Текст книги "Главы государства российского. Выдающиеся правители, о которых должна знать вся страна"

Бракосочетание Евдокии с великим князем Дмитрием Ивановичем совершено было в 1366 году, января месяца в 18-й день, когда князю исполнилось восемнадцать лет, и он княжил уже шестой год. Брачное торжество праздновалось в Коломне со всем великолепием и пышными обрядами того времени. По словам летописца, это событие преисполнило невыразимой радостью сердца всех русских, и тем более виновников торжества. Но недолго суждено было молодой княгине наслаждаться безмятежной жизнью счастливого супружества. По собственным словам ее, не много испытала она радостей в супружестве. В самый год бракосочетания ужасная моровая язва поразила Москву. Затем следовали городские пожары, нашествие Ольгерда, поездка Дмитрия в Орду. Все эти бедствия, не относясь к Евдокии лично, само собой, разумеется, подвергали опасностям мужа, столицу, а затем уж и ее саму, как супругу великого князя. Она ствердостью переносила бедствия, являясь, сколько было в ее силах, помощницей своего супруга.

Узнав о Мамаевом нашествии, Дмитрий Иванович, по благочестивому обычаю своих предков, прежде всего поспешил в Успенский собор с молитвой о подании небесной помощи против врагов и потом уже разослал гонцов для сбора воинства. Тогда все вдруг пришло в движение, каждый горел желанием принять участие в предстоящей борьбе. Кто не мог служить Отечеству оружием, тот ревновал служить ему молитвами и делами христианского благочестия.

В этом последнем деле Евдокия подавала первый и лучший пример. Забывая о предстоящей опасности для своего супруга, она полностью посвятила себя делам благочестия. По словам летописцев, она непрестанно ходила в церковь и раздавала бедным богатые милостыни.

Великий князь между тем, устроив полки, отправился в Троицкий монастырь, чтобы принять благословение преподобного Сергия и просить его молитв. Возвратившись в Москву, он велел войскам выходить, а сам пошел в Архангельский собор. Укрепившись там молитвой и поклонившись праху своих предков, Дмитрий Иванович вышел из церкви. Тут встретила его Евдокия, окруженная женами князей и воевод, и множеством народа, собравшегося провожать великого князя. Последовало трогательное прощание Дмитрия со своею супругой. Он подошел к плачущей Евдокии и стал утешать ее.

– Оставь слезы, – сказал он. – Бог нам будет заступником, и мы не убоимся врагов.

Он обнял на прощание супругу и отправился в путь. Княгиня вошла с воеводскими женами в терем, села под южными окнами лицом к набережной и грустно смотрела вслед удалявшемуся супругу. Она горько и тихо плакала.

– Господи Боже великий! – глубоко вздохнув, воскликнула она. – Презри [посмотри] на меня, смиренную, удостой меня еще увидеть славного между людьми великого князя Дмитрия Ивановича! Крепкой рукою Твоею дай ему победу на супостатов! Да не постигнет христиан та же участь, какая постигла их на реке Калке! Не дай погибнуть остатку христиан, да славят они святое имя Твое! Уныла земля Русская, только на Тебя уповаем, Око Всевидящее! У меня осталось три сына, но все они еще в детских летах. Кто защитит их от ветра буйного и от зноя палящего? Возврати им отца и не дай им осиротеть!

Скоро получено было известие, что великий князь со всем войском переправился через Оку в Рязанскую землю и пошел на бой против татар. И стали все скорбеть за князя и за землю Русскую.

Не в одной Москве, но и во всех других городах, по словам летописца, раздавались сильные стоны, плач и рыдания. Всех безутешней были женщины. И среди них более всех было причин для скорби у княгини Евдокии.

Но поход имел благоприятный исход, ярко блеснула заря свободы от татарского ига в русских душах.

