Текст книги "Леонхард фон Линдендорф. Барон"

Умывшись, я снова вошел в ратушу и направился в кабинет бургомистра. Там, на лавке, дрых Курт. Только я вошел, как он сразу вскочил.

– Где деньги? – спросил я.

Он встал и прошел к противоположной от входа двери, точнее – небольшой дверке. Открыв ее, он посторонился. Я зашел и огляделся. Комната была маленькая, но уютная. У стены широкая кровать, напротив шкаф. Посередине стол и четыре стула. Надо же, комната отдыха бургомистра. Знал бы, здесь бы спать улегся, а то пришлось на жесткой лавке. Хотя и выспался очень хорошо. Вся комната завалена мешками, баулами, сумками, пакетами. На некоторых еще оставалась земля. Ну, верно: банков здесь нет, так что денежки свои народ хранит в разных тайниках. Нет, сами по себе банки уже есть, но они в крупных городах, да и то в основном в Италии. Ну а мы обходимся без них. Главное, было бы что хранить, а уж где – это мы всегда найдем. Теперь у меня есть что хранить.

Я вышел из моего деньгохранилища.

– Много там? – спросил у Курта.

– Не знаю.

– Гюнтер еще не приехал?

– Нет. Мне бы доложили.

– Поставь перед кабинетом охрану. Как Гюнтер приедет, сразу ко мне. Через пару часов начнем суд в зале заседаний ратуши. Приведи туда наиболее уважаемых людей города, ну и кто желает, пусть приходят. Сколько поместятся. Организуй охрану.

Тут в дверь заглянул кнехт:

– Ваша милость, к вам отец Бенедикт.

Вот ведь не было печали… Только этого святоши и не хватало. Лео с ним часто контактировал, так что он его хорошо знал. Как бы он меня не раскусил. Ладно, буду ссылаться на контузию.

– Пусть войдет.

Вошел священник. Маленький, толстенький, в сутане и с тонзурой на макушке. И тут же подкатился к нам.

– Благословите, отец Бенедикт, – опустился я перед ним на одно колено.

Он перекрестил меня и сунул мне под нос свою руку. Я знаю, что целовать руку священнику не обязательно, тем более здесь, в Германии. Мы ведь не в Италии и не в Испании с ее сумасшедшим католическим рвением. Ну да ладно, пусть подавится. Я коснулся губами его руки. Тьфу, гадость какая… Так и хотелось сплюнуть, но пришлось терпеть. А священник уселся напротив и начал мне втирать о милосердии и всепрощении. Просил пожалеть жителей города и не устраивать массовых казней. Собственно, я и не собирался. Зачем мне убивать своих же людей? Хотя здесь это в порядке вещей и я, по идее, должен был вырезать полгорода. Ведь они убили моего отца, своего сюзерена. Даже если я вырежу весь город, мне никто ничего не скажет. Ну что ж, это даже хорошо, что этот попик ко мне заявился. Теперь всем скажу, что это отец Бенедикт уговорил меня не казнить полгорода. А то ведь не поняли бы. В конце концов он меня уговорил. Я обещал ему никого, кроме бургомистра, не казнить. Священник, довольный, вскочил и выкатился из кабинета. Помчался, наверное, успокаивать горожан.

– Курт, каналья, где ты?

В дверь просунулась голова Курта. Оглядев помещение, он вошел. Вот ведь зараза, сам смылся, а меня оставил на растерзание священнику. Хотя я был доволен. Теперь можно было не зверствовать. Я еще не знал, как мне отправить на виселицу бургомистра. Вчера, еще не отойдя от горячки боя, пальцы рубил я ему совершенно спокойно. Да и голову бы срубил. А вот сегодня… Смогу ли отправить его на казнь? А ведь надо. Если и этого пожалею, то конец мому авторитету. Мягких и жалостливых сейчас не уважают. Ладно, посмотрим.

– Курт, тащи сюда кузнеца.

Минут через пять привели мастера. Невысокий и довольно широкоплечий. Одет аккуратно. Стоит, опустив голову. Понимает, что надо бы грохнуться на колени и молить о пощаде, но сдерживается – гордость не позволяет. Молодец, не сломался.

– Ты отлил кулеврину?

– Я, ваша милость, – тяжело вздохнув, ответил он. Понимает, чем это ему грозит.

