Текст книги "СМЕРШ времени. «Чистильщик» из будущего"

Наша опергруппа состояла из трех офицеров. Старшим группы Сучков назначил капитана Николая Свиридова. Под его началом были старлей Андрей Никонов и я.

Мы проверяли документы у пеших, досматривали машины. Работа была рутинной и потому казалась скучноватой.

Останавливая для проверки очередную машину или группу военных, мы замечали, как вытягивались их лица при виде нашей формы, а еще пуще – заслышав зловещее название службы контрразведки.

– Здравия желаю. СМЕРШ. Предъявите документы.

Многие не знали еще, что это за СМЕРШ такой.

А затем следовали обычные вопросы: Фамилия? Откуда и куда следуете? Что в вещмешке?

С непривычки я уставал, в глазах рябило от множества лиц и обилия документов – красноармейских книжек, служебных удостоверений, справок, командировочных предписаний, аттестатов.

Я был разочарован. Не такой представлялась мне эта работа. Ведь я – боевой офицер, нахожусь на должности оперуполномоченного контрразведки СМЕРШ. Я ожидал активной работы, погонь и перестрелок, риска, а тут – «предъявите ваши документы». Как постовой на улице. И другие офицеры СМЕРШа чувствовали себя не лучше.

Вечером, после ужина, мы сидели за столом в комнате.

– Если так будет и дальше, подам рапорт о переводе на фронт, – уныло сказал старлей Никонов.

– Не трави душу – сам об этом думаю. Документы проверять может любой сержант, тут наши навыки не нужны, – поддержал его старший нашей группы капитан Свиридов.

К нам подошел подполковник Сучков:

– Что приуныли, хлопцы? Глядите веселее – служба только началась.

Он уселся за стол и выложил на него пачку документов.

– Прошу внимания, товарищи офицеры. Ознакомьтесь с образцами документов. Вот командировочное удостоверение. В типографии специально не напечатана точка – вот здесь. – Подполковник показал, где именно. – Такие бланки будут в ходу три месяца, потом их сменят на другие, с иным секретным знаком. Теперь – красноармейская книжка. Даю два образца. Попробуйте определить, где подлинный.

Мы так и сяк крутили, вертели и внимательно разглядывали обе книжки. На мой взгляд – так же, как и на взгляд моих товарищей, они ничем не отличались.

Видя наше замешательство, подполковник пояснил:

– Одно из удостоверений – немецкая фальшивка. Изъято у заброшенного к нам немецкого диверсанта не далее, как три дня назад. Посмотрите внимательно на скрепки – на настоящем удостоверении они тронуты ржавчиной. На немецком они блестят, потому что сделаны из нержавеющей проволоки.

Все пристыженно молчали. Раньше нам фальшивок никто не показывал. Мы и смотрели-то в основном на записи и печати, да на фото – когда они были. Ведь фотографировали в основном на удостоверения личности офицеров.

Мы изучили особенности и других документов – особенно продовольственные аттестаты. Ведь когда агент заброшен на длительный срок, без этого документа ему не обойтись. Если обмундирование и вооружение своему агенту немцы выдавали наше, ими захваченное, то без еды долго не проживешь, а с собой ящики с продовольствием таскать не будешь. Аттестаты были и другие – денежного довольствия, вещевые, но они не играли такой роли.

Долго длилась наша беседа о тонкостях оперативной работы.

– Ваше дело, товарищи офицеры, заниматься военными. Для проверки гражданских лиц есть НКВД, милиция, – наставлял Сучков. – Сейчас наша забота – обезопасить тыл Второй танковой армии под командованием А. Г. Родина. Мы не должны давать возможности действовать ни одному агенту или диверсанту. Ни одна шпионская рация не должна выходить в эфир. Каждая их радиопередача – это удар по нашей армии. Помните об этом всегда. Вопросы?

Еще с полчаса начальник отдела отвечал на наши вопросы. Мы бы задавали их ему еще – в работе было полно неизвестного, и опыт прежней работы сейчас пригодиться нам никак не мог, да Сучков сослался на нехватку времени и ушел.

