Текст книги "Имаго"

Глава 13

Изо дня в день я собирал разрозненные фрагменты того, чем собирался потрясти мир, а себя сделать богатым, и компоновал в новый файл. Иногда такие удачные мысли приходили в поездке, я их записывал на атласе Москвы, что у каждого автомобилиста под рукой, на любом подходящем клочке бумаги, а потом дома долго разбирал каракули и сокращения.

Как-то на второй неделе после свидания с Таней, у меня теперь все летосчисление идет от встреч с нею, в дверь позвонили. Я посмотрел в глазок, распахнул дверь. Лютовой стоял с бледным напряженным лицом. Я не успел раскрыть рот, как он проговорил с тем же напряжением:

– Бравлин, что ж не забираете свою книгу? Пойдемте, я вам ее уже приготовил.

Слова звучали странно, я захлопнул дверь и пошел за ним. Дверь квартиры Лютового чуть приоткрыта, оттуда несется ритмичная мелодия «Ирон Фак», самой популярной на сегодня группы США.

Он закрыл за мной дверь, повел в ванную. Я молчал, чувствуя тревогу.

– Здесь все защищено от подслушивания, – сказал Лютовой. – Я знаю, что иду на огромный риск, но… у меня нет другого выхода.

– Слушаю вас, – проговорил я, чувствуя, что подписываю себе какой-то приговор.

– Бравлин, – сказал Лютовой, – я давно присматриваюсь к вам. Вы так же люто ненавидите юсовцев, как и я. Только вы крайне сдержанны. И еще ничем себя не проявили. Это хорошо…

– До сегодняшнего времени, – сказал я. – Что-то случилось?

– Сегодня захватили двух террористов, вы слышали в новостях. К счастью, против нет никаких улик, но к несчастью, на этот раз юсовцы попали в точку. Это и есть те самые, что… К тому же руководители одного большого и очень важного для всех отделения. Словом, спасти их может только одно обстоятельство! Сегодня же кто-то еще совершит такой же точно теракт… Это сразу снимет с них обвинение.

Я отшатнулся.

– Что? Я?.. Да ни за что!

Он поспешно выставил вперед ладони.

– Тише, говорите тише. Никто не говорит о вас. Есть человек… Даже не один. Но за ними наверняка слежка. Вам просто нужно зайти в подъезд одного дома, подняться на этаж и оставить за трубой мусоропровода оружие… да не гранатомет, как вы уже подумали, а обыкновенный пистолет. Почти дамский. После чего спокойно уходите, как и пришли.

– Мною даже не заинтересуются?

– Абсолютно! В квартире того человека уже произведено два обыска. Там оружия нет, знают. Сейчас следят за ним издали. Вернее, за подъездом его дома. Как только он выйдет, за ним пойдут «хвосты». Но, во-первых, они не подозревают о подобном запасном варианте, а он будет вооружен…

Он оборвал себя на полуслове. Глаза его обшаривали мое лицо с тревогой и надеждой.

– Очень боитесь?

– Очень, – признался я.

– Что делать, Бравлин, – сказал он умоляюще, – я бы с радостью рискнул бы кем-то другим. Жаль терять такого соседа… Но у меня нет другого выбора. Вы – последний шанс спасти тех ребят! А сам я не могу… по очень важным обстоятельствам, поверьте.

Я вспомнил в Интернете и в газетах фотографии террористов, братьев Варфоломеевых, их лихие налеты, дерзкие теракты, немалая часть Россия им втайне сочувствует, развел руками:

– Ну… повторите инструкции еще разок.

За пять кварталов шикарный супермаркет, товары на все вкусы, стоянка запружена, автомобили всех марок, потому я с самым деловым видом припарковался, вошел в одни двери, отметив камеру фейсконтроля, прошел насквозь и вышел через складские помещения, где грузчики матерились, затаскивая во вновь открывшийся отдел мебели громоздкий диван.

Еще два квартала между домами, и начались так называемые неблагополучные районы. Раньше так назывались места, где живут преимущественно бывшие уголовники, наркоманы, алкоголики, а теперь – стреляют даже днем.