– Понимаешь, что я должен с тобой сделать?

Он кивнул и тяжело вздохнул. По идее, я должен его казнить. Ведь из отлитой им кулеврины убит мой отец.

– Я собирался тебя повесить вместе со всей твоей семьей, но, поговорив со своим капитаном Куртом и с отцом Бенедиктом, решил дать тебе шанс. – Он поднял голову и с надеждой посмотрел на меня. Я специально приплел Курта, чтобы за свое спасение кузнец был благодарен не только Богу, но и нормальному человеку. Священника я таким не считал. – Статус города я отменяю, так что все его жители вновь становятся моими сервами, и ты в том числе. Но если остальные, уплатив штраф за бунт и выкупившись, могут идти куда угодно, то ты будешь работать на меня всю оставшуюся жизнь. И ты и твои дети. Согласен?

– Да, ваша милость, да. – Он усердно закивал головой. Ну еще бы. Всю ночь, наверное, готовился к смерти, и вдруг – помилование.

– Жить можешь, как и прежде, у себя дома. Можешь и в замке, помещение для твоей семьи выделят. Твои мастерские за городом?

– Да, ваша милость, с северной стороны, у реки.

– Ну вот, как раз между городом и замком. Ладно, иди успокой семью и приходи сюда. Сейчас будет суд, а после суда съездим в твои мастерские. Иди.

Ну вот, один мастер у меня есть. Второй сидит в подвале. Член магистрата, старшина цеха оружейников. Раз казнить я его не собираюсь, то грех не использовать его на всю катушку. Хотя посмотрим, как с первым мастером дело пойдет, может, и одного хватит. Ладно, пора на суд. Кузнец умчался, но опять в дверь просунулась голова кнехта. Что еще? Опять какая-нибудь неприятность?

– Ваша милость, приехал Гюнтер Вальдер.

– Давай его сюда.

Вошел не старый еще мужик. Одет простенько, но чисто. Голова наполовину седая. А вот бородка аккуратно пострижена. Молодец, следит за собой, хоть и в опале.

– Здравствуй, Гюнтер. Проходи, садись. Есть у меня к тебе дело. Я помню, что ты честно и с умом вел дела баронства. К сожалению, та глупая ссора с отцом вынудила тебя уехать. – Ну да, как будто он по своей воле уехал в деревню… но не будем на этом заострять внимание. – Думаю, рано или поздно отец простил бы тебя. Но, к сожалению, он погиб.

– Сочувствую, ваша милость.

– Ладно, я не об этом. Так вот, Гюнтер, принимай хозяйство обратно. Только оно немного увеличилось. Я собираюсь аннулировать у Людендорфа статус города. Своим бунтом и убийством сеньора они сами меня на это толкнули. Также я собираюсь конфисковать все имущество бургомистра и членов магистрата, так что это теперь тоже мое. То есть работы тебе прибавится. Да, и придется тебе побыть моим наместником в городе, пока не подберешь на это место человека. И еще. Там, в комнатке, лежат деньги. Их надо пересчитать. Здесь, в ящике стола, тоже деньги. Забери их. Пересчитай и отвези все в замок. Проведи ревизию нашего нового имущества. Особенно складов бургомистра и старшины цеха торговцев. Приступай.

Мужик сидел и чуть не плакал. От радости, наверное. Надо же, на него столько работы свалилось, а он радуется.

– Да, дом бургомистра я забираю себе, будет моей городской резиденцией. Один из оставшихся четырех возьми себе и один пусть возьмет Курт.

Они оба грохнулись на колени и принялись меня благодарить. Вообще-то заслужили. Уж Курт-то точно. И своей безоговорочной преданностью, и умелыми действиями. Хотя я до сих пор удивляюсь, что мы смогли захватить город. И ведь без всяких потерь, а это уже прямая заслуга Курта. Я-то отключился сразу после начала боя и потом уже ничего не соображал. Ну а Гюнтер получил награду авансом. Да и надо же ему где-то жить, если я его назначил здесь своим наместником. Хотя Гюнтер и в самом деле хороший специалист и по-настоящему предан баронству. Да и ко мне он всегда относился неплохо. Как и я к нему. Тем более награда эта мне ничего не стоит – не свое дарю. А продать дома сейчас по нормальной цене фиг получится. Так что пусть владеют и меня благодарят.

