Текст книги "Русский"

– Дядя Саша, – перебил Тихонова Антон. – А меня в розыск объявили по обвинению в убийстве Плукшина.

– Да ладно тебе?! Это сильно. Заслуженно?

– Да вы что!

– Извини, извини… Впрочем, мало ли…

– Что «мало ли»? – Антон чувствовал, как самообладание оставляет позиции под стремительным натиском плохих вестей, однако же именно оно ему теперь было необходимо как никогда. – Ладно… Советуете, короче, бежать?

– Да, прямо сейчас. И не по дороге, и не на своей машине…

– Это я уже знаю.

– Откуда? – Александр Валентинович насторожился.

– Знакомый предупредил.

– Кто?

– А что?

– Кто такой, я спрашиваю?

– Не знаете вы его. Лешка, товарищ школьный, в милиции работает.

– Какой еще Лешка? Мне это все не нра… – Антон не успел дослушать, что не нравилось Тихонову, – в трубке окончательно «умерла» батарея.

Милиция могла нагрянуть в любой момент. И тут в голове Антона возник простой, но в данной ситуации, похоже, единственно верный план. Он отправился на совет к товарищам-байкерам, и вскоре колонна, пожелав удачи Антону, выдвинулась в сторону Новорязанского шоссе.

На выезде на трассу к ним в хвост пристроилась милицейская «волга» и включила сирену. За ней шла еще одна машина, с обычными, гражданскими номерами. Дядя Тарас принял решение увести их подальше от аэродрома.

Антон откатил мотоцикл в самый дальний угол ангара, накрыл подвернувшимся под руку отрезом брезента и уже пешком отправился в сторону деревни Островцы ловить такси. Прежде чем, согласно совету друзей, пуститься в бега, ему нужно было попасть домой – собрать вещи, взять кредитки, наличные деньги.

Глава седьмая

Антон не мог знать, что в эту минуту к его дому подкатил белый фургон. Из него вышли трое угрюмых мужчин в гражданской одежде. Гардероб их был, однако, столь удивительно идентичен – черные джинсы и черные же кожаные куртки, – что издали смахивал на униформу. Впрочем, в российских городах в ненастную погоду так же угрожающе и скучно выглядит повседневная одежда доброй трети наших соотечественников мужского пола.

Подозрительные субъекты отыскали квартиру Антона и позвонили в дверь. Как раз в это время Антон ехал на «частнике» домой.

Через час с небольшим, выйдя из своего подъезда с вместительной сумкой в руках, он тут же попался в руки этих подозрительных субъектов, оказавшиеся руками правосудия.

– Я дурак, – вслух констатировал Антон, узрев белый фургон, оперативную группу и наручники.

Они ехали довольно долго. Недалеко от ВДНХ машина свернула направо, въехала во двор огромного «сталинского» дома-корабля с колоннами и лепниной и остановилась у входа в обычный с виду подъезд.

Выходя из милицейского «форда», Антон неожиданно для себя улыбнулся. Сопровождающим это не понравилось.

– Чему это мы так радуемся? – угрюмо спросил коренастый оперативник, просверлив Антона холодным и недобрым взглядом.

– Да так, ничему. Просто хотел приключений, вот и получил, – ответил Антон.

– Двигай давай, все только начинается, – мрачно обнадежил коренастый и показал Антону на дверь.

Они вошли в подъезд. Помещение было обжито обитателями согласно всем правилам: тут имелся и «красный уголок» с вымпелами, и вооруженный прапорщик на входе, и плакат «Болтать – врагу помогать».

На втором этаже, в душном кабинете, словно специально оборудованном под съемки художественного фильма о буднях уголовного розыска в послевоенные годы, за столом, под портретами президента, премьера и министра внутренних дел сидел мужчина и внимательно изучал чье-то дело. Молодой, аккуратная стрижка, кисть правой руки забинтована…

На душе у Антона было муторно, мысли в голову лезли одна хуже другой. Да еще в ней путались слова покойного Вилорика Рудольфовича, будь он неладен…

Оперативник негромко кашлянул, после чего произнес что-то похожее на «вот, привел… я» и тут же удалился.

Антон остался один на один с хозяином кабинета.