Ветерок бросил под ноги широкую желтую ленту. Еще не затоптанную вусмерть, значит – что-то ограждали совсем недавно. Я шагал по пятнистому, как леопард, тротуару, испещренному черными кляксами от горячего бензина или напалма, потом асфальт пошел вздыбленный, вспученный. Асфальтовую ленту перегородила неопрятная груда из битых кирпичей, песка и щебня, торчат обломки дерева. Я не сразу распознал остатки оконных рам.

Проезжая часть улицы странно пуста, хотя в десяти минутах отсюда уже негде поставить машину, а на платных за час стоянки дерут сумасшедшие деньги. На месте следующего дома высится холм битого щебня, тяжелых блоков, ржавеют остатки арматуры. Это из него на тротуар выперло груду строительного мусора.

Следующий дом цел, только с выбитыми стеклами. На стене огромное черное пятно копоти. Вообще-то дом не пострадал, но, понятно, обрадованные жильцы даже стекла не хотят вставлять, требуют у мэра переселения в просторные квартиры в элитных домах повышенной комфортности. Ура, взорвали!

Далеко впереди на проезжей части улицы, у самой бровки чернеет остов легкового автомобиля. Без колес, стекол, искореженный не то огнем, не то взрывом. В машине что-то нацарапано, но читать не стал, впереди еще два закопченных, как головешки, дома.

За время, когда я миновал два квартала, проехала только одна машина. Да и то не простая, а не то «Скорая», не то полицейская. Сейчас ввели еще один вид полиции, у всех своя форма, свои машины, свои объекты. Машина не проехала, а пронеслась, похожая больше на броневик, чем даже на полицейский автомобиль. Похоже, на этой улице им достается…

Ага, вот нужный мне дом. Высотный, этажей не меньше семнадцати, а подъезд один. На лавочке старушки, на другой парни с девчонками пьют пиво, двое выделывают коленца на велосипедах, на ходу поднимают на задние колеса, пугая прохожих.

Дверь здесь с домофоном, но из-за жары распахнута настежь, консьержка сидит тут же на лавочке. Сердце мое стучало тревожно, я весь взмок, ноги подкашивались. Каждое мгновение ожидал услышать что-то вроде: «Стой, а ты куда? Предъяви документы!»

Зияющий вход приближался толчками. Из подъезда на трехколесном велосипеде выкатился малыш, попал колесом в выбоину, велосипед тряхнуло, малыш свалился. Мать шла следом, малыш стукнулся бы хорошенькой мордочкой об асфальт, но я успел подхватить и снова усадил на крохотное сиденье.

– Ой, спасибо, – сказала молодая мамаша.

Внимание всех было на малыше, что скривился и застыл, не решив еще: реветь или нажать на педали. Я тихонько скользнул через порог. Вторая дверь тоже распахнута, наверх ступеньки, там площадка, с одной стороны стена в почтовых ящиках, с другой – два лифта.

Я судорожно нажал кнопку вызова. К счастью, у меня стандартное лицо, стандартная фигура, и даже стандартное выражение на морде лица. Меня обычно не замечают, чему сейчас впервые был безумно счастлив. Мне кажется, что мой модный рюкзачок, без которого сейчас не выходят на улицу «продвинутые», вовсе не выглядит пустым, пистолет чересчур тяжел, оттягивает его куда больше, чем бутылка пива.

Двери распахнулись, в этот момент с улицы вошли две молодые женщины. Суки, сказал я мысленно, даже не устыдился, а вслух заставил себя спросить галантно:

– Вас подождать?

– Да, – ответила одна щебечуще, – я только почту заберу.

Вторая молча ждала, я вошел в лифт и нажал на «Стоп». Женщина никак не могла выбрать ключ, потом попасть в крохотную замочную скважину. Подруга бурчала, наконец ящик открылся, хлынул поток рекламных буклетиков. Женщина внимательно рассмотрела их на полу, выругалась и вошла в лифт.

– Лена, поехали!.. Этот ублюдок ничего не прислал!

– Даже открытки?

– На хрен мне его открытка!.. Мне нужен чек.