Но скоро снова земля покрылась темным облаком – на Москву нахлынул Тохтамыш. Евдокии пришлось покинуть Москву, и по дороге в Переславль она чуть не попала в плен к татарам. Обложив Московское государство тяжкой данью, подозрительный Тохтамыш задержал в Орде в качестве заложника ее старшего сына Василия. Еще более жестокий удар поразил великую княгиню 22 мая 1389 года, когда, не достигнув еще сорока лет, умер ее муж.

Увидев своего супруга мертвым, на одре лежащим, великая княгиня залилась огненными слезами, ударяя руками себе в грудь.

– Зачем умер ты, дорогой мой, жизнь моя, зачем оставил меня одну вдовою?! – восклицала она. – Зачем я не умерла прежде тебя? Куда зашел свет очей моих? Куда скрылось сокровище жизни моей? Почто не ответствуешь мне, супруге твоей? Цвет мой прекрасный, зачем так рано увял ты? Господин Мой, что же не смотришь на меня, не отвечаешь мне? Ужели ты забыл меня? Вот мы – я, жена твоя, и дети твои!

Что же не даешь нам никакого ответа? На кого оставляешь меня и детей своих? Рано заходишь, солнце мое, рано скрываешься, прекрасный месяц мой, рано идешь к западу, звезда моя восточная! Где честь твоя, где слава и власть твоя? Был государем всей русской земли, а ныне мертв и ничего не имеешь в своем владении! Много примирил стран, много одержал побед, а ныне сам побежден смертью!.. Как оплакать и как выразить мне свое горе?… Боже великий, Царю царей, будь моим заступником! Пресвятая Богородица! Не оставь меня и не забудь меня во время печали моей!

Этой жалобой оканчивается плач Евдокии над гробом. Потеря супруга была для нее несчастьем, последним испытанием, разорвавшим все связи с земным миром. Евдокия отреклась от мира, изнуряя тело свое постом и молитвой и посвятив себя всецело на дела благочестия и благотворения.

И. Кондратьев

В пище русских людей XIV века преобладали разного рода мучные и крупяные продукты. Муку обычно делали сами. При археологических раскопках в Москве и других старых городах часто находят ручные мельницы из двух небольших круглых жерновов – нижнего неподвижного и верхнего, вращающегося вокруг оси. Из зерен пшеницы варили кашу, а зерна ржи, ячменя, овса, проса использовали для приготовления хмельных напитков – браги или пива.

Главным мучным кушаньем Руси, употреблявшимся всеми – богатыми и бедными, старыми и молодыми, духовными и светскими, – ежедневно и при каждой трапезе был, конечно, хлеб. Он был настолько распространенным и необходимым кушаньем, что название его стало синонимом понятия еды вообще. Он всегда изготовлялся из «кислого», то есть заквашенного теста. Хлеб был, как и в наши дни, двух видов – «черный», или ржаной, и «белый», или пшеничный. Лучшим считался «крупичатый» белый хлеб из хорошо обработанной пшеничной муки.

Различали «решетный» хлеб из муки, просеянный через сито с очень частой сеткой. Хлеб из плохо очищенного зерна назывался «пушным» или «мякинным».

Замешанному с водой и закваской тесту давали «подойти» в теплом месте, после чего еще раз тщательно перемешивали, и лишь тогда формовали изделия, которые часто специально подрезывали сверху, чтобы получилась хрустящая корка. Большой круглый хлеб назывался «каравай», а также «коврига». Другим видом лучшего хлеба был «калач», имевший фигурную форму. Из текста пекли и пироги с разнообразной начинкой – капустой, кашей, садовыми и дикими ягодами, мясом, птицей, рыбой, – а также блины.

Овес, ячмень, гречиха, просо, горох употреблялись в пищу преимущественно в виде каши. Для подготовки зерна к приготовлению каши обычно служили деревянные ступы с пестами. Из семян льна и конопли получали широко употреблявшееся в пищу растительное льняное и конопляное масло.