От вида грязно-зеленых стен, от громоздкого сейфа цвета запекшейся крови времен Ежова и Берии, а то и самого Феликса Дзержинского, от измятого обувью линолеума на полу Антону стало тоскливо. Он решил, что человек, вынужденный работать в подобных казарменных условиях, по определению не может быть на стороне такого «мажора», как он. Впрочем, разве байкер может быть мажором? А пилот-любитель? Вряд ли…

«Значит, я не мажор, – подумал Антон. – Но если я не мажор, то почему так бездарно попался? Ведь предупреждал же меня Лешка, а я, идиот, не послушался друга».

Антон громко вздохнул.

Сотрудник органов оторвался от рассматривания папки и глянул на Антона. Обитателем неприветливого и мрачного помещения оказался не кто иной, как этот самый друг, Алексей Исаков.

– Ну и что теперь, Антоша, попался? – весело поинтересовался он.

Антон молчал.

– Ладно, здорово, братишка, – Исаков встал из-за стола и, подойдя к Антону, протянул ему руку.

– Добрый день, – официально приветствовал одноклассника Антон, проигнорировав предложенное рукопожатие.

– Не понял… – удивился Исаков.

– И я не понял.

– Так, ясно. А откуда, по-твоему, я так подробно о твоих подвигах осведомлен? Не дуйся. Все предельно просто и открыто – именно мой отдел занимается расследованием убийства Плукшина. Вот такое совпадение. Тебе просто повезло.

Антон усмехнулся:

– Правда, что ли?

Алексей подошел к окну и прикрыл форточку.

– Правда, но не вся, – сказал он. – Плукшина мы вели двое суток. Поступила информация… Впрочем, тебе это неинтересно. Все было понятно, каждый боец знал свой маневр, и тут появляешься ты. Очередное совпадение. Хотя, если подумать, после истории с загадками прошлого и замешанным в нее таинственным старичком – то ли немцем, то ли австрийцем – твое появление на орбите профессора представляется достаточно логичным. Потому что ты, как я понимаю, ищешь на свою задницу нестандартных развлечений.

– Сильно, – искренне удивился Антон. – Тебе знакома та история?

– Антоша, ты понимаешь хотя бы, в каком отделе я работаю?

– Откуда? Ты мне про свою службу никогда не рассказывал.

– И сейчас не буду. Моя забота – безопасность государства, понимаешь ли.

– ФСБ, что ли?

– Круче.

– Да ладно тебе, Леш… Круче ФСБ только КГБ. Но КГБ больше нет. Поговорим по делу-то?

– Поговорим. Мы следили за профессором, потому что он подозревался в краже народного достояния.

– А отчего было сразу не арестовать его?

– Оттого, что, во-первых, так не делается – «сразу арестовать». Во-вторых, бывают еще и сообщники, которых нельзя пугать… До поры… В-третьих, в день планировавшегося ареста подозреваемого по месту прописки и проживания в деле появился некий Антон Ушаков. Потом этот самый Антон побывал у него в гостях. А вскоре после его ухода арестовывать в квартире было уже некого.

– И поэтому вы решили, что Плукшина убил я?

Исаков развел руками, поднялся из-за стола, подошел к Антону и встал напротив:

– Ты последний, кто его видел, Антоша! А может ты… это самое… случайно? Не хотел его убивать? Мы оказались в квартире приблизительно спустя десять-пятнадцать минут после убийства. На ручках двери, на кружке, на зонтике и иных предметах – в общем, повсюду твои пальцы. Для завершения натюрморта осталось сделать последний штрих: найти орудие преступления. И пока его будут искать, если, конечно, подозреваемый сам не расскажет, куда он его спрятал, ему придется сидеть в камере. Антоха, ну пойми ты меня наконец, я все делаю, что могу, но не посадить тебя – выше моих сил, раз ты попался… Я ж намекал…

Антон попытался побольней ущипнуть себя – а вдруг все окажется сном? Это было бы самым желаемым вариантом объяснения происходящего. Существовало всего лишь три вещи, которые он в тот момент понимал ясно и четко. У него нет алиби, поскольку беседовал он с Плукшиным один на один, а после расставания с профессором все время находился рядом с местом преступления. Даже школьный товарищ ему не верит. И наконец, Плукшина он не убивал.

Он так и сказал:

– Но Плукшина я не убивал…

– Очень может быть, что и не убивал. Да в общем, очевидно, что не убивал, – задумчиво произнес Алексей, доставая сигарету из пачки. – Будешь?

Антон посмотрел на одноклассника так, словно спрашивал: «Тогда что я здесь делаю?»