– А два оставшихся выстави на продажу. Теперь все. Мы на суд. Если хочешь, иди с нами.

– Нет, ваша милость, я лучше сразу приступлю к работе.

– Как хочешь. Все деньги приведи к любекскому гульдену, чтобы голову не ломать. Пошли, Курт.

С деньгами сейчас и в самом деле полная неразбериха. Какие только деньги не ходят по стране. И английские пенсы, и французские су и денье, и голландские, и итальянские, и испанские, и даже арабские. А учитывая, что каждый уважающий себя герцог чеканит свои монеты, разобраться во всем этом разнообразии практически невозможно. Хотя Лео раньше деньгами был не избалован, так что ему простительно, но ведь и матерые купцы путались во всем этом изобилии. Поэтому обычно пфенниги, пенсы и денье принимали по номиналу, а все остальное – по весу.

Мы наконец дошли до зала заседаний. Тут проходили обычно открытые заседания магистрата и суды, конечно. Иногда этот зал арендовали цеха для проведения собственных собраний. Зал был не очень большой, но человек семьдесят в него набилось. Самые уважаемые сидели на скамьях, а остальные стояли позади них. Когда я вошел, все встали. Я сел в кресло в торце зала, на некотором возвышении. Рядом со мной встал Курт. Позади – несколько кнехтов. Немного сбоку сидел за столом секретарь. Рассусоливать мне не хотелось, а хотелось побыстрее пройтись к мастерской своего кузнеца. Поэтому решил закончить все побыстрее.

– Бургомистр и члены магистрата где? – спросил я тихо у Курта, повернувшись к нему.

– Ожидают.

– Пусть введут.

Ввели пятерых связанных подсудимых под охраной кнехтов.

– Дай грамоту о предоставлении Линдендорфу статуса города и горящий факел, – приказал я громко Курту.

Курт подал мне грамоту и факел. Об этом мы договорились, пока шли к залу, и Курт заранее все подготовил. Я взял грамоту и поджег ее факелом. Весь зал молча смотрел на это. Но сказать что-то не решался никто, хотя на глазах у многих появились слезы. Понять людей можно. Статус города сейчас – это очень круто. Теряя статус городских жителей, они теряли и свободу. Теперь они вновь мои крепостные, сервы. Это, конечно, не рабы, но и недалеко от них. Но винить некого. Во всем виноваты сами.

– Вы все видели и все поняли, – сказал я громко, – города Линдендорф больше нет. Есть снова деревня Линдендорф. Мой дед, Герхард фон Линдендорф, дал вам этот статус, а мне, его внуку, приходится вас этого статуса лишать. Но виноваты в этом только вы. За бунт и убийство своего сеньора я должен был вас всех сурово наказать. Я так и собирался сделать. Я собирался казнить всех участвовавших в штурме замка и каждого пятого городского жителя. Но отец Бенедикт долго уговаривал меня простить вас, и из уважения к нему и нашей святой церкви я решил его послушать. Повешен будет только бургомистр, который и является основным виновником произошедшего. Семья его отправится в мои деревни батраками к крестьянам. Имущество его будет конфисковано. У членов магистрата также все имущество конфисковывается, а сами они отправятся по деревням, работать на земле. Но виноват весь город, и я должен наказать всех. Поэтому решение мое такое: все жители бывшего города, а ныне деревни Линдендорф в течение одного года должны мне выплатить штраф в размере десяти гульденов. Участники штурма замка – двадцать гульденов. Оружейники, что снабдили бунтовщиков оружием, облагаются штрафом в тридцать гульденов. Податные списки всех жителей моей деревни есть, так что увильнуть от штрафа не сможет никто. Расскажите всем, кого здесь нет. Об этом моем решении будет также говорить в течение трех дней глашатай на площади. Моим наместником в Линдендорфе становится мой управляющий Гюнтер Вальдер. Все.

Я встал с кресла и вышел из зала. Курт и моя охрана последовали за мной.

– Курт, распорядись, чтобы бургомистра вздернули.

– А вы, господин барон, не будете присутствовать?

– Вот еще, время терять из-за какого-то козла.

– Слушаюсь, ваша милость.

– И приведи ко мне бывших членов магистрата, хочу с ними пообщаться.

