Текст книги "Великий маг"

Глава 2

– Ну вот, – сказала она, – вроде бы все выяснили… в основном. Все остальное – по ходу дела. Сегодня вечером съемэйлимся, уточним детали. Я прощаюсь до завтра.

Я проводил ее в прихожую. Здесь воздух горячее, она на ходу бросила мимолетный взгляд на дверь ванной. Меня дернул черт сказать:

– Не хотите душ перед дорогой?

Она ответила, ни на секунду не задумываясь:

– Ой, спасибо, это будет очень кстати!

И тут же преспокойно открыла дверь. Я остановился в нерешительности. Она вошла и, оставив дверь распахнутой, сразу начала крутить вентили, ударила тугая струя. Когда ее изящные руки изогнулись, пропуская пальцы за спину в поисках крючков или что там у них на завязках топа, я поспешно отступил, вернулся в кабинет.

Слышно было, как струя воды ударила уже из душа. Донесся вскрик, легкий смех. Я почти увидел, как ее шоколадная кожа напряглась под холодными струями, там повисли крупные капли воды.

Некоторое время слышался шум воды, плеск, потом Кристина громко позвала:

– Владимир, вы где? Я забыла спросить, а какие у вас взаимоотношения с журналистами?

Я крикнул:

– Почти никаких!

Вода шумит, я понимал, что Кристина меня не слышит, повторил ответ громче, осторожно вышел в прихожую. Дверь все так же открыта, видно половину ванной комнаты, стиральную машину, даже часть умывальника с зеркалом, затем шум воды стал сильнее, а воздух свежее. Кристина, похоже, обливается самой холодной водой. Впрочем, какая она в такую жару холодная.

– Что-что? – донесся ее голос.

– Почти никаких! – прокричал я.

– Не слышу!..

Ах ты, зараза, мелькнуло в голове. Озлившись, я подошел к двери и встал в проеме. В белоснежной ванной комнате, где и плитка белая, и сама ванна белая, даже стиральная машина – белая, вид ее загорелого до красноты тела ударил по моим нервам, как пронзительный ликующий крик. Она стоит обнаженная, одной рукой направляет струю из душа, другой с наслаждением соскребает пот и грязь с тела. Поперек красивой формы груди ослепительнобелая полоска, а внизу на красной коже белеет узкий треугольник, там кучерявятся редкие золотистые волосы, а капельки воды блестят на них, как жемчужинки.

Перехватил взгляд, она перестала смеяться, спросила деловито:

– Какие у вас отношения с журналистами? Как насчет пиара, белого или черного?.. Какими видами рекламы пользуетесь?

Я ответил угрюмо:

– Никакими.

Дождик на мгновение остановился, поливая ее грудь, оба полушария выглядят упругими, а вода сбегает с острых красных кончиков длинными изогнутыми струйками. Я ощутил, как ее глаза очень внимательно обшаривают мое лицо.

– Так разве бывает?

– Я вот такой, – ответил я мрачно.

Она продолжала поливать свое великолепное тело, тугой подтянутый живот, а дальше прозрачные прохладные струи сбегают витыми жгутами по длинным загорелым ногам. На чистых здоровых ногтях заблестел розовый перламутр.

– Странно, – произнесла она. – Не врете?.. Я на вашей стороне, мне врать не нужно.

– Да не вру я, – ответил я с досадой. – Это можете считать суперблагородством, можете дуростью, но для меня здесь есть и расчет.

Она приподняла душ над головой, тонкие струйки теперь били по плечам, ее левая грудь тоже поднялась, я невольно скосил на нее глаза. Легкая победная улыбка скользнула по губам Кристины, она спросила легко:

– А в чем расчет?

– Я марафонец, – пояснил я угрюмо. – А литературный мир заполонили спринтеры с коротким дыханием. Разве вы не читали в газетах, не видели по жвачнику обширные интервью с начинающими суперпупергениями? Портреты, снова интервью, громогласные обещания создать шедевр, рассказы о том, как их озаряют гениальные идеи… Где эти авторы-мотыльки?.. А я признаю только чистые победы.

