Текст книги "День флота. Матросские рассказы и повести"

Чёрный пёс на шкафуте

1. Лохматый страж Балтики

База русского флота в бывшей некогда Восточной Пруссии. Корабль Боцмана стоит у причала третьим корпусом напротив штаба дивизиона противолодочных кораблей. Такая швартовка просто бесит совершенно чёрного корабельного пса по кличке Боцман. Попробуй-ка, спустись теперь на берег и прогуляйся по дивизионному газону! Палубы двух кораблей, стоящих борт в борт, не в счёт, перебежать их труда для пса не составит. Да если бы только это! Есть в этой полосе препятствий нешуточные преграды – межбортовые проёмы, будь они неладны. Человек перешагивает их, не задумываясь. А вот простому псу с грузным телом и короткими лапами этот стипль-чез явно не в масть. По правде сказать, Боцман, хоть собака не робкого десятка, побаивался эти глубокие щели, зияющие между кораблями

Какое удовольствие для собаки, если корабль стоит у причальной стенки! Лишь пожелай сойти на берег, и через пару мгновений под тобой земная твердь! Будь его, Боцмана, воля, корабль швартовался бы всегда только первым корпусом. Да кто будет спрашивать пса, как швартовать корабли?

Но ведь не сидеть же днями на корабле. Да и дел всяких на берегу непочатый край, как впрочем, у любой нормальной собаки. Кто, как не он, дивизионный пёс Боцман, обязан нести сторожевую вахту на причале родного дивизиона. Все «чужаки», вторгающиеся в пределы заведования Боцмана, должны быть недвусмысленно предупреждены о нарушении границы. Всех своих – матросов, сверхсрочников, офицеров – пёс знал в лицо. Если появлялись новички, он с ними знакомился по своему, по-собачьи и зачислял их в круг «своих».

Когда на причале дивизиона появлялся чужак во флотском одеянии, хвостатый караульный внимательно отслеживал его продвижение до границы причала, известной лишь ему одному, но крутых мер не принимал. Правда, иногда, пребывая в дурном расположении духа, Боцман, завидев такого моремана, пару раз предупредительно тявкал и сопровождал его параллельным курсом до этой границы.

А вот если кто вырядился по "гражданке" и вздумал, не приведи господи, нарушить границы дивизиона, его ожидала пусть короткая, но впечатляющая экзекуция.

Боцман засекал ничего не подозревавшую жертву своего служебного рвения ещё на подходе и, прикинувшись кроткой овечкой, ленивой трусцой выдвигался навстречу в предвкушении честного исполнения долга. Стоило бедолаге всего лишь на шаг переступить невидимую черту, как Боцман затевал мощную психическую атаку, вынести которую без мутаций в геноме не каждому дано.

Оголтелый лай лохматого стражника проникал сквозь борта в отсеки кораблей, врывался в люки и двери надстроек, в иллюминаторы кубриков и офицерских кают. Пусть знают все, что Боцман на службу горазд и почём зря казённый харч не переводит. Палубы кораблей заполнялись зрителями. «Вот даёт, чёртяка лохматый!» – восхищались матросы усердием пса и даже возгласами поддерживали его. Так ведь, сами же, черти, знали Боцмана как облупленного – артист ещё тот, «играет на публику» и, разумеется, вреда никому не причинит. Всем приятны похвалы, но особо псу льстило, когда на его громогласные служебные старания из дверей штаба дивизиона выходили ОНИ. Боцман соображал, что главные люди находятся именно в этом здании, и надеялся, что его заслуги ими будут обязательно зачтены.

Бегал на причал Боцман ещё по своим интимным делам, как говорится, по нужде. Куда приятнее на берегу, на свободе, как это делают все нормальные собаки, выбрать приглянувшееся дерево и пометить его, а если, с позволенья сказать, приспичит, то и удобрить дивизионный газон. Не надо пробиваться в постоянно занятый матросский гальюн.