Спать мы ложились с уже приподнятым настроением. Теперь хоть знаем, как смотреть документы, на что обращать внимание.

И следующим же утром ознакомление с особенностями подделок документов, преподанное Сучковым, дало результаты.

Около полудня к нашему КПП подошел младший лейтенант. Вел он себя спокойно, однако при проверке я не нашел на бланках его документов тайных знаков. Стараясь не выдать возникшие у меня подозрения, я предложил:

– Предъявите для осмотра вещмешок.

Рука моя невольно дернулась к кобуре. От внимания Прокопенко – такой была фамилия проверяемого лейтенанта – это не укрылось. Он лениво стянул с плеча вещмешок и неожиданно резко ударил меня им по лицу. Сам же бросился бежать. Стоявший недалеко старший лейтенант Никонов, видя убегающего, выхватил из кобуры пистолет. «Бах, бах», – прозвучало два выстрела, и убегающий упал. Мы подбежали к нему. Готов – из раны на затылке вытекала кровь.

– Товарищ капитан, у него документы поддельные, я вещмешок к досмотру потребовал, и вот… – сообщил я Свиридову.

– Ты чего на поражение стрелял? – обозлился старший группы капитан Свиридов. – Надо было по ногам, чтобы не ушел, а потом допросить – кто такой, почему убегал и откуда липовые документы.

– Чего же тогда сам не стрелял? – окрысился Никонов. – Если он враг, его уничтожить надо.

После звонка Сучкову за убитым пришла полуторка. Из кабины ее выпрыгнул мрачный подполковник.

– Ну что, парни? Сплоховали? Живым брать надо было! Кого теперь допрашивать – холодный труп? Непрофессионально сработали, облажались. Делайте выводы! Впредь – только живыми брать. Можете его помять при задержании, ранить в ноги или руки, но чтобы он говорить мог. Делаю вам всем, товарищи офицеры, замечание за упущения в службе. Труп – в машину!

Грузовичок с Сучковым уехал.

Вечером подполковник снова заявился к нам – причем в хорошем настроении, чего мы никак не ожидали.

– Жалко конечно, что агента убили, но он и мертвый нам полезным оказался. При нем нашли шифровальный блокнот и пачку чистых бланков различных документов. И вот что занятно – сам бы он воспользоваться всем этим и за год не успел. Отсюда напрашивается вывод: агент был явно не один, группе нес документы. Где они, какова их численность, какие задачи перед ними стоят – неизвестно. Будем над этим работать. Против нас действует целая сеть немецких – и не только – разведслужб, и в первую очередь – «Абвер», «Цепеллин», «Ваффен СС Ягдфербанд», румынская ССИ. Но мы должны их перехитрить, оказаться умнее. Не буду скрывать – немцы готовят наступление в районе Курска, их разведка сейчас активизируется и постарается нашпиговать наши тылы своими разведчиками и диверсантами. Выловить их всех и уничтожить – наша первостепенная задача! Наши бойцы и командиры не должны опасаться подлого, исподтишка, удара в спину. Посему – бдительность, осторожность, наблюдательность.

Подполковник пожелал нам удачи и ушел. Что-то раньше не слышал я от него таких длинных тирад.

День шел за днем, я и офицеры нашей группы освоились с работой. Промахов досадных, вроде убитого агента, не допускали, но и нарушений мы пока не обнаружили.

Из тыла подходили свежие части. Я с удовольствием отмечал насыщенность армии новой боевой техникой, и особенно – авиацией. Так нагло, как в 1941-м, немцы уже не хозяйничали в нашем небе. Как только появлялись немецкие бомбардировщики, навстречу им на перехват вылетали наши истребители. И не устаревшие «ишачки» И-16 и «Чайки» И-15, а современные «яки» и «лавочкины». На немецкой передовой доты и дзоты уничтожали «летающие танки» – штурмовики Ил-2, тылы бомбили пикирующие бомбардировщики Пе-2. К удивлению своему, довелось увидеть в танковых частях ленд-лизовские танки «Валентайн», «Матильду», «Шерман». Танки были высокие, неуклюжие, но тем не менее танкистам они нравились.