– Объясняю, – пояснил догадливый Исаков. – Плукшина застрелили из пистолета. А у тебя ору – жия отродясь не было. В тот момент в квартире мог находиться еще кто-то, потому что при осмотре подъезда я обнаружил сбитый замок под лестницей, ведущей на крышу. Значит, этот кто-то мог незаметно пробраться в подъезд и после попытался так же незаметно уйти. Наши видели кого-то, даже погнались за ним, но не поймали… – тут Исаков пристально поглядел на Антона.

– Леша, – поинтересовался взявший себя в руки Антон. – А что ты вот так все время на меня смотришь? Ты сам-то понимаешь, что это совершенно невозможно, чтобы я убил профессора?

Исаков пожал плечами:

– Будем считать, что я понимаю. Но остается только один вопрос: мог ли ты быть соучастником преступления? – продолжил он. – Предположим даже, что невольным. Я думаю, не был. Но следствие прекратить на основании своих догадок не могу. Ну и еще: я, безусловно, обязан передать дело другому следователю, потому что мы друзья, – Исаков помедлил и добавил: – Но я не передам.

– Леша, – заметил Антон, – если есть предположение, что профессора мог убить не я, а какой-то Карлсон, спустившийся с крыши, то с какой стати я – единственный подозреваемый?

– Система такая, – Исаков пожал плечами. – Карлсона никто не опознал, а ты вот он, здесь. И пальцы имеются. Так проще.

– Дурацкая система, – с грустью заметил Антон. – Выходит, мне теперь в камеру?

– Антоша, камера – это еще не конец, – Алексей понизил голос. – Ты потерпи немного, я это дело так не оставлю. Нужна только одна-единственная зацепочка, только одна… Эх, выпить бы сейчас с тобой, посидеть, потрепаться!

– Самое время, – буркнул Антон. – У меня, видишь ли, настроения выпивать нет. Неужели нельзя ничего сделать?

– Я уже сделал. Ты здесь, а не где-нибудь в другом месте. Не дрейфь. Короче, больше разговаривать нам нельзя. Мало ли кто и что может подумать. Завтра продолжим.

Исаков снял трубку телефона и вызвал дежурного. Когда тот вошел, Антон встал со стула и, смалодушничав на секунду, чересчур жалобно посмотрел на школьного друга. Антону показалось, что, выйдя из этого кабинета, он больше никогда не вернется в нормальную, привычную и такую сладкую жизнь свободного человека. Забавно, но оказалось, что до сего момента в его жизни не существовало настоящих проблем. Нехватка денег? Простуда? Ипотечный кризис? Плохая погода на улице? Какая чушь!

То ли заметив перемену в настроении Антона, который до прихода дежурного стойко держался, то ли решив для себя, что разговор еще не закончен, Исаков жестом приказал коллеге подождать за дверью. Потом, не приглашая Антона сесть, он, будто бы с безразличием, сыграть которое у него не получилось, спросил:

– Антошка, скажи, не говорил ли тебе профессор чего-нибудь необычного? Чего-нибудь такого, что могло показаться тебе странным?

Глава восьмая

Утром 2 июня Антона разбудил луч солнца, пробившийся сквозь решетку отдельной камеры следственного изолятора, куда накануне его поместил добрый друг и школьный товарищ Лешка Исаков.

«Луч солнца золотого вновь скрыла ночью Тверь… И вашей строй-общаги мне вновь закрыта дверь…» – пронеслась в голове у Антона перепевка нетленного хита Гладкова, которую они с друзьями как-то исполняли на вечеринке по случаю одного юбилея.

Антон быстро поднялся с кровати. Скрипнули пружины.

«Хорошо, что солнце. Парням повезло – сегодня в удовольствие погоняют», – не ко времени порадовался Антон за своих товарищей-байкеров.

Тут он припомнил вчерашнюю беседу, последний вопрос Исакова… И стало ему чрезвычайно неприятно от леденящего душу подозрения…

«Леша каким-то образом сам замешан в таинственном деле Плукшина, – мелькнула мысль. – Теперь мне вообще несдобровать, я ж во власти заинтересованного лица…»

Антон решил быть предельно внимательным: идти на контакт, но все отрицать, содержанием разговора с профессором не делиться, а про письмо Тихонову вообще забыть. Еще не хватало подставить Александра Валентиновича!