Не без этого, ждали его на берегу и кое-какие амурные дела. На складе вещевого довольствия, расположенного неподалёку в старых немецких пакгаузах, ошивалась молодая сучка, прикормленная женщинами – военнослужащими. Овчароподобная «дама» выглядела несколько высоковато для приземистого, коренастого Боцмана. Но их отношениям это нисколько не мешало. Подруга уважала Боцмана за мужской характер и необычайную для собак сметливость. Контрактницы, завидев явившегося на побывку Боцмана, оживлялись.

– Вы посмотрите-ка! Явился – не запылился цыганча, женишок наш! – со смехом

подзывала одна других полюбоваться на верного друга своей питомицы. Каждая норовила помять такие горячие, шелковистые уши Боцмана и погладить по спине. Военмор вёл себя достойно, на сантименты особо не поддавался, чем раззадоривал женский коллектив. Правда, от угощения, початой банки тушёнки, не отказывался, но, тщательно вылизав банку, больше не клянчил. Молодые женщины знали, что Боцман настоящий матрос, воспитан в суровом мужском обществе, поэтому с умилением наблюдали за трапезой чёрного пса. Потешаясь, они восхищались его галантностью и по бабьи завидовали своей питомице. По правде сказать, сами они только мечтали о таких же преданных двуногих кавалерах.

2. «Талантище» и поклонники

Тут, для полноты портрета четвероногого матроса, не мешало бы добавить ещё вот что. Верно сказано, по принадлежности к кораблю Боцман всё-таки матрос, но в душе его жил истинный артист. Когда на баке или на полуюте, подальше от глаз начальства, на досуге сбирался флотский народец «потравить за жизнь матросскую», талант Боцмана пользовался большим спросом, а сам он был нарасхват. «Ну ка, Боцман, отчебучь нам чего посмешнее!» Под весёлыми и признательными взорами матросской братвы собачье сердце таяло в сладком и тревожном желании творить чудеса. Вот у человека появится такое чувство – говорят вдохновение. Бывает оно у собак или нет, Боцмана не заботило. К общему удовольствию присутствующих пёс начинал лицедействовать, да так забавно и страстно, что, казалось, ещё чуток, и начнёт декламировать.

В кругу матросов он становился столбиком на задние лапы. При этом длинные со смолистым блеском уши уже не свисали по щёкам вниз, прикрывая интеллектуальную мордашку пса, а откидывались назад, что придавало ей сходство с лицом клоуна. Этот узнаваемый образ вызывал улыбки и даже по – детски счастливый смех. Таково было начало представления. Далее Боцману на голову надевали матросскую бескозырку и просили показать «карася» – новобранца. Боцман сникал, поджимал хвост между задними лапами, подтягивая его к животу и начинал поскуливать, чем вызывал громогласный хохот матросни. Представлял он и «годка» – матроса последнего года службы, распластавшись на палубе, закрыв глаза и наполовину подняв одно ухо. Боцман был гениальным актёром, ибо это нарочито приподнятое ухо как нельзя лучше подходило к образу «годка», который порой «спит» на службе, но ухо держит востро. Когда ему надевали офицерскую фуражку, он легко уподоблялся настоящему корабельному боцману, облаивая зрителей под их дружный хохот. Дело доходило и до пародии на самого командира, тогда он вытягивался в струнку и начинал рычать. Чем не крутой капитан?

Неизвестно, как пёс появился в дивизионе, но, видно, пришёлся ко двору. После долгих тяжб и колебаний командир дивизиона, следуя старинной традиции русского флота, и дабы упорядочить пребывание собаки в расположении соединения, приказом приписал Боцмана к одному из кораблей, где пса поставили на довольствие и закрепили за ним хозяина. С тех пор Боцман находился на корабле законно, на правах матроса срочной службы. Матросскую жизнь и морские порядки Боцман изучил досконально. По субботам, выстояв очередь, вместе с матросами мылся в бане. Знал, что на корабле можно и что нельзя. Старался не попадаться лишний раз на глаза начальству. Выходил в море на корабле, страдал от качки. Зато, когда возвращались из похода, и (самый волнительный момент) корабль подходил к причальной стенке на швартовку, радостный Боцман на самом носу корабля звонким лаем приветствовал встречающих. Во время швартовки, понимая, что сойти на берег можно только по трапу, Боцман резво менял диспозицию и появлялся на шкафуте, терпеливо ожидая, когда спустят трап. Обычно командир корабля, передав бразды правления своему помощнику, первым сходит на причал для доклада командиру дивизиона. На родном корабле этим правом пользовался Боцман. Ладно, пусть бы и не так, да разве за ним угонишься? Не успевал трап коснуться причальной бетонки, как пёс стремглав проносился по нему. Мгновенье – и пёс уже на берегу. Вот теперь, поди, разберись, у кого прав больше – у командира или у корабельного пса.