Служба наша продолжалась день за днем без существенных происшествий – ни одного выявленного «вражеского элемента». Жизнь она ведь как зебра – полоса черная, полоса белая. В то, что немецкая сторона ослабила напор диверсионно-террористической работы, конечно, не верилось. Значит, готовят силы, и надо быть все время настороже. И нам наконец-то улыбнулась Госпожа Удача.

Мы заступили на очередное дежурство на КПП. Утро выдалось солнечным. Мы с Никоновым наблюдали с обочины за пустынной в это время дорогой, Свиридов находился в помещении. Я повернулся бедром к потоку тепла – рана еще напоминала о себе тянущей болью.

Со стороны Москвы показалась полуторка. Подскакивая на ухабах и натужно урча, она приближалась к КПП. Привычным жестом мы остановили машину для досмотра.

В кузове сидели трое военных и несколько гражданских. Один из военных – в очках и фуражке, держал на руках маленькую, лет пяти, белокурую девчушку. Когда мы попросили мужчин выйти для проверки документов, очкарик передал девочку матери и довольно ловко перемахнул через борт. За ним последовали остальные.

Подошел Свиридов.

Наша группа начала досмотр и проверку. У одного из военных на груди болтался фотоаппарат – трофейная «лейка». Они представились военными корреспондентами газеты «Красная Звезда». Документы их не вызвали подозрений, и потому старший нашей группы капитан Свиридов, возвращая проверяемым документы, козырнул:

– Можете продолжать следование.

Я посмотрел на Свиридова, едва заметно качнув головой. Меня насторожило вот что. Я проверял «очкарика», как его сразу окрестил. Обычно люди в очках, да если еще и в шляпе, вызывают некоторое уважение – наверняка умный, книжки читает, но и некоторую снисходительность – «ботаник», гвоздя забить не умеет. Так вот, с какими бы слабыми диоптриями ни были очки, они слегка искажают предметы, если те не в фокусе. При повороте головы «очкарика» мне удалось заметить, что стекла его очков не искажали предметов. Стекла в очках есть, поблескивают, но не увеличивают! А с чего бы ему носить очки с простыми стеклами? «Хамелеонов» тогда еще не знали. А военкоры уже рассовывали свои документы по карманам гимнастерок.

– Момент! – решился я. – Предъявите личные вещи для досмотра.

– Пожалуйста, – не удивился корреспондент в очках.

Моя настойчивость уже насторожила Свиридова и Никонова. Они, как бы невзначай, сделали пару шагов в сторону, чтобы я не закрывал им сектор обстрела.

Один из корреспондентов залез в кузов, подал мне три вещмешка и ловко спрыгнул вниз, встав рядом. Развязав узлы, я растянул верх мешков и проверил содержимое мешков – одного за другим. Ничего! Ничего необычного. Пачки папирос, пачки бумаги, носки, бритва в футляре и помазок – обычный набор вещей командированных. Неужели прокол?

– Это все вещи? – выпрямившись, спросил я.

– Все, – спокойно ответил военкор в очках.

– Ой, товарищ начальник, – уж простите, не знаю вашего звания, тут еще ихний мешок есть, – подала голос из кузова женщина, мать маленькой девчушки.

Это уже интересно. Почему они не предъявили его к осмотру? Я не поленился и залез в кузов. Женщина сидела на мешке военного, прикрывая его длинной юбкой. Со стороны – так даже и не видно.

Я взялся за мешок – опа! В нем явно прощупывалось что-то жесткое и квадратное, обложенное по периметру тряпьем. И только я взялся за горловину мешка, как на дороге прогремел выстрел.

Выхватив из кобуры пистолет, я рванулся к борту. Свиридов и Никонов стояли с пистолетами в руках, а напротив, схватившись за предплечье, корчился от боли один из «корреспондентов» – на рукаве его гимнастерки расплывалось кровавое пятно.

– Личное оружие – на землю! – твердо сказал Свиридов.

Троица нехотя подчинилась. Расстегнув кобуры, они медленно достали пистолеты и бросили их на землю.

– Никонов, обыщи! Колесников, страхуешь.

Оружия у «корреспондентов» больше не оказалось. Их связали.