«Хорошо, догадался прихватить с собой в мотопробег плукшинский блокнот. Надеялся, будет время почитать на досуге. Теперь блокнот лежит в кофре мотоцикла, а мотоцикл стоит в ангаре на территории аэроклуба. Только бы у органов не хватило ума его обыскать!»

А еще Антон порадовался, что нет на Руси пословицы, связанной с днем рождения, подобной той, что принято цитировать в ночь на 1 января: «Как новый год встретишь, так его и проведешь». Сегодня у Антона был день рождения. Ему исполнялось сорок, и он, согласно традиции, заведенной среди российских мужиков, не собирался его отмечать, хотя и предполагал, что, подобно многим, наверняка так или иначе его отметит. Теперь выходило, он лишился даже этой возможности.

Что-то скрипнуло в районе двери. Лязгнул замок. Антон вздрогнул. В проеме возник дородный милиционер с дубинкой в руке.

– Не трясись, бить не буду – с утра ж была суббота, выходной, – добродушно сообщил страж. – Пошли?

– Ну, пошли, – отозвался Антон. – А который час?

Милиционер не ответил. «Видимо, отвечать не положено. Да и незачем отвечать арестованному…»

Антона привели в тот же кабинет, где вчера началась его «новая» жизнь.

– Доброе утро, – приветствовал его Исаков, жестом приказав охраннику удалиться.

Лишь только за ним закрылась дверь, Исаков подошел к Антону и протянул руку:

– И сегодня не будешь здороваться?

Антон руку пожал, сказав при этом:

– Сегодня буду. Спасибо за доброту твою, за одеяло теплое и отдельный номер с видом на небо.

– Я ж тебе обещал, что если, не дай бог, попадешь к нам, будет тебе и вид, и камера на южную сторону, а также видики с жесткой эротикой. Помнишь?

– Помню, – Антон криво усмехнулся. – Накаркал.

– Ну, старик, скажи спасибо, что ты у меня.

– Уже сказал. Или тебя теперь по уставу надо каждые три минуты благодарить?

– Да ладно, не быкуй. Я вот что предлагаю: так как мы с тобою все-таки кореша и не один литр вместе уговорили, предлагаю сегодня усугубить.

Антон удивленно уставился на него.

– Сейчас здесь только мы с тобой да несколько дежурных. Плюс Генка, которого ты видел только что. Он только с виду монстр, но вообще-то по натуре добряк. Правда, говорят, по почкам бьет больно, падла. Но это только в рамках выполнения приказа, если кто не колется. А еще сегодня дежурит Люба.

Исаков подошел к двери и, приоткрыв ее, прокричал в коридор:

– Дежурный!

Из коридора в кабинет протиснулся громила Генка.

– Ген, – обратился к нему Исаков, – попроси Любу, пусть зайдет на секунду, ладно? Дело на сто миллионов, могу доверить только тебе, – Алексей подмигнул коллеге, причем получилось у него это даже игриво.

– Ладно, – Генка заметно удивился благодушному настроению следователя.

– Что за Люба такая, господин комиссар? – поинтересовался Антон, когда «добряк» закрыл за собой дверь.

– Люба? Это наша крестная мама. Большая, как мой сейф, и отзывчивая, как Надежда Константиновна Крупская.

Он не успел договорить, как на пороге показалась дородная женщина лет сорока пяти, с добрыми глазами и деланно строгим выражением лица.

– Любаня… – Леша расплылся в улыбке, вскочил с места, подошел к гостье и даже сделал попытку заключить ее в объятия, от чего та решительно уклонилась.

– Чего это вдруг – «Любаня»? Надо что-то? – она искоса поглядывала на Антона и хитро улыбалась. – Как что надо, то сразу меня зовем.

– А кого? Кого еще звать, Люба? Послушай, тут друг ко мне пришел школьный, понимаешь? Мы с ним сто лет не виделись…

– В «Одноклассниках», что ли, нашлись? – Люба улыбнулась.

– Неважно, – ответил Леша. – Главное, он здесь, а у меня, понимаешь, ничего нету, ну, чтобы…

– Все понятно, можешь не продолжать. Так, закуски тоже?

– И закуски! Ух ты моя понятливая! Дай-ка я тебя поцелую! Кстати, ты с нами рюмочку выпьешь?

– Без фамильярностей, товарищ подполковник, мне работать надо, сами потом будете ругать, если что перепутаю, – Люба сурово отвергла Лешкины «домогательства» и, глядя на Антона, добавила: – Впрочем, с твоим другом выпить можно. Гляди, какой красавчик, не то что твои мужланы…

– Ну-ну, Любаня, ты уж ребят моих не обижай.