На берегу, прибывший из морей пёс сразу попадал в круг встречающих. Его гладили по шелковистой смолисто – чёрной шерсти или ласково трепали уши. Со стороны могло показаться, что ни кто иной, как Боцман, собственной персоной гонял субмарину по морю, что драную кошку по двору; и вся слава ему одному, и фанфары в его честь. Матросы на причалившем корабле, однако, до ревности не опускались. Напротив, они, ещё все в делах по приведению корабля в исходное, любовались триумфом Боцмана, принимая на свой счёт радушие и приветливость, которые доставались их питомцу.

Закончив всякую всячину на берегу, Боцман возвращался домой, то бишь на свой корабль. Порой все девять совершенно одинаковых кораблей дивизиона, различаясь лишь бортовыми номерами, стояли на стрелке крепостного канала. Боцман безошибочно находил свой плавучий дом, несмотря на то, что был любимцем дивизиона, и на каждом корабле его встречали с радостью.

3. Ох, этот понедельник!

Будем откровенны. Каким бы умным и толковым псом Боцман не был, дни недели он, не различал. Для него всё одно – что среда, что пятница. Однако, два дня он всё-таки знал – один весёлый и приятный – суббота. Хозяин водил его в корабельную баню. В тесном помещении бани полно моряков, все нагишом, все равны, и старшины, и матросы, все в мыле. Намыливают и Боцмана – смех, да и только. Добавляют парку, поливают из шланга. Боцман, весь в пене, вырывается из рук хозяина и пытается укрыться от струи в матросских ногах, но его достают. Нет, нет, не подумайте! Он совсем не боится ни воды, ни мыла, но ведь это же так забавно, и все гогочут от души. Так бы каждый день! Благодать!

Другой день – понедельник. В тот ужасный для Боцмана осенний день как раз был понедельник, день который и без того он просто ненавидел. По понедельникам на кораблях с утра и до обеда проводились политзанятия. Разумеется, Боцман не догадывался, что в этот святой на флоте день все от мала до велика – от первогодка до старослужащего, тянущего третий год, и, даже видавшие виды, сверхсрочники – усердно грызут гранит политпросвета. Сугубо важный процесс этот размеренно протекает в матросских кубриках.

Естественно, дабы не превратить политподготовку личного состава в балаган дрессированных собачек, Боцмана туда не допускали, и он, бедняга, обиженный на весь мир, безтолку маялся в одиночестве. Помыкавшись по пустынной палубе, Боцман сошёл на причал. Обычная прибалтийская погода конца октября – пасмурно, не холодно, не жарко. Пёс побродил по засыпанным листвой газонам дивизионного скверика, и уж было решился проведать свою пассию на вещевом складе. А что ещё оставалось? И здесь он увидел их!

Ну, зачем он их заметил? Ведь мог же он секундой раньше уйти с этого места. Да мало ли что, ну, скажем, вернулся на корабль или чуть раньше отправился бы на склад вещевого довольствия. Нет, надо же было Боцману оставаться именно здесь в ожидании приключений на свою шкуру. К тому же, и смотреть именно в ту сторону. В конце концов, он мог бы также пялиться, к примеру, на здание штаба дивизиона, или в сторону стоящих поодаль тральщиков. И они нарисовались невесть откуда, с неба что-ли, как всадники апокалипсиса, и он их сразу узрел. Ещё бы, такое невозможно прозевать. Увидел и узнал.