– Вы ответите за самоуправство! – заявил «очкарик».

– Даже извинюсь, если ошибся, – ответил капитан. – Что там у тебя?

Вопрос был ко мне.

– Не успел еще досмотреть, товарищ капитан.

Я развязал горловину вещмешка и обнажил его содержимое. Рация! В сером металлическом корпусе, немецкий «Телефункен»!

– Да здесь рация! – воскликнул я, посмотрев на корреспондентов.

– Никонов, ну-ка – давай ее сюда! – распорядился Свиридов.

Я прихватил вещмешок, сунул в него рацию, передал ее Никонову и спрыгнул на землю.

Свиридов подошел к водителю грузовика:

– Ты их знаешь?

– Нет! – испуганно замотал он головой. – Полчаса назад подобрал, подбросить просили.

– Проверим. Записываю твои данные. Если обманул – будешь отвечать как пособник врага. Можешь ехать, – махнул рукой Свиридов водителю.

– Девоньки, осторожнее с попутчиками! А то такие вот – на ящик с минами посадят, а вы и знать не будете. Про бдительность помните! – крикнул я вдогонку.

– Ну, товарищи «корреспонденты», рацию в вещмешке вы как объясните?

– Это не наш вещмешок, – спокойно ответил «очкарик».

– Я что, по-твоему, сам его в кузов подбросил? – начал выходить из себя Свиридов.

Мы вызвали оперативную машину. Усадив в нее задержанных и уложив вещи, отконвоировали в штаб, к Сучкову.

Наскоро объяснили ситуацию. Запоздало, но я снял очки с задержанного, надел на нос и поднес к лицу газету. Они ничуть не увеличивали буквы, и стекло на ощупь было ровным.

– Верните мне очки, я без них плохо вижу, – заявил «очкарик».

– Не хуже меня, – отрезал я.

Подполковник решил подыграть мне:

– Зачем вам теперь очки? По законам военного времени вражеских агентов положено расстреливать. Разве у вас не так?

– А доказательства вины?

– А рация? Военно-полевой суд сочтет рацию «Телефункен» довольно веским доказательством. А очки без диоптрий? Объясните, зачем они вам? Объясните, зачем корреспондентам уважаемой газеты рация? Не слышу ответа!

Задержанные угрюмо молчали.

– Увести задержанных в камеры, каждого держать по отдельности.

Бойцы из комендантского взвода увели задержанных.

– Хвалю за наблюдательность, товарищи офицеры! Похоже, на этот раз к нам попала крупная рыбка. Никонов, бери «Лейку» этого «корреспондента» и – быстро проявить фотопленку. Чего там они наснимали? Свиридов – звони в Москву – в редакцию. Надо узнать, есть ли у них такие сотрудники. Если есть, когда и куда их направляли в командировку?

Через час проявили фотопленку. На еще мокрой пленке были видны танки, разгружаемые с платформ на какой-то станции. Расчет был, видимо, на то, что при проверке документов с проявлением пленки никто связываться не станет.

Дозвонился Свиридов и до редакции. Оказалось, что сотрудники такие в «Красной Звезде» были, но их описание никак не соответствовало нашим задержанным – ни по возрасту, ни по особым приметам. Похоже, агенты где-то познакомились с настоящими корреспондентами и, воспользовавшись их документами и личными вещами, наверняка их убили. Не дождется редакция своих сотрудников из командировки.

Когда Свиридов закончил доклад, повисла тишина.

Сучков затянулся папиросой:

– И что вы по этому поводу думаете, товарищи офицеры?

Я начал сопоставлять в уме факты. Мне, например, было понятно почти все: зачем изъяли у настоящих корреспондентов документы – агентам ведь нужны были подлинные, и для чего радиостанция. Неясно только – зачем нужно было фотографировать? По рации фотоснимки не передать, это не сотовый телефон XXI века. Меня внезапно озарило.

– Товарищ подполковник! Эта группа самолета будет ждать.

– Ну-ка, ну-ка, с чего ты взял, Колесников?