Она повернулась ко мне спиной, черт, что у нее за спина, это же произведение искусства, а не спина, узкая талия – песня, а вздернутые ягодицы… по ним бежит вода и срывается, как с крутых уступов, ноги широко расставлены, а там в развилке золотистые волосы слиплись и потемнели, свисают клинышком, по ним мощно сбегает струя, на меня плеснули брызги, это я, оказывается, как лягушонок при виде ужа, вдвинулся в ванную.

– Чистые, – произнесла она задумчиво в кафельную стену, – это как?

– Читатели, – пояснил я. – Тиражи. Мнение прочитавшего книгу, когда говорит соседу или коллеге: классная книга, всю ночь читал!.. Все сдам в букинистику, а эту – оставлю.

– Ого, – произнесла она.

– Обоснованно, – ответил я ей в тон.

Она повернулась ко мне, уже заметно посвежевшая, подтянутая. Улыбка скользнула по красивым губам, так же грациозно вставила гибкий шланг душа в держалку, взглянула на меня. Я подал руку, джентльмен хренов, она оперлась одними кончиками пальцев и легко переступила через бортик, оказавшись в тесной ванной комнате ко мне почти вплотную.

Я поспешно подал широкое полотенце. Кажется, я двигаюсь чересчур суетливо, хотя улыбаюсь уверенно, а в глазах легкая ирония, надеюсь. Она быстро и умело вытерлась, я вышел, не стал наблюдать, как натянет шортики и какой олдэйс подложит под золотистую шерсть на развилке.

Она вышла уже в топе и шортиках, кивнула:

– Спасибо. Итак, я принимаю ваше предложение!.. Завтра встречаемся, начинаю работать.

Барбос, тяжело дыша, пошел провожать, длинный красный язык едва не волочится по полу. Дверь за нею щелкнула, я украдкой прильнул к глазку, а потом с балкона наблюдал, как она вышла из подъезда и садится в свою серебристую пулю. В голове крутилось недоумевающее: а почему только после душа решила окончательно, что будет у меня литагентом?

Легче подавить первое желание, сказал я себе зло, чем утолить всю толпу, что ломанется следом. Возвращаясь в кабинет, грубо гаркнул:

– Инет!

Зажегся огонек, потом еще два, уже мигающих. Связь у меня супер, провайдер новый, трафик еще не забили, качаю с безумной скоростью. Потом, конечно, клиентов станет побольше, начнутся ограничения, но пока что скорость устраивает…

Увидел содержимое ящика, выругался. Раньше менял адрес раз в год, потом в полгода, теперь меняю ежемесячно, а пора уже переходить на еженедельную смену емэйла с автоматической рассылкой друзьям нового адреса. На какое-то время это задерживает поток спама. Правда, хакеры на службе разных коммерческих фирм успешно ломают криптозащиту, но все-таки отсрочка…

Восемьсот писем, из них только восемь – новости, на которые я подписался, еще два письма я бы отнес к полезным: некая фирма, многократно извинившись, прислала свой прайс-лист на комплектующие к компам, цены очень низкие, явно распродает остатки и ликвидируется, и новый сайт фантастики, который сообщил о своих наполеоновских планах и просил посетить его, сказать, что поправить, улучшить и пр.

Из остальных: пятьсот писем – наглая и неумелая реклама товаров и услуг, и около трехсот – повести и романы начинающих авторов. Зло берет не на то, что долго скачивал, это не начало века, когда скорость была, смешно вообразить – три-четыре килобайта в секунду! – сейчас все эти восемьсот писем перелетели с сервера в мой ящик за две-три секунды, а на трудность поиска именно нужных мне писем. Новости нахожу, понятно, сразу, уже привык к их заголовкам. Друзей – труднее, ибо подписываются то никами, то именами, то фамилиями. К тому же тоже нередко меняют адреса… И уж точно выбрасываю, не вскрывая, редкие письма, которые в самом деле могли бы быть интересными. Или полезными.