От одного их вида Боцману сделалось нехорошо. Сердце заколотилось в дурном предчувствии. Пёс высунул язык и тяжело задышал, словно на дворе стоял не октябрь, а жаркий июль. Ему даже захотелось хлебнуть водички. Да, да он знал, кто они такие, помнил из своего далёкого щенячьего детства. С ними лучше не ссориться, а вернее – вообще не попадаться им на глаза. Это же «варяги»! У них нет своей территории, где они живут, которую защищают, где растят щенят, как все нормальные бездомные собаки. Они – бродяги, но чтобы прокормиться в постоянном движении, нужно быть сильным, очень сильным и беспощадным. Варяги никого не боятся, даже людей. Само собой на людей они не нападают, было бы глупо, но и совершенно их не боятся. Если боятся, значит это просто бродячая, горластая шелупонь.

Обычно, «варяги» это небольшая стая собак с чёткой иерархией и сильным, бесстрашным и беспощадным вожаком. Вожака Боцман выявил сразу. Громадная сучка, рыжего окраса с подпалинами на боках и шее. Сучек Боцман распознавал за версту, не принюхиваясь. Два кобеля по бокам, как охрана. Один крупнее и постарше, похожий на волка. Другой поменьше ростом, абсолютно чёрный, как и сам Боцман, но с толстенными мощными передними лапами. Если зацепит лапой, на своих не устоишь. Шествующая впереди грозная троица кирасиров – основная ударная сила и мозг «варягов». Чуть поодаль за ними увивается лёгкая кавалерия из трёх разномастных дворняг не таких внушительных размеров. В отличие от угрюмо спокойной троицы, они, прожженные психопатки, в подобострастном желании услужить вожаку готовы по его малейшему знаку ошеломить любого, кто отважится посягнуть на их бродяжническую свободу.

Стая неумолимо приближалась к границе дивизиона. Как быть? Удрать на корабль? Какой он тогда страж? Получается, территорию он сдаёт без борьбы. Кобели пометят пару деревьев, и ты уже здесь не хозяин. Вассал навсегда. Не удивляйся тогда, если «гости» будут навещать тебя ежедневно, а ты, поджав хвост, будешь трусливо скрываться на корабле. Нет, не бывать этому, он не должен пустить их! Пусть его изорвут в клочья! Боцман оглянулся – никого, да и кто ему поможет? Это его, собачьи дела, и люди здесь не причём. Правда силы уж больно неравные, Боцману за глаза хватило бы и вожака.

* * *

Вспомнилась его первая встреча с «варягами». Не с этими, но они так похожи, что ошибиться невозможно. Было тогда Боцману от роду месяца два – счастливый щенячий возраст – дружная ватага весёлых толстых и неуклюжих братьев, заботливая мать, начисто вылизывающая их жирные зады. Жили они в старинной прусской крепости, в самой цитадели. Внутри обширный крепостной двор и два здания. Одно – старинная трёхэтажная казарма с кухней, от которой и подкармливалась семья Боцмана. Другое, расположенное посередине двора – разрушенная во время войны, но так и не восстановленная кирха, неплохое место для щенячьих забав и убежища от посторонних глаз.

В казематах цитадели и равелинах крепости хранилась различная флотская амуниция. Моряки с кораблей в крепости несли караул. Но что могут три постовых на всю крепость, в особенности караульный, находящийся за стенами крепости в равелинах. Поэтому присутствие в крепости собаки молчаливо приветствовалось всеми, и постоянным взводом крепости и караульными с кораблей. Сучка понимала, за что её держат в крепости и кормят. Крепостной двор она неустанно держала под надзором и поднимала лай, если что-то было не так. При этом, у неё хватало ума не облаивать караульных постовых, хотя каждые сутки составы караула менялись. Ну, а ежегодный выводок приходилось терпеть и кормить, куда деваться, да и подросшее потомство разбирали в миг. Щенята обычно днями крутились возле караульного помещения у главного входа в крепость. Моряки караульных команд их баловали разной вкуснятиной и забавлялись, наблюдая их беззаботные щенячьи потехи.