– Если они фотографировали танки и другую военную технику, то зачем? Не иначе – пленку хозяевам своим передать хотели, в подтверждение своей деятельности и подтягивания наших резервов. А как они это могут быстро сделать? Да только самолетом! А заодно их группу эвакуировать, или новых прислать на подмогу. Да и местность здесь подходящая – равнинная, самолет посадить есть куда, рация для передачи координат тоже есть.

– Интересный вывод, попробуем использовать при отработке версии.

Для допроса привели первого задержанного – того самого «очкарика». Глядя на него, я еще раз убедился – никакой он не «очкарик». Обычно такие люди без очков выглядят как-то беззащитно, щурятся. Ничего подобного на лице задержанного я не увидел.

Начали его допрашивать, но «очкарик» упрямо стоял на своем:

– Мы корреспонденты, про рацию знать ничего не знаем.

Тогда Сучков упомянул о проявленной фотопленке.

– Чего тут странного? – воскликнул «очкарик». – Мы же должны дать в газету снимок, показать мощь нашей армии.

– Я полагаю, что вы немецкий агент и ищете посадочную площадку для аэродрома, – надавил подполковник.

Но агент упрямо все отрицал.

– Ну, раз вы продолжаете упорствовать, вы мне больше не нужны. Мне придется вас расстрелять! – заявил Сучков.

– Не имеете права! Без суда это незаконно.

– Законно! По законам военного времени врага, взятого с оружием, можно расстреливать. И это не противоречит Женевской конвенции.

– Я хочу написать жалобу.

– Пожалуйста, вот вам бумага. Но казни она не остановит.

Подполковник подмигнул мне, пока задержанный карябал бумагу.

– Вот, возьмите, – «корреспондент» протянул бумагу Сучкову.

– Колесников, те двое поразговорчивее, потому этого – в расход. Выводи!

– Так точно, товарищ командир.

Я вытащил из кобуры пистолет.

– Выходи, руки за спину.

Задержанный, оглядываясь, медленно пошел вперед. За дверью стоял боец с винтовкой.

– Пошли со мной.

Мы вышли из здания.

– Стоять!

Я обратился к бойцу:

– Жалко пули на гада тратить. Принеси мне топор.

Боец побледнел, глянул растерянно.

– Где же я его возьму?

– Сбегай в хозвзвод, только мухой: одна нога здесь, другая – там.

Боец убежал.

Только сейчас до агента начал доходить весь трагизм его положения. Люди вообще боятся топоров. Понятно, что и нож и пистолет убьют одинаково. Но топор кажется чем-то запредельно жестоким, наверное – гены сказываются, еще со средневековых времен, когда казнили отрубанием головы или четвертованием.

– Вы что хотите делать топором? – настороженно спросил задержанный.

– Голову тебе отрубить и в самолет погрузить, которого ты ждешь! – нарочито грубо бросил я. А чего церемониться с человеком, которого через пять минут все равно убьют?

В глазах агента метнулся животный страх. Гляди-ка, проняло!

– Я наслышан о зверствах в сталинских застенках. Но дайте мне умереть достойно – как солдату!

– Какой ты солдат? Ты шпион! Собаке – собачья смерть!

Конечно, в наши планы не входило убить «очкарика», но необходимо было сломить его волю и добиться показаний. Причем – быстро!

Вернулся боец с топором. Собственно, это был даже не топор, а колун. Узкое лезвие на длинной рукоятке выглядело угрожающе. Я демонстративно попробовал пальцем его остроту.

– Туповат, да ладно – на один раз сгодится. Пошли.

Боец взял винтовку на изготовку. Задержанный, увидев, что мы не шутим, упал на колени и заплакал. Это оказалось неожиданным для нас.

– Пощадите! Я все расскажу, только сохраните мне жизнь!

– Вставай, сука! Живи пока! Но, если ты врешь и на допросе будешь продолжать молчать или нести ахинею о работе в редакции – прямо в кабинете, как чурку, остругаю, – нагнетал я страсти.

Мы повернули назад – в штаб. Впереди шел боец, за ним – агент, потом – я. В правой руке я держал пистолет, в левой нес колун.

Мы зашли в кабинет Сучкова. Я демонстративно поставил у входа колун. Подполковник от удивления округлил глаза.

