Текст книги "Золото мертвых. Смута"

После неспешного обеда домашние по традиции улеглись отдыхать. В доме было тихо, думалось хорошо, никто не мешал.

Деньжата, пусть и невеликие, у него теперь есть – надо же с чего-то начинать. По подсказке князей ходить по польским заставам и считать наёмников он не собирался. Все события, если до этого дойдёт, будут в центре, в Кремле – где самозванец сидит. А коли до воинства дойдёт, конная сотня ратников любую заставу в полчаса сомнёт. Застава – она больше для простых горожан.

Андрей сильно сомневался, что застава способна выявить и изловить лазутчика, если таковой появится. Да и откуда ему взяться? Новгород – и Великий и Нижний – присягнули, как и другие города, и явных очагов сопротивления в них нет. Стало быть, самому шевелиться надо.

Глава 3
Юродивый

Для начала он попросил у Наума одежду похуже, поистрёпанней и такую же обувку.

– Похуже? – переспросил купец, полагая, что ослышался.

– Ну да. Такую, какую нищие да юродивые носят. Какую выкинуть не жаль.

– Тебе-то зачем? Али попрошайничать на паперти хочешь?

– Можно и так сказать.

Наум удивился:

– Странен ты зело. У тебя денег на избу хватит, пусть и не на каменную, а ты – попрошайничать… Полагаю – неспроста. Иль задумал чего?

– Задумал, но что – сказать не могу. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Это верно. Пойдём в сарай. Там вроде тряпьё висело, если супружница не выбросила.

После долгих поисков они нашли драные штаны, истёртую до дыр на локтях рубаху и пыльный колпак на голову, а на ноги – поршни заячьи.

– В них в походе удобно, нога не устаёт, – виновато улыбнулся купец. – В городе по мостовой в них ходить опасно. Лошади гвозди из подков теряют, ногу пропороть можно.

– Сгодятся, попробую.

– Тогда я супружнице скажу, пусть постирает – пыльная одежонка-то.

– Ни в коем разе, мне такая нужна.

– Как хочешь, – пожал плечами купец. Но покрутил удивлённо головой.

С дальнего конца улицы донеслись вопли и стенания.

– Что случилось?

Купец обеспокоился, выскочил на улицу – на дальнем конце её собирался народ.

– Наум, это убитых обнаружили. Сходи, полюбопытствуй, поохай – соседа же убили. Порасспрашивай, посочувствуй. Распустились-де тати, никакой управы на них нет.

– Ну да, разумно. Вроде я и не знаю ничего.

Купец ушёл. Не было его довольно долго, а вернувшись, утирал настоящие слёзы:

– Ох, погубили душегубы соседей!

Однако, подойдя к Андрею, он вытер слёзы рукавом и улыбнулся:

– Бают, что хозяин с гостем напились да и подрались, не поделив чего-то.

И лукаво подмигнул Андрею. Ну артист! Ему бы в театре лицедействовать.

Наум вновь скорчил скорбную гримасу и вошёл в дом – известить о печальной новости домашних.

Утром Андрей направился к церкви на Болотной. Были храмы и ближе, но он опасался – могут местные увидеть, узнать. Ведь обычно посещают тот храм, который ближе. Бывают и исключения: храм какой-то особый, или священник нравится, либо церковный хор отменно хорош.

Сначала он стоял на паперти, вызывая неприязнь и даже ненавистные взгляды других попрошаек. А когда народ со службы выходить начал, заблажил:

– Ой, берегите свою душу, люди добрые! Угроза большая истинной вере грядёт! Царевич-то ненастоящий! С собой в Первопрестольную католиков проклятых привёл и в Кремле их до поры до времени укрывает! Видение мне было, звезда с неба упала. Большие потрясения народ наш горемычный ожидают. Звезда беду предвещает! Царевич-то на иноземке жениться схочет, а та веры латинянской. Ой, быть беде!

Народ слушал, ухмылялся. Но в колпак, лежащий у ног Андрея, монеты кидал.

Поскольку народ стал расходиться, Андрей монеты в тряпицу узелком связал и за пазуху сунул. Теперь до вечерней службы народу почти не будет. Он хотел пойти на торг, где скоморохи представление дают, там немного покричать, заронить в их души зерно сомнения. Юродивым часто верили больше, чем кому-либо – тем же князьям или боярам. Но едва он успел отойти от церкви на полсотни шагов, как его окружили попрошайки:

– Ты кто таков?