Я прошел в кабинет бургомистра. У дверей стояли два кнехта. Это правильно, мою сокровищницу надо охранять. Открыв дверь, вошел внутрь. По всему кабинету были расставлены мешки с деньгами. Гюнтер сидел прямо на полу и пересчитывал деньги. Он поднял голову и затуманенным взглядом посмотрел на меня. Я потихоньку вышел из кабинета. Пусть работает. Приказал кнехтам никого сюда не пускать, а всех, кто ищет меня, отправлять в комнату, где я провел ночь. Только сел за стол, как пришел Курт с бывшими магистратскими. Черт, когда же я смогу просто посидеть и подумать… Мне бы денек посидеть, понять, что же со мной произошло, сделать какие-то выводы, составить наконец какой-то план действий. Пусть не долгосрочный, а хотя бы на год. Да хотя бы на месяц вперед. А то все в постоянном цейтноте. Так и ошибок наделать недолго. А ошибаться мне сейчас нельзя. Ошибка в этих условиях может привести к гибели. Чего бы очень не хотелось… Ладно, вернемся к нашим баранам.

Четыре человека стояли напротив меня. Старосты цехов. Оружейников, шахтеров, строителей и торговцев. Бывшие старосты. И бывших цехов. Какие уж цеха в деревне. Все – взрослые люди и наверняка хорошие мастера. И моя задача – сделать так, чтобы все их мастерство суметь использовать. А дабы трудились они с полной отдачей, надо сделать так, чтобы они этого сами хотели. Из-под палки они много не наработают.

– Ну и что мне с вами делать?

– Ваша милость, мы и в самом деле были против бунта… – начал один из них, вроде старшина торговцев.

– Против были, значит, – перебил я его, – это как? Шепнули друг другу на ушко: «Я против», – и пошли спокойно домой пиво пить? А в это время толпа бунтовщиков отправилась убивать своих сеньоров? Почему вы их не остановили, если были против? Почему не объяснили пагубность их действий? Разве не для этого существует власть в городе? А ведь вы и были этой самой властью.

Они стояли молча, понурив головы. Странно, наверное, это смотрелось со стороны – четверо взрослых, убеленных сединами мужчин и отчитывающий их подросток. Но такие сейчас времена. Я барон, а они простолюдины. Они фактически принадлежат мне. И хотя продать я их не могу – католическая церковь запрещает торговать христианами, но вот убить – запросто. Могу выпороть. Могу поставить на любые работы. Хоть навоз таскать, хоть канаву копать «отсюда и до отбоя». Конечно, было бы глупостью использовать их не по назначению, но, в принципе, могу.

– Хотел я вас повесить вместе с бургомистром, но скажите спасибо Гюнтеру Вальдеру. Именно он уговорил меня не делать этого.

– Разве это не отец Бенедикт уговорил вашу милость простить нас? – удивился один из них.

– Отец Бенедикт просил за всех горожан. И это его обязанность, как служителя Господа нашего Бога. А Гюнтер просил конкретно за вас. Именно из-за вашего мастерства и профессионализма. – Пусть считают себя обязанными не священнику, а одному из моих людей. – Не знаю, какие вы мастера, но профессионалы, видимо, хреновые, судя по тому, как вы справились с управлением городом. Значит, слушайте мое решение: работать так и будете по своей специальности. Даже старшинами останетесь, хотя цехов, как вы понимаете, нет. Пока нет.

– Вы собираетесь вернуть Линдендорфу статус города, ваша милость?

– Может быть. Если его жители сумеют заплатить штраф. Зачем мне столько безземельных крестьян?

В их глазах начала появляться жизнь. Ну вот, теперь можно быть уверенным, что штрафные деньги я получу быстро и полностью. Вернуть себе свободу захотят все жители города. А те, кто не найдет денег, возьмут их в долг у своих более зажиточных соседей и влезут в кабалу уже к ним. Но это не моя забота. А статус города я им верну. Вот городские привилегии – это уж шиш. Хотят играть в свободу, устраивая выборы, – пожалуйста. Уж я-то знаю, что никакая это не свобода. А тот же хрен, который не слаще редьки. А разнесут эту весть они быстро. Уже завтра об этом начнут судачить на каждом углу.