Рука моя автоматически выделяла блоки по сорок-пятьдесят писем с аттачментом, где романы молодых гениев, щелчок на «удалить», и новая порция летит в мусорную корзину. Как-то я разговаривал со старым и маститым писателем, заставшим еще мир без Интернета, тот мне посочувствовал, но сообщил, что и ему приходили рукописи начинающих. По почте. И он одевался, выходил из квартиры, запирал, шел к лифту, нажимал на кнопку, ждал, потом на лифте спускался вниз, шел на почту – благо близко, в соседнем доме! – там предъявлял почтовое извещение, заполнял кучу бумаг и карточек, ручкой заполнял, макая в чернильницу, потом ему выдавали объемистый пакет, он возвращался, вскрывал, вытаскивал рукопись…

– И приходилось, знаете ли, – сказал он сочувствующе, – читать… Ведь человек трудился, отсылал, деньги тратил. И в очереди стоял, на почте всегда очередь.

– Значит, мое поколение честнее?

– Да нет, дорогой. Просто вы прижаты к стене. Триста рукописей, говорите? Ежедневно? Это же просто невозможно прочесть! А вам-то и самому есть-пить, да и работать надо. Если бы вам приходило раз в месяц, как мне…

Я вспоминал этот разговор, а пальцы автоматически скроллировали по списку, выделяли черным цветом и удаляли, удаляли, удаляли… Один раз зацепили и письмо приятеля, но на то корзина и есть корзина, а не костер: вытащил, расправил.

Десять минут на эту ежедневную чистку почтового ящика. Немало просто советов, как писать, о чем писать, где у меня неправильно подано, освещено, не тем углом повернуто. Так и хочется прокричать всем сразу: дорогие друзья, я уже выпал из того возраста, когда учатся! На самом деле это, конечно, брехня, умные учатся до самой смерти, а я ж не просто умница, я просто чудо, золото, я самый-самый лучший, но этим советчикам надо вот так громко и вслух, будто тугоухим: все, баста, хана – я уже закостенел, отупел, ничего нового понять и принять не в состоянии! Да и раньше я вместо подписи ставил крестик. Потому не присылайте мне, как правильно прыгать с вертолета, из какого железа лучше ковать мечи, какую политику ведет Япония и где у меня повторы. Все это лишь метать бисер перед свиньей, то есть передо мною. И вообще, если будете разбрасываться бисером, то подорожает!

Вы умные и замечательные доброжелательные люди, я ведь понимаю, что делаете это не с желанием засадить мне, а лишь с бескорыстным стремлением научить меня, дурака, писать. Это я такая невнимательная скотина: не подсказываю вам, как делать табуретки, дома, ракеты, финансовые системы, а вот вы – слесари, инженеры, президенты фирм, всегда готовы научить меня, как надо писать. Все же лучше подобную помощь направляйте молодым начинающим авторам. Они примут со слезами благодарности! Не то что я – грубый хам с манией величия. И вообще дурак.

Пусть критерий моих книг будет один, как и принято в Литературе: нравится – не нравится. Не нравится – на прилавках сотни книг других авторов, что вылизали текст до блеска. Читайте их! Наслаждайтесь, упивайтесь их безукоризненностью. Ну, а если уж так невтерпеж хочется научить писать другого, доброта и альтруизм прямо рвутся из душ, то направьте, как я уже сказал выше, свою бескорыстнейшую помощь молодым авторам. Тем более что у них чаще всего лишь рукописи, которые можно еще править, а мне править уже поздно, увы. Как и меня самого, увы-увы… Ура!!!

Барбос принес мячик и потыкался носом. Я отмахнулся. Он вздохнул, выронил мячик, ушел. Слышно было, как скребется под шкафом. Вскоре принес толстое резиновое кольцо, глаза смотрят с надеждой.

– Господи, – сказал я с досадой, – почему все собаки играют сами с собой, а тебе надо меня приневолить?

Он вздохнул громче, положил голову мне на колено и застыл, держа колечко в зубах. Большие коричневые глаза смотрят с укором.