– Ай, брось, их обидишь… Ты им скажи лучше, пусть хотя бы три раза в неделю носки меняют и иногда дезодорантом пользуются. Мне эта ваша казарма уже во где! А еще приличное управление! – с этими словами Люба удалилась.

– «Люба, Люба, ленточка в косе, кто не знает Любочку? Любу знают всееее», – пропел Исаков ей вслед.

После этого в кабинете повисла долгая неловкая тишина, которую спустя несколько минут нарушил Антон:

– Леша, а зачем ты все это устраиваешь? Извини, конечно, за вопрос. Думаешь, мне от этого легче?

Алексей прошелся по кабинету, подошел к окну, приоткрыл форточку и, вернувшись на свое место за столом, сказал:

– Кстати, я не уверен, что Надежда Константиновна Крупская была так же добра, как наша Люба… Антон, давай договоримся: ты мне как-нибудь напишешь обо всем, о чем ты там с этим Плукшиным Вэ Эр базарил – как познакомились, какие темы обсуждали, что он тебе важного такого сказал.

– Важного?

– Блин, именно важного, с твоей точки зрения! Может помочь следствию. И тебе может помочь. А вообще, конечно, типичный висяк это…

– Я привез его домой, мы побеседовали, я ушел. Это все. Разговор был ни о чем. Говорили о римлянах, о Жаке де Моле…

– О тамплиерах?

– Ты знаешь?

– Думаешь, если мент, то обязательно «дубовый», что ли?

– Нет, что ты! Леша, а еще за нами точно кто-то следил.

Исаков оживился, а оживившись, весь превратился в слух и очень заметно насторожился:

– Кто? Подробности давай. Выкладывай.

– Машина. Потом оторвались.

– Ишь – оторвались… Шпионы. Дальше что?

– Все.

– Какая машина, марка? – Исаков сверлил Антона взглядом.

Антон на всякий случай решил быть еще осторожней:

– А кто его знает? Я что, всматривался? Дождь был. Может, это твои люди были.

– Не может быть. Мы твою тачку не вели. А цвет какой у машины той, запомнил?

– Да нет же, отвяжись! – Антон сделал вид, будто ему надоели расспросы товарища.

«Ничего, – подумал он, – раз уж ты играешь в друга, когда я у тебя тут в клетке сижу, я тоже буду делать вид, что я никакой не арестованный, а просто заскочил на огонек».

Исаков вспыхнул, но сдержал себя:

– Точно? – спросил он недоверчиво.

– Леша, если я буду каждый раз дублировать ответы на твои вопросы, мы долго будем с тобой здесь общаться. А мне домой охота поскорей. Я вообще ни в чем не виноват!

Леша опять превратился в доброго и хорошего товарища, стремящегося помочь попавшему в переделку однокласснику:

– Слушай, Антонио, я, честно говоря, непосредственно рапорт об убийстве не прочел, ясно? Поэтому давай сначала отдохнем, как раньше бывало. А то я уже два дня не пил!

По прошествии непродолжительного времени благодаря стараниям Любы на столе у «товарища подполковника» появилась водка и очень много разнообразной закуски. Люба отказалась выпить с друзьями. Прихватив с собой тарелочку с бутербродами и бросив на Антона выразительный взгляд, она удалилась.

– Кем она у тебя работает? – спросил Антон, с аппетитом уплетая маринованный огурчик.

– Люба у нас делопроизводством занимается.

– А, так это все называется делопроизводством?

– Не, я серьезно. Она из потомственной милицейской семьи. У нее и дед, и отец в милиции работали. Муж тоже… Только его посадили.

– Милиционера?

– Ага, ведомство Драгунцова поработало.

– Кого?

– Управление собственной безопасности.

– А… Это не мешает ей быть веселой. Сколько ей лет?

– Между тридцатью и полтинником, – Алексей лукаво улыбнулся. – Веселая – не то слово. Ты будь с ней поосторожней.

– А я-то чего?

– Да видел я, как она на тебя смотрела, словно на жертву. Гляди в оба, а то изнасилует.

Алексей рассмеялся. Антон из вежливости улыбнулся и тут же заметил:

– Забавный у меня получился день рождения.

– Не понял?

– День варенья у меня сегодня.