Варяги во всей своей красе появились на мосту через крепостной ров неожиданно. Голодные, они учуяли запах с кухни казармы и были преисполнены решимости поживиться. На подходе к крепостным воротам щенята их заметили и подняли лай. Вожак, приостановился на мгновение, но, видно, посчитав угрозу несущественной, продолжил движение. Но здесь, заслышав отчаянные голоса своих ненаглядных, появилась встревоженная мать. Она сразу поняла опасность для выводка и принялась яростно лаять на банду. Бесполезно. Сучка метнулась к караулке, оттуда, заслышав собачий бедлам, уже бежал постовой с автоматом в руках.

Боцман, увидев «варягов», вначале испугался, но когда весь выводок, шестеро щенят дружно затявкали, ему стало интересно и весело. Вот так мы! А когда прибежала мать и оскалила клыки, страх прошёл полностью. Сейчас им мать задаст! Пусть только сунутся! Но они почему-то не испугались и даже не подумали остановиться. Боцман с ужасом увидел, как злобно оскалились их жуткие морды и, поняв, что мать их не остановит, в страхе с визгом бросился наутёк. То же самое проделали его братья. Только увидев матроса с автоматом, свора нехотя остановилась. Вожак знал, что за штука у матроса в руках, знал, что это даже не палка, нечто страшнее. Он оглянулся. Свора выжидательно смотрела на него, но той решимости уже не было на их мордах, боевой оскал пропал. Вожак, не спешил ретироваться. Паузой он хотел сказать своим, мол, я не боюсь никого, но будет правильнее поискать еду в другом месте.

4. Рыжая воительница

Всё сходится, ошибки быть не может – это они. Чувство давнишнего страха, перенесённое в тот день у крепостных ворот, поднялось из глубин памяти и обуяло пса, как будто он вновь стал тем беззащитным и глупым щенком. Боцман припомнил даже сладковатый до тошноты привкус, который тогда от щенячьего ужаса появился во рту. Давно забытый, он вновь возник на языке, как грозный вестник исключительной опасности. Но сегодня он взрослый пёс и может постоять за себя, зато нет рядом надёжной материнской защиты. Нет и матроса с автоматом в руках. Как их остановить?

Перед ним выросли громадные собаки, которые удивлёнными взглядами вперились в Боцмана, мол, ты чего не убежал, парень, или у тебя не все дома? Боцман, как истинный кобель, вынужден был признать себе, что рыжая самка прекрасна. На шее и холке шерсть у неё стояла, играя при каждом движении золотыми переливами. Правое её небольшое ухо было приподнято, левое же почему-то изящно покоилось. Умные золотистые глаза совсем не зло, настороженно рассматривали Боцмана. Кобели заволновались. Рыжая догадалась, что вторгается на территорию этого неказистого пса. Ну что же, есть право сильного и бесправие слабого. Так устроен мир. Сила на её стороне. Она сметёт это недоразумение со своего пути.

* * *

Матросу Садовскому с первого же дня не повезло. Корабль, на который он был расписан, уже несколько дней находился в море, и новобранец завис в патовой ситуации. Нельзя сказать, что он был брошен – временно его направили на другой корабль, чтобы хоть где-то столоваться и ночевать. Но Садовский на корабле том не пригодился, поэтому сбагрили его в распоряжение дежурного по дивизиону, который задыхался от осеннего листопада и постоянно требовал уборщиков с кораблей. А на корабле своей работы делать – не переделать, потому матросские руки лишними никогда не бывают. Так Садовский, к своему неудовольствию, оказался штатным уборщиком осенней палой листвы на территории дивизиона. И более ничего не оставалось ему, как с утра до вечера махать метлой, в надежде на скорейшее прибытие родного корабля.

После завтрака Садовский, как и вчера, снова вышел на «объект» с метлой в руках. За ночь всё сплошь покрылось опавшими с раскидистых тополей листьями, пару часов придётся попотеть.