– Ладно, – пообещал я, – сегодня выйдем гулять на полчаса раньше. И я тебе побросаю эту гадость.

С десяток писем с цветными аттачментами, эти тоже удалял, не глядя. Романы начинающих с иллюстрациями. Потом придут письма уже без аттачментов, но с упреками, что не прочел, не ответил, не прорецензировал, не пристроил, не добился высокого гонорара… Придурки, даже не читают мой FAQ на сайте. Ясно же написал, что ничем подобным не занимаюсь. Ну не занимаюсь – и все.

Да, будь я человеком с нормальной психикой и будь, благодаря этому, нормальным писателем, я бы ответил красиво и витиевато, сослался бы на предельную писательскую занятость, изрек бы что-нибудь высокопарное и ох какое мудрое о Великой Роли культуры… ну и что, если ни к селу ни к городу? Зато о Культуре. Все так делают… но я прямо и честно отвечаю: а на фиг мне ваши рукописи?

Вот вернулись вы из книжного магазина. В руках купленные книжки, отбирали из вороха на стенде. Денег в обрез, так что учитывали рейтинг серий, имя автора, жанр и все такое прочее. Словом, купили вроде бы то, что на данный момент самое интересное. Сейчас на диван и будете наслаждаться…

Но тут по емэйлу какие-то файлы от неизвестных личностей. Тоже романы или повести. Ну и что, отложите купленные книги, которые явно интереснее, раз уж прошли жестокий отбор для печати, а потом еще и ваш личный при покупке, и которые точно легче читать, лежа на диване, чем это неизвестное с экрана монитора?

Ребята, я не чиновник на службе, который обязан отсиживать от и до, выслушивать, отвечать, кланяться, улыбаться, стараться всем понравиться. Я бью гадов в кваках и анрылах, раздеваю баб в стриппокерах, сражаюсь по сети с наивными, мечтающими у меня выиграть на картах, которые я составлял сам и где знаю все секреты, хотя, на ваш правильный взгляд, должен бы сидеть с надутыми щеками, вещать глупости, которые выдаются за вечные истины, и обязательно заниматься вашими рукописями, читать и устраивать для печати, добиваться вам высокого гонорара и носиться по магазинам, стимулируя продажи.

Да и есть еще одно обстоятельство, о котором стараюсь не говорить. Не потому, что боюсь сглазить, а из боязни, что, поговорив, выпускаешь часть пара, после чего с сознанием выполненного долга можно засесть за комп и поиграть во что-то новенькое или же почитать чью-то видеокнигу. И моя Главная Книга, на которую возлагаю столько надежд, притормозит еще на день, а то и на недельку.

Раздался звонок вызова, я скосил глаза на экран телефона. Темно, только внизу вспыхнули цифры красным. Петро Синицкий, его номер, один из самых первых, с кем я познакомился в Союзе писателей… Он на десять лет старше, что в нашем возрасте почти ничего не значит, но уже к моменту встречи была квартира от Союза писателей, дача и машина, купленные по льготным ценам от Литфонда, в то время как у меня только долги.

Я щелкнул кнопкой на браслете часов, включая громкую связь, сказал с легкой досадой:

– Петро, ну чего с экраном не поставишь? Копейки не стоит!

– Здравствуй, Володя, – раздалось из динамика вежливое. – Да, знаешь, все еще…

– Не решишься?

– Да просто никак не соберусь.

– Давай помогу, – предложил я.

– Ну что ты!

– Буду ехать мимо, – сказал я, – забегу в ближайший магазин, куплю и сам тебе поставлю!

Он испугался, сказал торопливо:

– Ну что ты, что ты!.. Не надо, я все сделаю сам. Как только…

– …так сразу?

– Нет, но это же сложный аппарат, надо основательно…

Некоторое время я не слушал, Петро многословен, не сразу и продерешься через словесные кружева, что же хотел сказать на самом деле. Скорее всего звонит просто так, это называется «поддерживать контакты». Думаю, что не из деловых соображений, хотя я сейчас на вершине списка самых успешных авторов, со мной дружить и выгодно, но Петро все же человек щепетильный, он просто не хочет терять старых знакомых.