– Григорий.

– Шёл бы ты отсюда, Григорий, восвояси. Тут наше место.

– А мне тут нравится. – Андрей скорчил дебиловатую физиономию.

– Эй, придурок! Ежели не понял, проучим. Это мы на первый раз добрые.

Андрей заметил, что говорил в основном один. Как он понял, это был предводитель попрошаек, которые кормились у этой церкви.

– Ага, ага, понял. – Андрей улыбнулся, растянув рот едва не до ушей, и пустил слюну.

– Тьфу, едрит твою, малахольный!

Попрошайки сочли, что новичка предупредили, и стали расходиться.

Андрей постоял на месте, потоптался, а когда предводитель отошёл на приличное расстояние, двинулся за ним. Тот не оборачивался, свернув пару раз в переулки. Андрей догнал его в глухом месте, схватил за плечо и развернул лицом к себе:

– Ты, блоха навозная! Если ты ещё раз ко мне подойдёшь или людишек своих науськаешь – язык отрежу.

С этими словами Андрей приставил к горлу предводителя нож, который до того держал в рукаве.

Почувствовав холодок на шее, предводитель и рад был бы кивнуть, но боялся.

Андрей убрал нож и ласково улыбнулся:

– Я вам не мешаю, вы – мне. Понял?

– П… п… понял…

– Вот и молодец! От старости в своей постельке умрёшь, а не от ножа.

Андрей отступил на шаг и со всей силы пнул не ожидавшего удара предводителя по голени. Попрошайка взвыл от боли и согнулся. Удар по кости и в самом деле очень чувствительный, болит долго.

– Это – чтобы до тебя быстрее дошло.

От боли попрошайка не мог ни вздохнуть, ни охнуть. На землю выпал узелок с монетами. Андрей нагнулся, поднял и развязал его.

– О! Тебе повезло сегодня! Не меньше рубля собрал, правда – медяками.

Предводитель с трудом разогнулся и с ненавистью посмотрел на Андрея.

– Отдай…

– Конечно! Я же не тать какой-нибудь. Держи! – Он вернул предводителю тряпицу с деньгами.

Другой на его месте деньги забрал бы. Среди нищих, попрошаек, гулящих девок, грабителей всех мастей и татей закон был один – кто сильнее, тот и прав. Сильный мог отобрать твою добычу, избить, унизить. Не нравится – отбери изъятое, сам избей или даже убей обидчика. Не можешь – смирись, молчи в тряпочку. Воистину – выживает сильнейший.

Попрошайка потому удивился несказанно – где это видано, чтобы деньги возвращали? Не в силах скрыть своего удивления, он теперь таращил глаза на Андрея – не готовит ли тот ещё какой-нибудь подвох.

– Деньги убери, не ровён час – другие увидят.

Нищий завязал узелок и сунул его за пазуху.

– Ну что, урок понял?

Предводитель заискивающе улыбнулся и кивнул.

– Значит, мир. Вы меня не трогаете, я – вас. Ты не болей, я не сильно ударил.

Охота идти на торг пропала. Андрей свернул за угол, пересчитал деньги. Вышло без гривенника – рубль. Э, да попрошайки неплохо зарабатывают на милостыне. А ведь будет ещё вечерняя служба, когда народу в храм больше приходит. А на праздники вроде Пасхи даже скупые подают.

Он нашёл трапезную, сделал заказ. Половой окинул его брезгливым взглядом:

– Деньги наперёд давай.

Андрей расплатился, поел, даже кружку пива выпил. Быть попрошайкой для него внове. Да не просто попрошайкой – юродивым. Про звезду падучую вещал, про видения. Блин, до чего же он опустился – до попрошайки, на самое дно общества.

Андрей усмехнулся. Надо будет для дела – ассенизатором станет, только называли их в это время золотарями. Странно, вот как раз золотом там и не пахло.

Он поболтался по центру города часок, убивая время до службы, а потом направился к храму. Попрошайки, ещё совсем недавно делавшие ему внушение, сделали вид, что они его в упор не видят. Видимо, предводитель успел с ними поговорить.