Одним из главных пищевых продуктов того времени была репа. Ее ели сырой, а также готовили из нее разнообразные кушанья. Не меньшее значение для стола того времени имели капуста, огурцы, свекла, редька, морковь. Капуста была распространена, наверное, больше, чем любой другой из названных продуктов. Об этом говорит хотя бы тот факт, что огород часто называли капустником. Капусту варили, жарили, квасили впрок.

Огурцы ели свежими и солили на зиму. Известны были и приправы – лук, чеснок, хрен.

Репа, капуста и свекла использовались в основном для приготовления жидких блюд – «хлебова» (супов, в современном понимании этого слова), «репицы», щей и борща. Также из капусты, моркови, гороха, редьки готовили и разнообразные густые кушанья – репу пареную и печеную, капусту вареную с маслом и крошеную с рассолом, морковь пареную под чесноком, горох с перцем, редьку в соку.

Кроме хлеба из ржаной и пшеничной муки готовили лапшу, которую сушили и потом чаще всего добавляли в суп, но употребляли и отдельно – с чесноком, лососиной, в молоке. Из ржаной или овсяной муки также готовили кисель.

Кроме овощей, на столе постоянно находились различным образом приготовленные фрукты – яблоки, вишня, малина (редкий сад того времени бывал без малинника) и, в меньшей степени, сливы и груши. Немаловажное место в пище занимали и продукты, собранные в лесу: грибы, ягоды, орехи. Окрестные леса были полны малины, земляники, черники и брусники.

Безусловно, основой обеденного стола была мясная и молочная пища. Из мяса чаще всего употребляли баранину или свинину, в то время как говядину и телятину ели реже. Конина считалась у русских нечистой, поэтому ее не ели совсем, кроме особых случаев, когда нельзя было достать не только другого мяса, но вообще никакой другой еды и грозила голодная смерть. Охотились рядовые граждане не часто, и добыча в подмосковных лесах крупного зверя и различной птицы, дававшей значительное количество мяса, была привилегией зажиточных людей – бояр и князей. Поэтому мясо кабанов, оленей, лебедей, рябчиков и даже зайцев появлялось почти исключительно на столе богатых горожан.

Туша животного использовалась полностью, вплоть до внутренностей: кишки начиняли ячневой, гречневой или овсяной кашей, из губ, ушей и голеностопной части ног делали студень и т. д. Кушанья из мяса готовили вареные и жареные. Мясо жарили на вертелах и сковородах, из него изготовляли начинку для пирогов.

В целом пища русских горожан того времени была довольно бедна мясом, хотя и несколько обильнее, чем крестьянская. Определенную роль в этом играли и православные посты, когда запрещалось употреблять в пищу мясо и молоко в любом виде. Что касается рыбы, то она считалась едой полупостной, и поэтому очень широко употреблялась в пищу, тем более, что реки изобиловали самой различной рыбой, вплоть до осетров. Поэтому не редкость на столе была и икра.

Молоко пили преимущественно коровье. Козье и овечье молоко существенного значения в питании не имело, а кобылье молоко не пили вообще. Молоко пили натуральным и квашеным, а, кроме того, из него изготавливали сметану, сыр, масло.

Очень большое место в еде населения Древней Руси играл мед. Добывать сахар из свеклы тогда на Руси не умели, поэтому мед был единственным продуктом, которым можно было «подсластить» стол. На меду изготавливали все сладкие блюда и напитки. Его добывали в лесу из «бортей» – ульев диких пчел (это занятие называлось бортничеством), а также разводили и домашних пчел. Сладких блюд (в основном из фруктов на меду и патоки) умели готовить великое множество – в меду варили арбузы, дыни, яблоки, груши, вишни, а также «взвары» – нечто вроде компота.

Кроме местных продуктов, в пищу (преимущественно у богатых) шли привозные плоды (например, лимоны), а также острые приправы – перец и горчица, доставлявшиеся на Русь с Востока.