– Продолжим. Работать вы будете как и прежде, но все мои пожелания будут приоритетны, и цену будете обговаривать с моим управляющим. По каждому виду работ. Некачественное исполнение порученных работ буду расценивать как личное оскорбление. Все ваше имущество я конфисковал, так что жилье себе подыщите сами.

– Ваша милость, а можно нам выкупить наши дома?

Я повернулся к Курту. Он стоял с выпученными глазами и красным лицом. Собственно, я и не сомневался, что они не сдадут все свои тайники. Да и у бургомистра – вернее, теперь уже у его семьи – кое-что наверняка осталось.

– Ладно уж, не кипятись… – И я рассмеялся. Уж очень забавно он выглядел. Потом обратился к этим жучилам: – Можно. Только вот два дома из четырех я уже подарил. На выбор. Один Гюнтеру Вальдеру и один Курту Бруннеру, моему капитану и динстману[2]2
  Динстман в иерархии средневековой Германии стоял выше горожанина, но чуть ниже свободного рыцаря. Воинское сословие.


[Закрыть].

– И как же быть? – спросил один из них. Кажется, старшина строителей, Ганс Циммерман. Ну да, как строитель – домик себе отгрохал, наверное, на загляденье и не сомневается, что выберут именно его дом.

– Будете выкупать у Курта или Гюнтера те дома, что они выберут. Или построите им новые. По вопросу выкупа – к управляющему. А теперь идите успокойте семьи. Завтра с утра жду вас здесь.

Они вышли. Но тут же кнехт доложил, что меня дожидается давешний кузнец. Черт, пожрать не дадут. Уже давно обеденное время наступило. Ладно, на ходу что-нибудь перехвачу. Время терять нельзя. Велел впустить.

– Как тебя зовут? – обратился я к вошедшему кузнецу.

– Хайнц Майер, ваша милость.

– Давай-ка, Хайнц, съездим посмотрим на твое хозяйство. Курт, организуй нам лошадей и охрану. Ты с нами или здесь останешься?

– С вами, конечно.

– Тогда прихвати что-нибудь поесть. По куску хлеба и мяса хотя бы.

– Сделаю, ваша милость.

Мы вышли из кабинета и пошли к выходу из ратуши. Курт куда-то умчался, отдав предварительно какой-то приказ одному из кнехтов. Да, торкнуло мужика неслабо. Насколько я помню, ко мне, вернее, тогда еще к Лео он относился не очень. Не то чтобы плохо, а просто никак. Он просто не мог понять, почему это молодой барон, вместо того чтобы весь день размахивать боевыми железками, сидит в замковой библиотеке. Да еще и ездит за книгами к городскому священнику. Тем более после того, как стал наследником. Да, в общем-то, правильно удивлялся. Нет, книжки читать – это хорошо, но нельзя же себя так запускать. Совсем Лео у нас дохлый. При довольно высоком, по нынешним временам, росте – худосочный жутко. Ну ничего, это мы поправим. А вот Курт, по-видимому, увидел во мне настоящего барона. Ну да, для этого надо было зарубить несколько пьяных мужиков и повесить одного жулика. Но это и хорошо. Так и должно быть.

У входа нас уже ждали три оседланные лошади и четыре конных кнехта. Только мы сели в седла, как примчался Курт и сунул мне здоровенный кусок хлеба с мясом. Мы сразу тронулись. Есть на ходу было не очень удобно, но я съел все до крошки. Кузнец с подозрением на меня поглядывал.

– Тебе не предлагаю. Думаю, ты дома пообедал, а вот нам все некогда. Приходится есть на ходу.

Мы выехали за ворота и минут через пять неспешной рыси были у мастерских Хайнца. Здесь были не только его мастерские. Вдоль реки тут и там дымили трубы плавильных печей других мастеров. Кузнец сейчас не просто кузнец. Он и металлург, и станочник, и торговец. К нему привозят железную руду, а он дает на продажу уже готовое изделие. И это все один человек. Ну не то чтобы один – у хорошего мастера куча подмастерьев и учеников.