– О как… А что молчал-то? Ты скрытный, брат… Все, все, молчу! Получается – сорок.

– Сорок.

– А, фигня все это. Давай теперь за тебя выпьем. Подарка только у меня для тебя нет. Слушай, а ты все летаешь у себя в Мячиково?

– В Мячково, – поправил товарища Антон. – Бывает, а что?

– Слушай, давай как-нибудь вместе поедем, а? Мне давно хотелось научиться чем-нибудь управлять, чтобы с крыльями.

– Поехали. Вообще проблем нет. У нас приветствуются новые люди.

– Здорово! – воскликнул Исаков и вдруг запел звонко и, как показалось захмелевшему Антону, демонстрируя незаурядные вокальные данные: – Мы парни бравые, бравые, бравые! Но чтоб не сглазили подруги нас кудрявые, мы… че-то там… их поцелуем горячо! И трижды сплюнем через левое плечо!

Вечерело. На столе в кабинете подполковника Исакова стояла недопитая бутылка водки. Другая бутылка, опустошенная, лежала на полу возле сейфа.

Друзья сидели за столом и молча курили. Казалось, они успели обсудить все темы. Вспомнили одноклассников, договорились организовать общую встречу. Антон был пьян. Пьян настолько, что даже на какое-то время позабыл про свой опрометчивый «контакт» с Плукшиным. Да и тоска от пребывания в изоляторе притупилась.

Сквозь хмельной туман он рассеянно внимал голосу Лешки. Этот голос с каждой минутой становился все тяжелей, приобретал необычные свойства, превращаясь в сознании Антона в нечто твердое, физически беспокоящее его обмякшее под влиянием водки тело.

– Так и говорю, – продолжал Леша. – Живет себе человек, занимается науками, а тут – бац! И его вдруг нету. Секунда! И никаких, блин, планов, никаких слов… Бывает, конечно, говорят, но чаще помирают так. Твой так помер или сказал что?

Антон очнулся, потянулся за стаканом с водой, отпил глоток.

– Чего-то говорил, – ответил он. – Но чего говорил – этого я тебе сказать нем… не могу.

– Как это не можешь? – попытался собраться Алексей.

– А не помню я… – рассеянно ответил Антон.

– Ну и черт с ним. Тогда разливай.

– Леха, я больше не могу. Я сегодня за рулем.

– Антоха, ты не за рулем, ты ж заключенный!

– Точно… Наливай. А где туалет у тебя?

– Ты ж был уже. Ну даешь! Налево по коридору, потом на третий этаж и направо.

– Как тут запомнить? Законспи… Законспири… В общем, секретность сплошная. Все, я пошел. Пока.

Исаков в ответ помахал ему рукой.

Антон поднялся из-за стола, но сразу же плюхнулся обратно на табурет.

– Леха, – он будто испытал озарение. – А как я в туалет-то хожу?

– Чего?

– Без конвоя, а? Я же арестованный?

Исаков так сильно удивился, будто ему только что было явлено величайшее в мире откровение.

– Да? И ведь правда… Ну ничего, тут не убежишь. Ты, слышь, не пытайся. Дубинка башка попадет, совсем больно будет… Да и меня подведешь. Ты смотри, не подведи меня.

Антон кивнул и, пошатываясь, вышел из кабинета.

Поднимаясь на третий этаж, Антон несколько раз хватался за поручни. Его «штормило», но состояние было спокойным и благодушным. Вдруг кто-то придержал его за локоть. Антон оглянулся и увидел Любу.

– Привет, – сказал он.

– Привет, привет, – весело ответила Люба. – Осторожней, не упади, красавчик.

– Я очень постараюсь, – пообещал Антон и поспешил дальше.

Преодолев еще несколько ступенек, он услышал за спиной ее голос:

– Наверное, вы большими друзьями были в школе. Наш-то Алексей Николаевич целых полгода не пил, а сегодня ни с того ни с сего взял да и развязал.

Странное дело: вернувшись в кабинет, Антон застал там совсем другого Исакова. Не раскованного и бесшабашного, которого покинул пять минут назад, а собранного и чем-то всерьез озабоченного.

Алексей все так же сидел за столом. Перед ним стояла кружка, над которой струился пар. Он окунал в кружку пакетик с чаем.