А это что за компания четвероногих друзей флота? Невдалеке, как раз на его «стратегической» дороге, похоже, затевалась «собачья свадьба». А вон и невеста! Рыжая красотка с золотыми глазами! Хороша псина!

Вдруг произошло неожиданное. Чёрный лохматый пёс, стоявший напротив самки, внезапно бросился на неё, пытаясь ухватить зубами за горло. Вот это да! Такого Садовскому видеть не приходилось. Атака на самку! Знать, это не любовные дела, разве что ревность. Неужто, собаки страдают этим человеческим недугом?

Самка отпрянула, не дав схватить себя за горло, и правой лапой нанесла мощный ответный удар, от которого чёрный пёс покатился кубарем. «Поделом тебе, черныш, женщин обижать негоже! Теперь, извиняйся и уноси ноги, пока цел!» – откомментировал сцену Садовский. Но поверженный пёс мигом поднялся и решительно принял боевую стойку. Отступать, видимо, и не думал. Кобели, спутники самки зарычали и двинулись на чёрного пса. Ещё секунда – и мех черныша был бы безнадёжно испорчен. Но самка коротким рыком их остановила. Начавшие было тявкать задние собаки, как по команде, смолкли. Вот так да! И что же теперь? «Дама» сама накажет обидчика?

И только теперь Садовский вспомнил, что видел этого кобелька вчера. Крутился он возле штаба дивизиона и, судя по всему, был в дивизионе своим псом. И следом матроса осенило: «Ба! Да это же пёс геройски защищает территорию дивизиона! Один супротив раз, два… Шестикратный перевес в живой силе. Да они в секунду от него мокрого места не оставят! Эй, други человека! Так не честно». Садовский перехватил древко метлы и рванул на выручку.

* * *

Боцман понимал, что лаем их не возьмёшь, нервы у них крепкие. Да если ответят тем же в шесть глоток, сам испугаешься. Решение пришло мгновенно – атаковать вожака. Напасть молча, ошеломить напором, если самка струсит – они уйдут и никогда не возвратятся. Если же нет, то – конец. Озлобленные они будут рвать его, и никто их не остановит.

Самка продолжала внимательно смотреть на Боцмана, ожидая, видимо, когда невзрачный с виду пёсик этот, которого бы она и в стаю то не взяла, подаст голос – начнёт лаять. Раз не удрал, значит, дурья башка, будет отпугивать голосом. Однако, молчание затянулось, и рыжая почуяла, что события развиваются совсем не так, как она ожидала. Глаза у неё округлились. Инстинкт самосохранения и обострённое чувство грозящей опасности молниеносно подготовили её к неожиданностям. И не зря!

Этот незавидный кобелёк отчебучил немыслимое – вопреки здравому собачьему смыслу, внезапно бросился на неё и, чуть было, не сомкнул челюсти на шее. И добился бы своего, не сделай она предусмотрительно шаг назад. Зубы угрожающе клацнули совсем рядом. Сильным ударом самка отбросила его от себя. Но теперь ты должен бежать, не оглядываясь! Не тут то было. Незадачливый пёс и не думал отступать и, несомненно, вознамерился продолжить схватку. Кобели, поражённые наглостью чёрного пса, уж было с яростью набросились на него, но самка их остановила. Она заметила человека с большой палкой в руках, спешащего явно на помощь чёрному псу. Ситуация менялась.

Боцман оглянулся. Незнакомый матрос с метлой наперевес, похоже, спешил ему на выручку. Вначале пёс обрадовался – какая-никакая, всё-таки подмога. Но, взглянув на свору, вспомнил, что людей они не боятся и при случае могут порвать и человека. Боцман повернулся и жёстко залаял на матросика, не подпуская его к своре.

– Куда ты прёшь? Это мои дела, уходи, пока цел! Ведь эти не остановятся, и меня порвут и тебя погрызут, – лаем как бы пытался убедить нежданного спасителя не вмешиваться. Озадаченный Садовский в растерянности остановился и, под напором Боцмана, даже отступил на шаг. Пёс незнакомый, что на уме у этого черныша?