Перед и после вечерней службы подавали более щедро, и когда Андрей вернулся домой, в его узелке было уже два рубля. Ха! Да через месяц он на милостыню сам ватагу лихих людей нанять может и Кремль захватить. Шутка, конечно! У поляков выучка и дисциплина, с ними совладать можно, но сложно, без потерь не обойдётся. Но на любую силу всегда другая сила найдётся.

Андрей стал ходить на паперть, как на работу. Был он приветлив с попрошайками, зла никому не делал, и потому нищие вскоре стали с ним здороваться и принимать за своего.

Через неделю подошёл предводитель:

– Настоятель храма просил передать, чтобы ты на утреннюю службу не приходил.

– Твои козни?

– Упаси бог! Речи твои не всем нравятся. Видно, нажаловался кто-то из прихожан.

– Тогда спасибо за предупреждение!

– Долг платежом красен, может быть – и ты когда-нибудь мне поможешь.

Однако Андрей хотел убедиться, что его не обманули.

Следующим утром он оделся прилично, нанял извозчика. Подъехав к храму, встал поодаль, но так, чтобы хорошо проглядывалась паперть – возвышение перед входом в церковь.

Прибыл вовремя: буквально через четверть часа служба закончилась, и стали выходить прихожане. Наблюдать стало труднее.

Внезапно раздался стук копыт, из-за угла выехали несколько польских всадников и направили своих коней к храму. Они спешились и взбежали по ступенькам. Ну да, его, Андрея, искали. Но прихожане, раздав милостыню, чинно удалились. Никто не юродствовал, не говорил пророчеств.

Побегав по паперти и хлестнув со злости плётками пару некстати подвернувшихся нищих, поляки удалились.

– Езжай на торг, – попросил возчика Андрей.

Для себя он сделал два вывода. Нельзя долго на одном месте крамольные речи говорить, раз в пять дней храмы менять надо. И второй: у настоятеля есть информатор, скорее всего – среди поляков или наших бояр, приближённых к самозванцу, но отнюдь не до конца ему верных. Занятно, надо с батюшкой с глазу на глаз переговорить. Глядишь – полезный контакт появится.

Андрей походил по торгу, нашёл скоморохов – рядом с ними всегда толкался народ. Странствующие артисты показывали из-за ширмы короткие представления. Главным действующим лицом всегда был Петрушка и его визави – то купец, то стрелец, а то и боярин.

Сценки были едкие, смешные. Скоморохи высмеивали людские пороки – жадность, лживость, прелюбодеяние. Но и о царевиче не забывали – была у них короткая сценка. Народ плакал со смеху, показывал на Петрушку пальцами, хватался за бока. Сценка была рискованной – ведь выступали на Красной площади, под боком у самозванца. И что удивило Андрея – никто не бросился за стражей, дабы поймать хулителей.

Нет, играть роль юродивого здесь очень рискованно. К тому же народ пришёл повеселиться и его призывы может не воспринять.

Андрей вернулся домой, переоделся в попрошайку и направился к другой церкви. Но тут нищие даже рядом с собой не позволили ему встать, вытолкали с паперти взашей. Ну не драться же со всеми разом?

Андрей перешёл к другой церкви, благо их в Москве хватало, едва ли не в каждом квартале. Тут прихожан было поменьше, впрочем – как и попрошаек. Но и прихожане были победнее, милостыню бросали в колпак медными монетами и полушками. Зато и отклик на его «проповеди» был более горячий. Слушали внимательно, а когда он смолк, раздался выкрик:

– Ещё давай! Режь правду-матку!

Когда прихожане разошлись, к нему подошёл сгорбленный и совсем седой старик из попрошаек.

– Знаешь старую монгольскую пословицу? Кто говорит правду, умирает не от болезни.

– Не знал, – усмехнулся Андрей, – приму к сведению.

Он быстро пересчитал скудное подаяние. На не очень сытный обед хватит. И, расспросив, где находится ближайшая харчевня, Андрей отправился туда. Сделав заказ, он оплатил его, как и всегда, вперёд. Ну не верили слуги в его платёжеспособность, не внушал он им доверия. А с другой стороны – и их понять можно. Съест он обед, а денег рассчитаться нет. Это не товар, который можно забрать. Побить, конечно, могут.

Пока ожидал заказ, всмотрелся в хозяина за стойкой и замер от шока. Владелец заведения вертел в руках сотовый телефон. Посетители не обращали внимания на странную вещицу, поскольку не видели таких никогда.