Из напитков наибольшее распространение имел хлебный квас, который употребляли все сословия общества того времени. Его готовили из сухарей, замешанных на воде с солодом, отрубями и мукой. Замесив, парили в печи, а затем процеживали и заквашивали, после чего ставили в погреб. Из кваса готовили и разные блюда, например окрошку. Напитки для питья приготовлялись также из зерна или меда. Богатые горожане употребляли в больших количествах и привозное вино – в основном византийские виноградные вина.

Хранить продукты в то время было сложно, и держали их обычно в клети (хозяйственном помещении) и погребе. В клети хранились продукты, которые могли долго лежать, а в погребе – скоропортящиеся. Так зерно хранилось в клети в бочках, бочонках, кадках или плетеной таре – коробьях. Мясо обычно замораживали (скот забивали преимущественно поздней осенью, чтобы не расходоваться на корм зимой), либо солили, коптили, вялили, а сало – перетапливали. Соленую говядину так и называли «солониной», соленую и копченую свинину – «ветчиной». Коптили, солили и варили также и рыбу. Для хранения сушеных и вяленых мяса и рыбы в городских дворах существовали специальные постройки – «сушила». Овощи, как уже говорилось, также солили и квасили впрок, в соленом виде сохраняли грибы, которые были основной пищей в Великий пост, в моченом – ягоды и фрукты.

Молитва Александра Пересвята перед битвой. Художник Павел Рыженко

Царь Иван IV Васильевич Грозный
1530–1584

Сын великого князя Василия Ивановича от второй супруги, Елены Васильевны Глинской. Родился 25 августа 1530 года. Трехлетним ребенком в 1533 году, по кончине отца своего, он был провозглашен великим князем. Регентшей государя сделалась, по завещанию Василия III, его мать. Дяди мальчика-государя, князья Юрий и Андрей, были заточены ею в каземат, как недовольные ее управлением. Второй из них прибег и к вооруженному восстанию. Дядя Елены, князь Михаил Глинский, не одобрявший ее также, тоже был заключен под стражу.

Между боярами многие не любили правительницу; частью потому, что великий князь развелся со своей первою женой и женился на иноземке, частью же за предпочтение, которое она оказывала князю И.Ф. Овчине-Телепневу-Оболенскому.

Со смертью Елены в 1538 году открылось поприще боярским смутам. Власть захватил известный своей энергией князь В.В. Шуйский. Через шесть дней после кончины Елены Глинской схвачены были князь Овчина-Оболенский и сестра его, мамка великого князя, Челяд-нина. Выпущенный из тюрьмы князь Вельский, по подозрению в желании подчинить себе великого князя, был снова посажен в тюрьму. После смерти князя В.В. Шуйского брат его, князь Иван, низложил митрополита Даниила, расположенного к Вельскому.

Тяжело было правление Шуйских при малолетнем государе для Русской земли. Сам великий князь позднее в письме к Курбскому не добром поминает свое детство. Он рассказывает, что князь Иван Шуйский клал при нем ноги на постель отца, не давал ему вовремя еды, расхитил из казны сосуды и деньги. Князь Курбский рассказывает, что правители пренебрегали воспитанием великого князя, приучили его к жестокости. Позднее, когда Ивану Васильевичу было 15 лет (уже во время влияния Глинских), он скакал по улицам, давил людей, а «пестуны» дивились его мужеству. Заняться его воспитанием им было некогда: Шуйские, как потом и Глинские, думали только о своей корысти. Это развило в великом князе недоверие и даже презрение к людям, лишило его умения сдерживать свои порывы.

В 1540 году князь Иван Вельский был освобожден из тюрьмы и занял место Шуйского. При нем отдохнула земля: псковичам дана губная грамота, выпущен был из заточения двоюродный брат великого князя – Владимир Андреевич.

Власть Вельского была непродолжительна: в 1542 году Шуйский, вызванный своими приверженцами из Владимира (говорят, что в заговоре участвовало 300 человек), заточил Вельского, который вскоре был убит. Митрополита свергли и едва не убили. Митрополитом был поставлен знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на великого князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии Иван IV Грозный.