Свора, готовая броситься в атаку, недоуменно замерла. Остановив матроса, Боцман вновь решительно повернулся к самке. Но что-то в её золотых глазах изменилось. Умница разгадала Боцмана и нашла в его странном поступке то, что было не понять ни её верным псам, ни Садовскому. Она раздумывала не долго. И, о чудеса! Как ни в чём не бывало, рыжая воительница элегантной трусцой, не оглядываясь, побежала прочь. Как будто никто нагло не покушался на её авторитет вожака, не помышлял преградить путь и, даже, не пытался перегрызть ей горло. Сконфуженная свора последовала за ней.

Последняя шавка, видимо прикрывавшая отход, обернулась и, сама не зная для чего, растерянно тявкнула пару раз. Ошеломлённый неожиданной развязкой Боцман так и не понял, что она хотела сказать напоследок.

5. Опять понедельник, едри его за ногу

После стычки с «варягами» прошло около месяца. Боцман затосковал, понимая, что если бы вовремя не вмешался матрос-новобранец, с которым он даже не был знаком, схватка закончилась бы плачевно. Но себя он не жалел. Навязчивая мысль, что он фактически не сумел отстоять свою территорию, не давала покоя. Хотя здравый смысл, загнанный в самый угол сознания, с надрывом кричал ему оттуда: – «Да ты что? Совсем того? Хотел противостоять „варягам“, каждый из которых, по крайней мере, не слабее тебя!» Боцман или игнорировал эту истину, или долдонил, как попка: «Да, но ведь это моя территория». А понедельники с того дня он невзлюбил пуще прежнего.

Вот и сегодня такой же понедельник. Только ранняя зима уж слишком рьяно вступала в права. Матросы в кубриках корпят над научными трудами пролетарских вождей. Силятся так втиснуть в свои мозги пресловутые «три источника – три составных части», чтобы и место там не занимали, и жить по-людски не мешали. Вновь Боцман остался наедине с невесёлыми мыслями о том происшествии месячной давности. Ведь когда собаке заняться нечем, то лезет в голову разная чепуха, от которой, порой, свет мил не бывает.

Пустынная палуба наводит тоску. А здесь ещё вахтенный у трапа, единственная на палубе живая душа, опасаясь проверки, встал с Боцманом на официальную ногу и даже – вот до чего дошло! – прогонял с первого шкафута, служащего парадным подъездом корабля. Разве после всего этого у нормальной собаки может быть доброе настроение? Никудышное с самого утра, хуже не бывает! Тянет беспричинно налаяться от души. Но лаять на корабле?.. На кого? Может ещё завыть для разнообразия? И кому же это понравится, да ещё в такой «святой» на флоте день!

Пёс попытался отлежаться в любимом местечке – пожарном ящике на полуюте, где хранились свёрнутые в плотные бухты брезентовые рукава. Однако, даже там никак не мог устроиться, чтобы ничто не давило в бока. Хандра не проходила, тоска не отпускала собачью грудь.

Вот тогда-то Боцман и решился сойти с корабля на причал. Какое-то время он ещё пребывал в сомнениях. Ведь корабль стоит третьим корпусом, и день к тому же, выдался морозный, ледяной металл палубы жёг подушечки собачьих лап. Да и не мог он выдумать себе какое-никакое занятие на причале в этот день. Боцман знал, что в этот особый день на берегу так же пустынно и скучно, как и на корабле.

Вдруг Боцман почуял, как в коктейль корабельных запахов металла, пэхавэшной краски, машинного масла, льняных пожарных рукавов, сдобренный крепким амбре турбинного керосина, примешался ещё один. Но какой! Из вентиляционного грибка камбуза повеяло духом варящегося мяса. До обеда оставалось ещё около двух часов. Боцман, закрыв глаза и подняв нос, с наслаждением втянул порцию густого бульонного аромата и судорожно проглотил комок, молниеносно образовавшийся в горле.