Но не Андрей. Он подошёл к хозяину. Неужели, как и он, владелец харчевни переместился во времени? Это удача!

– Занятная штука, – осторожно сказал он.

– Вот гад!

– Это ты мне? – удивился Андрей. – Но я же тебе худого слова не сказал.

– Не тебе! Тот, кто продал это мне, – гад ползучий!

– Можно посмотреть?

– Гляди.

Едва Андрей взял телефон в руки, как сразу узнал его. Марка, модель, царапина слева на пластмассовом корпусе – это его аппарат. Только как он сюда попал? Андрей попробовал его включить – тщетно. Аккумулятор сел в ноль.

Андрей вернул телефон хозяину.

– Красивая вещица.

– Только не играет. Третьего дня был тут у меня один. Пообедал, а платить нечем. Шкатулку мне предложил, сказал – музыкальная. Музыку играет, светится. Я и купился на обман. А шкатулка только один раз пропиликала, и всё. Сломалась, верно.

Разочарованный Андрей сел за стол, а тут и еду принесли. А ведь как обрадовался, когда телефон увидел! Как же, современник его! Дудки!

Он поел и пошёл к выходу.

– Отдам шкатулку кузнецу, пусть починит, – сказал ему вслед хозяин.

Андрей вздохнул. Да уж, кузнец починит…. Там только кувалды и не хватает.

Он пошёл по улице – абсолютно без цели. До вечерней службы было время.

Впереди него остановился крытый возок, и из него выглянул пассажир.

– Григорий, ты?

– Если ты меня спрашиваешь, то – да, я на самом деле Григорий.

– Иди сюда, садись.

Андрей подошёл с некоторой опаской – его под именем «Григорий» знали только трое князей.

В возке и в самом деле на мягкой кожаной подушке сидел князь Голицын.

– Садись. Едва узнал тебя, богатым будешь! Трогай! – это он кучеру.

Возок тронулся, закачался на ухабах дороги.

– Что-то ты надолго исчез, Гриша.

– По-моему, князь, у вас одна говорильня. Кружок вышивки – ты уж прости, Василий Васильевич.

Князь нахмурил лоб:

– Не припомню, чтобы я называл себя.

– Брось, князь! Я не первый день живу и сразу понял, кто со мной говорил.

– И кто же другой, кроме Куракина?

– Князь Шуйский.

– Верно. Слухи до меня доходить стали, что какой-то юродивый небылицы на самозванца народу вещает. Я почему-то о тебе сразу подумал. Так?

– Не скрою, я тот юродивый.

– Ну да, одежонка на тебе в самый раз. Только рано ты начал. Мы через своих людей в Польше уже до Сигизмунда довели нужные нам сведения.

Андрей показал на кучера.

– Не бойся. Он слышит, но никому ничего не скажет – язык у него обрезан.

Андрея передёрнуло.

– Король на самозванца зол, ногами топал, повелел ни единого злотого в поддержку Дмитрия не давать. Вроде бы отряд гусар хотел в Москву послать, да остыл. И свадебка скоро будет, переписка между голубками оживлённая идёт.

– Отец её всё надеется миллион получить?

– Похоже. Сам в Москву собирается с дочерью.

– И не жалко дитя родное?

– Да за такие деньги он всех девок отдаст. Ты самовольство своё заканчивай. В народе и среди бояр настроения ещё не те, не созрел народ. Ни за грош погибнешь. Поляки схватят, отведаешь пыток, а то и сразу зарубят. Ты лучше ко мне приди.

Князь рассказал, как найти его дом.

– Куракин не уверен в себе, он ничего не решает. Про Шуйского умолчу. Я сразу понял – у тебя голова работает. Саблей махать желающие найдутся, в нужный момент из Великого Новгорода и Ярославля люди придут, а умную голову на плечах не каждый боярин или князь имеет. Даже дворянство за сечу давалось, или по наследству звание получали. Только ведь указом царским ума не добавишь. Почёт и должность при дворе – это да. Только у нас дело поважнее будет.

– Буду.

– Вот и славно. Только рубище своё до поры до времени сними и на гвоздик повесь. Да и слуги мои в такой одежде тебя за калитку не пустят.

– Понял. – Андрей на ходу спрыгнул с подножки возка. Похоже, из всей троицы княжеской Голицын умнее всех. И действовать они начали так, как Андрей советовал. Хотя не факт, могли и сами додуматься. Они царедворцы и плести интриги большие мастаки.