Недолго правил князь Иван Шуйский. Скоро место его заняли его родственники, князья Иван и Андрей Михайловичи Шуйские и Федор Иванович Скопин. Прежние насилия продолжались: из государевых хором вытащили Воронцова, которого государь очень любил, били его по щекам и не умертвили только по просьбе великого князя, но сослали в Кострому. Один из клевретов Шуйских дошел до того, что, наступив на мантию митрополита, изодрал ее.

Новое появление Шуйских во власти ознаменовалось усилением власти наместников. Положение становилось невыносимым. Составился заговор, во главе которого встали родственники великого князя – Глинские. Заговор созревал долго; наконец, в декабре 1543 года великий князь собрал бояр, объявил им, что знает, что многие участвовали в хищениях и неправдах, но теперь казнит только одного князя Андрея Шуйского, которого приказал схватить псарям. Собаки растерзали его. Но правления на себя Иван Васильевич не принял, а положился на Глинских и дьяка Захарова.

Новые властители занялись преследованием людей, им неприятных. В 1544 году князь Кубенский, приверженец Шуйских, был подвергнут опале, но потом помилован. В 1545 году был урезан язык Бутурлину и положена опала на Воронцова, бывшего любимца великого князя, против которого было то обстоятельство, что он желал сохранить свое влияние.

В это время шестнадцатилетний великий князь забавлялся и не думал об управлении. В декабре 1546 года, призвав к себе митрополита и бояр, он заявил желание жениться и венчаться на царство.

Взять за себя иностранку он не желал, ибо «у нас норовы будут разные, ино между нами тщета будет».

Царское венчание не было новостью: дед великого князя Иван III венчал своего внука, несчастного Дмитрия. Сам титул царя уже встречается в грамотах, правда – более во внешних сношениях; у великого князя Василия Ивановича была печать с царским титулом, известны и его монеты с тем же титулом. С падением Царьграда мысль о том, что Москва – Третий Рим, а русский государь – наследник греческих царей, все более и более укоренялась между книжниками.

Русская девушка. Художник Карл Вениг. 1889

Царское венчание совершено было 16 января 1547 года в Успенском соборе Московского Кремля. В 1561 году царь Иван Васильевич послал просить благословение от царьградского патриарха, от которого и была получена утвердительная грамота. Отсюда ясно, какой смысл царскому венчанию придавал сам царь. Еще до этого торжества разосланы были по городам грамоты с приказанием привозить в Москву девиц для выбора царской невесты. Выбрана была Анастасия Романовна Захарьина-Юрьина.

Род Захарьиных, происходивший от Федора Кошки, принадлежал к числу немногих старых боярских родов, удержавших высокое положение при наплыве «княжат», вступавших в службу московских государей.

Как ни любил Иван IV царицу, но, не привыкнув сдерживать себя, он не мог сразу поддаться ее умиротворяющему влиянию. Обыкновенно сильное влияние на него приписывается пожару 26 июня 1547 года, когда горела вся Москва. Волнующийся народ требовал выдачи бабки царя – княгини Глинской, чарам которой приписывал пожар. Царь был в своем дворце на Воробьевых горах.

Сюда явился к нему священник Сильвестр. Курбский пишет, что он произнес к царю грозную речь, заклиная его именем Божиим и подтверждая слова свои текстами Святого Писания. Сильвестр был священником Благовещенского собора Кремля, старший священник которого состоял царским духовником. Он, стало быть, давно был известен великому князю и, как переселенец из Новгорода, пользовался, вероятно, покровительством Макария, в 1542 году возведенного в сан митрополита. Влиянию этих духовных лиц, в особенности Макария, следует приписать сдержанность пылкой природы Ивана IV.

Достигнув двадцатилетнего возраста, царь пожелал высказаться, как намерен править впредь, и торжественно заявить, на ком лежит вина в бывших беспорядках.