Мастерские были окружены высоким забором. Да, сейчас каждый мастер бережет свои секреты как зеницу ока. Здесь патентного бюро нет. Мы вошли в ворота. Участок был довольно большой – гектаров двадцать. На нем стояли плавильная печь и несколько довольно больших то ли домов, то ли сараев. Цеха, наверное. Я сразу прошел к печи. Ба, штукофен[3]3
  Штукофен, как и блауофен, – предтеча доменной печи. Но если в домне получали только чугун, то в штукофене – и чугун, и сталь, и мягкое железо. Правда, все отвратительного качества. Чугун вообще только на выброс. Железо и сталь приходилось очень долго проковывать, чтобы выбить все примеси.


[Закрыть]. Но какой-то недоделанный. Невысокий, всего метра два – два с половиной, и труба высотой метра два. А так все как на картинке. Мехи небольшие, качаются одним, максимум двумя людьми.

– Сколько железа получаешь за плавку? – спросил я его.

– Триста – четыреста фунтов. Правда, много свиного железа. А остальное приходится долго проковывать.

– Как проковываешь?

– Там у меня молот. Работает от водяного колеса, – с гордостью указал он в сторону сарая у реки.

Молодец, до водяного колеса допетрил. Хотя использование водяного колеса известно с древних времен, взять ту же мельницу, но ведь он приспособил колесо к молоту… Молодец, что сказать.

– Покажи свои станки, – велел я.

Мы прошли в один из больших сараев. В нем стояло несколько станков. Вернее, их подобий. На привычные мне станки эти конструкции совсем не походили. А Хайнц с гордостью мне показывал то сверлильный станок, то токарный. Вообще-то использование станков было известно давно. Еще на рисунках Древнего Египта были изображены станки, например сверлильный. Правда, на станок он не очень-то походил, но ведь и эти конструкции можно принять за станки только приглядевшись, очень хорошо приглядевшись. И желательно, чтобы кто-то, как сейчас Хайнц, объяснил принцип работы.

– А приспособить вал к водяному колесу не пробовал? – спросил я у него. У его станков тоже были колеса на валу, но крутить их должен был человек.

– К водяному колесу? Ваша милость, это же так просто… как я мог раньше не догадаться? – Он стоял с обалдевшим видом и чесал себе затылок. Как-как… простая зашоренность мышления. Все так делают – и я так делать буду.

Хотя я и сам не уверен, что где-нибудь до этого уже не додумались. Да наверняка. Но меня не интересует это «где-нибудь». Меня интересует «здесь и сейчас».

– Какие у тебя допуски при сверлении?

– Чего?..

– Ну, с какой точностью ты сверлишь?

– На два фута могу просверлить с точностью до одной сотой части дюйма. Но только по мягкому железу или по бронзе. Сверла часто ломаются, сталь плохая.

– Диаметр сверлишь какой?

– Что за «диаметр»?

– Вот ведь деревня… Толщина у сверла какая?

– Самое тонкое сверло – в полдюйма, а самое толстое – в дюйм.

– Ясно. А кованый стальной пруток на три фута просверлить сможешь?

– Нет, ваша милость. Сверло сталь не возьмет. Было бы сверло из хорошей стали, вроде булата, то можно. А так… Нет, не получится. А пускать булат на сверла слишком дорого. Да и где его взять?

Да, проблема. Где ж мне взять хорошую сталь? Будем думать.

– Ладно, поехали обратно. Будем вместе решать наши проблемы.

Мы отправились в город. Скоро опять уже были в кабинете ратуши. По пути я кое-что все-таки придумал.

– Курт, принеси мне всю бумагу из кабинета бургомистра и свинцовый карандаш, – сказал я, усевшись за стол. – Хайнц, присаживайся рядом. Так, Хайнц, слушай меня внимательно. Все, что ты от меня услышишь, должно остаться тайной. Если узнает кто посторонний, повешу и тебя, и всю твою семью. Сколько у тебя детей?

– Четверо. Три сына и дочь, – насупившись, ответил он.

– Ну вот и не забывай о них. Первое. Ты мне отольешь три кулеврины из бронзы. Пока из бронзы. Потом будешь лить из стали.

– Это невозможно… – возразил он и тут же получил подзатыльник от Курта.

– Не смей перебивать господина барона! – рявкнул он на кузнеца.

– Успокойся, Курт. Так вот, Хайнц: это возможно. Потом я тебя научу. Но сначала – кулеврины из бронзы. Они мне нужны срочно. Но не такие, как та, что ты уже отлил, а немного другие.