Как князь и советовал, Андрей убрал своё рубище под кровать. Переодевшись в приличное платье, он причесался и умаслил бороду. Теперь и не скажешь, что юродивый, вполне приличного вида горожанин – то ли приказчик из купеческой лавки, то ли мастеровой. Сверху накинул кафтан – не новый, но чистый, по крайней мере, мёрзнуть не будет. Одетый в рубище, он мёрз на паперти. Осень в Москве выдалась прохладная, и дырявая одежонка не грела.

Андрей направился к князю Голицыну – ведь приглашал. По пути зашёл к цирюльнику – бороду оправил, волосья на голове слегка подровнял и совсем стал похож на человека.

Он нашёл дом князя, представился холопу у ворот. Его впустили во двор, – видимо, Голицын не забыл предупредить прислугу.

Холоп ушёл доложить.

Князь принял его сразу – он сидел в кресле за дубовым столом. Комната тоже была обшита дубовыми планками и оттого казалась тёмной.

– Лёгок на помине, – слегка усмехнулся князь, – садись. Ты вроде в языках понимаешь? Сочти! – Он протянул Алексею лист бумаги.

Тот взял протянутый лист, пробежал глазами, знакомясь с текстом.

– Чего молчишь? Не разумеешь?

Андрей перевёл текст. Письмо явно писал писарь – буквы выведены каллиграфическим почерком. Но послание продиктовано, скорее всего, самим самозванцем и предназначалось оно Мнишеку. Лжедмитрий призывал приехать в Первопрестольную Марину и её отца Юрия. Причём из письма было понятно, что он согласен на свадьбу по католическому канону. Ещё самозванец просил привести с собой наёмников или охочих людей, ибо среди бояр московских – да и не только – недовольство.

– Всё? – Князь слушал внимательно.

– Всё, до последней буквы. Как письмо к вам попало? Это ведь не список, настоящее.

– Мои люди гонца случайно перехватили, в сумке у него нашли.

– Давно?

– А тебе зачем? Али мысль какая есть?

– Есть. Гонцом переодеться и самому в Польшу съездить, передать письмо Мнишеку-отцу в руки.

– Смысл какой? Не пойму!

– Он же ответ напишет, узнаем о замыслах.

– А если гонец слова секретные знает или Юрий его самого в лицо знает? На плаху попадёшь!

– Гонец-то жив?

– Жив покамест, в погребе сидит.

– В твоём тереме? – удивился Андрей.

– Нет, конечно, в десяти верстах от Москвы. Зачем интересуешься?

– Гонца допросить можно. Он расскажет, был ли у Мнишека и есть ли слова секретные. А может, самозванец на словах велел что-нибудь передать.

– Рискованно! Надо послание гонцу отдать, пусть вручит Мнишеку. Письмо-то мы сочли.

– Он же всё расскажет польскому воеводе и самозванцу.

– Не в его интересах, сам может башку на плахе потерять. Только действовать надо быстро. Гонца-то утром ещё взяли, задержка как-никак.

– А ещё бы настоятельно попросить на обратном пути ответ показать.

– Там же печать восковая!

– В первый раз, что ли? Свечкой подплавим.

– Да ты просто мошенник!

– Я очень любопытный. Едем?

Князь позвонил в колокольчик и велел готовить коней и людей.

Через четверть часа кавалькада из шести всадников выехала из дома. Впереди князь, за ним – его люди, а замыкающим ехал Андрей: скакать рядом с князем ему было не по чину.

Через полчаса они въехали в деревеньку, и князь уверенно направился к самому большому дому. Оказалось, там проживал его родственник, обедневший боярин.

Охрана князя осталась во дворе, а сам князь и Андрей вошли в дом.

Встретивший их хозяин вопросительно посмотрел на Голицына.

– Можно, свой человек, – понял князь его немой вопрос относительно Андрея.

– Я так понимаю – вы за гонцом?

– Именно. Пусть его сюда приведут.

Холопы притащили связанного гонца. Это был чистокровный поляк, вполне сносно говорящий по-русски.

Князь сразу, без экивоков, спросил его:

– Жить хочешь?

– Кто же не хочет? Хочу!

– Я предлагаю тебе взять послание и отвезти его к воеводе Мнишеку.