Они потыкали по кнопкам, в это время из подъезда с визгом примчалась целая толпа подростков. У меня сердце оборвалось, прижался спиной в угол, чтобы никто не ощутил в рюкзаке холодную тяжесть пистолета. Они орали, визжали и толкались всю дорогу, но, к счастью, вывалились на третьем этаже.

Женщина, которую назвали Леной, сказала осуждающе:

– На третий этаж!.. Совсем стариками стали…

Вторая засмеялась:

– Да, к тридцати годам будут ни на что не способны. А вот парень, ему за тридцать, еще на что-то годен… как ты полагаешь?

Они рассматривали меня заинтересованно. Мои мысли были о пистолете и месте за мусорной трубой, к которой приближались с каждым мгновением, потому ответил невпопад:

– Дык проверить просто…

Лена рассмеялась:

– А это мы хоть сейчас!.. Ты здесь живешь? Что-то я тебя раньше не видела.

– Я в гости, – промямлил я.

Они рассматривали меня испытующе, Лена сказала уверенно:

– Могу даже сказать, к кому!

– К кому?

– К Валентине, – сказала она. – Что, угадала?..

Вторая сказала со смехом:

– У него даже уши покраснели!.. Не понимаю, чем она берет?.. Такие парни к ней ходят!.. Ладно, дружок, мы не станем из женской солидарности мешать вашей встрече, но на обратном пути заскочи к нам. Мы покажем, что мы не хуже… моя квартира сто семидесятая.

Двери распахнулись. Лена в дверях оглянулась, подмигнула:

– А моя – сто семьдесят первая!

Створки задвинулись, лифт прополз еще пару этажей и остановился. Я успел подумать, что я – круглый дурак, рискую шкурой, хоть нормальный уже свернул бы к этим девочкам, сексуалил бы во всю ивановскую, петровскую, а то и сидоровскую…

Створки поползли в стороны. Я прикинул, что слева будут квартиры, а мусоропровод, значит, справа. Обычно они чуть за выступом, дабы не осквернять своим дружественным интерфейсом взоры жильцов. Ноги мои шагнули на площадку, я сделал движение, чтобы перекинуть рюкзак со спины ближе к боку… и застыл.

Слева в самом деле четыре двери. Две распахнуты, из одной выводят избитого в кровь молодого парня. Волосы на разбитой голове слиплись, кровь заливает глаз, стекает по щеке и капает с подбородка на грудь. Рубашка разорвана, на руках тяжелые наручники. Двое в камуфляжных костюмах зверски держат его за локти. Из другой двери опасливо выглядывают жильцы, явно понятые.

Я застыл, тысячи мыслей пронеслись в черепе. К этому я не был готов, о таком Лютовой не предупреждал. Единственное, что он сказал, это номер квартиры этой вседоступной Валентины. На меня оглянулись, глаза цепкие, подозрительные. Я уже видел, как у офицера губы сложились для окрика: «Кто таков? Обыскать!» – и мне хана. Кровь отлила от моего лица. Деревянными шагами я торопливо проскользнул вдоль стенки, едва нащупал кнопку звонка у двери Валентининой квартиры.

Выждал еще, позвонил. Меня наконец заметили и жильцы, женщина сказала сварливо:

– Ее нет, уже три часа как ушла.

– Как же так, – пробормотал я, – она ж обещала…

– Она многим обещает, – огрызнулась женщина. – Ходють тут всякие…

Ее муж или партнер оказался откровеннее, вслух сказал, кто такие эти «всякие». Офицер окинул уже не враждебным, а скорее сочувствующим взглядом мое бледное лицо, я вздрагивал, губы скривились, он грубо бросил конвойным:

– К лифту!..

Один из коммандос уже держал палец на кнопке, сказал угодливо:

– Сейчас будет, сэр.

Арестованного увезли на большом лифте. В голове мутилось, я почти в беспамятстве дождался малого лифта. Тремя этажами ниже пол вздрогнул, я застыл в страхе. Дверцы распахнулись, ввалились двое поддатых мужичков. Один спросил меня с ходу:

– Слышь, ты не с семнадцатого?

– Оттуда, – прошептал я.