– Вот, товарищ командир. Не выполнил я ваш приказ. Задержанный одумался, хочет покаяться и все чистосердечно рассказать – в обмен на жизнь.

– Ну-ну, послушаем.

И тут «очкарика» понесло. Оказалось – он не русский, завербованный гитлеровцами, а самый настоящий немец – майор Абвера Карл Штольц. Я чуть не присвистнул. Вот ведь гад, а по-русски говорит чисто, даже без намека на акцент.

Оказалось, в тыл к нам заброшено шесть диверсионных групп по три человека в каждой. Цель у всех одна – убить генерала Константина Рокоссовского, командующего фронтом. Пославшая диверсантов служба немецкой разведки рассчитывала перед летним наступлением обезглавить руководство фронта. Конечно, свято место пусто не бывает – назначат и пришлют нового командующего. Но пока он освоится, уйдет драгоценное время.

Штаб командующего был и в самом деле недалеко от нас – километрах в десяти. И расчет немцев казался правильным – кто откажет корреспондентам «Красной Звезда» в интервью? А уж дальше – дело техники. Выстрел или нож и – скрыться. Правда, я сильно сомневаюсь, что им удалось бы уйти, но покушение совершить они могли.

Штольц рассказал о том, что готовили их в Полтаве, указал, где находится уже найденная ими посадочная площадка для самолета. Он сдал двоих своих «лжекорреспондентов» – сообщил о том, как они убили настоящих сотрудников газеты и где спрятали тела. Единственное, чего не смог сказать нам Штольц, – как выглядят остальные пять групп, поскольку он никогда не видел тех диверсантов в лицо. Другие группы готовили в других разведшколах – Виннице и Варшаве.

Были допрошены двое других диверсантов. Они были моими соотечественниками, завербованными немцами из военнопленных, и ничего нового после Штольца сообщить не могли.

Ввиду важности полученных сведений Сучков стал звонить командующему управления контрразведкой СМЕРШ Центрального фронта полковнику Ширманову.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Вас Сучков беспокоит. Взяли группу немецких диверсантов. Очень уж интересные сведения у них. Что? Да, думаю, срочно! Слушаюсь, Виктор Тимофеевич! Да, посадку самолета обеспечим.

Сучков положил трубку:

– Полковник сказал – самолет вышлет за арестованными.

Ближе к вечеру на поле за деревней сел «Дуглас». Его уже поджидали «эмки» контрразведки. Дверца самолета открылась, и пилот, не выключая моторов, опустил лесенку. В кабину поднялись Сучков с группой арестованных диверсантов, сопровождаемых охраной, и самолет взмыл в небо.

Как потом мне стало известно, их доставили в Москву, и после пристрастного допроса протоколы его легли на стол заместителю Абакумова, генерал-майору Селивановскому. И завертелась машина… На ноги и на уши были поставлены все фронтовые и армейские СМЕРШи, НКВД. Были удвоены контрольно-пропускные пункты, на каждом шагу досматривали документы и вещи подозрительных лиц. Однако усилия многочисленных кордонов результата не приносили. А неумолимое время уходило, как вода в песок. Трагедия могла произойти в любой момент. Я заметил, что в последнее время и Сучков, недавно вернувшийся из Москвы, хмурится.

После трудного и суматошного дня наша группа улеглась спать.

В середине ночи я проснулся – в комнате было накурено. На соседней койке ворочался и вздыхал Свиридов.

– Ты чего не спишь, Николай?

– Не спится, Петр. Все думаю: вот, мы втроем на КПП стояли, а насчет очков у агента только ты сообразил. Скажи – почему?

– К мелочам присматривался.

– Вот! А я ведь старше тебя по званию и возрасту, а сразу не сообразил – упустить могли гадов! Это я, как старший группы, должен был внимание на очки обратить.

Мне показалось, Свиридов переживал.

– Брось, Николай. Еще не одного агента задержишь – война не завтра закончится.

– Ага, мы перехватили только одну группу – остальные где?