И я нарисовал ему шуваловский «единорог» с конической зарядной каморой. Калибром в шесть дюймов и длиной ствола в десять калибров. Нарисовал также колесный лафет.

– Вот эта тележка называется «лафет». Его детали закажешь по отдельности у разных плотников. Потом сам с подмастерьями соберешь. Все это надо сделать быстро. У тебя сыновья взрослые?

– Да. Все они – мои подмастерья.

– Вот и хорошо. Кто из них лучше всего соображает в металлообработке?

– Средний, Дитмар. Он и работает на станках. У него лучше, чем у меня, получается, – ответил он с гордостью.

– Прекрасно. Потом познакомишь меня с ним. Дальше. Как тебе получить хорошую сталь для инструмента… В своей печи поменяешь мехи на бо́льшие. Приспособишь к ним колесо, к колесу – лошадь или мула. Смотри…

Я нарисовал ему систему передач от горизонтального колеса к вертикальному и кулачковый вал для привода мехов.

– Удлинишь трубу у своей печки на пять-шесть футов. Понимаешь зачем?

– Конечно, чтобы жар в печи поднять.

– Именно. Потом закажешь у горшечника тигли, то есть горшки из тугоплавкой глины. В форме цилиндра с крышкой. В крышке должны быть отверстия.

Я снова взялся за карандаш. Нарисовал ему тигли с указанием размеров. Описал ему также всю технологию варки стали в тиглях. И как дробить руду, уголь и доломит, и до каких размеров, и как смешивать. В общем, все, что помнил. Для него это было настоящее откровение. Да, правильно говорят: все новое – это хорошо забытое старое. О таком способе еще Аристотель писал в своих трудах за четыре века до рождения Христа. А Хайнц смотрит на меня открыв рот.

– И что из этого получится, ваша милость?

– А получится у нас булатная сталь. Индусы именно из такой стали куют свои знаменитые клинки.

Хайнц аж подпрыгнул. И Курт с большим интересом стал прислушиваться к нашему разговору, а то прежде совсем заскучал.

– Можно вместо руды использовать мягкое железо, тогда плавка пойдет быстрее. Часа за четыре. А вот с рудой – не знаю, надо все проверять опытным путем. С одного горшка будет получаться стали немного – восемь-девять фунтов, но на хороший инструмент хватит.

– Ваша милость, вы озолотитесь! Такая сталь стоит по весу золота…

– Поэтому и предупредил тебя, чтобы язык держал за зубами.

– Да, ваша милость, – проговорил Курт, – а я все удивлялся, что это вы постоянно в библиотеке сидите. Теперь вижу, что и от книжек есть толк.

– Есть, Курт, есть. Дальше, Хайнц. Можно добавлять еще немного марганца. Это такие кристаллики, которые, растворяясь, делают воду красноватой. Поищи, может, у аптекарей есть. Когда получишь хорошую сталь, извести меня.

– Спать не буду, ваша милость, но сделаю.

– Хорошо. Дальше. На берегу реки построишь еще одну печь, чтобы привод мехов был от водяного колеса. Если надо еще земли – бери. Но печь построишь немного по-другому. Высотой четырнадцать-пятнадцать футов. Вот смотри…

И я нарисовал ему конструкцию простейшей доменной печи. Ну, не такой простой, какой китайцы пользовались еще тысячу лет назад, а века восемнадцатого-девятнадцатого. Но тоже ничего сложного. До простой домны европейцы дойдут лет через семьдесят – восемьдесят. Это если без меня. Но теперь – быстрее. Домну не спрячешь. Увидят и разберутся. Для специалиста и издали все понятно будет. Но вот как из чугуна получать сталь – это пусть еще попробуют догадаться.

– В этой печи мы будем варить чугун, то есть свиное железо. Очень хорошего качества. А вот как из свиного железа быстро получать хорошую сталь, я тебе потом расскажу. У тебя и так заданий много. На строительство печи своих людей не отвлекай, только на доводку. Людей возьмешь у Циммермана. Скажешь, что я велел. И не стесняйся – сколько надо, столько и бери. Помни, что все надо делать быстро. И не экономь. Все расходы я возмещу сразу. Иди пока. Если что будет неясно – приходи, тебя всегда ко мне пропустят.

Кузнец вскочил, схватил листки и умчался. Ну, теперь точно спать не будет. Фанатик. Хотя настоящий мастер таким и должен быть.