Двери захлопнулись, лифт двинулся вниз. Мужик оглядел меня внимательно:

– Да ты побелел весь… Говорят, там дверь выбивали кувалдой?

Второй возразил:

– Теперь у них штуки покруче. Р-р-аз! – и в квартире. А еще и ослепят или оглушат, чтобы не сопротивлялся.

Я вспомнил, что у парня текла кровь из ушей, он не реагировал на голоса, а двигался, как под анестезией.

– А кто его арестовал? – спросил я. – Юсовцы?

– Какие юсовцы? – возразил мужик. – Мы сами себе еще те юсовцы!.. Юсовцы теперь ручки не пачкают. Своих холуев хватает.

– Но один назвал офицера сэром…

– Вот я ж и грю!

Лифт выпустил нас навстречу возбужденным жильцам, что сгрудились у почтовых ящиков. Вторая группа собралась у подъезда, указывали вслед черному джипу, что увез арестованного. Я уловил голоса:

– Это наш Игорек?..

– Он самый, кто ж мог подумать?

– А такой тихий, вежливый, уважительный был…

Прозвучал чей-то злой раздраженный голос:

– Что значит «был»? Хороните парня заживо!.. Может быть, по ошибке. Наши косорукие идиоты всегда не тех ловят!

– Да хорошо бы, – послышался женский голос, – такой был парень… Лучше бы Челюсть забрали! Житья от него нет!

– Ха, Челюсть и его банда для них – мирные граждане…

– Сволочи…

– Люди, а может быть, какую-нибудь петицию составим, а? Чтобы, значит, помягше…

Голоса отдалялись, я уходил между домами, горбился, ежился, втягивал голову в плечи и то совал руки в карманы, то начинал размахивать ими, как будто от этого начинал двигаться быстрее. В голове кровавый туман, еще бы чуть – и вляпался сам, это меня бы тоже вот так избитого и с вывернутыми за спину руками тащили бы к машине. А там в кузове еще раз изобьют ногами, мол, оказывал сопротивление, гад, еле-еле утихомирили…

Уже в машине чуточку пришел в себя, придирчиво проследил мысленно свой обратный маршрут. Да, хоть как меня трясло, но обратным путем шел через супермаркет, в хлебном отделе купил два батона, в овощном – яблок, винограда, груш, так что на выходе камеры зафиксировали меня с кучей огромных пакетов.

Отъехал, поток подхватил нас, сделал неотличимыми от других машин, так же вместе и слаженно останавливались перед красным, срывались с места на зеленый, будто нами руководит один большой комп с довольно простенькой прогой.

Свернул к скверику, постоял, не вылезая из машины, долго думал.

Подошли молодые девчушки, предложили поразвлечься. Одна сразу предупредила:

– Нет, мы не профессионалки!.. Просто идем сейчас к Ирке, у нее вечеринка, но девчонок слишком много, парней только двое…

Троллейбус остановился, мягко зашуршав шинами. Я шагнул было в его сторону, но там тесновато, а пистолет в моем рюкзаке нащупать легко, вздохнул и потащился дальше, стараясь держаться в тени стен.

Элитный дом вырастал, огромный, как айсберг. Три года назад здесь снесли целую кучу «хрущоб», жильцы мечтали, что их переселят в этот дом, но советские времена кончились, всем предложили подобную же дрянь, лишь чуть-чуть лучше, а кто пытался митинговать и устраивать забастовки в доме, тех просто вытолкали в шею, а дома разнесли бульдозерами.

Я набрал на коробочке домофона номер, выждал. Раздался тонкий писк, я принял торжественно-скорбный вид, сейчас меня рассматривают на экране. Через пару мгновений раздался удивленный голос:

– Бравлин?.. Вот уж не ожидал… Что ж, заходи.

Щелкнул магнитный замок. Я толкнул дверь, подалась с огромным усилием, тяжелая, как банковская. Все ухожено, вазы с цветами, картины на стенах, зеркала, а лифты широкие, просторные. Прибыли сразу оба, я вошел в ближайший, не сразу отыскал нужную кнопку. Последний раз был здесь три года тому и поклялся больше здесь не показываться.