– Вы меня отпускаете? – удивился поляк.

– А чем мы рискуем? Ты отвезёшь письмо, но о нашей встрече благоразумно умолчишь. А когда будешь возвращаться назад, снова заедешь сюда. Мы полюбопытствуем содержанием его, и ты поедешь дальше. А за задержку получишь монету золотом.

– Лучше две, – тут же начал торговаться поляк.

– И одной-то много, – укорил его князь. – Мы тебе жизнь сохраняем, это уже немало. И ты ничем не рискуешь.

– Пся крев, договорились.

Поляка развязали, письмо уложили в заплечную сумку и вывели гонца во двор. Холопы привели ему коня – его успели накормить и напоить.

Поляк вскочил в седло, и лошадь сорвалась с места.

– Как думаешь, вернётся? – спросил князь. Непонятно было только, кого он спрашивал.

Ответил боярин, хозяин дома:

– Вернётся! Я ляхов знаю, воевал с ними несчётно. Деньги они сильно любят. И этот – тоже.

– Хм… Сколько времени надо, чтобы гонец обернулся?

– Недели полторы-две. Хотя неизвестно, сколько он там пробудет – у воеводы.

– Ладно. Григорий, через десять дней – даже на пару дней раньше – будь здесь. Поживёшь у боярина. Ежели гонец прибудет, прочитаешь письмо. Только аккуратно! Гонцу золотой отдашь.

– Исполню. – Андрей склонил голову.

– Толмач, что ли? – спросил хозяин.

– Аз есмь.

– А вдруг не по-ляшски напишут?

– Осилю.

– Надо же!

Князь махнул рукой, слуги подвели коня, и вся кавалькада прежним построением рванула в Москву.

Уже во дворе у князя тот сказал:

– Ко мне пока не ходи, через неделю явишься – получишь коня и деньги. Дорогу, надеюсь, в деревню запомнишь.

– Как хоть хозяина зовут?

– Никифор Бутурлин.

Андрей откланялся. Юродствовать князь ему запретил, а больше заняться было нечем, и потому все дни он отсыпался и думал. В голову лезли разные планы свержения самозванца и его устранения. Но все варианты страдали одним недостатком – не было доступа к Лжедмитрию. Через охрану поляков и двух десятков верных Дмитрию стрельцов не пробиться.

Однако после долгих размышлений у Андрея появилась одна сумасшедшая идея. Надо организовать народные волнения или толпой идти к Кремлю, скажем – с челобитной. Лжедмитрий не преминет выйти к народу, успокоить его, пообещать наказать виновных. Вот тут его и… Только повод серьёзный для волнений нужен – вроде «соляного бунта». Но нет ничего невозможного, повод можно придумать, спровоцировать.

Наум-купец удивлялся:

– Ты, Андрей, часом не заболел какой-нибудь хворью?

– А что, заметно?

– Целыми днями лежишь. Не простудился ли на своей паперти?

– Не хожу туда уже несколько дней.

– А то бы я баньку истопил…

– Я сам истоплю.

– Во! Узнаю прежнего Андрея! А то всё лежишь, молчишь… Али беда какая?

– Типун тебе на язык, Наум.

И в самом деле, подозрительно. То каждый день в рваньё и обноски одевался, ходил, как на службу, а сейчас днями и ночами напролёт в комнате прячется. Наум уж подумал: не натворил ли чего неприятного? Андрей – он такой, он может.

Тем временем Андрей истопил баньку, обмылись, а опосля их – супружница купеческая с детьми пошла. Наум же с Андреем вечер за столом провели. Купец пиво свежее выставил да балыки осетровые на заедки. Давненько они так не сиживали – всё дела, заботы.

А на следующий день Андрей оделся потеплее и направился к князю.

– Я уже беспокоиться начал, – встретил его князь.

– Как договаривались.

Князь позвонил в колокольчик и сказал вошедшему холопу:

– Лошадь приготовь, оседлай – для него.

Холоп поклонился и вышел, а князь выложил на стол две золотые монеты.

– Одну гонцу отдашь, другая – на всякий случай. С Богом!

– Список привезти или на словах?

– Как получится.

По уже знакомой дороге Андрей добрался до села, постучал в ворота.

Хозяин оказался дома. Они поздоровались, боярин приказал увести коня в конюшню и задать овса. Задержавшись на секунду, погладил жеребца по выхоленной морде:

– Узнаю бегунка, из княжьей конюшни.