За окном уже начало темнеть.

– Пойдем-ка, Курт, проведаем нашего счетовода.

Мы с ним прошли в кабинет бургомистра, вернее, теперь уже кабинет Гюнтера. Он сидел за столом с отсутствующим выражением лица.

– Ау, Гюнтер, очнись.

Он тут же вскочил:

– Ваша милость, я никогда в жизни не видел столько денег.

– Еще и не то увидишь, – ответил я ему, садясь на стул. – Присаживайся, Курт. Будем вместе думу думать, как нам избежать встречи с безносой, что с косой. Так сколько там, Гюнтер?

– Если все перевести в любекские гульдены, то двадцать три тысячи четыреста пятьдесят семь золотых гульденов. Но золота немного. Всего три тысячи пятьсот тридцать. Остальное – серебро.

– Ну что ж, неплохо. Мы этим деньгам применение найдем. Я хотел с вами поговорить о другом. Как думаешь, Курт, когда нас убивать придут?

– Не раньше сентября. Пока урожай не соберут – не придут.

– Точно? А мои вассалы? Они ведь понимают, что я предательства не прощу.

– Эти могут и раньше заявиться, но вряд ли. По одному они не пойдут, а чтобы пойти вместе, им еще договориться надо. А они друг друга не очень-то любят. Но договорятся, конечно. Но пока будут договариваться, подойдет время сбора урожая. Сначала овощей, а потом и зерна. А без ополчения они не пойдут. А все ополчение – на полях. Нет, раньше сентября не заявятся. Но на всякий случай я пошлю людей в их деревни. Поговорят там с крестьянами. Если что – предупредят.

– А мои родственники и соседи?

– Эти тоже не раньше сентября. Если только кто особо наглый решит малыми силами нас взять. Но о таких и говорить не стоит.

– Ясно. Значит, два – два с половиной месяца у нас есть. Выходит, к сентябрю мы должны быть полностью готовы. Какие мысли на этот счет?

– Набрать наемников. Деньги у вас есть, – предложил Гюнтер.

– Ага, и они нам за эти деньги потом глотки и перережут. Нет, это не выход. Значит, так. Курт, завтра с утра поговори с нашими людьми, пусть они пошатаются по городу, посидят в кабаках и везде пусть рассказывают, что барон набирает себе кнехтов. Кто придет, тот освобождается от штрафа и получать будет на время учебы по два пфеннига в день, а потом и по три, а некоторые, кто посообразительнее, – и по четыре. Обмундирование и кормежка – с барона. Но принимать будут только молодых ребят от пятнадцати до двадцати пяти лет. И здоровых, без всякой заразы. Я думаю, пойдут.

– Еще как пойдут. Отбиваться будем…

– Вот ты и будешь. Станешь руководить набором. Но отбирай только здоровых и не особенно тупых. Пусть будут недокормленные, не страшно – откормим. Гюнтер, а ты не знаешь, сколько жителей всего в городе?

– Если верить податной книге – две тысячи семьсот девяносто три человека.

– Ну, с сотню мы покрошили… Так что примерно две тысячи семьсот. Это еще около двадцати семи тысяч гульденов. А если учесть, что некоторые должны заплатить двойной и тройной штраф, то тысяч двадцать восемь выйдет.

– Вы думаете, заплатят? – усомнился Гюнтер.

– Уверен. В течение пары месяцев. Я им обещал восстановить статус города. Согласно эдикту Фридриха Второго от тысяча двести тридцать второго года, имею право. Но вот восстановить их привилегии – не обещал.

– Да, хитро. Я тоже думаю, что заплатят. Но потом опять начнут просить привилегии.

– Пусть просят. Да, Гюнтер, разошли людей по нашим деревням, пусть тоже расскажут о наборе. Курт, а тебе и твоим людям надо будет из всего этого сделать бойцов. Настоящих кнехтов за два месяца по-любому не получится, но хотя бы держать строй и не пораниться самому и не поранить соседа они должны уметь. И отмечай самых сообразительных, они мне потом понадобятся. И еще. Гюнтер, отсчитай всем нашим кнехтам по десять гульденов. И тем, что оставались в замке, тоже. Если у убитых есть родственники, то передать им. Курт, проследи. Гюнтер, а Курту выдай полсотни.