С лестничной площадки двери только слева, здесь квартиры огромные. Позвонил, дверь щелкнула, прошел широким длинным коридором, на стенах снова портреты в дорогих рамах, напольные вазы с экзотическими цветами. Дверь в квартиру отделана лучшими сортами дерева, чувствуется роскошь, помноженная на элегантность.

Я поднял руку к звонку, но дверь распахнулась. Черкашенко стоял по ту сторону, еще больше пополневший, но все такой же румяный, сытый, со щеками на плечах. Седины не прибавилось, столько же, длинные посеребренные волосы красиво падают на плечи. Он старался и не мог сдержать торжествующую улыбку.

– Заходи, Бравлин, – пророкотал он радушно. – Проходи, дорогой… Юджинка, собери чего-нибудь на стол!

Из комнаты выглянула его дочь, такая же пышечка, хотя дважды в году ложится на операцию отсасывания жира, улыбнулась мне:

– А, Бравлин!.. А я уж думала, что с вами что-то случилось! Папа так и не объяснил толком…

– Не беспокойтесь, – сказал я торопливо, – я на минутку.

Черкашенко сказал грозно:

– Но чаю-то попьешь?

– Если можно, – сказал я, – то кофе.

Он засмеялся:

– Ну, ты верен себе! А я вот кофе не пью. Увы, сердце.

Врешь, подумал я тускло. Просто по-юсовски трясешься над здоровьем. Ты и сахар перестал потреблять, когда услышал про белую смерть, и от соли отказался, а потом, помню, яичницу не ел, боялся холестерина…

Юджина быстро унеслась на кухню, та у него побольше моей жилой комнаты, а обеденный стол рассчитан на десятерых. Но ели мы вдвоем, Юджина с материнской улыбкой быстро накрыла стол, разложила салфетки. Несмотря на мою просьбу насчет всего лишь кофе, она быстро натаскала из холодильника балыков, буженины, выставила красную и черную икру, осетрину, копченого угря, сама нарезала его аккуратными ломтиками и заботливо придвинула ко мне поближе.

Черкашенко потер ладони и сказал бодро:

– Нехорошо напоминать, ведь дело прошлое… но ты прав, что в конце концов решился пойти работать в нашу компанию. Будущее России в штатовских фирмах. Ты тогда смеялся? Мол, все идеалы юсовца ведут под одеяло… Да, ведут! Ну и что? Сейчас уже не только юсовца, уже и русского ведут туда же. Значит, юсовцы сильнее, раз сумели навязать свои взгляды, свое отношение…

– Сумели, – согласился я.

– А ты посмотри, – сказал он с восторгом, – какое жаркое из этой ящерицы!.. И вкус такой изысканный, не находишь?.. Попробуй вот этот кусочек!.. Самое вкусное на боках. Правда, мяса мало, зато самое нежное, а на спинке пожестче…

Я попробовал, не показывать же, что я брезгаю ящерицей, это ж выказать себя деревенщиной, лишний раз подтвердить, что скован предрассудками. Мясо показалось пресным, похожим на мясо окуня, разве что с некоторой кислинкой.

Мои челюсти подвигались, я проглотил, ибо все смотрят заинтересованно.

– Интересно, – сказал я. – Мясо такое оригинальное. Нежное, с кислинкой… ничего подобного не пробовал.

Черкашенко довольно заулыбался, а на лице Юджинки отразилось разочарование.

– Вот видишь, – проговорил он довольно. – Наконец-то мы, Бравлин, зажили, как люди!.. Давай налью тебе вот этого винца… Уникальное, скажу тебе. Мало того, что двадцать лет выдержки, так еще и собрано с южного склона виноградника в Шампани, где Дом Периньон изобрел шампанское! А это значит, что лучшее из вин… из лучшего винограда!

Юджина ехидно заметила, что где-то в Германии есть долина, где виноград растет еще насыщеннее, богаче и все такое, только немцы вино делать не умеют, а продают во Францию. Она поигрывала плечиками, бретелька сползла с одного, но говорила настолько умело и к месту, что я хоть и поглядывал, ожидая, когда полоска белоснежной кожи расширится настолько, что увижу красный ореол, но все же с удовольствием слушал ее веселый щебечущий голосок.