Я раньше и сам об этом думал. Насторожиться другие группы не должны были – каждая действовала обособленно. Готовились они в разных местах, заброшены были порознь, и потому диверсанты друг друга в лицо не знают. Так было сделано специально – если одна группа провалится, это не приведет к срыву задания. Как щупальца у гидры: отрубил одно – действуют остальные.

– Вот что, Николай, я думаю. Главное – мы узнали от Штольца, что группа не одна. Так?

– Так. И что отсюда проистекает?

– А то! Цель-то у них одна, и о провале одной группы они не знают.

– Разжуй, а то до меня что-то не доходит.

– И до меня тоже, – раздался в темноте голос Никонова. Он откинул одеяло и сел на кровати, желая подключиться к нашему разговору.

Выходит, мы все трое не спали.

Вдохновленный интересом коллег, я принялся рассуждать:

– Коли задача и цель у них одна, то где они в ближайшее время будут? У штаба Рокоссовского! Конечно, можно их попытаться на дальних подступах перехватить, но мы не знаем, группой они передвигаться будут, или поодиночке, и какие у них документы прикрытия. Не факт, что у них с собой рация будет – могут припрятать. Но одно несомненно – они все соберутся у штаба фронта, как мотыльки на огонь слетаются.

В комнате повисла тишина. Первым нарушил ее Свиридов:

– Ты что – предлагаешь перебраться поближе к штабу Рокоссовского?

– Именно.

– Штаб в деревне стоит, охраны там и без нас хватает.

– Кого? Бойцов из комендантского взвода? Навыки у них не те. Думаю, своей базой группы будут избирать Елец. Вот скажи, Андрей, – обратился я к Никонову, – где легче спрятать лист или еловую шишку?

– В лесу.

– Вот! Елец все-таки город, народу много, гражданских полно. У военных людей документов больше – удостоверения, аттестаты и разное другое. А у гражданских и паспорта не у всех.

– Так ты думаешь, они под гражданских маскироваться будут?

– Не факт. В форме проще ближе к штабу подобраться. Но Рокоссовский ведь не только в штабе сидит. Наверняка в гости выезжает. У диверсантов, на мой взгляд, два варианта: или совершить покушение в штабе, или, что вероятнее всего, – на дороге, на машину командующего.

– Что предлагаешь? – подал голос Свиридов и вновь задымил папиросой.

– Николай, хоть окно открой – дышать уже нечем, – это не выдержал Андрей из своего угла.

– Думаю, надо утром к подполковнику идти, предложить оперативную разработку. Нашей группе не на КПП бы сейчас стоять – пусть этим милиция или НКВД занимаются. Нам недалеко от штаба фронта засады в укромных местах сделать надо, и вокруг крутиться – обстановку под контролем держать. Если нападение готовиться будет, агенты место выбирать начнут, подставятся, и вот тут мы их и приметим.

Я помолчал, раздумывая. Вроде должно получиться. Но надо еще на свежую голову помозговать.

– Хлопцы, давайте спать. Чувствую я, непростой день у нас завтра будет.

Утром мы встали невыспавшиеся, но с хорошим настроением. Умылись, перекусили и – к Сучкову. Доложили ему наши ночные соображения. Задумался командир, походил по кабинету.

– Резон в этом есть. Не скрою – у меня у самого такие размышления были. Кстати, сообщаю вам для сведения, что одну группу диверсантов уничтожили – вчера, недалеко от Липецка.

Мы переглянулись – далековато забрались диверсанты. Я кашлянул:

– А подробности известны?

– Пока нет. Вот что, предложения ваши я обмозгую с начальником фронтового СМЕРШа. Рокоссовский предупрежден, однако поездки свои он отменять не собирается. Охрану усилил. Впереди его машины «Виллис» с автоматчиками следует. Все, товарищи офицеры, пора на службу.

Мы ехали на полуторке к КПП, а я думал: «Виллис» с автоматчиками – это хорошо. Но в этот джип только четверо сядут, считая водителя. Автоматчик хорош, когда открытый бой идет: вот наши, а вот – немцы. Диверсанты – не армия, форму немецкую не наденут и строем не пойдут. Автоматчики, пусть и боевые, но ребята рязанские или архангельские и к каверзам не привычные». И чем больше я размышлял, тем сильнее утверждался во мнении, что прав – без прикрытия нашей спецгруппы не обойтись, и действия ее надо переносить ближе к штабу командующего фронтом.