Камбузный дух напомнил Боцману о приближении обеда, и настроение у него немного улучшилось. Не всё так плохо! В конце концов, закончатся политзанятия, и засидевшийся флотский народ вывалит на палубу, на свежий морозный воздух, и Боцман вновь станет центром матросского внимания. А там объявят и предобеденную приборку, бачковые потянутся на камбуз и, возвращаясь с полными бачками в кубрики, разнесут аппетитные запахи по всей палубе. Числилась за Боцманом одна слабость. Любил он сопровождать бачковых от камбуза в кубрики. Вытянув нос, следовал в кильватере бачка, за которым тянется шлейф съестного аромата доброй матросской еды. Но до обеда ещё далеко.

И тут Боцмана осенило! Есть лекарство от собачьей хандры! Любой, пусть самый неважнецкий мосол из того самого котла с бульоном, который спеет на камбузной плите, как рукой снимет его душевную хворобу. Как пить дать, поможет, вылечит несомненно!

Самый раз наведаться на камбуз с визитом вежливости. Прежде чем исполнить замысел, пёс высунулся из укрытия, дабы уточнить рекогносцировку. Ha пустынной, цвета старой телячьей кожи палубе ветер хороводил редкие снежинки, которые разлитым молоком собирались под торпедными аппаратами, на ватервейсах вдоль бортов и комингсах люков – зародыши сугробов. Но сугробами им не стать, через час на палубу выйдут одуревшие от духоты и муторных политических наук матросы и с удовольствием пройдут голиками (метла из прутьев) по палубным закоулкам. Вон гляди-ка, вахтенный у трапа уж застоялся, бедолага, и, дабы согреться и скоротать оставшийся до смены час, усердно скребёт голиком шкафут. Вид безлюдной палубы, как на «Летучем голландце», не обрадовал Боцмана. Он выбрался из ящика и, обогнув люк машинного отделения, не спеша, направился в сторону рубки корабля.

Камбуз располагался под рубкой. Из коридора, проходящего сквозь рубку, в камбуз спускался наклонный трап. Помещение корабельного пищеблока тесное, изрядную часть его занимали громадная электрическая плита и разделочный стол.

Боцман подошёл к двери в рубку, но она оказалась плотно закрытой. Зима – на корабле берегли тепло. Пришлось вернуться на шкафут и пройти на левый борт. Пёс перевалил через высокий комингс двери и юркнул в коридор. С опаской прошёл мимо трапа в офицерский отсек, где появляться ему не разрешалось, впрочем, как и всем матросам, не имеющим дела в офицерском отсеке. Приостановился на секунду у наклонного трапа, ведущего в матросский кубрик. Там его хозяин и лучшие друзья-приятели. Принюхался. Из кубрика пахнуло тяжёлым воздухом помещения, переполненного людьми. Сморщив нос, пёс чихнул и, отпрянув от проёма, решительно направился к камбузу.

Теперь, сумей-ка выцыганить мосол у кока. Дело хоть с виду простое, но требует сноровки, да и капелька хитрости не помешает. Боцман примостился передними лапами на верхней ступеньке трапа, ведущего в камбуз и, не двигаясь, решил ждать, пока его заметят снизу. Появляться на камбузе ему было ни-ни, и он стойко преодолевал соблазн спуститься по трапу, чтобы лично наблюдать за извлечением косточки из котла.

6. Не всё коку масленица

На камбузе приготовление обеда в разгаре. Кок, татарин Нигмедзянов, крутился возле плиты, что-то в сердцах безадресно бормотал по-татарски. У него, как и у Боцмана, с утра день не заладил. Сгорел нагревательный элемент плиты, и это уже второй за неделю. Дежурный электрик, потыкал контрольной лампой и поставил диагноз: – «Сгорел нагревательный элемент, надо менять». А как менять, если на плите обед для полста душ! Теперь попробуй-ка, изловчись и сготовь ко времени на печи без двух нагревателей. К тому же рабочий по камбузу, молодой минёр-эстонец, оказался никудышным помощником. Медлительный кулёма, ничего не умеет, только поднести и подать. Всё приходится делать своими руками, а их всего лишь две…