– Своим не обзавёлся пока, да и по чину не положено, – отступил на шаг Андрей.

Ожидание тянулось долго, однако гонца всё не было. Или случилось что-то непредвиденное, или он струхнул и решил ехать в Москву напрямик. Этот вариант был хуже всего. Передав послание от Мнишека Лжедмитрию, он вполне может привести поляков в деревню.

Никифор и сам это понимал, потому как Андрей обнаружил за амбаром маленькую медную пушку, развёрнутую стволом к воротам. Сунув руку в короткий ствол, он нащупал там тряпичный пыж. Умно! Дробом или картечью заряжена, ядром на короткой дистанции большого урона не нанесёшь.

Андрей попросил боярина:

– Мне бы какое-нибудь оружие – вроде сабли.

– Всё оружие в амбаре, и дверь не заперта – просто прикрыта. Один из холопов на околице дозор несёт. Как заметит неладное – тотчас сигнал даст. Тогда возьмёшь.

– Понял, спасибо.

Продуманный боярин, все мелочи учёл. Пистолеты – оба – у Андрея были, но в бою перезарядить их не успеть. Оставаться же с разряженными после выстрелов было несподручно, боязно. Если гонец поляков приведёт, бой получится скоротечный.

Однако опасались зря. Хоть и с задержкой, но гонец прибыл. Вид у него был донельзя пропылённый и усталый. Конечно, дорога туда и назад, почти полмесяца в седле безвылазно. И у лошади бока опали, видно было, что ей досталось.

– Пить, – только и сказал поляк.

– Квасу? – предложил боярин.

– Нет, только не его! Исбитня или воды.

– Сбитень, – поправил его боярин.

Принесли сбитень в большой глиняной кружке. Гонец жадно осушил её и снял с себя сумку.

– Послание там, – и уселся на крыльце.

Боярин и Андрей прошли в горницу. Пламенем свечи Андрей нагрел острый нож, аккуратно отделил печать, развернул бумагу и пробежал глазами текст.

Мнишек сообщал, что соглашение остаётся в силе, и он прибудет с людьми, дочерью и обозом по весне, предположительно – в конце апреля, когда просохнут дороги.

Андрей пробежал текст ещё раз, уже медленно и внимательно, стараясь запомнить все фразы. Закрыв глаза, он для верности повторил – всё запомнил правильно. Нагрев, он приложил восковую печать на витом шнуре, внимательно осмотрел – никаких следов вскрытия.

Никифор с Андреем вышли из избы. Гонец лежал на крыльце и вовсю храпел – хоть голыми руками его бери. Едва растолкали.

Андрей протянул ему сумку с письмом и отдельно – золотую монету:

– Как договаривались.

Слуги уже успели накормить лошадь гонца овсом и дать ей воды.

Поляк помотал головой, отгоняя остатки сна, поднялся и уселся на коня.

– Так ты, если что интересное будет, заезжай, – посоветовал ему боярин. – Деньги – они всем нужны.

– Так и есть, – не стал спорить гонец.

Поляк дал лошади шенкеля и унёсся со двора, а Андрей и Никифор вышли на улицу. Здесь было пустынно, только куры выискивали на земле зёрнышки и крошки.

– Пронесло, – задумчиво произнёс боярин.

– Наёмник… – пожал плечами Андрей. – За деньги не то что чужого для него царя – мать родную продаст.

– Воистину – золото любые двери открывает.

– Так и я поеду. За гостеприимство спасибо – ко князю тороплюсь.

Слуги уже оседлали лошадь и вывели её из конюшни.

– Бывай, свидимся ещё. – Боярин хлопнул ладонью по крупу коня.

Вскоре Андрей въезжал в Москву.

В доме князя его уже ждали. Слуги приняли коня, а его самого проводили в дом.

Князь ответил на приветствие, сам спросил:

– Долгонько тебя не было, заждались уж! Гонец был?

– Задержался в дороге, но был. Письмо я счёл. А главное – поляков он с собой не привёл. Боярин Никифор опасался, дозор выставил, тюфяк с дробом приготовил.

– Он такой, предусмотрительный. Сказывай!

Андрей, закрыв глаза, повторил текст письма.

