся на носу. Отсюда обзор хороший. Ушкуйник принёс рогожку.

– Накройся, брызги залетают, промокнешь. Никита укрылся, стало уютно. Прислонился к борту да и уснул. Проснулся, когда до плеча дотронулись.

– Кушать будешь ли?

– Буду.

Никита проголодался сильно, ещё никогда так сильно не голодал. Но ел гречневую кашу с мясом медленно, тщательно разжёвывая, опасаясь за желудок. Обед запили сытом. Готовили еду на судне. На корме, недалеко от рулевого весла, был на палубе железный лист, на котором располагалась каменная печурка. А после обеда в животе приятная тяжесть разлилась, снова в сон потянуло. Бороться с ним Никита не стал, снова уснул. А проснулся сам, от запаха дыма. Почувствовал себя значительно лучше, голова свежая, сил прибавилось. Судно стояло, приткнувшись к берегу носом. Команда сбросила к берегу сходни, развела костёр. Над ним на треноге висел котёл, в котором булькало варево. Никита удивился. Ещё светло, вполне можно плыть. Спустился по сходням, поинтересовался у кормчего, почему стоим.

– Э, мил-человек! Через полчаса темно будет. А швартоваться надо по светлому. Да и команде ужин приготовить, поужинать. Факелов мы не возим, судно можно спалить или лес поджечь. Да ты не волнуйся, всё равно впереди волок, в очереди стоять придётся.

Вот это новость! А впрочем, совсем из головы вылетело – Москва на одноимённой реке стоит, ещё Яуза есть, а Тверь на Волге. Кораблики волоком лошади тащат по деревянному жёлобу из брёвен, густо смазанному дёгтем. И за это с корабельщиков денежку берут. Место для стоянки облюбовано ранее. Место под костёр камнями обложено, бревно срубленное вместо скамьи лежит, пень заместо стола.

Поели неспешно, сев в кружок. Черпали все ложками по очереди. Поскольку у Никиты ложки не было, кормчий вручил ему новую, деревянную, резаную из липы. Чем хороша деревянная, губы не обжигает. Каша была горячей, приходилось ещё и дуть на ложку. Вкусна, пшенная, с солониной, сдобренная льняным маслом. Незатейливо, быстро, сытно. После ужина спать улеглись – кто где. Никита на носу судна устроился, на прежнем месте, под рогожкой. А под утро пожалел. С воды сыростью тянуло, прохладой, зябко. Корабельщики не дураки, на берегу ночевали.

Утром ранним быстрый завтрак – копчёная рыба, хлеб и сыто. И в путь. Подошли к селу Волок Ламский, а там уже три судёнышка в очереди. Только к полудню волок преодолели и снова под парусом. И только к исходу третьих суток показалась Тверь. С воды Никита город не признал, с этого ракурса не видел никогда. Расплатился с кормчим, получив на сдачу кучу серебряных копеек, и девать некуда, хоть в ладони неси. Ни карманов нет, ни кошеля. Выпросил кусок тряпицы, деньги узелком завязал в неё, нести сподручнее. Переулками, опасаясь выйти на центральную улицу и торг, добрался уже в сумерках до двора Антипа. В ворота стучать не стал, соседи услышат. Осмотрелся по сторонам, нет ли прохожих, да через забор перелез. На избе ставни на окнах закрыты, но через щель пробивается слабый свет от свечи. Никита тихонько в дверь постучал. Вскоре испуганный голос Анастасии:

– Кто там?

– Никита, отвори дверь.

Тут же загремел засов, дверь открылась. На пороге супружница Антипа в исподней рубахе, сверху шаль накинута.

– Ты? Один?

– Разреши войти? Нельзя, чтобы видели меня.

– Входи, что же это я? За вид прости, не ожидала я гостя, молилась перед образами.

Никита вошёл в сени, дверь закрыл, засов задвинул, за Анастасией в комнату прошёл, на лавку уселся. Сколько времени он провёл на этом месте за столом! Не был всего три недели, если считать с дорогой и заточением, а кажется, так давно!

– Где Антип?

– В темнице, – не стал увиливать Никита.

– В чём же вина его?

– Не объявляли. Сама видела, как нас стражники забирали. Привезли в Москву, сначала на постоялый двор. А потом к Годунову доставили.

– Опекун царский?

– Значится слугой и боярином, на самом деле управитель. Антип и скажи, что алхимик. Плавку сделал, немного золота и серебра добыл. Но богатые да власть имущие жадны безмерно. Борис Фёдорович велел свинец в золото обратить, а Антип не в силах. Для этого философский камень потребен. Огневался Годунов, велел заточить Антипа и меня в темницу и пытать.

При словах этих Анастасия вскрикнула, ладонь ко рту прижала, из глаз слёзы покатились. Никита продолжил:

– Ещё когда в Первопрестольную везли, я предлагал бежать, Антип отказался. А как в темнице пытали, избили его сильно, так наказал мне сбежать. Сам-то он слаб был. Мало того, что избит, так не кормили нас, сил не было. Как на телеге повезли нас снова к Годунову, спрыгнул я и в воду. Река рядом с дорогой проходила. Переплыл на другой берег, потом на ушкуе торговом до Твери добрался.

Никита замолчал.

– Всё ли так было, как сказал?