Он был и остался «типографским человеком», то есть существом, что видят мир только через черно-белый текст газет и книг. Гуттенберг изменил мир, создав книгопечатание, что сразу же начало вторгаться через границы государств, менять мировоззрение, стало основным звеном в образовании и вообще стало критерием уровня культурного человека: стоит вспомнить бесконечные книжные полки в квартирах русских интеллигентов в эпоху застоя! Я тоже был этим самым, типографским, но так жадно хватал все технические новинки, что не просто усвоил новый язык литературы, а сам его создал, сам сотворил эту самую импатику.

Вообще печатный текст сформировал всю культуру, мы все вышли из типографской эры, это только сейчас книгу начали теснить радио, кино, телевидение и компьютеры да еще появился и начал бурно развиваться Интернет. Особенность их в том, что появился особый язык: аудиовизуальный. Он проще, доступнее, информации несет намного больше, а усваивается она мгновенно. Эту особенность легко проследить по многочисленным рекламам на улицах, в метро, на экране жвачника.

Однако же типографская эра не сдалась без боя. Напротив, на какое-то время сумела потеснить соперника, к удивлению экспертов, даже значительно расширила свое поле. Именно благодаря современным технологиям, благодаря компьютерам и Интернету. Телевидение все же в массе своей ориентируется на дебилов, что получают готовые зрительные образы и готовые суждения уже без права на критическое осмысление увиденного, а Интернет снова возвращает людей к печатному тексту, заставляет и самим печатать в чатах, и пользоваться во всей мере самым замечательным достижением текстовиков: гипертекстом.

Гипертекст снова вернул всю мощь печатному слову, из плоского стал многомерным, богатым, насыщенным, бесконечным. Обычный текст плоский, двигаться можно только линейно, в гипертексте же, щелкая по ссылкам, можно, не покидая основного текста, мгновенно переходить к другому, третьему, четвертому и так до бесконечности. Причем, что красиво подчеркивается на экране монитора, новый текст появляется в новом окошке, слегка сдвинутом по отношению к основному, третий сдвинут еще сильнее, так что торчит новый уголок, визуально вырисовываются как бы ступеньки, по которым можно уходить в бесконечность.

Гуттенберг бы ликовал, видя, как книга становится многомерной, как, не откладывая в сторону одну книгу, раскрываешь прямо в ней другую, третью, четвертую и так далее. Печатный текст приобрел гипертекстуальность, даже интертекстуальность, чего, конечно же, никто в те времена предвидеть не мог. Что для нас, авторов, самое важное, текст в Сети привел к деперсонализации, личность автора уже размылась, остался только текст, который из-за множества перекрестных ссылок тоже приобрел совсем другое значение, став совершенно надличностным, что, конечно, безразлично для читающих, а то и хорошо из-за его безграничности, но хреново для авторов.

Я вовремя вынырнул из потока мыслей, ощутив по голосу Петра, что уже заканчивает монолог о судьбах словесности, кашлянул и вклинился:

– Петро, но я все-таки привезу тебе с экраном, если за неделю не поставишь сам!

– Володя, – сказал он поспешно, – я все поставлю сам! Ну, не за неделю…

– За год?

– Ну что ты, что ты. Я сам все собираюсь, но, возможно, через пару недель поставлю. Ты только не торопи меня. Ну ладно, я рад, что у тебя все хорошо. Пишешь?

– Да, понемножку, – ответил я с неловкостью. Сказать, что пишу не время от времени, а ежедневно, – это почти оскорбить человека старой эпохи, а Петро относится к старой, который уверен, что писать можно только «по вдохновлению». – Стараюсь работать…

Мы распрощались, я с облегчением выключил связь. Возможно, он из-за своей чрезмерной щепетильности не хочет, чтобы видели его небритую физиономию. Я, к слову сказать, никогда еще не видел его небритым, или даже недостаточно чисто выбритым, в несвежей рубашке или с плохо повязанным галстуком. А когда дома телефон с экраном, это ж такому человеку надо всегда быть в полной готовности!