– Занятно! Стало быть, свадебку по маю играть будут, после Пасхи. Хотя у католиков Пасха раньше. Ладно, спасибо. Ты периодически, скажем – раз в неделю, заглядывай.

– А сейчас что делать?

– Ничего. Князь Шуйский людьми занимается. Бояр, у которых дружины есть, подговаривает, прощупывает, чтобы в нужный момент выступили. Поляков можно только силой сломить, уничтожить или из Первопрестольной изгнать. Без них самозванец – ничто, с ним справимся легко.

– Быть по сему. – Андрей откланялся.

Надвигалась зима. Уже замерзала грязь по ночам, низко над городом плыли свинцовые тучи, грозя дождём или снегом.

На следующий день снег и в самом деле выпал, укрыв всё белой пеленой и принеся с собой лёгкий морозец. Народу на улицах сразу поубавилось. У кого была возможность – сидели по домам.

И торговому люду плохо. На кораблях ходить уже опасно: лёд крепкий со дня на день на реках встанет, и ежели вморозит лодью или ушкуй – жди до весны. На телегах обозами с товаром уже не поедешь, а на санях – рано, снега мало. Только конные ещё передвигались по дорогам. Лошади попонами укрыты, на всадниках тулупы, зипуны или шубы – в зависимости от достатка.

А через два дня повалил снег, шедший без перерыва три дня и наваливший сугробы по пояс. Дороги стали непроезжими, на улицах – лишь узкие тропинки, протоптанные прохожими. А после ударили морозы, довольно изрядные для начала зимы – до двадцати градусов. И если коренное население к такой зиме было привычно, то поляки отчаянно мёрзли. Если раньше ляхи бесчинствовали, отбирали ценности, то теперь беззастенчиво забирали у прохожих тулупы и шапки.

Народ возмущался – каково остаться на улице зимой в рубахе и поддёвке, без верхней одежды? Ляхов и так не любили за их драчливость и чванливость, а теперь и вовсе возненавидели. Они сами рыли себе яму, даже не понимая этого. Считали, что у них хватит сил подавить любое недовольство – и это имея всего две тысячи наёмников!

Через неделю после снегопада улицы в столице расчистили, за городом проложили санные пути.

Наум, в доме которого квартировал Андрей, засуетился.

– Чего на печи сидеть? Денег домой никто не принесёт, – сказал он Андрею. – Думаю с обозом за солью идти – цены поднялись. Да завсегда так! Как неурожай али замятня – так в первую очередь дорожают хлеб и соль.

– Ты мне это для чего говоришь?

– Да как же? А обоз кто будет охранять? Мы же с тобой как уговаривались? Моя крыша и харч, а ты, значит, охрану несёшь.

Уговор такой на самом деле был, делать зимой нечего, и Андрей согласился.

– Когда выезжать думаешь?

Наум почесал затылок:

– У меня всего трое саней, а путь неблизкий. Как сговоримся с возчиками, так сразу и тронемся. Пару, а лучше – трое саней еще нужно нанять, чтобы не зря ноги бил. Лошадка-то – она больше пяти мешков не потянет. Возничий, груз, снег – это не летом на подводе.

Андрей отправился на торг. Кафтан у него был, но это не одежда для зимы – весь день придётся находиться на морозе. Он купил овчинный тулуп, шапку из лисы, а хорошо подумав – ещё и валенки. Теперь ему никакой мороз не страшен. Вот только в валенках идти удобно и тепло, но удар ногой, случись необходимость, не нанесёшь.

Он подкупил свежего пороха в лавке – явно польского происхождения, у нашего зёрна не такие. Видимо, приворовывали поляки казённое имущество, продавали на сторону.

Дома проверил оба пистолета, наточил нож. Саблю бы ещё, но её не скроешь. На ножи ляхи внимания не обращали – их носили все. А пистолеты под тулуп убрать можно, чтобы в глаза не бросались. У Наума взял топор, наточил его до бритвенной остроты. Лес таким топором рубить плохо, затупится в момент, а для боя накоротке или метнуть в цель – в самый раз. Вот теперь он готов.

И Наум готовился: сала прикупил, сухарей ржаных, в каждую подводу по мешку овса определил для лошадей – всё равно подводы пустые. Горячая вода да крыша над головой только на постоялых дворах, то есть утром и вечером, на ночёвках. А днём подхарчиться салом в самый раз – оно не даст замёрзнуть на морозе.