День прошел, можно сказать, буднично. А вечером, едва мы вернулись с поста к себе, нас вызвал Сучков.

– Садитесь, товарищи офицеры. Обсудил я там, – палец его поднялся вверх, к потолку, – ситуацию. Решили вашу группу, поскольку вы инициативу проявили, передислоцировать поближе к штабу фронта. Осмотрите местность, определите наиболее удобные для засады места, в общем – действуйте по обстановке. Даю вам полную самостоятельность. Но! Если произойдет нападение и командующий фронтом пострадает, не сносить вам головы.

Он строго оглядел нас и продолжил:

– В штабе фронта явитесь к командиру взвода охраны и начальнику разведки. Оба они уже в курсе вашего там появления. Конечно, хотелось бы полной секретности, только ведь и вас самих могут принять за этих самых диверсантов и перестрелять.

– Товарищ подполковник – насчет «перестрелять». Нам бы хоть один автомат на группу. Неизвестно, как может сложиться ситуация, а с пистолетом не больно повоюешь, – заметил Свиридов.

– Ты что там – боевые действия решил открыть? Ладно, возьмите в «оружейке», да только без фанатизма, чтобы не с головы до ног ими обвешаться.

Мы нашли сержанта из «оружейки» и взяли по автомату каждый. Я еще и «ТТ» свой заменил на немецкий «Вальтер Р-38».

К ношению трофейного оружия в СМЕРШе относились терпимо. Не одобряли, косо смотрели, но не запрещали. Вроде и хорош «ТТ» – мощный, но в оперативной работе уступает «Вальтеру». Наш «Тульский Токарев» не имеет самовзвода. В ситуации боестолкновения, когда счет идет не на секунды даже – на мгновения, немецкий пистолет имеет преимущество. Нажал на спуск – выстрелил, а «ТТ» требуется сначала взвести. И еще у «ТТ» была досадная неприятность – иногда самопроизвольно выпадали из рукояти магазины. Хорошо, если владелец пистолета вовремя мог это заметить, – а если в горячке боя? Остаться фактически безоружным – значит погибнуть.

Очень неплох и «наган», но патрон слабоват, и перезаряжать долго. Зато безотказен и бьет точно. Его некоторые офицеры носили как запасное оружие.

Автоматы мы взяли наши – ППШ, проверили, к каждому – по паре заряженных дисков прихватили. Не в немецкий тыл идем, потому с немецкими МР-40 смотрелись бы странно.

Утром мы погрузились на «смершевскую» полуторку и отправились в штаб фронта. Несмотря на тряску – водитель виртуозно рулил по дороге, объезжая ямы, – у всех было приподнятое настроение: наконец-то перешли от планов к делам!

Через полчаса тряски по пыльной дороге уже въезжали в село. На въезде нас остановили, проверили документы.

Штаб можно было определить сразу. Располагался он в здании бывшей школы. Рядом с ним стояла крытая машина с радиостанцией, а к самому зданию вели многочисленные телефонные кабели. Вокруг ходила охрана. Автоматчики – как на подбор – молодые парни, что называется – «кровь с молоком».

Мы доложились о прибытии начальнику разведки. Ему было явно не до нас, и он махнул рукой:

– Будет что нужно от меня – обращайтесь.

Командир взвода охраны, младший лейтенант в возрасте явно из запасных, нашему прибытию тоже не слишком обрадовался.

– У меня тридцать автоматчиков, все – парни хоть куда, любого немца в капусту покрошат. Но коли начальство так распорядилось, надо исполнять. Что от меня требуется? – недовольно спросил он.

– Комнатушку бы нам для жилья, да со взводом познакомиться надо. Солдаты нас в лицо знать должны, а мы – их, чтобы друг друга невзначай не пострелять.

– Это можно.

Лейтенант построил взвод и представил нас как спецгруппу, не сказав, однако, что мы из СМЕРШа. Мы прошли вдоль строя: в лица вгляделись, себя показали. Потом командир провел нас в одну из изб.