Скачал, распаковал и поставил новый звукоредактор. Теперь уже не серией нажатий кнопок, а голосовой командой меняю свой голос на женские, детские, а если приходится говорить мужскими, то в библиотеку добавилось еще три тысячи новых: грубых, нежных, слащавых, насмешливых, язвительных, робких, многозначительных… Я говорил где басом, где тенорком, где уверенным голосом полководца, где сипел простуженным козлетоном пропойцы. Вдобавок по Инету постоянно приходят обновления, апгрейды, новые скины.

Многих раздражает требование читателей вариабельности текста, но мне это как раз в масть. Помню, смотрел по жвачнику интервью с Эрнстом Неизвестным, который вот так же в одиночестве творил, жил вне тусовок, конференций, съездов. Он упомянул о комсомольском собрании, когда один выступил и обвинил его, что, когда потребовалось представить на семинаре вариант какого-то проекта, он, Неизвестный, принес тридцать девять вариантов. Тогда Неизвестный ожидал, что дурака засмеют, но в зале поднялся озлобленный вой: начали обвинять в зазнайстве, в желании выпендриться… А для меня, вспоминал Неизвестный, было естественно выдать множество вариантов, что пришли в голову!.. Оказывается, я должен был считаться с тем, что основная масса студентов едва-едва наскребает знаний и умения на один хиленький вариант!

Я тоже могу выдать десятки, если не сотни вариантов, но труд писателя прошлого поколения заключался в том, что в любом случае выдаешь один, и неважно: это единственный, что у тебя с трудом сформировался в черепе, или же выбрал из сотни равноценных, в чем-то параллельных или взаимоисключающих. Теперь же я пускаю течение романа по множеству развилок, героев корректирую по ходу, задаю им разные характеры, сам удивляюсь поворотам, но не пускаю на самотек, как любят перед восторженными дурами выпендриваться закомплексованные. Дескать, ах-ах, герои имеют свою судьбу, идут сами, а я только записываю за ними. И, конечно же, не знаю, чем роман кончится.

Дешевая отмазка! Всякий писатель знает, чем роман закончится. Он и не начинает, пока не придумает концовку. А насчет того, что в самом деле не знает, так только начинающие не знают, чем закончить. Мы, профи, знаем четко начало и конец, даже середину представляем в общем-то, хотя и смутно. В середине могут быть разные повороты, но концовка – готовится заранее!

Я наоткрывал множество окошек, экран у меня громадный, чуть ли не во всю стену, все помещается… пока что помещается, и мозг разогрелся, хватая информацию сразу из разных источников. Раньше лучшее образование получали те дети дворян, у кого была бонна и школьный учитель из Франции, потом – дети графьев и партработников, а сейчас самые сверхценные люди – это те, кто не получил принудительного образования, что вообще отбивает страсть к учебе, а обучился нужному сам, через Интернет. У них нет штампов, зашоренности, навязанных преподавателем или студенческим обществом взглядов. Такие «доходят до всего» сами, а в помощь – все библиотеки мира, консультации по всем вопросам… согласитесь, это очень немало.

Если честно, то это невообразимо много. Во всяком случае, намного больше, чем получают обычные студенты в старообрядческих… в смысле старозаветных… нет, старомодных вузах, колледжах и прочих академиях. Пусть даже эти учебные заведения именуются элитными, суперэлитными, высококлассными, с древними традициями… не понимая, что слово «традиция» сейчас работает против, а не за. Все равно в любых учебных заведениях выпускают специалистов, а прогрессу остро нужны творцы. Но творцами становятся только в процессе самостоятельного и даже несколько хаотичного обучения, когда обучающийся сам выбирает и скорость усвоения материала, и темы, и их толкование.

Я додумал эту мысль до конца, очень уж она лестная, погладил себя по голове, похлопал по плечу и даже сказал вслух:

– Ай да Пушкин, сукин сын!.. Ай да молодец!