После третьей рюмки я ощутил некоторое расслабление, покой. Мое замороженное лицо оттаивает, а на губах уже блуждает вообще-то дурацкая, но приветливая улыбка. И люди за столом не такие уж враждебные уроды. Откуда враждебность, все пришли оттянуться, расслабиться, побалдеть, поймать кайф, ни о чем не думать…

– Еще ты говорил, – напомнил он, – что люди едят, чтобы жить, а юсовцы живут, чтобы есть. Говорил? Говорил, говорил… А теперь весь мир живет, чтобы есть, совокупляться, спать, срать, снова есть..

– Фи, – сказала Юджина. Она посмотрела на отца. – Ой, мне надо собираться… Все, я побежала краситься!

Она унеслась в одну из комнат, у Черкашенко их шесть, он заметил ей вслед:

– Как же, красота спасет мир!

Я не понял этого замечания, Черкашенко ел, глядя мимо меня на огромный плоский экран, встроенный в стену. Там снова и снова обсуждают детали странной смерти жены бывшего канцлера Германии. Три дня тому все газеты, телевидение, радио и в Интернете на новостных сайтах сообщили о ее смерти, а теперь все еще смакуют детали.

Черкашенко сказал с набитым ртом:

– А что это за странная болезнь: аллергия к солнечному свету? Ею обладал и первый известный из таких аллергиков – граф Дракула. Все вампиры – аллергики на дневной свет. А солнечный их убивает вовсе… Наверное, служанка отодвинула штору, когда госпожа проходила мимо окна…

Я пожал плечами.

– А ты заметил, о ком говорят?

– О супруге бывшего канцлера, – ответил он с недоумением.

– Вот-вот, – сказал я. – Всего лишь о супруге. Которая не видный ученый, не изобретатель, даже не фотомодель или футбольная звезда. Просто человек из высших кругов!.. Наконец-то во всем мире отбросили это лицемерие, перестали делать вид, что их хоть в какой-то мере интересует этот рабочий скот, именуемый «простыми людьми». Эти «простые» существуют всего лишь как навоз, где высший свет высаживает свои цветы.

Черкашенко захохотал, покрутил головой:

– А ты, как всегда, парадоксален! Нет, я все-таки очень рад, что ты пришел к нам. Конечно, придется поработать под моим началом годик-другой, но ты сумеешь получить и свой отдел…

Я поинтересовался:

– А у тебя большой отдел?

– Отдел? – удивился он. – Да под моей дланью две трети института!.. Уже и юсовцами командую. Денег у них куры не клюют, но сами туповаты. Так что служить им совсем не трудно. С ними ладим очень просто… А ты что, защищаешь рабочий класс?

– Я не адвокат, – ответил я с достоинством. – И не профсоюзный деятель. Просто отмечаю факт, что натужное лицемерие отброшено. Брехливость лозунга «все равны» видна уже по жене бывшего канцлера. А почему не говорят о жене Васи Пупкина?.. Она ведь тоже ни хрена не совершила, просто существовала. Как и та. Но жена канцлера – это не жена «простого человека». А это значимый момент разворота в нашем сознании… который надо вовремя заметить. Если политик заметит и умело воспользуется, он может объявить себя, скажем, императором. Из числа простого народа можно будет отбирать, скажем, по жребию, людей для публичных казней… просто так, для зрелища. А мотивировку какую-то можно придумать. Ну, казнить самых неуспевающих, пьянствующих на работе, переходящих на красный свет… Я говорю о быстро меняющемся мировоззрении!

Слышно было, как в прихожей хлопнула дверь. Но сигнализация не включилась, кто-то из своих. В дверях кухни появилась роскошная женщина с холеным породистым лицом. Пышные волосы пепельного цвета убраны в красивую аристократическую прическу, открывая высокий чистый лоб и безукоризненной формы уши. Только пара прядей опускается к обнаженным плечам, демонстрируя и длину гордой шеи, и крупные локоны здоровых волос.