– Дело такое, – сказал Исаков, не поднимая глаз на Антона. – Твой Вилорик Рудольфович – целая тема. Мне, конечно, все равно, где и как ты с ним познакомился, хоть мне и поручили это разгребать, но положение твое и так незавидное…

– Леха, я этого профессора знал всего полтора часа…

– Не понимаю, ничего не понимаю, – говорил Алексей, обхватив голову руками. – Черт, как же тошно! А пить больше нельзя…

– Выпей пивка, – предложил Антон.

– Ты че, я на машине!

– Но ты ведь уже по-любому никакой! И ты ведь…

– Мент? Ну и что? А ответственность… И потом, пиво – это все самообман и профанация. Водки надо. Придется догнаться дома. Ничего, можно и потерпеть. И все же не понимаю, зачем надо было кому-то профессора мочить. Тем более профессора биологии.

– Обществоведения.

– И какая разница? Он же не ядерным синтезом занимался, верно?

– Ну, разные причины бывают…

– Может, тебе известно что-то про эти «разные причины», а, Антоха?

– Леша, хорош уже со своими милицейскими прибамбасами, о’кей? Можешь прямо сказать, что тебе от меня нужно по этому делу?

– Я правду хочу знать.

– Ты думаешь, я тебе не всю правду рассказываю?

– Не думаю. Я ж тебе верю и даже люблю, – Исаков поднялся из-за стола. – Вот и твою куртку ношу, «харлеевскую», которую ты мне из Америки привез. Гляди! – Алексей сорвал со спинки кресла ветровку и попытался в нее облачиться. – Самое неприятное, – вновь стал серьезным Исаков, – что тебя у меня скоро забирают. А это, брат, плохо. Очень плохо…

Среди ночи Антон очнулся у себя в камере. Он некоторое время силился вспомнить, как разошлись накануне, но не смог. Только отчего-то в памяти отпечаталось раздражение в поведении Алексея и его последние слова.

«Забирают… Кто? Куда?»

А еще он думал про Исакова. И чем дальше, тем очевидней было – в действительности не знает Антон, с кем имеет дело.

После школы Алексей поступил в технический вуз, не самый престижный, потом то ли с третьего, то ли со второго курса «загремел в войска». Служил на юге, в Таджикистане, и даже успел побывать в Афгане. Потом была школа милиции, но не в Москве, а где-то за Уралом. Леша рассказывал однажды, как ездил в Сумгаит, где стал свидетелем неправдоподобно жестокой, страшной резни…

Виделись они после школы действительно нечасто. Однажды Антон воспользовался служебным положением Алексея, чтобы вызволить из рук милицейского патруля своего немецкого приятеля Ральфа Мюллера.

Что еще было? Ну, вместе играли в детстве в войну. Это не считается. Дрались один раз по какому-то поводу… Дружили? В школе все были друзьями.

Нет, определенно, друзьями детства их назвать нельзя. Да и после школы они, считай, не встречались.

«Отчего же Лешка так любезен со мной? Отчего?»

Восстанавливая в памяти события вчерашнего дня, Антон силился отыскать ключи к ответам на новые вопросы.

Итак, за машиной Антона, в которой сидел Плукшин, следили. Чего ради вдруг кто-то будет устанавливать наружное наблюдение за ученым-гуманитарием? Эти же люди, или кто-то еще, вскоре убивают профессора. На месте гибели Ви-лорика Рудольфовича оказывается специальная оперативная группа, чья база расположена совсем в другом районе, очень далеко от места преступления… Не странно ли?

Рассуждая так, Антон усмехнулся и подумал: «Я сейчас прямо как Штирлиц в гестапо у Мюллера. Так… На что еще следовало обратить внимание? На совпадения. Дело об убийстве Плукшина ведет бывший одноклассник…»

Так он лежал и думал, подперев кулаками затылок, глядя в потолок… И вдруг вспомнил про Любу, ту самую Любу, которую Леша назвал делопроизводителем, и ее слова, сказанные ему на лестнице: «Наверное, вы большими друзьями были в школе. Наш-то Алексей Николаевич целых полгода не пил, а сегодня ни с того ни с сего взял да и развязал».

«Занятно, – размышлял Антон. – А ведь он утверждал, что не пил уже дня два. Выходит, врал? Да нет, не накручивай себя, он просто пошутил. Но, с другой стороны, действительно, чего это он так обрадовался? Почему пил столько и мне подливал? Хотел напоить, чтобы язык развязался? Детский сад какой-то, банально все, на поверхности. А что я мучаюсь? Возьму просто да и спрошу у него».