Для этого он собрал первый Земский Собор, на утверждение которого был предложен Судебник, представлявший новую редакцию Судебника его деда Ивана III. К собравшимся на Красной площади подданным Иван IV произнес с Лобного места красноречивую речь: «Нельзя исправить минувшего зла, могу только спасти вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовью христианской. Отныне я – судья ваш и защитник».

Прием прошений царь поручил А. Адашеву, которого выбрал из людей незнатных: он хотел отстраниться от людей знатных, которых владычество еще свежо было в памяти и его, и всей земли Русской. В 1551 году на Соборе духовных властей по вопросам царя даны были ответы относительно искоренения злоупотреблений, вкравшихся в Русскую Православную Церковь. Постановления этого Собора известны под именем «Стоглава», ибо предложено было сто вопросов.

Правительство в эту эпоху высказало большую деятельность: наместники-кормленщики заменялись земским самоуправлением посредством земских старост и целовальников, что было вызвано жалобами населения. Введение губных старост для уголовных дел началось еще в 1530-х годах; в 1551 году было большое разверстание поместий, упрочившее содержание служилых людей. Курбский, а за ним и многие историки, приписывают все, что делалось в эту эпоху, «Избранной раде» (т. е. ближайшим советникам царя) во главе с Сильвестром и Адашевым. Едва ли, однако, много могли сделать какие-либо советники без полного убеждения царя в необходимости изменений в существующем строе.

Во внешних отношениях этот период жизни Ивана IV ознаменовался важным событием – взятием Казани. В 1548 году умер в Казани царь Сафа-Гирей, из рода крымских ханов, враждебный России. Незадолго до смерти он отразил князя Вельского, подходившего к Казани. После него казанцы посадили его малолетнего сына Утемыш-Гирея, под опекою матери его Сююнбеки.

В 1550 году царь лично предпринял поход на Казань, но распутица не позволила идти далее устья Свияги. Здесь заложена была крепость и оставлен русский гарнизон. Горные черемисы подчинились тогда России, вследствие чего Казань была стеснена, и казанцы просили Ивана IV дать им царя. Послан был Шах-Али, но с условием уступки горной стороны Казанского царства. Когда Шах-Али сел в Казани, положение его было трудно: казанцы требовали возвращения горной стороны, московское правительство – вассального подчинения. Стесненный с двух сторон, он ушел из Казани. Казанцы обещали принять русских воевод, но обманули и призвали к себе в цари ногайского князя Едигера.

Тогда царь во второй раз выступил в поход на Казань. Узнав о нападении крымцев на Тулу, он сначала пошел туда, но крымцы бежали. Тогда Иван IV повел сам часть рати на Владимир, Муром и Нижний Новгород; на Суре сошлись с ним другие части русского войска. К Свияжску подошли 13 августа 1552 года. Осада Казани продолжалась до 2 октября. Сделан был подкоп, в стене образовалась брешь, русские вошли в город. Когда не осталось никакой надежды, татары вышли из города; их царь был взят в плен. Его после крестили и назвали Симеоном (не следует смешивать его с Симеоном Бекбулатовичем, которого впоследствии Иван IV назвал великим князем; казанский царь зовется Касанвич). Из Москвы позднее был послан в Казань архиепископ Гурий с наказом не крестить насильно, ласково обходиться с туземцами и даже заступаться за некрещеных.

С народом Казанского царства борьба не была окончена взятием Казани; восстания еще были возможны, но с поселением русских помещиков край все более и более становился русским.

За Казанской землей последовало покорение башкирской земли. Башкиры начали платить ясак. Ногаи не были опасны: они делились на несколько орд, ссорившихся между собой, ссорами пользовалось русское правительство. Распри ногаев открыли путь к завоеванию Астрахани. В 1557 году Астраханское царство было занято, как говорится в песне «мимоходом».

Успех России на Востоке привел к тому, что кавказские князья вошли с ней в сношения, и хан Сибирский Едигер обязался платить ей дань. В Крыму не могли равнодушно смотреть на усиление Москвы и всеми средствами старались мешать ему. В 1555 году Девлет-Гирей напал на Украину. Иван IV пошел навстречу ему к Туле. Хан поворотил назад.

Царь не послушался своих советников и обратился на Запад. Началась Ливонская война. Война эта считается многими политической ошибкой, а между тем, она была исторической необходимостью. Еще в раннюю, дотатарскую пору Русь стремилась к морю. За Неву бились новгородцы со шведами; в Прибалтийских землях имели владения князья Полоцкие. Ливонский орден оттеснил русских от моря. После свержения татарского ига явилось сознание необходимости сношений с Европой: выписывались иностранные зодчие, ремесленники, врачи. Московское государство, присоединив Новгород, унаследовало и политические отношения Новгорода к странам прибалтийским. Еще при великом князе Иване III уничтожена была торговля с Ганзою, купцы которой держали в черном теле местное купечество. Торговля перешла в ливонские города Ригу и Нарву. Ливонцы обставили торговлю стеснительными условиями, мешая другим народам (главное – голландцам) принимать в ней участие, запрещая торговать с русскими в кредит и ввозить в Россию серебро.

Русской торговле, которой всеми средствами старались мешать соседи, открылся в 1553 году новый исход. Английская торговая компания, отыскивая путь через север в Китай, снарядила экспедицию, которую король Эдуард VI снабдил грамотой к государям северным и восточным. Часть экспедиции погибла на пути, но Р. Ченслер прибыл в устье Северной Двины, был отправлен в Москву и милостиво принят государем. Англичане получили привилегию торговать без пошлины, иметь свои дома в русских городах. В 1557 году русский посланник

Осип Непея выговорил такие же права в Англии для русских купцов.

Пример англичан побудил и голландцев явиться в Двинское устье, где они и торговали до 1587 года. Так завязались у России сношения с другими народами, помимо ближайших соседей, которые желали остановить эти сношения и запереть Россию. Прежде всего, пришлось столкнуться с королем шведским Густавом Вазою. Предлогом войны, начавшейся в 1554 году, были пограничные споры и недовольство Густава на то, что переговоры с ним ведутся не в Москве, а в Новгороде. Война ограничилась опустошением пограничных мест. Потеряв надежду на своих союзников, Польшу и Ливонию, Густав заключил мир в 1557 году с тем, чтобы впредь сношения велись в Новгороде и чтобы установлена была взаимная беспрепятственная торговля.

Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году. Художник Карл Брюллов. 1839–1843

Важнее, чем война со Швецией, была война с Ливонским орденом. Сам по себе орден был в это время слаб, но именно эта слабость была страшна для московского правительства: ордену приходилось или обратиться в светское владение, подобно ордену немецкому, ставшему прусским герцогством, или подпасть под власть соседних государств – Швеции, Дании, Польши. Оба исхода не могли быть приятны Москве. Поводами к войне были очевидная враждебность ордена и нарушение существующих договоров. Так по договору ордена с Псковом 1463 года и по договору с Плетенбергом 1503 года Дерпт должен был платить некоторую дань, которая не платилась. Когда в 1557 году прибыли ливонские послы для переговоров о продолжении перемирия, с ними был заключен договор, обязывающий Дерпт платить эту дань. За нее должна была поручиться вся Ливония. Ливонцы, между тем, упустили случай войти в союз со Швецией и вызвали вражду Польши. Еще не заключив мира с Польшей, они послали посольство в Москву попытаться не платить дани. Царь отказал и велел укреплять границу. Ливонцы испугались, новое посольство просило уменьшения дани; последовал новый отказ.

Русское войско появилось на границе. В Ливонии послышались голоса о необходимости опереться на одного из соседей. Заговорили о союзе с Польшей, но все ограничилось предположениями. В 1558 году русские войска вошли в Ливонию и опустошили ее. Собрался сейм, положено было умилостивить царя. Посол прибыл в Москву. Уже дан был приказ остановить военные действия, но из Нарвы стреляли по русским, и Нарва была взята. Соседи, в особенности Польша, взволновались переходом этой крепости в русские руки.

По взятии Нарвы царь потребовал покорности всей Ливонии; не добившись этого миром, попробовал силу. Много городов сдалось, в них селили русских и строили русские церкви; в битвах разбивали ливонцев.

Русские войска продолжали опустошать Ливонию. В конце 1561 года магистр Кетлер заключил договор с польским королем, по которому Ливония подчинялась Польше, а он делался наследственным герцогом Курляндским. ТакЛивония окончательно разорвалась между Польшей, Швецией, Данией, Россией и вассалами Польши, герцогами Курляндскими.

Пока в Ливонии совершались эти события, в самой Москве вышло наружу то, что доселе таилось: царь разорвал со своими советниками, и начала все более и более развиваться в нем подозрительность. Совершилось то, что еще до сих пор, по старой привычке, называют переменой в характере Ивана Грозного. Приближая к себе Сильвестра и Адашева, он надеялся встретить в них людей, лично ему преданных. Но сам друг их Курбский прямо указывает на то, что они завладели правлением и окружили царя избранными ими людьми. Влияние Сильвестра на царя было сильно до 1553 года, и основа его была в уважении к нравственным качествам Сильвестра.

Сильный удар влиянию Сильвестра нанесен был в 1553 году, когда Иван Васильевич опасно занемог. Больной хотел, чтобы, на случай его смерти, была принесена присяга его сыну, тогда младенцу Дмитрию (умер в этом же году). Большинство окружающих царя отказалось принести присягу и желало избрать Владимира Андреевича, сына Андрея Ивановича. Окольничий Адашев прямо говорил: «Сын твой, государь наш, еще в пеленках, а владеть нами Захарьиным». Сильвестр стоял за Владимира, и тем возбудил и к себе недоверие. Сами Захарьины колебались, боясь за свою участь.

Тяжелое сомнение налегло на царскую душу, но он не спешил разрывать со своими советниками. Спокойное отношение царя к событиям во время его болезни многим казалось неестественным; некоторые, более предусмотрительные, решились прибегнуть к старому средству – отъезду за границу.

Иван IV перешел к подозрительности, старался окружить себя людьми, которые не выходили из повиновения ему. Научившись презирать этих людей, простер свое презрение на всех, перестал верить в свой народ.

Царь Иван Грозный и иерей Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года. Художник Павел Плешанов. 1856

В 1560 году умерла царица Анастасия Романовна, дочь окольничьего Романа Юрьевича Захарьина. Во время ее болезни случилось у царя какое-то столкновение с советниками, которых он и прежде подозревал в нерасположении к Захарьиным, и которые, со своей стороны, считали Захарьиных главной причиной упадка их влияния. Над Адашевым и Сильвестром наряжен был суд: Сильвестр был послан в Соловки, а Адашев – сначала воеводой в Феллин, а после отвезен в Дерпт, где и умер.

Заметив, что низложенная партия хлопочет о возвращении своего влияния, царь ожесточился. Начались казни. Впрочем, на первых порах Иван Грозный часто довольствовался заключением в монастырь или ссылкой. С многих взяты были поручные записи, что они не отъедут за рубеж. Предположение подобного намерения нельзя считать фантазией царя; оно бывало и в действительности. Так отъехали Вишневецкий, двое Черкасских, Заболоцкий, Шашкович, и с ними много детей боярских. В 1564 году отъехал в Литву князь А.М. Курбский. Курбский был не просто боярин, он не только защищал права высшего сословия на участие в советах государя; он был потомок удельных князей и не мог забыть победы Москвы. В письме к Грозному Андрей Курбский вспоминает предка своего Федора Ростиславича, указывает на то, что князья его племени «не обыкли тела своего ясти и крови братий своих пити».